DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

ПРОКЛЯТИЕ

Грэм Мастертон: «Жанр ужасов существенно изменится в ближайшие годы»

Популярного по обе стороны Атлантики, но преступно игнорируемого российскими издателями Грэма Мастертона можно смело отнести к числу наиболее заслуженных и уважаемых авторов в жанре ужасов. Наибольшую известность ему принес изданный ровно сорок лет назад роман «Маниту», ставший отправной точкой для всей дальнейшей карьеры и получивший ряд продолжений. Мастертон работал редактором журнала Penthouse, писал в соавторстве с Уильямом Берроузом, имеет свою улицу в Сайлент-Хилле — теперь же познакомиться с ним поближе можно и на страницах DARKER.

Сегодня библиография писателя насчитывает более сотни книг, среди которых встречаются и жесткие детективы, и исторические романы, и даже пособия по сексу (которые, кстати, переводятся на русский весьма исправно). А познакомившись с писателем на просторах всемогущего Интернета, DARKER был приятно удивлен еще и тем, что вдобавок ко всем литературным заслугам Грэм Мастертон оказался невероятно отзывчивым, открытым человеком, а потому с нескрываемым удовольствием ответил на все наши вопросы.

Здравствуйте, мистер Мастертон! Позвольте прежде всего поблагодарить вас за проявленный интерес к нашему журналу и время, которое вы не пожалели провести за нашими вопросами.

Для начала расскажите, как так получилось, что редактор известных мужских журналов превратился в успешного писателя, известного прежде всего благодаря заслугам в жанре ужасов? Что вас к привело к этому жанру и когда вы полюбили?

Когда мне было лет восемь-девять, я открыл Эдгара Аллана По и полюбил его рассказы. И сам начал писать жуткие истории — одна из них, о человеке, расчленившем свою жену и украсившем фасад дома ее костьми, выиграла приз одного школьного журнала! В раннем возрасте я много писал и рисовал. И до сих пор храню 300-страничную книгу, которую написал в четырнадцать, о чудовищах-крабах, которые обитали под подвалом загородного дома и дурно влияли на всех, кто в нем жил.

В шестнадцать или около того я заинтересовался творчеством американских битников, таких как Аллен Гинзберг, Джек Керуак и Уильям Берроуз. Мне настолько полюбилась их свобода выражения и непризнание литературных догм, что я забросил изучение Шекспира и Байрона и был исключен из школы (к тому же, я, пожалуй, проявлял слишком сильный интерес к одноклассницам…). Конечно, мне пришлось срочно искать работу и, недолго побыв продавцом фруктов и овощей, я сумел получить место журналиста-стажера в местной газете. Я пробыл там четыре года, и это время стало для меня бесценным, поскольку мои редактор и главный репортер оказались бывшими журналистами, ранее работавшими в национальных лондонских газетах. Они научили меня, как писать просто и эффектно, а также как находить истории. И научили, как брать интервью у людей, чтобы они рассказывали самые сокровенные подробности своей жизни.

Я пытался найти работу в лондонской газете, но меня везде считали слишком молодым и неопытным. Но однажды моя подруга заметила, как мужчина читал в поезде новый мужской журнал, Mayfair, и я написал туда, после чего получил ответ, где говорилось, какой я великолепный журналист и как сильно им нужен. Так я стал заместителем редактора — хотя во всем штате нас было лишь четверо: владелец, редактор, я, секретарь и собака владельца. Это была ужасная работа… но в постоянном окружении красивых девушек. Ее можно было возненавидеть. Mayfair имел большой успех, и мы выкупили другой журнал — King. Это должен был сделать владелец King, но он погиб в автокатастрофе в свои тридцать два и этого не случилось. Я же разругался с редактором Mayfair и перешел в Penthouse.

Там я проработал редактором четыре года, и это был прекрасный опыт. У нас был крупный бюджет, что позволяло мне нанимать для написания статей любых авторов — таких, как Кинсли Эмис, Брайан Олдис, Дж. Г. Баллард и Ян Кремер. Кроме того, я редактировал Forum, пособие по сексу, которое издавал Penthouse. Работая над ним, я познакомился с крупными специалистами того времени в данной области, в том числе знаменитыми (и скандально известными) в мире секса, такими, как Ксавьера Холландер, или Счастливая проститутка, и Моник фон Клиф, она же Голландская доминатрикс. Еще в Mayfair я создал колонку под названием «Квест», где раз в месяц выходили интервью различных пар об их сексуальной жизни. Penthouse тогда только начал выходить на американский рынок, и у меня появилась возможность частых командировок в Нью-Йорк. Там я познакомился с рядом книжных издателей, и они предложили мне писать практические руководства по сексу. Первое из них, «Как свести с ума своего любовника», имело огромных успех и разошлось более чем 2 миллионами экземпляров. После этого я написал еще 29 книг о сексе, некоторые из которых публиковались и в России, и я надеюсь, скоро выйдет еще несколько.

В Penthouse я влюбился в свою помощницу, прекрасную польскую девушку по имени Вешка. Наша трудность заключалась в том, что я тогда уже был женат. Мы с Вешкой съехались, но развод проходил слишком тяжело, и я уволился из Penthouse и переехал в Стокгольм, где устроился редактором порнографического журнала Private. Там было очень скучно. Это напоминало работу в мясницкой лавке. Через несколько месяцев я оттуда ушел и вернулся в Англию, где стал зарабатывать на жизнь написанием пособий по сексу.

Между окончанием одного пособия и началом следующего у меня проходило по несколько недель, и я занимал это время работой над небольшим романом о лекарственном средстве коренных американцев, способном возвращать к жизни мертвых, чтобы те мстили белым людям за то, что вырезали их народ и украли землю. В то же время Вешка была беременна нашим первым сыном, и я придумал, что этот мститель возрождался в теле белой женщины. В итоге получился «Маниту», который стал крупным бестселлером и лег в основу фильма с Тони Кёртисом в главной роли. «Маниту» имел такой успех, что я продолжил писать романы и рассказы в жанре ужасов. Благодаря им я снова и снова как бы становился мальчишкой!

 

Какие авторы и произведения оказали на вас наиболее важное влияние при вашем становлении писателем? Есть ли среди них такой, кого вы можете назвать своим учителем?

Как я уже сказал, в раннем возрасте меня вдохновлял Эдгар Аллан По, а также Жюль Верн. Позднее я увлекся крутыми американскими авторами вроде Нельсона Алгрена и Германа Вука, которые неизбежно привели меня к писателям бит-поколения. Прочитав скандальный «Обед нагишом», я написал Уильяму Берроузу, который тогда жил в Марокко, и когда он вскоре после этого переехал в Лондон, мы с ним стали друзьями. Я в то время работал в Mayfair и подтолкнул его к написанию серии статей, которые стали важной частью его литературного наследия. Тогда же мы встречались по вечерам и говорили о писательстве. Самой важной темой нашего обсуждения было то, как писать так, чтобы читателям казалось, что они живут в книгах, а не просто читают их. Это требовало использовать очень простой, но крайне выразительный язык — чтобы мы, авторы, были невидимы. Я всегда хочу, чтобы моим читателям казалось, что они сами оказываются в книгах, а не слушают, как я рассказываю им истории.

На протяжении всей вашей писательской карьеры вы писали криминальные детективы, исторические романы, подростковую, юмористическую, документальную прозу… Но хоррор всегда преобладал над остальными жанрами. Что заставляет вас обращаться к нему снова и снова? Испытываете ли вы какие-то особые ощущения, когда пишете ужасы, недоступные в иных случаях?

Я никогда не различал жанры между собой. Я со своей точки зрения пишу об обычных людях и их поведении в необычных ситуациях, будь это роман о древних мексиканских демонах или расследовании убийства в современной Ирландии. В хорроре меня привлекает то, что в мифологиях разных стран можно найти множество замечательных демонов. Их придумали, когда у людей не было научных знаний, которые объяснили бы, как распространяются болезни, почему дети умирали в своих колыбелях, почему скот страдал от заболеваний, не имея явных на то причин. Поэтому демонов представляли крайне ужасающими и что мне нравилось в написании романов ужасов, так это противопоставлять древнее зло современным людям с их современными проблемами и наблюдать, как они с этим справляются. Есть много восхитительных и ярких демонов из России, Европы, Дальнего Востока, Америки, и я не устаю удивляться тому, как много хоррор-писателей держатся давно избитого зла типа вампиров, зомби и оборотней.

Как вы выбираете, к мифологии какого народа будете обращаться за идеей к новому роману в следующий раз? Возможно, заранее намечаете для себя, о чем хотели бы написать, или принимаете решение внезапно?

Идеи некоторых романов мне навевали страны, в которых я бывал. Так, книга «Дьяволы Судного дня» рассказывает о средневековых демонах из XIII века и о танке времен вторжения из Франции в Германию в годы Второй мировой. Я придумал его во время медового месяца, который мы с Вешкой провели зимой в Нормандии, где я увидел брошенный и заросший танк «Шерман» у проселочной дороги. Я просто подумал: а что если кто-то или что-то все еще сидит в нем и почему его оставили там, как есть? Потом заглянул во французскую мифологию о демонах, и получилась история.

Потом был «Тэнгу», о японском демоне, который пытается отомстить США за атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. В Голливуде я общался с американцем японского происхождения, чья семья погибла в Нагасаки, и спросил, чувствует ли он ненависть или обиду на американцев за то, что они сделали. Он ответил: «Иногда, но что я могу с этим поделать?». Конечно, призвать зловещего японского демона, который смог бы в действительности творить то, что он мог лишь вообразить.

Впрочем, чаще я сам ищу демона или мифологию, которая подойдет общей идее истории. Люди придумали демонов задолго до того, как обрели богатые научные знания, которые позволили бы объяснить болезни или стихийные бедствия. И в зависимости от того, какую болезнь или стихийные бедствия я хочу навлечь на своих героев, ищу соответствующего демона, и от этого сильнее всего зависит место, где история будет происходить. Я использовал нескольких индейских демонов вроде Вендиго и Койота — поэтому те истории, разумеется, происходили в США.

Идея просто зажжется у меня в голове. Я же учился на газетного репортера, помните? Моя подруга держит секонд-хенд, и как-то раз дожидаясь ее, я подумал: а что если души людей, владевших всеми этими вещами, каким-то образом остаются в пиджаках и платьях, которые они носили, и что если они попытаются вернуться к жизни? Это заставило меня исследовать весь рынок подержанной одежды — а он имеет 54 миллиарда долларов оборота в год — и посмотреть, можно ли перенести действие в Китай, где старую одежду рвут на тряпки или перешивают, чтобы снова продать. Это был повод углубиться в китайскую мифологию и выяснить, какие демоны могли бы захватить швейную фабрику и вернуть в жизни бывших владельцев одежды.

Не возникало ли у вас желания написать что-либо на основе русской культуры, мифологии или истории?

В русской мифологии есть несколько демонов, которые могли бы послужить для основы замечательных романов и рассказов. Я уже опубликовал историю о Бабе-яге, хотя там действие происходит в польском приюте и в США. Еще мне особенно нравится Кощей Бессмертный, чья душа спрятана в иголке, спрятанной в яйце, спрятанном в зайце, спрятанном в драгоценном сундуке, спрятанном на дне моря. А еще русалка, русская морская дева, которая заманивает симпатичных мужчин и забирает их к себе под воду. Мне очень интересна русская мифология — нужно лишь найти время, чтобы написать о ней. Но скоро это случится!

Легко ли вам даются сюжеты для рассказов? Не требует ли изобретение чего-то оригинального и неизбитого по сравнению со стандартными вампирами и зомби долгой и тяжелой работы ума?

Как я говорил, я учился на газетного репортера и поэтому вижу истории практически в чем угодно. У меня гораздо больше идей, чем я сумею написать за всю жизнь. Я очень мало писал о вампирах, зомби и оборотнях, но если уж пишу, то всегда углубляюсь в такое исследование, будто пишу о демоне, о котором еще никто не писал. Единственный мой чисто вампирский роман, «Потомок» (Descendant), умышленно написан так, чтобы показать насколько избитым стал этот образ. Вампиров придумали в Средневековье, чтобы объяснить происхождение заболеваний крови и различных заражений — но они не ходят с надменным видом в длинных мантиях и не кусают девичьи шеи. Если прокусить человеку сонную артерию, он мгновенно умрет — но не станет бледнеть и слабеть, угасая на кровати с балдахином. Поэтому я вернулся в прошлое и написал о настоящих румынских стригоях, которые не кусали людей, а разрезали аорту и выпивали бьющую фонтаном кровь. В моем романе немцы их использовали в годы Второй мировой войны для борьбы с бельгийским сопротивлением. Так что в некотором роде это «Дьяволы Судного дня» наоборот.

Опубликованный в 2014 году роман «Красный свет» (Red Light) из цикла об ирландском полицейском Кэти Магуайр позиционируется как детективный роман. Однако в нем присутствует столько сцен насилия и секса, что некоторые читатели порой не могут разобраться, действительно ли это детектив или все же хоррор. Обращаете ли вы внимание на всевозможные ярлыки и жанровые рамки? Насколько сильно опираетесь на них, работая над своими произведениями?

Я вообще не обращаю внимания на жанровые рамки. Убийство ужасно независимо от того, кто его совершил — зомби или ирландский гангстер. Я знаю, некоторые авторы детективов предпочитают писать то, что называется «уютными» детективами, и самое страшное, что в них может случиться — это когда священника в ванной закусывает до смерти чучело барсука (даже не представляю, как это можно перевести на русский!). Но мои детективы получали в основном хорошие отзывы и прекрасно расходились. Жизнь жестока и груба от начала и до конца и нет смысла притворяться, будто люди не порочны и не прибегают к садизму. Что хуже: читать, как застрелили вымышленного персонажа, или смотреть в новостях, как обезглавили  реально существующего человека? Маленьких детей разрывает на куски шрапнелью в Сирии и на Украине — как роман, каким бы он ни был, может быть страшнее этого? Что касается секса, я стараюсь делать своих персонажей предельно правдоподобными, поэтому открою вам секрет: реальные люди занимаются сексом.

Остался ли еще такой жанр, который вы еще не изведали, но очень хотели бы опробовать?

Я написал исторический детектив «Алая вдова» (Scarlet Widow) и получил от этого такое удовольствие, что был бы рад еще поработать над чем-то подобным. Удовольствие я получил благодаря тому, что мне было очень сложно собирать сведения. Я узнал, носили ли женщины в 1753 году нижнее белье, какие лекарства были известны в то время, а какие нет. С каждой написанной книгой ты становишься специалистом в какой-нибудь тайной области. Теперь я знаю все об изготовлении париков и лечении зубов в XVIII веке. А после работы над ирландским детективом, который я только что закончил, «Кровные сестры» (Blood Sisters), я стал разбираться в заболеваниях лошадей. Все эти знания совершенно бесполезны, зато благодаря им я кажусь таким умным!

В России вас знают во многом благодаря рассказам в антологиях Стивена Джонса, посвященных оборотням, зомби, вампирам… А есть ли у вас любимые архетипы жанра ужасов, к которым хочется время от времени возвращаться?

Единственный архетип, к которому я сколько-нибудь часто возвращаюсь, это дух коренных американцев Мисквамакус, который впервые появился в «Маниту». Впрочем, это в основном из-за того, что герой Гарри Эрскина, мошенник и предсказатель будущего, очень похож на меня, и я всегда с огромным удовольствием пишу о нем. Я предсказываю будущее девушкам с помощью карт Таро — хоть и нечасто приходится сражаться с индейскими демонами. «Маниту» произвел большое впечатление на коренных американцев, живущих в резервациях, потому что до этого никто не писал о племенных духах — только Элджернон Блэквуд в своем «Вендиго». Впечатление было таким сильным, что внучка Сидящего Быка, вождя племени сиу, пригласила меня на обед в Нью-Йорке и показала мне фотографию своего деда. Мы с ней встретились в «Русской чайной» на 57-й улице — хотите верьте, хотите нет!

Во многих ваших произведениях ужас, так сказать, идет в ногу с сексом. Есть даже сборник рассказов, посвященных этой теме — «Автомеханик и другие эротические ужасы» (Grease Monkey and Other Tales of Erotic Horror), в котором мы нашли «Сепсис» для этого номера. Почему, на ваш взгляд, секс и хоррор создают столь сильную смесь? За счет чего эти две составляющие подчас производят на читателя впечатление, которого они не добились бы поодиночке?

Секс — это одно из сильнейших побуждений, и многим из нас трудно его понимать или контролировать. Существует также сильная связь между сексом и болью («Пятьдесят оттенков серого» — тому пример). То есть секс может быть столь же пугающим, сколь волнующим или удовлетворяющим, и может побуждать нас совершать поступки, на которые мы иначе никогда бы не решились. Занимаясь любовью, мы обычно обнажены как физически, так и умственно — и поэтому особенно уязвимы. Это и делает секс столь хорошим средством для страшной истории.

Вы написали порядка тридцати пособий по сексу и большинство из них издано и в России, а вот с хоррором у нас не так хорошо. Если взглянуть на эту проблему глобально, возникает вопрос: солидарны ли вы с нашими издателями в том, что любовь сильнее страха, а инстинкт продолжения рода важнее самосохранения?

Любовь и страх не обособлены друг от друга. Можно любить человека и бояться его одновременно. Можно даже любить человека так сильно, что это будет пугать вас самого, потому что любовь будет заставлять вас принимать самоубийственные, губительные решения. Это же касается и сравнения продолжения рода и самосохранения. Если вы по-настоящему кого-то любите, вы отдаете ему всю свою душу, а когда занимаетесь с ним любовью — то и тело тоже. Вот одно из важнейших наставлений, которые я даю в своих пособиях по сексу как мужчинам, так и женщинам: занимаясь любовью, пытайтесь понять, что чувствует ваш партнер — и физически, и мысленно, — и не думайте о собственном удовольствии (или о его отсутствии!).

В этом году вашему дебютному роману ужасов, «Маниту», исполняется сорок лет, с чем мы вас искренне поздравляем. Вы работаете в жанре уже очень долго и немало в нем повидали, поэтому интересно, что, по-вашему, изменилось в нем за это время? Что, по вашему мнению, ждет литературу ужасов в будущем?

Мне кажется, хоррор стал более глубокомысленным и как следствие более пугающим. Хорошим примером этому служит новый фильм ужасов «Оно следует за тобой». Однако меня приводят в уныние зомби и вампиры, я считаю, что их стоит вернуть в их могилы на некоторое время, а то и навсегда. В будущем я хотел бы, чтобы хоррор стал более реалистичным и обращался к тому множеству страхов, с которыми мы сталкиваемся в современном мире. В «Маниту», несмотря на его 40-летнюю давность, для борьбы с древними демонами используются компьютеры — хотя сейчас Гарри Эрскин мог бы призвать такого же маниту белого человека с помощью айфона, а не целой комнаты компьютеров IBM. А «Чума маниту» обращается к современным эпидемиям вроде свиного гриппа и ВИЧ.

Первое издание романа «Маниту» 1975 года и новейшее продолжение серии, которое выйдет этим летом.

Следите ли вы за новыми веяниями жанра ужасов? К каким авторам нового поколения посоветуете обратить особое внимание? Видите ли среди них таких, кто сможет стать столпом жанра на будущие десятилетия?

Я в курсе веяний жанра, хоть и не читаю ни ужасов, ни какой-либо другой художественной литературы. Это печально, ведь я раньше любил читать романы, но после долгого дня, проведенного перед монитором, я не могу еще и сидеть и читать написанное другими. Помимо всего прочего, я столь же критично отношусь к работам других писателей, как к своим, и, читая книги, ловлю себя на том, что мысленно их редактирую. Начинал новый роман Кадзуо Исигуро, но он использует столько лишних наречий, что я сумел осилить не более страницы. Думаю, жанр ужасов существенно изменится в ближайшие годы или десятилетия, но пока не определил, кто из писателей смог бы это сделать.

На русском языке выходило всего шесть ваших романов — «Маниту», «Колодцы ада», «Пария», «Сфинкс», «Джинн», «Дьяволы Судного дня». Все они были опубликованы еще в 1990-х. На какие бы еще крупные произведения вы хотели бы обратить внимание российских издателей и читателей нашего журнала, читающих на языке оригинала?

«Тэнгу» (Tengu)  японский демон мстит США за Хиросиму и Нагасаки; «Семейный портрет» (Family Portrait)  семья бессмертных выглядит вечно молодой, но стареет на портрете; «Зеркало» (Mirror)  ребенок-кинозвезда был жестоко убит в 1930-х, но его душа все еще живет в зеркале; «Призрачная музыка» (Ghost Music)  музыкант влюбляется в чужую жену, но жива ли она или мертва?; «Травма» (Trauma) — женщина зарабатывает уборкой после убийств, и это постепенно приводит ее к нервному расстройству; «Рук» (Rook)  учитель в колледже видит призраков и демонов и снаряжает свой класс на борьбу с ними; «Ночные воины» (Night Warriors)  простые люди призваны на борьбу со сверхъестественным злом во снах других; «Белые кости» (White Bones)  ритуальное убийство в Ирландии. Я мог бы продолжить и дальше, но если российские читатели прочтут хотя бы это, у них уже появится хорошее представление о том, что я писал все эти годы!

Действие большинства ваших произведений происходит не в Великобритании, где вы живете, а в Америке. Насколько сложно при этом оставаться реалистичным и придерживаться языковых особенностей и описывать быт другой страны?

Я часто бываю в США, так что хорошо осведомлен об американской речи, манере говорения и мышлении (хотя снова и снова допускаю ошибки, так как в разных штатах там используют разный сленг и разные слова). Что касается моих ирландских детективов, мы с Вешкой прожили около пяти лет в Корке, и я неплохо знаком с тамошним диалектом — хотя нам понадобилось полгода, чтобы понять хоть одно сказанное нам слово! Например, полицию в Корке называют «the shades» (тени), а полицейскую машину — «two-bulb» (две лампочки). А когда женщина из Корка посылает сына за продуктами, то часто говорит: «Поспеши! Постарайся вернуться раньше, чем туда доберешься».

Ваше творчество пользуется большой популярностью в Польше, и иногда польские публикации выходят в свет раньше англоязычных. Не считаете ли вы, что, по крайней мере, ваше хоррор-творчество там более востребовано, чем в Великобритании и США?

Я действительно питаю сильный интерес с Польше и польской мифологии — ведь мой прадед и покойная жена Вешка были поляками. Я стал первым западным автором хоррора, опубликованном там после ухода коммунистов в 1989 году. То есть для многих поляков я стал первым знакомством с хоррором и, думаю, поэтому так популярен. У меня там десятки друзей, я поддерживаю приют под Вроцлавом. Хотя я постепенно продвигаюсь дальше на Восток: в прошлом году побывал в Белостоке, потом в Чехии и Кошице, в Словакии. Так что я постепенно подступаюсь ближе к России. И это может случиться быстрее — все в ваших руках.

В недавно опубликованном в нашем журнале рассказе «Анти-Клаус» нас особенно впечатлил образ Санта-Клауса, который носил в мешке детские головы. Но давайте зайдем еще дальше. Как думаете, если бы в мире «Анти-Клауса» существовал настоящий пасхальный заяц, какие яйца он дарил бы детям?

В яйцах, вероятно, скрывались бы существа вроде Чужих, которые заползали бы детям в глотки, а потом начинали расти внутри них, превращая их в очень-очень злобных детишек.

Существует ли роман, рассказ или даже сценарий к фильму на тему секса в хорроре, раскрывающий ее с настолько близкой вам стороны, что после ознакомления с ним вам хотелось воскликнуть: «Это же должен был написать я!»?

Не могу сказать, что такое существует — в основном потому, что я такого не читаю. Единственная художественная литература, что я читаю внимательно, это работы моей протеже Доун Харрис, которая отчаянно стремится стать публикующимся романистом. Должен признать, мне очень понравилась идея ее первого романа о том, как художники видят зло в людях и изображают их (я вообще люблю гротескные лица, которые писали да Винчи и Гойя).

Если бы у вас появилась неограниченная власть над киноиндустрией и вы захотели бы экранизировать любое свое произведение, то что бы из этого вышло? Что бы это была за работа и кого бы вы назначили режиссером и исполнителями ролей?

В первую очередь я выбрал бы «Травму», поскольку мне там очень нравится образ женщины, пытающейся справиться с ужасами своей работы и в то же время переживающей из-за распадающегося брака с мужем-свиньей. На самом деле «Травму» уже собирался поставить Джонатан Мостоу, режиссер «Ю-571», был даже написан сценарий, но «Universal Studios» свернула финансирование и фильм так и не был снят. Были проданы права на экранизации, по меньшей мере, десятка моих книг, включая «Парию». Мать Кристен Стюарт, Джулз, собиралась сделать фильм по моему роману о психиатрической лечебнице, он называется «Ходячие» (Walkers), но, опять же, не срослось.

Обложка польского издания «Травмы» (2012, в оригинале — 2001).

В чем вы видите свою писательскую миссию?

Переносить своих читателей в другой мир. Чтобы они на время забывали о насущных проблемах, пугались, волновались, озадачивались, возбуждались. Кроме того, у меня есть человеческая миссия помогать детям из неблагополучных семей и больным детям. В прошлом году я посетил приют под Вроцлавом, в Польше, и постоянно поддерживаю с ними связь. Я продаю все свои пробные экземпляры в Интернете и отдаю всю выручку больнице для тяжелобольных детей неподалеку от моего дома.

Чего читателям стоит ожидать от писателя Грэма Мастертона в ближайшем будущем?

Я подписался на несколько ирландских детективов о начальнике отдела сыскной полиции Кэти Магуайр. Кроме того, есть новые идеи для жестких детективных историй. Но не буду забывать и об ужасах. У меня на подходе новый роман, который заставит вас дважды подумать, прежде чем покупать одежду в секонд-хенде.

DARKER горд первым опубликовать ваш рассказ «Сепсис» на русском языке. Не могли бы вы представить его нашим читателям?

Изначально я писал «Сепсис» для своих друзей из Cemetery Dance Publications, США, которым была нужна самая отвратительная история, на какую я только способен. Сначала ее издали в виде брошюры, саму по себе, потому что она была слишком ужасной для какой бы то ни было антологии. Если вы слишком склонны к тошноте, не рекомендую вам читать «Сепсис» на сытый желудок. Если же нет — наслаждайтесь!

В интервью также использованы вопросы Дмитрия Квашнина.

Русская библиография Грэма Мастертона

Романы:

  • «Маниту» (Калита, AMEX Ltd, Центр СТ, 1993 [как «Возвращение злого духа»]; Мелор, 1994; Сигма, 1995)
  • «Колодцы ада» (Сигма, 1995)
  • «Пария» (Сигма, 1995)
  • «Сфинкс» (Компания «Ключ-С», 1995 [как «Тень сфинкса»]; Лик, АРМЭ, 1996)
  • «Джинн» (Лик, АРМЭ, 1996)
  • «Дьяволы Судного дня» (Лик, АРМЭ, 1996)

Рассказы:

  • «В стиле рококо» (в антологии «Кровь? Горячая!», сост. Дж. Гелб, Л. Френд, М. Гарретт, АСТ, 2001)
  • «Дитя Вуду» (в антологии «Шок-рок», сост. Дж. Гелб, АСТ, 2002)
  • «Лэрд Дунайн» (в антологии «Вампиры», сост. С. Джонс, Азбука-классика, 2007)
  • «Ковер» (в антологии «Оборотни», сост. С. Джонс, Фантастика, 2008)
  • «Похищение мистера Билла» (в антологии «Зомби», сост. С. Джонс, Азбука-классика, 2010)
  • «Воссозданная мать» (в антологии «Франкенштейн», сост. С. Джонс, Азбука, 2012)
  • «Асфальт» (в антологии «Дракула», сост. С. Джонс, Азбука, 2012)
  • «Доказательство существования ангелов» (в антологии «Сошедшие с небес», сост. С. Джонс, Эксмо, 2013)
  • «Анти-Клаус» (электронная публикация в журнале DARKER, январь 2015)
  • «Сепсис» (электронная публикация в журнале DARKER, март 2015)

Также на русском языке издано более двадцати пособий по сексу, с которыми вы можете ознакомиться на просторах Рунета дополнительно.

 

Комментариев: 0 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)