1

Когда вы поднимаетесь со второго на третий этаж музея Ван Гога в Амстердаме, то удивительное зрелище открывается вашему взору. С застекленной внешней лестницы вы наблюдаете роскошную дворцовую громаду Королевского музея Rijksmuseum – ­­величественное хранилище лучших произведений голландского искусства; крепость, охраняющую полотна стоимостью сотни миллионов долларов. Но прежде, на переднем плане, на стене музея, в котором вы находитесь, увидите грустный взгляд рыжебородого художника, любившего подсолнухи, звездную ночь и боявшегося кипарисов. Художника, картины которого при жизни не ценили и меняли на сытный обед в забегаловке. Художника, который задыхался в психиатрической лечебнице, где была невозможна его яркая, пышущая жизнью живопись. Художника, который выпустил себя на волю выстрелом в грудь и умер с «вечной печалью» на устах.

Вот он, контраст – несчастной жизни и посмертной славы. Контраст, когда по соседству стоит «сокровищница Али-Бабы» от искусства и личный, отдельный, музей, посвященный великому неудачнику. Этот контраст повергает в шок. И это, пожалуй, лучшее, что может случиться с вами, гуляющими по «музейному» Амстердаму.

Вот и сейчас я испытываю схожее чувство. Передо мной лежат три книги. Три жизнеописания, посвященные писателю, который не снискал прижизненной славы. Который испытал и лишения, и муки творчества, и о котором никак не скажешь, что он был успешен при жизни. Яркая и печальная традиция Художников – прижизненное презрение и посмертная слава. Разделил ее и Говард Филлипс Лавкрафт, чьими историями о сверхъестественном ужасе сегодня зачитываются по всему миру. Передо мной три восхищенных почитателя, три автора, отдавшие дань уважения своему великому и скромному предшественнику – из США, Франции и России.

2

Самая известная из них, фундамент, скрижаль для любого исследователя жизни и творчества Лавкрафта – «Lovecraft: A Biography» Лайона Спрэга де Кампа. Впервые этот труд, как под микроскопом исследующий жизнь и творческое наследие «затворника из Провиденса», был опубликован в 1975 году.

Де Камп снискал успех и славу как автор фэнтези. И, словно отдавая некий долг, оставил подробные биографии двух своих великих предшественников и вдохновителей – Лавкрафта и Роберта Говарда («Dark Valley Destiny: The Life of Robert E. Howard»). Отечественному читателю повезло, и первая из них все же была опубликована на русском языке в 2008 году питерским издательством «Амфора».

Шесть сотен страниц, и все о нем. Эта книга стоит прочтения. Хотя бы потому, что это доскональный и подробный труд о жизни и творчестве мэтра. Уже в начале своей книги де Камп сетует, что не был знаком с Лавкрафтом, не входил в круг его многочисленных корреспондентов. Объяснение просто: личный интерес де Кампа проявился лишь спустя десять лет после смерти Говарда Филлипса. Однако, постепенно увлекаясь Робертом Говардом и произведениями других писателей, состоявших в переписке и дружбе, постоянных авторов журнала «Weird Tales», де Камп все больше попадал под очарование своего будущего героя. Роковым стало знакомство с Августом Дерлетом – творческим душеприказчиком Лавкрафта, сохранившим литературное наследие ГФЛ. Вместе они работали над серией статей о Лавкрафте, и замысел биографии принадлежал Дерлету. Но в 1971 году тот скончался, так и не осуществив своего замысла. Де Камп решил претворить его в жизнь.

В предисловии к книге де Камп отмечает главное отличие от «метода» Дерлета: отсутствие обожания, благоговения перед своим героем, что должно позволить написать биографию подробную, на сколько возможно точную и беспристрастную. И это ему удалось.

Исследование де Кампа похоже на аутопсию. Пошаговое, чуть ли не день за днем, описание жизни Говарда Филлипса Лавкрафта он начнет с середины XIX века, чтобы на детально выписанном фоне семейной истории Филлипсов-Лавкрафтов показать жизнь писателя, самыми захватывающими эпизодами которой были неудачный брак да трамвайно-пешие прогулки.

Подобно умелому прозектору, он создает биографию Лавкрафта как идеальный препарат. Доскональный подход, обильное цитирование колоссальной писательской переписки, многочисленные интервью с товарищами писателя – все это заполняет сотню за сотней страниц. И именно такое обильное и чуть ли не протокольное наблюдение – главное достоинство и главный недостаток книги. Как ни банально, читать ее – труд, когда приходится продираться через десятки страниц подробного описания событий и дел, имевших место быть, но не вызывающих читательский интерес. Однако именно такой подробный детализированный портрет замечательно показывает нестандартную личность Лавкрафта.

Спрэг де Камп постоянно отмечает противоречивость своего героя, при этом точно указывая, что существовал Лавкрафт, каким он был; Лавкрафт, каким он пытался быть; Лавкрафт, каким он делал себя – например, в письмах; и Лавкрафт, который был сложен под воздействием не самого адекватного родственного окружения – болезненной матери и консервативных тетушек.

«Лавкрафт писал: "Моя ненависть к человеческой скотине растет тем стремительнее, чем больше я наблюдаю за этим проклятым сбродом", а его жена сказала: "Думаю, что теоретически он ненавидел все человечество". Однако для самопровозглашенного мизантропа он приобрел удивительно много верных друзей. И все они отзывались о нем как об одном из самых добрых, великодушных и бескорыстных людей, которых они когда-либо знали».

Единый в своей противоречивости, целостный своими противоположностями (затворник – компанейский; мрачный – веселый; ксенофоб – интересующийся миром и людьми) – именно таким, интересным и своеобразным, достойным столь подробного жизнеописания, пусть жизнь его небогата на авантюры, и предстает перед нами Лавкрафт в описании Лайана Спрэга де Кампа. И смотришь на этот портрет, как на живого.

3

Несколько другим хотел показать Лавкрафта в своем сочинении Глеб Елисеев. Залихватское вступительное слово обещает увлеченному читателю борьбу с мифами, что созданы вокруг имени писателя; побороть не образы и представления, но пошлые стереотипы. Елисеев берет самые яркие проявления образа Лавкрафта («мизантроп», «ксенофоб», «отшельник») и обещает представить нам их полную противоположность, опираясь факты жизни писателя.

Что ж, идея, с одной стороны, хорошая. С другой – ненужная. Смотрите выше. То, что в Лавкрафте прекрасно сочетались противоположные проявления личности, прекрасно показал Спрэг де Камп. Подчеркиваю: де Камп показал, а Елисеев – обещал, да как-то забыл об этой своей миссии в основном тексте книги.

Может показаться, что «Лавкрафт» Елисеева заслуживает только брюзжания. Однако это не так. Как и текст де Кампа, это достаточно подробная биография и детальное описание творчества писателя (включая даже его ранние ученические произведения и не самые известные тексты, наподобие «Погребенного с фараонами», подписанного в печати именем знаменитого иллюзиониста Гарри Гудини и представленного как эпизод его, Гудини, авантюрной жизни).

Главная претензия к Елисееву в том, что он не следует собственному замыслу, но идет проторенным путем  жизнеописания год за годом. Добавьте к этому подробные пересказы произведений Лавкрафта – лишняя вода в четырехсотстраничном томе для подготовленного читателя. (А другого, взявшегося наперед за биографию, нежели за творчество, представить сложно.) 

«Лавкрафт» Елисеева – это подробный ликбез. Сам он определил свою аудиторию теми, «кому мало странички в Википедии». И тут важно сделать выбор: читать биографию, написанную де Кампом (на которую Глеб постоянно ссылается, хотя делает странные попытки откреститься от этого факта) или Елисеевым. Идея о взаимоисключающих книгах – штука спорная, однако в данном случае мы сталкиваемся как раз с такой дилеммой. В защиту Елисеева можно сказать, что его книга написана побойчее.

Насколько известно, данная биография искала издателя с 2010 года – и вот наконец была опубликована издательством «Вече» несколько недель тому назад. По поводу самого факта издания биограф справедливо иронизирует: «А за возможные ошибки – не извиняюсь. Хотя бы потому, что не буду иметь шанс их исправить. Кто же будет в наше время переиздавать книгу о "никому не известном писателе", как сообщил мне один функционер от издательского дела…» Принимая во внимание тираж в 2000 экземпляров, советую приобрести этого редкого «зверя».

Однако есть в «Лавкрафте» Елисеева часть, за которую можно отбросить все придирки и назвать книгу замечательной! После каждой главы следует справочная подглавка «Соратники и предшественники». Это самостоятельные статьи, посвященные писателям, оказавшим влияние на Лавкрафта, либо так или иначе связанным с ним. Лорд Дансени, Амброз Бирс, Артур Мейчен, Абрахам Меррит, Роберт Говард, Август Дерлет… Этот своеобразный литературоведческий сборник, так искусно вплетенный в ткань биографического повествования, – несомненная удача всей книги!

4

Но интереснее всего будет поговорить даже не о биографии, а скорее эссе, написанном знаменитым и скандальным современным французским писателем Мишелем Уэльбеком (гонкуровец 2010 года). Книга «Г. Ф. Лавкрафт: Против человечества, против прогресса» была опубликована на родине писателя в 1991 году, еще до скандального успехапервых романов писателя, а в России в 2006-м. В отличие от своих коллег, Уэльбек в большей степени размышляет над творчеством писателя и ищет параллели либо делает выводы важные для себя.

«ГФЛ, по существу, добивается объективного страха. Страха, освобожденного ото всех психологических или человеческих привязок. Он хочет, как он признается сам, создать мифологию, которая "еще имела бы смысл для газообразного разума спиралевидных туманностей"».

С первых же страниц своего пространного эссе Уэльбек превозносит поэтичность прозы Лавкрафта – неявно, однако подтверждая это открыто в финале. Об этой особенности стоит упомянуть отдельно. То, что эссе о Лавкрафте написал Уэльбек – гармонично. Оба они писатели, оба поэты, оба отличаются маргинальностью социального поведения – и ГФЛ, и Уэльбек не чураются общества, но в большей степени предпочитают затворничество. И, не в последнюю очередь, оба они расисты. Пожалуй, лучшая часть эссе посвящена именно Лавкрафту-расисту, болезненному параноику, который в пароксизмах духа создает свои сновидческие пугающие шедевры. 

Анализ расизма, с примесью фатализма и мазохизма, – самая блистательная и яркая часть биографического эссе. Тема слишком близка и болезненна для рефлексирующего сексуального неудачника Мишеля «Тома». И в своих лучших произведениях («Платформа», «Возможность острова», «Карта и территория») Уэльбек очень близок к своему кумиру, пусть и являет собой противовес асексуальной прозе Лавкрафта: конёк француза – гиперсексуальность. 

«Против человечества, против прогресса» – настоящая осанна творчеству «джентльмена из Провиденса». Уэльбек, увлеченный своим героем с молодости, выражает именно свою любовь (но не скатывается в экзальтированное обожание).

«Поверхность земного шара ныне предстает покрытой сетью с ячейками разной величины, целиком изготовленной человеческими руками. В этой сети циркулирует кровь общественной жизни. Перевозка людей, товаров, продуктов питания; сложные коммерческие операции, поручения на продажу, поручения на покупку, сталкивающаяся информация, более строгий интеллектуальный или эмоциональный обмен... Этот нескончаемый поток опьяняет человечество, влюбленное в трупной гальванизм своей собственной деятельности.

Там, однако, где ячеистое плетение ослабевает, странные реальности подают о себе знать искателю, "жадному до знания". Повсюду, где человеческая деятельность приостанавливается, повсюду, где есть белое пятно на карте, на арену выходят древние боги, готовые снова занять свое место». 

Однако пытаясь сохранять благопристойность биографа, Уэльбек дарит читателю и всяческие занятности. Например, замечательные цитаты из лавкрафтовской корреспонденции, из которой на русском доступны сущие огрызки: «Больше того, ему часто случается подавать рекомендации, которые он первый сам и обходит; он может дойти до того, что советует "не злоупотреблять такими прилагательными, как чудовищный, неназываемый, неизрекаемый, неизъяснимый"...» Но вскоре Уэльбек забывает о благопристойности, как и в собственном творчестве, и отдается разнузданной одержимости любимым писателем, чему, признаемся, рад и каждый из нас!

5

Итак, популярен ли сегодня Лавкрафт? Вопрос странный и сложный. Можно однозначно сказать, что он далек от мейнстримовой популярности Стивена Кинга. Но вот что удивительно: ковырни авторскую позолоту почти каждого современного писателя ужасов или темного фантаста и нет-нет, да заметишь зеленоватую патину лавкрафтианского хоррора. Сколько произведений вдохновлено его зовом сквозь десятилетия? Сколько откровенных признаний в любви? Сколько художников отмечают влияние, эпицентр которого в Провиденсе? Думаю и всех копытец потомства Шуб-Ниггурат не хватит счесть.

Его произведения вдохновили читателей по обе стороны Атлантики, и даже в нашей холодной азиатской «пустыне» есть те, кто готов посвятить ему заранее обреченные страницы. Кто знает, может, никто и не стремится к нам со злыми намерениями из холодных звездных пространств со злым намерением лишь потому, что зачитывается «Случаем Чарльза Декстера Варда» на неизвестных нам языках? Пожалуй, это главное впечатление от опыта этих трех биографий. «Неуспешный», «неизвестный», «неудобный», «неформатный», он все равно среди нас – незримый. Он лишь спит. И спит лишь до тех пор, пока новый читатель не внемлет строкам, написанным почти сто лет тому назад: «На высочайшей из земных вершин живут боги, и ни один человек не отважится сказать, что ему довелось видеть их».