Константин Образцов— писатель, автор романа «Красные цепи», лауреат национальной литературной премии «Рукопись года 2013».

 

Прежде, чем приступить к чтению представленных на конкурс рассказов, считаю необходимым сказать, что любой человек, который задумал, начал и закончил написание литературного произведения, достоин уважения. Быть производителем ценностей – а хорошая история, несомненно, ценность – в обществе потребления нелегко, и стремление создавать заслуживает самого искреннего поощрения. Поэтому прошу принять как факт, что я уважаю каждого из авторов рассказов, которые мне предстоит оценивать. Я знаю, что автор – существо ранимое и мнительное, ибо сам такой, и хочу предупредить, что мои критические замечания ни в коем случае не нужно воспринимать с точки зрения личной обиды, но принять как советы, которые, возможно, помогут усовершенствовать писательское мастерство. 

В заключение этого небольшого вступления, я хочу привести слова Нила Геймана, человека, куда более авторитетного в вопросах искусства слова, чем я. «История – вот что мы надеемся найти в каждой книге – и чего нам не хватает, если хочется почитать – это захватывающих историй, от которых невозможно оторваться. Ну и конечно, истории должны быть хорошо написаны. Но и этого недостаточно. Нам хочется таких историй, которые, словно вспышка молнии, преображали бы тысячу раз виденное, делая мир неузнаваемым. По правде сказать, лучше, чтобы в них было все сразу».

Я думаю, что некоторые, а может быть, и большинство, из историй, рассказанных участниками конкурса, именно таковы.

 

1. «В башне»

Объединяющей идеей конкурсных произведений заявлена миссия «напугать читателя». Сразу могу сказать: не получилось. Природа страшного такова, что чем реальнее кажется читателю или зрителю угроза, тем более эмоционально она воспринимается. Очень сложно напугать оборотнем, гоняющимся за своими жертвами по улицам современного города; но можно испугать описанием паранормального, необъяснимого, происходящего в обычной квартире. Начало рассказа заставляло предположить, что это будет история о злом духе, вселяющегося в жильцов дома и заставляющего убивать их своих близких – и это было бы относительно страшно. Бояться того, что твой дом построен архитектором по имени Антихрист, что работники ЖКХ – служители неведомого культа, а сам дом однажды оживет и пойдет себе в неведомые дали, размахивая руками из моноблоков – нелепо.

Рассказу присуща неоправданная избыточность и отсутствие внутренней логики. Если описанные убийства ритуальные, то образ действия несчастных безумцев во всех случаях должен был быть одинаков – повторяемость и воспроизводимость действий есть основа и суть ритуала. Этого нет, и все жуткие, по мнению автора, подробности про засунутый в рот скальп или лизания сердца мертвой жены, отчего та почему-то дергает ногой – чрезмерны и неуместны. 

Беременность жены главного героя – ружье, которое так и не выстрелило. Смысл появления на месте преступления некоего сумасшедшего бродяги с самодельной палицей, как и его смерть от пули участкового – совершенно непонятны. Кто, зачем, почему расстрелял уже упоминавшегося архитектора – не объяснено, а само это событие лишено логики. Сложности во взаимоотношениях героя и его жены, нервные срывы не имеют никакого значения ни для раскрытия образов персонажей, ни для сюжета. 

Я придерживаюсь мнения, что обстоятельства и детали, описанные в произведении, должны соответствовать его художественной реальности. Реальность рассказа «В башне» - современная нам, с мобильными телефонами, «Барселоной» - за которую болеют все жители подъезда – и прочим. В этой реальности менее, чем за месяц, человека, совершившего убийство, не признают невменяемым и не помещают в специальное учреждение. В этой реальности крановщик не живет в элитном доме с квартирами высокой ценовой категории.  Впрочем, возможно автор все же имел в виду некий параллельный нам мир. В пользу этого предположения свидетельствует интересные гастрономические предпочтения главного героя, обильно запивающего пивом дюжину сладких пирожков с абрикосами.

 

2. «Ветки»

Блестяще. В этом рассказе есть все, что делает его настоящим литературным произведением: система персонажей, описания, атмосферность, сюжет.

Главный герой в экспозиции описан четкими, уверенными, характерными штрихами. Черты личности органичны и оправданы дальнейшим развитием сюжета. Вообще удались все: и Пал Палыч, и Сашок, и даже мелькнувший внук Олежка, рисующий солнышко лучами вниз, к людям, и нерадивый зять. 

Художественная реальность живая и зримая: от капель дождя в луче фонаря до географии места событий, от газеты, расстеленной на столе из деревянных поддонов, до веток березы, скребущихся в окно. Автор умеет не только видеть, но и показывать читателю увиденное – и делает это мастерски. Город, серое небо, свалка, Электролитный проезд – все узнаваемое, холодное, обыденное и при этом генерирующее в своей обыденности ощущение тревоги и надвигающейся жути. 

Прекрасно, что автор не стал устраивать на страницах рассказа апокалиптических катаклизмов, плодить глубокомысленные намеки на старые легенды, ритуалы, манускрипты и прочий карнавальный антураж. Перед читателем просто история из жизни славной смены ночных сторожей, которые, как могут и умеют, дают бой неведомым и страшным созданиям. Отдельный плюс произведению добавляет тот факт, что автор не стал рассказывать и объяснять, откуда взялись эти почти карпентеровские чудища – они просто есть, и совершенно аутентичны сонному, серому, дождливому и безразличному миру. 

Интерес на протяжении чтения не ослабевает, рассказ захватывает и не отпускает от первой до последней строки. 

Лично мне, конечно, хотелось бы в финале победоносной битвы: не столько из любви к победам хороших парней, сколько чтобы увидеть эту бригаду, снова сидящей с чаем, кофе и коньяком в той же сторожке – неведомых миру героев, спасших этот мир от грозящей беды. И чтобы потом, в самом конце, появилась еще какая-нибудь неведомая кракозябра, и усталый Иван Данилыч отправился за своими напарниками. А там и до литературного сериала недалеко: команда ночных сторожей – аккуратный Иван Данилыч, веселый алкаш Пал Палыч и молодой Сашок – защищают мир от инфернальных тварей. Серия «Ночная смена», сенсация книжного рынка.

Впрочем, расхождение моих личных пожеланий и авторской воли нисколько не умаляет достоинств этого прекрасного произведения. 

 

3.  «Вольк»

Прекрасный образец классической женской прозы, изящно преобразованной в страшную сказку по классическим мотивам. 

Описания точные, лаконичные; психологические переживания достоверные; читательский интерес обеспечен как раз тем самым художественным приемом «старой сказки на новый лад», который лег в основу сюжета. Подача материала предполагает возможность интерпретации образа брутального «волка», стремящегося ворваться в тихий и теплый семейный уют, как враждебного хаотичного мужского начала, разрушающего женский, упорядоченный мир. За возможность такого прочтения говорит куртка мужа главной героини, висящая в прихожей, и читатель может сам строить предположения о том, свидетелем чего он стал: причудливого бреда героини, в котором неверный муж воспринимается как тот самый волк-разрушитель, или реального вторжения враждебной потусторонней сущности, ворвавшейся в дом на плечах убитого ею главы семьи.

 

4. «Восхищение» 

Общее впечатление от рассказа – автор поставил себе слишком высокую планку, которую в итоге не сумел взять. Специфика литературного творчества в том, что для того, чтобы создать нечто прекрасное, совершенно необязательно к этому стремиться. Красиво прыгнуть можно и на метр, да так, что трибуны зааплодируют. Можно, ничего не имея ввиду, писать простые детективные повести – а в итоге создать шедевры жанра «нуар». Когда спортсмену не покоряется шестиметровая высота – это всегда поражение, и никому нет дела до масштаба его амбиций.

Текст представляет собой поток размышлений, чувств, рефлексии, кое-как скрепленный условным сюжетом. И тут необходимо сказать про еще один, важнейший элемент литературного произведения – занимательность. Ее нет. 

И не надо снобизма, слов про «философскую прозу» и про то, что интересными могут быть мысли автора. Могут. Но когда скреплены увлекательной фабулой. Литература как род искусства изначально была увлекательной: Эсхил, Софокл, «Беовульф», «Песнь о Нибелунгах». Да что там: военная драма «Капитанская дочка», приключенческий боевик «Дубровский», криминальная драма «Преступление и наказание» - везде авторское послание к читателю содержится внутри крепкого сюжетного тела. Автор художественного произведения – и раньше, и сейчас – подобен бродячему сказителю, который стоит на пороге читателя и отвечает на вопрос: «А что ты мне хочешь рассказать?» «Интересную историю», - отвечает автор, и его впускают в дом. Потому что все любят интересные истории. «Я поделюсь своими мыслями», - говорит другой автор, и его гонят прочь, ибо чего-чего, а мыслей, как и мнений, достаточно в каждом доме. А вот интересных историй не хватает.

«Восхищение», несомненно, талантливое произведение. Автор владеет литературным языком, может создать образ, передать ощущение, метко выразить мысль. Но к огромному сожалению, все это сделано без всякой увлекательности. Скучно читать. Увы, но содержание плохо выживает без формы. Психозы и лоскуты кожи, каким-то образом заправленные в проектор, ситуацию не спасают.

И еще. В «Крестном отце» кошку гладит персонаж Марлона Брандо, а не Аль Пачино. Главному герою, влюблённому в кинематограф, следовало бы это знать.

 

5. «Зайчик»

И вот тот случай, когда не знаешь, что и сказать. Рассказ плох? Ни в коем случае. Хорош? Наверное, но непонятно чем. Да и хорош ли, тоже непонятно. Язык, стиль? Ну, нормальный такой язык. Обычный. Как и стиль. А сюжет? Ну как сказать. Передает привет Линдквисту с его «Впусти меня» и немножко Стивену Кингу. Интересно было? Да вот тоже не знаю. А пересказать хотя бы можно? Запросто: одного мальчика ночью звали на улицу чудища, но он не пошел. И на вторую ночь звали, а он снова не пошел. А на третью пошел и сам стал чудищем. А чудища те ели детей. Вот.

Несколько порадовало нестандартное решение в изображении темных сил: ритуальные маски, козел то ли с сатанинского шабаша, то ли местный фавн; стихийные силы зимы, торжествующие над спящей в оцепенении природой, и существа, потерявшие человеческий облик, откликнувшись на зов этой древней стихии.

 

6. «Мама»

Так мог бы написать страшный рассказ Виктор Астафьев, получи он задание от Союза писателей: печальный уездный детектив с набожными уборщицами, престарелыми поношенными следователями, крепкими стариканами – хранителями духовных традиций, неключивыми сыновьями-маньяками, и все это в унылом антураже маленького городка, похожего на те самые старые коридоры прокуратуры с полами, протертыми до черных колей, которые безуспешно пытается отмыть главная героиня.

Сделать тайну из личности главного злодея и сюжетных перипетий совершенно не удалось: то, что маньяком является хворый Славочка стало понятно, как только он был впервые упомянут на страницах рассказа; то, что добродушная сердобольная Святина будет убивать, чтобы защитить сына, тоже предугадывается достаточно легко. Впрочем, возможно, автор и не хотел делать из этого тайну. Однако увлекательности рассказа это на пользу не идет, и интерес сохраняется только к тому, насколько верными окажутся эти предположения. Финал, конечно, отчасти непредсказуем, но столь же и скомкан. 

Посконная лексика и стилистика, достойная народных газет, коррелирует с художественной реальностью произведения и образами главных героев – с этой точки зрения единство формы и содержания вполне соблюдено. 

Хотелось бы большей точности в деталях и обстоятельствах: отсутствие активности серийного маньяка-убийцы на протяжении месяца вовсе не говорит о том, что он покинул город. Об этом даже полугодовое, и годовое затишье не свидетельствует. Следственные действия будут продолжаться с прежней интенсивностью, причем именно в том административном субъекте, следственные органы которого ведут данное дело. Если сжечь тело в подвале на открытом огне так, что невозможно будет установить факт изнасилования, то запылает весь дом: жечь нужно будет почти до костей, а это много времени, очень много топлива и еще больше жара. Совершенно непонятен вывод об идентичности преступлений «бензинового маньяка» и убийства, совершенного Святиной: modus operandi нарушен, а бензина, содержащегося даже в очень большой бутылке Zippo, совершенно не хватит для сожжения трупа. Но это я так, позанудствовать, и очередной раз высказать пожелание – знать то, о чем пишешь. В художественном мире фэнтези, например, автор может устанавливать свои законы – но при этом не забывать их соблюдать, - но если действие происходит в условно реальном мире, то автор волен только над плодами своего вымысла, не более. И если уж появляются в тексте, например, судмедэксперты – они обязаны работать так, как это делают в реальности.

В целом, получился неплохой эксперимент по скрещиванию поздне-советской жанровой прозы в духе критического реализма с триллером, причем в ходе эксперимента стало ясно, что советские гены гораздо более живучие, какими им и полагается быть, учитывая условия существования. Ибо старая советская школа «суха, как тот ясень, который по весне листвы уже не даёт, но и гниль к себе не подпускает».

 

7. «Мед»

Складывается ощущение, что авторы вовсе не являются приверженцами «страшного» или «темного» в своем творчестве. Мы уже видели бытовые зарисовки из жизни ночных сторожей, женскую прозу, философскую притчу, критический реализм, к которым элемент собственного страшного был словно привит – пусть органично, талантливо, ярко – но все же привит ради участия в конкурсе. 

Вот и в «Мёде» так: начало, достойное именоваться русским «Вином из одуванчиков», не предвещает грядущей мрачной тени, которая накроет и яркую лазурь, и теплое золото. Очарование стиля пропадает, сменяется рваной и нервной языковой свистопляской. Конечно, уровень литературного мастерства автора не предполагает появления адептов кровавого культа в форме сотрудников ЖКХ, но чувствуется, что вот-вот, и будут монстры, которые испортят все впечатление.

Некоторая избыточность языка, проявляющаяся в образах, описаниях, потоке мыслей и воспоминаний главного героя затрудняет чтение и коварно провоцирует пропускать сначала слова, а потом и строки. То, что казалось прекрасным при свете яркого дня, когда вместе с героем мы наслаждаемся воспоминаниями медового детства, становится излишним, как те мокрые камни, трава, и деревья, что сбивают с пути. Он в беде, заблудился, пес исчез, по лесу кто-то бродит, большой и опасный, и хочется действия, а не мыслей о Светке в баре. 

А вот и следы. Йети в сапогах. А там уже и страшная изба с неведомыми знаками над дверью, куда герой, вопреки всякому здравому смыслу, входит в лучших традициях американского молодежного хоррора: «Привет! Кто-нибудь дома?» Монстры тоже не заставляют себя долго ждать, и вот уже инфернальный пасечник со своей напарницей – или напарником? – отдают главного героя на съеденье комарам, чтобы сделать потом из него мёд – но не золотой, а кровавый. 

В этом есть своя правда: возвращение в зрелом возрасте в места своего детства, туда, где в памяти всегда светит солнце, где золото на голубом, где бабушка и волшебство, обычно приводит к печальному разочарованию. Но у автора есть прекрасное преимущество перед реальностью: он может выбрать, где ему оставаться. И в данном случае было бы лучше остаться в начале рассказа, в мире «Вина из одуванчиков», а не спешить к развязке в стиле «Поворота не туда».

 

8. «Несвятая вода» 

Пример удачного применения классических жанровых сюжетных ходов, прекрасно адаптированных к художественной реальности рассказа и обогащенных авторской творческой индивидуальность. Все на месте: переезд в нехороший дом и враждебную, чужую местность; умственно отсталый мальчик, особо чувствительный к проявлению недоброго; пугающие изменения личности, страшные рисунки и даже больница, полная чудовищных ревенантов. Развитие сюжета тоже радует узнаваемостью: родные становятся чужими, меняются даже на физическом уровне, призрачные обитатели канувшего в Лету «дворянского гнезда» вселяются в сына и мать, словно откликнувшись на ее ментальный зов. 

Стандартные жанровые клише – своего рода тест на писательское мастерство. Слабый художник создаст из них раздражающую банальностью некомическую пародию; сильный – оригинальное произведение, в котором узнаваемость ситуаций и персонажей будет усиливать общее впечатление от произведения. «Несвятая вода» явно относится ко второму случаю.

Владение техникой создания текста тоже на хорошем уровне: экспозиция внятная и убедительная, хорошая работа с деталями, рассказ от первого лица аутентичен образу героини.

Очень удачен художественный образ воды: застоявшейся, затхлой, темной воды, скрывающей нечто, пострашнее древнего Р’льеха, ибо это нечто не поименовано и непостижимо. Вода переизбыточествует, а значит, в избытке и темная, древняя, стихийная сила. Вода, которая впитывает запахи, энергию, которая имеет свою, дремучую память, как будто впитала в себя души давно сгинувших аристократов, лечивших последствия вредных излишеств. Вода, всегда стремящаяся найти форму, вливается вместе с призраками прошлого в пустые души ныне живущих (сын – умственно неполноценный, мать – изнуренная неврастеничка с компенсирующей манией величия), создавая из них кривляющихся марионеток, разыгрывающих нелепую и жуткую буффонаду из жизни минувших эпох.

Чего не хватило: во-первых, сопереживания героям, не знаю, почему. Но за них не было ни страшно, ни волнительно. Во-вторых, акцентирующего удара в финале. Катарсиса не хватило. Сюжет развивался по классической нарастающей, но вместо кульминации получилось что-то не очень внятное, а кроме того, чуть-чуть стала страдать логика повествования, знаете, досадные такие помехи, как будто что-то портит красивый кадр в фильме.

И последнее. Белки к этнографии не относятся, если, конечно, они не разумные и антропоморфные.

 

9. «Нечистые»

Текст получился странно безэмоциональным. Напряженность сюжета никак не передается с помощью языка художественных образов: старуха гналась, старуха догнала, рога справа по борту, рогатый лизнул. Атмосферу создать тоже не вполне удалось, хотя такая попытка была предпринята. Действия и перемещения персонажей напоминают телепортацию, полностью теряется ощущение пространства, времени и расстояния при попытках представить описываемые события. Начало обещало некую интригу, связанную с предложенным одним из героев актом убийством ведьмы: подготовка, рост напряжения, неожиданные повороты сюжета; в итоге весь рассказ как будто кто-то пробубнил на одной ноте – мальчики бегут, ведьма догоняет, бац ей по голове доской, умерла, рогатый в окне, рогатый рядом, Арбуз закололся гвоздем, Юрец убил себя мотоциклом, теперь я солдат в войне против сил тьмы. Ожидаемый финальный перевертыш с ведьмой, которая оказалась не ведьмой, а при помощи крови черной курицы останавливала лезущего из реки водяного, не спасает в целом довольно невыразительный текст. Такое ощущение, что автору самому было неинтересно рассказывать эту историю. 

 

10. «Свиньи» 

Я уже неоднократно высказывал пожелания, связанные с достоверностью реальности художественного произведения и с тем, что авторам неплохо было бы разбираться в тех вопросах, о которых они берутся писать. В рассказе «Свиньи» с этим полный порядок. Очевидно, что автор чувствует себя в материале абсолютно свободно: и в секс-видеочатах, и в понимании тонкостей создания жесткого варианта порно в стиле Public Agent, и в тонкостях колебания спроса на порномоделей с полной фигурой. Это греет.

Читательский интерес рассказ удерживает, и не только благодаря осведомленности автора в нюансах порноиндустрии: сюжет выстроен умело, герои убедительны, саспенс присутствует, и, хотя скорая и страшная гибель главного героя очевидна и неизбежна, очень хочется поскорее стать ее свидетелем. Оставалось только гадать, в кого превратится жертва: в вампира, оборотня или Неведомую Страшную Тварь. И увы, ожидание этого полностью лишает возможности сопереживать попавшей в беду девочке.

Но не тут-то было, и кара настигает злодея от суккуба из Питера – еще один плюс к достоверности, их у нас полно, я знаю. Возможно, натуралистические и вместе с тем малоправдоподобные детали мучительной гибели злосчастного Поляка несколько излишни, но наказание должно быть соразмерно преступлениям, и в этом отношении автор не поленился точно отмерить на весах справедливости меру предсмертных страданий своего героя.

В целом получилось бодро, весело, энергично. К сожалению, рассказу не хватает некоего внутреннего содержания, выходящего за рамки простого описания приключившейся порномистической истории, но автор и не претендовал на то, чтобы схватить звезду с неба. 

И девочку Лиду в итоге жалко, конечно.

 

11. «Семя» 

В одном черном-пречерном городе, в черной-пречерной квартире жила черная-пречерная старушка. И всем рассказывала черные-пречерные истории, которые сводили людей с ума. Например, как одна девочка пошла гулять на стройку, а ее строители поймали; а другой девочке отпилили голову ножовкой; а еще была одна девочка…

Страшно? Нет. Интересно? Честно, ко второй странице читается через строчку, а потом и вовсе через абзац, до самого появления девушки в белом платье и кепке (!). 

Первый из одиннадцати прочитанных рассказов, который опечалил грамматическими ошибками и при этом совершенно не порадовал ни языком, ни стилем, ни сюжетом. К сожалению, автор слишком увлекся собственно страшным – ну, или по его мнению, страшным – и совершенно забыл о художественной составляющей произведения, а она слаба. Все это нагромождение рассказов о насильственных смертях, старух, безумцев, чавкающих полов, опять безумцев, и снова старух производит впечатление не рассказа, а развернутого черновика неплохой, в общем-то, идеи, к которой сделаны наброски, так и не ставшие полноценным произведением.

 

12. «Спящая красавица»

Дорогая юная леди, автор рассказа «Спящая красавица»! Простите меня. Приступая сейчас к отзыву на Ваше произведение, я чувствую себя жестокосердым варваром, ломающим девочковую куклу в платье принцессы. Увы, но в этом рассказе столько же от литературы, сколько в кукле Барби от человека.

Я постараюсь сделать все аккуратно и нежно, двигаясь от частного к общему. Начнем с первой фразы, в которой сказано: «Мертвые перестали умирать». Мертвые и так не умирают. Они мертвые. А если не состоялся момент смерти, то как определили их переход от живого состояния к мертвому? Понимаете, о чем я? Мертвые стали оживать – вероятно, это Вы имели ввиду. 

Не устану высказывать свои пожелания о том, чтобы автор хотя бы приблизительно разбирался в материале, который использует в произведении. Вы пишите о мертвых – чудесный выбор! Вы поинтересовались стадиями разложения человеческого тела в разных условиях? У Вас несчастные мертвецы то протекают, как гнилые арбузы, то сидят себе смирно, только пахнут. Вот, например: «…со щеки свисал кусок плоти, обнажая кость челюсти». Это с чего вдруг мертвая бабушка стала облезать лоскутами, при том что у нее сине-белая кожа и отсутствуют трупные пятна? Или кто-то ей врезал по лицу чем-то острым, пользуясь случаем? 

Нет, фантастика – это не оправдание. Если спросить у сценаристов «Звездного пути» про принцип работы варп-двигателя, они Вам расскажут в подробностях. Нельзя произвольно менять законы художественной реальности, как заблагорассудится автору: да, зомби – фантастическое допущение, но разложение мертвого тела – реальность.

«Разные страны по-разному решали проблему зомби: американцы пересели в броневики, отстреливая живых мертвецов» – после этого уже можно не читать дальше, но приходится, и буквально через несколько строк мы узнаем, что «в целом, как я уже и говорила, мир остался прежним» – да, американцы как стреляли по зомби из броневиков, так и стреляют. 

Я уже упоминал, что достоверность художественного мира – это еще и следование тем законам, которые Вы сами установили. В начале произведения упоминается, что пресловутые зомби были приравнены к людям с ограниченными возможностями, после чего вдруг мы узнаем про существование «Ночлежки мертвецов», «такое место, куда загоняли отказников; когда ночлежка переполнялась, их сжигали». Видимо, как и людей с ограниченными возможностями. 

В целом произведение передает большой привет роману Линдквиста «Блаженны мертвы», который написан ровно на эту же тему и в котором присутствует точно такой же сюжет: возвращение мертвецов к своим живым родственникам. А еще фильму «Теплу наших тел», с его трогательным морализаторством в духе гуманистической толерантности. Очевидно, что в «Спящей красавице» предпринята попытка создания некоей философской притчи, но увы – притча не вышла, а собственно философию можно выразить чем-то наподобие «Все люди заслуживают любви и понимания, даже мертвые», что неплохо для статуса в ВК, но недостаточно для идеи литературного произведения. 

В заключение хочу сказать, что Вы, несомненно, прекрасный человек, умный, тонко чувствующий и талантливый, с прекрасным писательским будущим, которое обязательно настанет. И гораздо раньше, чем американцы все поголовно пересядут в броневики. 

 

13. «Теперь так будет всегда»

И опять я не знаю, что сказать о прочитанном. Рассказ плох? Нет, ни в коем случае. Рассказ хорош?.. Ну и так далее. Главное затруднение в том, что совершенно неясно, ради чего это написано. Для психологического исследования о поведении разных людей в нестандартной ситуации это местами слишком поверхностно, местами – прямолинейно; вспыхнувшая за три минуты любовь, особенно усилившаяся во время занятия сексом в doggy style, не убеждает ни читателя, ни, как мне кажется, автора. Сам по себе внутренний, замкнутый мир капсулы вполне реален и создан достаточно достоверно, чего не скажешь о мире внешнем, где в одной и той же дикой местности оказываются то профессор, то лыжник, то трое девиц, а власти то посылают к месту аномалии солдат, то забывают об этом явлении на долгие годы, то вдруг принимаются палить из минометов абы куда. 

Очевидно, что сюжетная коллизия, заданная в начале рассказа, должна была чем-то разрешиться, но тот вариант развития, который выбрал автор, тоже вызывает недоумение, если, конечно, не считать проявлением высшей справедливости факт, что отныне и до века русская медсестра будет расстреливать трех фашистов, невзирая на минометные обстрелы, падающие вертолеты и прерываясь только на несколько мгновений, чтобы погибнуть от падения метеорита. 

В целом остается ощущение легкого недоумения и впечатления, что перед нами просто некое литературное упражнение на тему «А что будет, если…»