DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

ПРОКЛЯТИЕ

Дмитрий Квашнин «Хлеба и зрелищ!»

 

Движение воздуха... Шевеление тьмы... Пляска теней на железных листах...

Хе-хе, порой я вспоминаю, как же это всё банально звучит! Но мне нравятся такие образы. Люблю сидеть в одиночестве в театре, настраиваясь на спектакль, и просто смотреть вокруг. Видеть декорации, тихо шевелящиеся от случайных воздушных токов, рассматривать сцену, старую, потрёпанную, но такую родную!

Да, сколько замечательных представлений мы с этими обшарпанными железными стенами повидали! А сколько спектаклей я здесь поставил! Честно скажу, поначалу начинал считать, но в итоге бросил. Двадцать было точно, а дальше?.. Впрочем, это не так уж важно.

Давным-давно мой старик вдолбил мне в голову простую истину: толпа всегда будет требовать хлеба и зрелищ. Как бы долго подземляне ни видели солнца, как бы глубоко они ни зарывались, как бы космически далеко они ни отдалялись от своих человеческих предков, никто никогда не забудет о двух вещах — хлебе и зрелищах. Проклятье, мой старик был прав на все сто! Я тут ещё вполне неплохо существую — именно потому, что понял, чего хочет толпа. Я могу дать ей пищу для пустых желудков и новые впечатления для тупых мозгов.

Предок моего деда (то ли дед, то ли прадед — точно не знаю) видел настоящее, яркое и горячее солнце в раннем детстве. Уже тогда светило начало жарить по-страшному, почему человечество и ушло под землю. Что там произошло на самом деле, зачем решили идти вниз, не знаю, да и неважно это. Вот уже несколько поколений не знает, что такое солнце и звёздное небо. Я читал о том, какими их видели наши предки, только в книгах, и в детстве мечтал, что когда-нибудь выберусь на поверхность. За что часто был бит моим стариком. Рукоприкладством он пытался «вывести из меня эту дурь». В чём-то он был прав — я не встречал ни одного здравомыслящего подземлянина, который по собственной воле согласился бы подняться выше нулевого уровня. Из тех нездравомыслящих, что, по слухам, пытались это сделать, никто не возвращался, а порой у самых выходов на поверхность обнаруживали страшные, обезображенные, обожжённые тела.

Мне кажется, мой старик всю жизнь мучился оттого, что Земля нам больше недоступна. Он прочитал о старом мире больше, чем я прочёл за всю свою жизнь — а уж через мои руки прошло немало книг! Это давило на него всегда, ему было ненавистно его подземельное существование (он всю жизнь прожил на шестом уровне, практически утопая по щиколотки в «клоаке»). Мой старик часто пил и не знал, как ещё выместить своё неудовольствие, кроме как в виде побоев. Воспитывал он меня сурово, и потому я смог подняться до третьего уровня и создать этот замечательный театр. Иногда мне становится жаль, что мой старик не дожил хотя бы до начала успехов сына: однажды, когда я почувствовал в себе достаточную силу, а в нём — достаточную слабость, то так его отмутузил, что он больше не встал. Я оставил родительский кров и отправился искать свой путь.

Хе-хе, сколько уже раз ловил себя на этом: всегда мыслил какими-то пафосными шаблонами. Когда я шёл по крови и костям, с каждым шагом пытаясь приблизиться к очередному рубежу ярусов, мне вспоминалась фраза, небрежно брошенная однажды моим стариком: «люди прошлого пытались вознестись в небеса, а их недостойные потомки зарываются в землю». Я её запомнил навсегда, и при каждой победе, поднимаясь на очередную ступень-ярус, вспоминал эту сентенцию. Что ж, в отличие от других подземлян, я не зарывался в землю, а стремился к небесам. Мои небеса были — и остаются по сию пору — на первом уровне. Впрочем, я никогда не доберусь туда. Да и стоит ли стремиться вверх всеми правдами и неправдами? Уж теперь-то?..

Чем выше ярус, тем труднее туда пробраться. Это только в «клоаке» одна и та же шваль шляется вверх-вниз с седьмого на восьмой уровень как по обычной лестнице, а даже на пятый ярус абы кто снизу не проберётся. Я слыхал даже, что появился теперь и девятый — совсем уж преисподняя без света и воздуха! Но низинцы на то и низинцы, чтобы гнить в темноте и влачить жалкое существование в собственных фекалиях.

Мне же и здесь живётся неплохо. Вскарабкаться с шестого уровня на третий — это вам не хухры-мухры! Мой старик выше своего яруса не смог подняться, да что с него взять?.. Спасибо хотя бы, что не упал ниже...

Моё настоящее имя вряд ли кто теперь вспомнит на шестом уровне, а начиная с пятого я известен не иначе как Режиссёр...

 

Чувствую, как театр оживает. Перед каждой премьерой воздух кружится в этих стенах, шуршит меж свисающими с потолка тряпками и лоскутами, движется быстрее и быстрее... Он будто тоже чувствует, что скоро начнётся действо. И у меня по коже всегда пробегают мурашки. Предвкушение... Ожидание... Сладостное мучение...

Раньше спектаклей было больше. Они были менее изысканны, просты и довольно-таки прямолинейны. Особенно отвратительны были самые первые мои попытки: ни я, ни актёры вовсе не знали почти забытого искусства. Я ставил, а они играли так, как могли. Опыта-то не было... Но всё-таки это было замечательное время! Мы делали одни и те же представления по нескольку раз, и публика, бывало, ходила на спектакли не единожды. Конечно — ведь поначалу вся эта игра была в новинку.

Но с пятого уровня театр переехал на четвёртый, и там уже подземляне были другие: у них было больше развлечений, больше возможностей получить хлеба и зрелищ. Мне пришлось что-то придумывать этакое. Что-то новое, необычное и, по возможности, ошеломляющее и обескураживающее зрителя. Чтобы он захотел вернуться в театр снова за этими ощущениями. Тогда и пойдут дела в гору, и зал снова будет полон!

Хе-хе, и я придумал! Да и как могло быть иначе?..

На некоторое время я прекратил деятельность свою и театра, разогнал труппу и скрылся ото всех. Я сумел пробраться ещё выше и организовал театр нового образца. Количество представлений резко сократилось, потому что ставить одну и ту же пьесу больше одного раза я отказался.

Меня привлекло самое эмоционально насыщенное мгновение в представлении — так называемый момент катарсиса. Теперь всплеск чувств был ещё более концентрированным, и ощущения зрителей разнились от опустошения и небывалого прироста сил, от резкого неприятия до полнейшего восторга. Это была гениальная находка — и благодаря ей я живу до сих пор.

Конечно, слух о моём новом театре на третьем уровне расходился долго. Подземляне не верили, что Режиссёр предлагает что-то качественно новое по сравнению с тем, что он творил на нижнем ярусе. Но кто-то шёл, потому что знал, что возможность увидеть спектакль представится ему лишь единожды, кем-то двигало простое любопытство — мало-помалу зал стал заполняться, и скоро уже зрителям приходилось стоять и сидеть прямо в проходах, так как все места были заняты. И это даже несмотря на немалую плату за вход в театр!

 

...Какой-то шум отвлёк меня от размышлений.

Ага, это Кран и Турыч. Пришли, добры молодцы... Ну, что ж, значит, пора готовиться.

Я ещё раз оглядел сцену. Что же, как всегда, отлично! Отлично! На изготовление декораций ушла куча времени, но теперь всё в порядке. Кожа — настоящая, подземлянская! — нарезана тонкими лоскутами и сшита. Длинные кожаные полоски свисают с потолка вперемешку с разноцветным тряпьём. Случалось, иной подземлянин, впервые попавший в мой театр и неожиданно понявший, из чего порой изготавливаются декорации, обливался потом и сотрясался всем телом, пытаясь побороть дурноту и накатывающие рвотные позывы. В прежние деньки таких персонажей случалось даже больше, чем один-два. Потом всё меньше, меньше, и вот — на последних представлениях я подобных типов вообще не замечал. Специально слежу в течение спектакля, выискиваю новые лица — но народ нынче стал более толстокож. Съестные припасы тают буквально на глазах, подземные животные практически все истреблены — и теперь подземляне приходят в театр, смотрят на декорации и пускают слюни, представляя, что вот эта кожа облекает плоть, которую можно бы зажарить и с аппетитом слопать.

Мне тоже пришлось затянуть пояс. Мы не снизили плату за вход, но пришлось уменьшить порции по окончании спектакля. Это никак не сказалось на посещаемости театра. А нарастающая угроза голода только прибавляла нам зрителей!

Как-то раз я даже продумывал рекламу театра. Пожалуй, это единственное место, куда вы можете прийти с вашим врагом! Правда, враг будет платой за просмотр спектакля. Живьём не берём, хе-хе!

Но это так, забавы ради, реклама театру была не нужна. И о наших расценках знали все. С низинцев (а они тоже умудряются пробираться на представления!) всегда брали больше. Бывало, сначала кто-то приходил как зритель, а уже на следующий спектакль — как плата за просмотр. Расценки никогда никого не возмущали: в конце концов, в итоге то, что вы заплатили, вернётся к вам же — в виде сочного куска мяса...

Я прошёлся по сцене из конца в конец, раздвигая руками свисающие ленты. Какое приятное ощущение... Подошёл к чуть колеблющимся кулисам, одним глазом выглянул... Ага, кое-кто уже в зале! Наш постоянный посетитель, вершинник, который как-то признался мне, что спускается на третий уровень — с первого-то на третий! — исключительно из-за катарсиса. Что ж, мы его ни разу не разочаровали... Потому, наверное, он особо к нам благоволит, и, если когда возникали какие-то вопросы по поводу наших декораций и угощений, то Геша с блеском всегда их разруливал!

Вершинник отлично маскируется: он выглядит как обычный бродяга с третьего, а то и с четвёртого яруса. По бокам от него, через один-два сидения — двое охранников — как влитые. Третий тоже здесь, прямо над Гешей. Всё как всегда... Очень странные, как по мне, этот вершинник имеет интересы. Больше к нам не то что с первого, даже со второго уровня никто не заходит. Ну да и ладно. Пока Геша с нами в тёплых дружественных отношениях, пока он нас прикрывает, я буду рад его здесь видеть.

Я сошёл со сцены — надо сходить в гримёрку. В этот раз волнение было каким-то особенным. Неудивительно: на сей раз я приготовил нечто совсем неожиданное. Скоро, скоро... Этого катарсиса я жду не меньше Геши.

 

...Сердце бешено стучит. Я предвкушаю свой триумф.

Отыграли «Валентину» по Вампилову. Пока шло первое действие, я просто смотрел из-за сцены, как справлялись мои ребята. Да, молодцы! Научил всё же их настоящему театру! Потом был небольшой антракт, а во время второго действия мы с нашим Карателем Максом подготовили всё, что нужно. Пролили семь потов, но дело сделали.

Что ж, вот актёры поклонились, опустился занавес... и весь зал замер в ожидании. Катарсиса ещё не было. А ведь давно бы уж пора... Погодите, погодите...

Выхожу на сцену и по виду посетителей понимаю, что план был чертовски хорош! Тут и там недоумённое выражение застыло на давно немытых лицах. Раз на сцене появился Режиссёр, значит, всё, спектакль окончен!

— Эй! — не выдерживает кто-то. Поворачиваюсь: отребье с нижнего уровня тянет вверх волосатую грязную руку и смотрит на меня недоумевающим взглядом. — Э, Режиссёр! А этот, как его?.. Катарсис? А жрачка?..

Я улыбаюсь.

— Дамы и господа! — бросаю слова в этот сброд. Ну, где ещё они могут услышать такое обращение, кроме как в моём театре? — Прошу вас, не беспокойтесь, катарсис сегодня будет. Он обязательно будет, и очень необычный!

Некоторые лица озаряются улыбками. Выискиваю взглядом Гешу, тот сидит отрешённо и смотрит на сцену. Не поймёшь — то ли на меня, то ли мимо.

— А пока что прошу приступить к трапезе!

Показываются два официанта, как мы их прозвали, в сопровождении моих ребят. Зрители готовы разорвать официантов, только бы добраться до вкусного мясного блюда, но Кран и Турыч своё дело туго знают. Вот и первый заорал, сжимая кровоточащую кисть. Отпазгал ему Турыч пару пальчиков. Тут всё просто: хочешь есть — вставай в очередь. Очень хочешь есть — разбирайся со своими соседями, а не лезь грязными лапами куда не следует...

Смотрю на Гешу и понимаю, что теперь его взгляд точно прикован ко мне. Кажется, он недоволен. Оно и понятно: обычно вершинник убирается до начала трапезы, едва только увидит катарсис. Чего ему смотреть на эти толпы убогих, готовых глотку перегрызть ближнему своему ради куска мяса побольше?

Едва только вижу, что Геша пытается встать с места, громогласно объявляю:

— Дамы и господа, прошу вас, не расходитесь! Наша программа ещё не закончена, и катарсис непременно будет!

Геша разваливается в кресле и гневно смотрит на меня. Он шевелит губами, и мне кажется, будто он говорит: «я тебя из-под земли достану». Я смеюсь. Каламбур что надо! Экий шутник!

Тем временем местечковые схватки за жирный кусок стихают, и все принимаются за еду. Ну, не все, конечно: среди заядлых театралов есть и брезгующие нашим «хлебом». Снова смотрю на Гешу. Теперь он сидит, весь в мрачном ожидании. Удивительно, «хлеб» ему так противен, а «зрелище» — хоть каждый день подавай!

Нет, брат, в этот раз обычного катарсиса ты не дождёшься. Каратель Макс не стоит сейчас за портьерой и не готовится выйти на сцену, чтобы совершить прилюдную казнь, он теперь занят совсем другими делами. Сегодня даже не заготовлена жертва, которой суждено умереть в театре у всех на глазах. В этот раз катарсис будет куда масштабнее.

И я начинаю говорить. И про хлеб, и про зрелища, и ещё какую-то ахинею... Кто-то меня слушает?.. Где там! — все уплетают за обе щёки!

Наконец Макс появляется. Он выходит из узенького коридорчика, служащего единственным выходом из нашего театра, и показывает мне большой палец! Дело сделано! Улыбаясь, коротко киваю ему.

Ну что ж, представление начинается, почтенная публика!..

Оборвав себя на полуслове, начинаю снова:

— Дамы и господа! — И отребье, и более респектабельные зрители поднимают головы, уже лениво дожёвывая свои куски. Они утолили первый голод, заморили червячка, как говорили когда-то. — Теперь предлагаем вашему вниманию катарсис! Особое, необычное представление! — Вижу, как Геша так и подался вперёд: дождался-таки своего.

Я медленно прохаживаюсь вдоль кромки сцены, оглядывая притихший зал. Глаза блестят: все ждут чего-то неожиданного.

— В этот раз мы готовили спектакль особенно долго, и вам пришлось ждать больше обычного... Уверяю, вы не пожалеете об этом! Мы все: и актёры, и вы, уважаемая публика, — вместе приобщимся к этому чарующему действу! Внимание, катарсис начинается... — Последние слова я уже почти шепчу. И прежде чем уйти со сцены, вскрикиваю: — Занавес!

На сцене — вся труппа. Актёры немного смущены, потому что я толком не рассказал, для чего им придётся выйти на сцену вновь. Кажется, они готовы опять выйти на поклон, но стоят, ждут чего-то...

И вот Кран с Турычем начинают свой спектакль! В зрительном зале слышится сначала всего два-три вскрика, потом он весь взрывается диким ором. Мои ребятки рубят всех, кто под руку попадается. Кровь хлещет во все стороны, и брошенные полупустые плошки наполняются красным. В зале воцаряется паника, кто-то куда-то бежит, кто-то сидит на месте и плачет, кто-то пытается оказывать сопротивление... Но Кран и Турыч — ребята привычные! Зря они, что ли, столько трупов наделали к этому спектаклю? Им пришлось попотеть и истоптать несколько уровней — мне нужно было много, много тел!

Я, улыбаясь, выхожу на край сцены и начинаю говорить в зал что-то, мол, наконец и зрители могут непосредственно участвовать в представлении, но слова мои будто отскакивают от заходящейся в ужасном вопле публики. Чувствую спиной дикие взгляды труппы. Да уж, такого они явно не ожидали... Думаю, и о том, что случается спустя пару мгновений, никто из них не догадался.

Каратель Макс появляется на сцене со своим знаменитым длинным ножом и, следуя примеру Крана и Турыча, тоже начинает всех резать. Я продолжаю что-то вещать, глядя на бойню в зале и одновременно боковым зрением замечая, что творится на сцене. Когда капли крови попадают мне на шею, я уже не могу сдерживаться и просто захожусь в приступе смеха.

А потом, когда в зале звучит первый выстрел, падаю со сцены вниз, хватаясь за живот: один из телохранителей Геши сделал своё дело и открыл пальбу. Вершинник и его дюжие парни собираются покинуть помещение, расталкивая толпу, расстреливая непокорных. Что, Геша, не понравился катарсис? Решил пойти домой, к себе, на первый уровень?.. Ну попробуй, хе-хе...

Даже лёжа под ногами мечущихся в панике зрителей, я, несмотря на засевшую в животе пулю и страшную боль, продолжаю улыбаться, наслаждаясь этим величайшим в моём театре катарсисом. Слышу крики, визги, выстрелы, крепкие ругательства... Проклятие, это лучший из поставленных мной спектаклей!

Никто не уйдёт отсюда: единственный выход завален горой трупов, которую мы с Максом натаскали в течение второго действия «Валентины». И гора эта сейчас славно пылает. В Карателе я не ошибся — он маленько двинутый на всю голову, а для последнего спектакля мне такой человек и был необходим! Кран и Турыч тоже молодцы — надежда моя и опора!

Зал заполняется дымом, кое-где видны языки пламени, становится жарко. Всеобщая неразбериха, кажется, достигает апогея. С пола мне не очень хорошо видно, что происходит, но я замечаю одного подземлянина, по всей видимости, низинца. Он сидит на полу, прижавшись спиной к железной стене, и заходится в крике. Руки обгоревшие. Очень хорошо, значит, театр знатно прожарится!

Прямо передо мной на пол валится женщина. Лицо забрызгано кровью, а правое ухо висит на клочке кожи. Она мертва, но гляди-ка! — плошку, уже без мяса, крепко сжимает в одной руке! Нахожу в себе силы усмехнуться: ну что за твари?.. Даже умерев, думают только о еде!

...И до самого конца, уже не в силах куда-либо ползти, чтобы посмотреть на происходящее — весь обзор закрыла эта баба, — уже сомкнув глаза, слушая крики и огонь, повторяю и повторяю про себя одну и ту же фразу, слышанную когда-то в далёком-далёком детстве и ставшую лейтмотивом моего последнего спектакля:

«Гори, моя пещера расписная...»

 

Комментариев: 0 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)