Звук завораживал. Нежный, успокаивающий, он напоминал о земной цикаде.

Маргарита закрыла глаза, улыбнувшись, как будто подставила лицо солнцу. Сумерки здесь тянулись долго, очень долго, но темнота была неумолима, и бескрайняя степь расплывалась в однородную массу. А звук лился, лился, как свет во тьме.

Девочка оглянулась на ровную линию домов у себя за спиной. Ей захотелось найти источник этого звука, чем бы он ни был – насекомое, зверушка, птица или что-то еще, чего не знали на Земле. Захотелось, несмотря на предостережение родителей (не выходи из поселка одна, ни в коме случае не выходи), хотя для ребенка девяти лет слова матери и отца весомы. Поселение готовилось ко сну, гасли огни, а Маргарита не могла представить, что нечто, издающее такой божественный, ласковый звук, может быть опасным для человека, даже просто иметь неприятный вид.

Девочка прошла вперед, снова оглянулась, снова прикрыла глаза, отдаваясь этому блаженному звуку. Губы растянулись в улыбке младенца, засыпающего под колыбельную матери. Когда она обернулась еще раз, дома были далеко.

Маргарита шла в степь, меняла направление, иногда ей казалось, что она вот-вот найдет то, что искала, но временами приходила уверенность, что она по-прежнему далеко от источника звука. Последние огни исчезли из виду, и она еще что-то различала лишь благодаря звездам, их было гораздо больше, чем на Земле. Страх коснулся ее, но жажда отыскать что-то невообразимое (я подарю это маме, точно – она обрадуется, это ведь не может быть очень большим) отогнала его.

Звук прервался, и девочка испытала отчаяние, успела разочароваться, но этот свет мира звуков полился снова. Теперь поиски обрели конкретное направление. Вон там, за ближайшим холмом справа. Маргарита взобралась на холм, замерла. Она увидела огни поселения, это придало ей храбрости, уверенности, что все получится.

Она спускалась по пояс в высокой траве, похожей на земную осоку. Ветерок касался травы осторожно, будто не хотел мешать. Нечто, наполнявшее этот мир неописуемым звуком, становилось все ближе. Маргарита улыбалась – теперь улыбка не сходила с ее лица. В своем возрасте она еще не могла анализировать собственные ощущения, но, спроси ее кто-нибудь об этом, девочка сказала бы, что ни разу в жизни не испытывала ничего подобного, не испытывала такого счастья.

И как она раньше не слышала этот звук? Ведь они здесь столько дней!

Еще ближе. Как говорил папа, когда прятал для нее подарок: горячо, очень горячо, обожжешься. Внутри все замерло, затрепетало, завибрировало. Нечто находилось так близко, всего в паре шагов, и оно наверняка маленькое. И хорошенькое – такое лучше всего подарить маме. Маргарита присела на корточки, протянула руку.

– Эй? – она говорила тихо, чтобы не вспугнуть это нечто. – Ты где? Можно тебя потрогать?

Она раздвинула траву, а сладостный звук оглушал, казалось, ничего больше не существовало во всем мире.

Что-то мелькнуло в полумраке. Маргарита почувствовала на ладони нечто мягкое и теплое. Девочка не успела испугаться – все произошло мгновенно. Руку по локоть облепило, сжало, но боли не было.

Все потонуло в темноте: девочка потеряла сознание.

Они стояли на заднем дворе.

Тамара застыла, лицо исказилось – она сдерживала вопль, рвущийся изнутри. Андрей обнял жену за плечи.

– Ничего плохого еще не случилось. Не пускай в голову всякую ерунду.

– Я же говорила ей: не отходи от дома. Только с кем-нибудь из взрослых.

Андрей прижал ее к себе.

– Мы найдем Маргаритку, обещаю.

– Но рассвет не скоро. Надо идти прямо сейчас, – она сделала шаг, но муж удержал ее.

– Потерпи. Придет Пахомов, принесет поисковик, с этой штукой шансов больше, чем с собакой. Собака может сбиться со следа, поисковик – нет. Успокойся.

– Успокоюсь, когда ее найдут.

– Найдут. Здесь нет никаких животных, ничего, что для нас опасно. Ничего, понимаешь?

– Куда же она подевалась?

– Господи, Тамара! Девочка просто заблудилась и все.

Послышались шаги, из мрака возникли две тени: Пахомов, староста поселения, крупный, угрюмый, в плаще, и его заместитель Латышев, узкоплечий, маленький, с умным, серьезным лицом.

Пахомов вытащил из кармана плаща небольшой предмет, чуть больше его кулака, предмет тихонько пискнул, загорелись два темно-синих индикатора.

– Дайте что-нибудь из ее одежды, – сказал Пахомов.

Тамара непонимающе смотрела на него. Андрей подтолкнул ее.

– Принеси любую вещь Маргариты. Живее.

Тамара метнулась в дом, прибежала с красной кофтой дочери.

– Вот, – протянула ее Пахомову.

Тот приложил кофту к предмету, поисковик тихонько пискнул, издал звук, напоминающий вздох живого существа, и вместо синего индикаторы зажглись красным светом.

Пахомов, держа предмет перед собой, кивнул, двинулся вперед, махнул Андрею и Латышеву.

Все трое растворились в ночи.

Маргарита брела с полузакрытыми глазами. Она не знала, куда идет. Она вообще не могла думать – голову заполнял странный туман. Девочка воспринимала все вокруг так, словно это было частью ее тела, и в то же время она не ощущала ни рук, ни ног. Она шла, понимая в этом не больше, чем лист, гонимый ветром.

У своего дома Маргарита замерла, невидяще глядя перед собой.

В десяти шагах стояла мать, но она девочку не заметила. Женщина перетаптывалась с ноги на ногу, поглядывая на рацию в руке. Наконец, она не выдержала, вышла на связь.

– Андрей? Позвать еще людей?

– Нет! Нечего панику сеять, мы втроем справимся. Мы идем по ее следу. А ты будь на месте, – пауза. – Слышишь меня?

– Да, – прошептала она.

Тамара отключила рацию, всхлипнула. Увидела дочь.

– Маргаритка!

Крик вывел девочку из транса.

– Мамочка!

Они бросились друг другу навстречу. Тамара стиснула дочь в объятиях.

Спустя час, когда Андрей и двое мужчин вернулись, возле спящей девочки находился вызванный доктор Корзун, коренастый, лысеющий, с озабоченным лицом.

– Что? – Тамара напряглась. – Что-то не так?

Корзун выпрямился.

– Нет, все в порядке. Кажется.

– Надо завтра спросить, – сказал Пахомов. – Куда ее занесло.

Маргарита лежала в своей комнате, глаза были открыты, но вряд ли девочка что-то видела. Температура тела достигла сорока градусов.

В дверном проеме гостиной, глядя на нее, стояли родители, Корзун и Пахомов.

– Она ведь температурит из-за того, что заблудилась позавчера ночью? – Пахомов смотрел на Корзуна.

Доктор пожал плечами.

– Возможно. Хотя ночи сейчас теплые.

– Я не про то, что она простудилась. Вы же сами сказали: это не похоже на простуду. Я про то, что с ней могло случиться в холмах. Она ведь не помнит, где была и что делала.

Тамара поспешно сказала:

– Вчера она была веселая, гуляла, смеялась. Это… началось ночью.

Пахомов хотел что-то сказать, но промолчал. Переглянулся с Андреем. Тот отвел взгляд. Он понял, что хотел сказать Пахомов. Они на чужой планете, и, хотя предварительные исследования (достаточно серьезные) показали, что ни флора, ни фауна здесь не опасны для человека, нет вредных микроорганизмов и смертоносных вирусов, а воздух чище, чем в любом уголке Земли, что-то они упустили. О чем-то они еще не знают.

Корзун помялся.

– Что ж… зайду ближе к обеду, – он глянул на Тамару. – Наблюдайте за ней. То, что я дал, должно сбить температуру, а там посмотрим.

Он вышел, за ним двинулся Пахомов. Он помедлил перед дверью, кивком позвал Андрея. Тамара опустилась у кровати на колени, посмотрела Маргарите в лицо. Что-то прошептала, как будто читала молитву, погладила девочке руку.

Замерла.

Несколько секунд она рассматривала красноватое пятно на правой руке дочери пониже локтя. Пятно набухло, напоминая чирей, нарыв или что-то в этом роде.

Тамара зажала себе рот рукой, из глаз потекли слезы. Вернулся муж, она показала ему на пятно. Андрей тихо, сквозь зубы, выругался. Подошел, долго рассматривал пятно, а оно все набухало и, казалось, вскоре прольется гноем.

Когда пришел Корзун, пятна усеяли руку Маргариты, их было десятка полтора. Они набухли до предела, напоминая чумные бубоны.

Тамара тихо плакала, а девочка бредила.

Тамара смотрела на дочь сквозь толстое стекло.

Маргарита лежала в маленькой комнате со стеклянными стенами. Если бы она пришла в сознание, она не смогла бы увидеть мать, отца и с десяток других мужчин, бродивших по своим делам вокруг изолятора. Девочка увидела бы обычную комнату: столик, стул, коробка с игрушками, шкафчик, комод, зеркало на стене. Маргарита не приходила в сознание вторые сутки, но время от времени бредила.

Андрей обнял жену сзади за плечи. Слегка сжал руки.

– Андрей, если она придет в себя, ее отпустят?

Он покачал головой.

– Не знаю. Странно, что Пахомов нас с тобой в карантин не упрятал, – он помолчал. – Тамара, прекрати, главное… чтобы она осталась жива.

Андрей заметил, что к Пахомову и Латышеву подошел Корзун, и он поспешил к ним.

– Можно сказать что-то определенное, док? – спросил Пахомов. – Что представляют собой эти нарывы?

Корзун помедлил.

– Это какое-то инородное вещество. Нужны дополнительные исследования, чтобы понять, с чем мы столкнулись.

– А если их вскрыть?

Доктор покачал головой.

– Не хотелось бы рисковать ребенком, мы же не знаем, каковы будут последствия. Лучше не спешить.

– Нарывы распространяются по телу?

– Пока неясно. Почти сутки нарывы сохраняют стабильность.

Пахомов покачал головой, покосился на Андрея. Латышев похлопал Андрея по плечу, глянул на Корзуна.

– Хорошо. Наблюдайте за состоянием девочки. Может, все еще обойдется.

Он сказал так ради Андрея, но вряд ли кто-то в это верил.

В широком помещении с низким потолком находилось около двух десятков мужчин и женщин. Гул стих, когда Пахомов поднял руку и потребовал тишины. Рядом с ним стоял Латышев. В помещение вошел Андрей, и Пахомов заговорил:

– Мы посовещались и пришли к выводу: детей больше никто из дома не выпускает. Вообще. Сначала одна девочка, потом еще двое детей. Хорошо еще, что хоть что-то узнали. Словом, пока не разберемся, что именно издает какие-то звуки, и почему они так действуют, в поселении вводится особое положение.

Андрей уже знал в общих чертах, о чем речь – Тамара объяснила.

Семилетняя Вероника в сумерках гуляла с соседским мальчиком, восьмилетним Левой, она вдруг замерла, засмотрелась в степь, пошла со двора. Мальчик спросил, в чем дело, и девочка, как в трансе, пробормотала:

– Слышишь, как красиво? Хочу найти, кто так делает. Вдруг это такой красивый кузнечик?

И она ушла в степь. Лева побежал к родителям, сказал, что Вероника ищет какого-то кузнечика, но те, занятые расчетами по бурению скважин, не поняли, что происходит. Лева вернулся во двор и… тоже ушел в степь.

Их нашли под утро. Оба, невменяемые, медленно брели по направлению к своим домам. Первой вернулась Вероника, за ней Лева. Никто из них не знал, что произошло, никто так и не объяснил, почему и зачем они ушли в степь. Они не помнили, что вообще там были. История с Маргаритой повторилась. Если бы ни слова мальчика про какой-то красивый и едва уловимый звук в степи, в поселении никто бы ни о чем не узнал.

Пахомов замолчал, и один из мужчин спросил:

– Кто-нибудь вообще слышал какие-то звуки?

Определенного ответа не было, началась разноголосица. Латышев поднял руку.

– Живи здесь какие-то местные цикады, мы бы их давно обнаружили. Значит, есть нечто, что очень серьезно прячется, либо… эту дрянь слышат только дети.

Одна из женщин сказала:

– Я спрашивала свою Ленку, слышит ли она что-то в сумерках, она сказала: ничего.

Опять начался словесный разнобой. Все смолкли, заметив, как Пахомов посмотрел на родителей Вероники – они стояли отдельно, обнимая друг друга.

– Ничего не поделаешь, – он развел руками. – И Веронику, и мальчика надо изолировать. И побыстрее. Для их же блага.

Маргарита знала, что находится в глубинных водах океана. Сверху проникал слабый свет солнца, внизу, в нижних слоях воды, копошилась тьма. Но девочке не было страшно. И дышалось легко.

Она вяло шевелила руками и ногами, и этого было достаточно, чтобы оставаться на одном месте, не тонуть и не всплывать. Иногда ей мерещились мириады мелких поблескивающих рыбок, они заполняли все верхние слои, но стоило Маргарите сфокусировать взгляд, как эти рыбки становились ничем иным, как бликами воды.

Хотя вокруг была холодная океанская вода, девочке было тепло. Странно: находиться в холодной воде и все-таки ощущать тепло окружающего мира. Она прикрывала глаза, и ей казалось, что она и есть этот океан, каждая частичка воды от поверхности до самого дна. Захватывающее ощущение.

Маргарита зажмурилась, чтобы полнее насладиться этим ощущением. И увидела (но глаза же закрыты, закрыты?!), как сотни людей медленно погружаются в глубину. Застывшие, как манекены, с лицами-масками, но живые (Маргарита была уверена: они живы, они еще дышат), люди опускались из светлых слоев во тьму океана. Их руки были свободны, но они даже не пытались всплыть, не пытались сопротивляться погружению, что-то сделать.

Это вызвало у Маргариты страх, их неподвижность и покорность. Но страх был не один, было два разных страха. Другой страх вызвала способность видеть с закрытыми глазами, как будто глаза уже не имели значения. Маргарита уже не была Маргаритой, девочкой с планеты Земля, она стала кем-то (или чем-то) иным и видела даже с закрытыми глазами. Она захотела оказаться в старом добром мире, где ничего не сможет видеть, как только закроет глаза.

Внезапно океан перестал существовать.

Маргарита стояла на горном пике, высоком, величественном, а вокруг простирались заснеженные горы, сколько хватал взгляд. Все сверкало от солнечных бликов, ветер рвал и метал, завывая, он был пронизывающим, но Маргарите снова было тепло. А глаза (они снова видели даже закрытыми!) не слепил пронизывающий свет.

Маргариту охватил восторг, но это продлилось недолго: девочка почему-то прыгнула вперед, сорвалась с горного пика (она сама бы не объяснила, почему на это решилась) и теперь летела вниз, в пропасть. Несмотря на скорость полета, пропасть не приближалась, оставалась такой же далекой, и страх был умеренным, каким-то подконтрольным, но он был. Девочка зажмурилась, но это ничего не дало: она все равно видела, как приближается мерзлая каменистая земля, и понимала, что рано или поздно она об нее разобьется.

Она закричала и очнулась.

Маргарита лежала в какой-то комнате, чужой и знакомой одновременно. Она приподняла голову и обнаружила, что укрыта одеялом. Она высвободила руки, стянула одеяло.

Послышался тихий звук, и в одной из стен появилось окно. Только окно не выходило на улицу, а в какое-то затемненное помещение, и там кто-то стоял, сразу несколько человек. Они засуетились, рядом появилось еще одно окно, освещенное снаружи так же хорошо, как изнутри, и там стояла… мама.

Маргарита подскочила с кровати, бросилась к окну.

– Мамочка!

– Девочка моя!

Голос матери звучал глухо. Тамара быстро стерла выступившую слезу, выдавила улыбку, заговорила о том, как она соскучилась. Она говорила быстро, взахлеб, сбивалась, но продолжала говорить. Казалось, она так спешит, только бы дочь не задавала никаких вопросов и, не приведи Господи, не испугалась.

Но Тамара не могла обойти то, что происходило, и Маргарита узнала, что была несколько дней без сознания, что заболела чем-то неизвестным, но ничего страшного, волноваться не стоит, все уже позади: от тех страшных нарывов остались лишь засохшие красноватые пятна на руке, и те постепенно исчезают. Скоро ее выпустят из этой комнаты.

Тамара сказала, что Маргарита еще раньше приходила в себя. Мама даже пыталась с ней заговорить, но дочь ее не узнала и вела себя странно. Сидела и смотрела куда-то в стену, что-то негромко говорила, а когда ее кормили – ела, хотя не осознавала, что делает. Эти моменты были очень короткие, в основном Маргарита спала, и так продолжалось почти две недели.

– Мама, когда я приду домой?

Тамара замялась.

– Скоро, Маргаритка. Ты уж потерпи…

– А где папа?

– Он был здесь, только отошел поговорить…

Женщина замялась, и Маргарита увидела за ее спиной Пахомова, Латышева, Корзуна и отца.

– Папочка!

– Привет, Маргаритка, – улыбка, слабая, какая-то вымученная, исчезла, отец нахмурился. – С тобой хочет поговорить один дядя, наш староста. Ответь ему, пожалуйста, на все, что он спросит?

Маргарита растерянно пожала плечами. Дядя? Она хотела поговорить с папой и мамой, она так соскучилась по ним.

Пахомов закрыл собой все окно, не дожидаясь ответа девочки.

– Привет, – он улыбнулся. – Как ты себя чувствуешь?

Маргарита помедлила.

– Я домой хочу.

– Ты скоро вернешься домой. Вот дядя доктор тебя еще раз осмотрит, убедится, что ты выздоровела и больше не заболеешь, и отпустит тебя к маме и папе. Но ты немного потерпи. Ладно? Потерпишь?

Маргарита насупилась.

– Ладно.

– Вот и замечательно. Я знал, что ты умница. Я только хотел спросить. Расскажи, что с тобой случилось там, в степи? Когда ты ушла и заблудилась?

Маргарита ответила не сразу.

– Я не помню, что заблудилась.

Пахомов поморщился, но быстро взял себя в руки.

– Совсем-совсем не помнишь? Ладно… А то, что было потом, ты помнишь? Как ты оказалась здесь и что с тобой было, когда ты очну… когда ты просыпалась?

Маргарита молчала. Напряженная, расстроенная.

Пахомов понял, что напирать бессмысленно, сдался. Нужно довольствоваться хотя бы тем, что они имели.

– Ладно, ничего страшного. Прощайся с мамой до следующего раза, сейчас тебя осмотрит дядя доктор.

Окно в стене превратилось в стену. Теперь Маргарита никого не видела. В комнату вошел доктор, в маске, в комбинезоне, в перчатках.

Андрей заглянул Пахомову в глаза. Так же на старосту смотрела и Тамара.

– Может, пора ее выпустить? – Андрей нервничал, хотя и пытался говорить спокойно, даже равнодушно, словно речь шла о чужом ребенке. – У нее все прошло, она в порядке.

Пахомов покачал головой.

– Еще опасно. Мы ведь не застрахованы от рецидива.

Андрей не смог на это возразить. Пахомов похлопал его по плечу.

– Я тебя понимаю, Андрей, это твоя дочь. Но мы далеко от Земли, нас тут слишком мало, наши возможности ограничены, и мы не можем рисковать всеми. Есть ведь другие дети. Надо подождать, как бы ни было это тяжело. Уж постарайся, потерпи. Я думаю, все обойдется, но нужна уверенность.

Латышев заговорил, как только возникла пауза:

– У других детей, у Вероники и Левы, нарывы тоже пошли на спад. Я думаю, с этой болезнью, что бы это ни было, человеческий организм справляется сам, но… надо выждать еще немного. Когда все дети придут в норму, мы их отпустим. Будь это на Земле… – он развел руками.

Пахомов заметил выражение лица Тамары и добавил:

– Это ведь от Корзуна зависит, такие вещи – не моя компетенция. Но он обещает, что терпеть нам осталось недолго.

Пахомов склонился над плоским горизонтальным монитором, занимавшим половину стола, рядом стояли Латышев, Андрей, еще пятеро мужчин, входивших в совет – ближайшие помощники старосты. Тот водил пальцем по карте, готовый продолжать разговор, когда вошла Маргарита.

Андрей уставился на дочь.

– Маргаритка? Ты что здесь делаешь?

Пахомов нахмурился. С того дня, как на руке девочке не осталось даже следа от нарывов (прошла почти неделя), и ее выпустили из карантина (а следом и двух других детей), он всегда с опаской посматривал на нее при встрече. Ничего так и не выяснили, что же случилось с детьми в степи, и, хотя пугающие симптомы неизвестной болезни прошли (анализы вообще не подтвердили присутствие в организме каких-то отклонений), туман, скрывавший в себе нечто, терзал старосту. Они были далеко от дома на чужой, малоизученной планете, и любой пробел в знаниях мог таить в себе смертельную опасность. Кто знает, чем аукнется (и когда?) случившееся с детьми, их недомогание, провалы в памяти, странное бормотание?

Пахомов хотел бы перестраховаться, но, к сожалению, он не был здесь единоличным правителем, и потому случилось то, что случилось.

Маргарита прошла к столу, остановилась, посмотрела на Пахомова, словно никого вокруг не было:

– Надо улетать отсюда. Как можно скорее, – пауза. – Иначе всем будет плохо. Мы можем умереть.

Кто-то закашлялся. Пахомов помрачнел, не зная как быть: игнорировать ребенка или улыбнуться и попросить, чтобы не мешала.

Первым отозвался Андрей:

– Маргарита, нам сейчас некогда, мы заняты…

– Это правда, папа. Здесь опасно, оставаться нельзя, а то всем будет плохо.

Пахомов посмотрел на Андрея. Тот покосился на него, вздохнул.

– Маргарита, иди домой, когда вернусь, мы обо всем поговорим…

– Как вы не понимаете? Нам же будет плохо.

Андрей схватил дочь за руку, повел ее к выходу, что-то тихо сказал, вытолкал за дверь. Повернувшись, выдавил улыбку.

– Она это еще дома затеяла, как в игру какую-то… Даже сюда притащилась.

Маргарита сидела на земле напротив муниципального здания, когда Пахомов и остальные выходили наружу. По их небольшой группке прошел ропот, Пахомов застыл, за ним остальные, и Андрей, чтобы не допустить продолжение недавнего эксцесса, поспешил к дочери.

– Я же просил тебя, – он поднял дочь с земли. – Никому не рассказывать свои фантазии.

– Но всем будет плохо!

– Не кричи, Маргарита, – он попытался увести ее, но она уперлась. – Здесь тебе ни дома, взрослые заняты работой, не надо никому мешать…

Она сникла, но тут же заговорила:

– И что нам делать? Ведь будет плохо. Я вижу, вижу…

– Что ты видишь? – спросил Пахомов.

Он приблизился и услышал лишь последние слова. Маргарита посмотрела на него.

– Вижу, как всем будет плохо. И как мы все умрем.

Пахомов молча рассматривал девочку.

Андрей потянул ее прочь, и на этот раз Маргарита не сопротивлялась.

Вероника, худая и бледная, неслышно подошла к Латышеву, тот разговаривал с двумя мужчинами перед муниципалитетом. Позади Вероники, насупившись, семенил Лева, пухлые щеки и курчавая шевелюра делали его похожим на львенка.

Латышев заметил взгляд одного из мужчин, замолчал, медленно обернулся.

– Что? – в голосе слышалось напряжение.

– Вам нельзя быть заместителем дяди Пахомова, – тихо сказала Вероника.

– Что? – Латышев растерялся.

– Вы добились этой должности неправильно. Так нельзя делать. Вы ничего не можете советовать дяде Пахомову.

Молчание. Латышев пытался улыбнуться.

Из-за спины Вероники выглянул Лева, он стеснялся, как будто не хотел ничего говорить, но сказал:

– У вас больная печень. Вы не можете работать в экспедиции даже простым инженером.

Латышев вздрогнул. Лева хотел что-то добавить, но мужчина перебил его:

– Марш по домам! Хватит шляться по улице!

Латышев повернулся к детям спиной, попытался продолжить разговор с двумя мужчинами, но дети не уходили.

– Вы часто обманываете взрослых, – заявила Вероника. – Обманщик не может быть заместителем дяди Пахомова.

Латышев, покраснев, закричал на детей.

Маргарита возилась с куклами на полу гостиной.

Андрей какое-то время наблюдал за ней, не выдавая своего присутствия, и, когда на пороге возникла Тамара, он сделал ей знак рукой: молчи.

Маргарита тихо напевала про себя, она выглядела обычной девочкой, и ничто не говорило о том, какие она изредка вела разговоры на протяжении почти недели. В поселении уже побаивались ее (как и еще двух детей), сторонились, и, похоже, дело этим не ограничивалось.

Андрей подсел к дочери, она взглянула на него, улыбнулась.

– Маргаритка, можно тебя спросить?

– Что?

– Откуда ты знаешь, что нам всем будет плохо? И что люди могут умереть?

Девочка непонимающе посмотрела на отца. Тот нахмурился.

Опять. Маргарита совершенно искренне кажется несведущей, как будто не помнит о том, что делала еще вчера, вернее, не помнит избирательно.

Она снова занялась куклами, и Андрей взял ее за руку.

– Постой, Маргаритка. Ты разве не помнишь, как вчера разговаривала с дядей Пахомовым? Скажи: помнишь или нет?

Она покачала головой, попыталась высвободить руку, но, в отличие от прошлого раза, Андрей проявил настойчивость и руку не отпустил.

– Я с тобой разговариваю! Объясни мне: ты пытаешься убедить людей, что им надо убраться отсюда, и я требую, чтобы ты мне сказала, откуда ты это знаешь?

– Пусти… больно…

– Тебе снятся сны? Или ты с кем-то говоришь наяву? Что с тобой происходит? Что? Это началось после того, как ты ушла…

– Андрей! – не выдержала Тамара.

– Она скажет мне…

– Пусти!

Девочка вырвалась. Тамара закричала, и Андрей не стал хватать дочь за руку, позволил ей убежать в свою комнаты. Он опустил голову. Тамара стояла неподвижно, обхватив себя руками за плечи.

– Зачем ты так?

Он встал, в глазах появилась злость.

– Зачем? Поселок взбудоражен, все только и говорят об этих детках. Не будь еще тех нарывов, изолятора, на них бы просто не обращали внимания, а так… Людям страшно.

– Но ведь не одна Маргарита…

– Да, не одна. Вчера этот Лева знаешь, что заявил одному из советников Пахомова? Что тот, мол, изменяет жене, и это, мол, нехорошо. Это уже слишком! Детки лезут даже в частную жизнь, это не может не вызвать ответной реакции.

– Но они еще дети…

– Да, но их уже боятся, и неважно, правда ли то, что они там бормочут. Здесь не курорт, люди и так измотаны постоянными расчетами, бурением, ответственностью.

– Но если Маргарита ничего не объясняет, это не значит, что ее можно так расстраивать!

Андрей покачал головой, взял себя в руки.

– Ты, кажется, не понимаешь. У нас особая ситуация, и Пахомов, если посчитает, что имеет на это право, может… изолировать детей. На весь срок пребывания на планете. Представляешь, как это скажется на Маргарите? – он вздохнул. – Вот я и пытаюсь что-то сделать. Пока не поздно.

– Андрей, скажи… а если дети говорят… правду?

– Это ничем не подтверждается. Для Пахомова и компании это просто слова. Нужно еще что-то кроме слов. Но этого нет.

Тамара ничего не ответила, она расплакалась.

Пахомов сидел за столом, за спиной у него застыли пятеро мужчин, а перед ними стоял Андрей.

– Ты прекрасный специалист, Андрей, – говорил Пахомов. – Без тебя у нас будут большие затруднения, но… Пойми, эти дети, в том числе, как ни прискорбно мне это говорить, и твоя Маргарита, эти дети опасны.

– Можно ведь просто не слушать их, и все, – возразил Андрей. – Они только болтают…

– Нельзя недооценивать силу слов, Андрей. И потом… думаешь, нам неизвестно, что дети уже проявляют агрессивность? Например, Вероника бросалась на мать с ножом. А Лева швырнул в отца камнем.

– Я не знал об этом.

– А твоя Маргарита? Ничего не хочешь рассказать?

Андрей молчал. Да, они об этом узнали. Изредка на ребенка что-то накатывало, и Маргарита становилась настолько беспокойной, что Тамару это пугало. Временами казалось, что она вот-вот бросится на родителей. Андрей успокоил Тамару предположением, что это побочное воздействие на организм после того, что случилось с Маргаритой. В основном она была милой девочкой, которая беспокоилась за всех и вся, она знала что-то важное, но даже ей, ребенку, приходилось за это расплачиваться.

– Уверен, это какой-то стресс, это скоро пройдет. Да они всего лишь дети, кому они могут угрожать физически?

– Всего лишь дети? Но мы не знаем, что с ними будет дальше! Последствия невозможно предугадать! Все начинается с малого! Мы не можем рисковать всем поселением! Если ты забыл, напомню: особое положение никто не отменял. Мы так и не выяснили, что за вещество было в их телах.

– И что ты предлагаешь?

– Пойми, это очень важно то, что мы здесь делаем. На Земле осталось так мало воды… Сам знаешь: если грянет глобальный конфликт, нефтяные войны прошлого столетия покажутся мелким недоразумением.

Пахомов прав. Еще лет тридцать назад это казалось немыслимым, но теперь Земля медленно умирала. Что-то случилось, и процесс стал необратимым. А население росло, несмотря ни на что. Кое-как мировое правительство сдерживало локальные конфликты, но с каждым месяцем это становилось все сложнее. Если бы ни это, никто не появился бы на этой планете и не основал поселение.

– От нас зависит, выживет ли человечество вообще, – заявил Пахомов. – Уж извини за пафос.

– Я это знаю. Скажи лучше, что нам делать с детьми?

Пахомов помедлил.

– Все предложения на последнем совете кажутся мне слишком жесткими. Слишком экстремальные. Мне становится не по себе при мысли…

– Ближе к делу. Хочешь сказать, дети так опасны, что их надо… ликвидировать?

– Я этого не сказал, Боже упаси. Но… та изоляция, которую предложил Латышев…

– Я понял, не очень-то отличается от убийства.

– Да, и потому я… мог бы предложить тебе альтернативу.

– Слушаю.

Пахомов помедлил.

– Если хочешь сохранить жизнь и свободу своему ребенку, можешь… уйти вместе с ним и женой, если она согласна.

Андрей опешил.

– В смысле уйти? Куда?

– Уйти в степь. Подальше от поселения. Взять оружие, припасы и уйти. Стать местным аборигеном, – Пахомов смотрел на свои руки. – Это единственный вариант, при котором не ущемляется свобода твоей…

– Не ущемляется?! Ты прогоняешь нас! Это же медленная смерть! Это еще хуже…

Латышев перебил:

– Ошибаешься, Андрей. Это не смерть. Вы просто будете жить… как люди жили в прошлом. Суровая жизнь, но… это не медленная смерть.

Пахомов быстро добавил:

– С вами уйдут семьи девочки и мальчика. У них по двое детей, итого вас будет одиннадцать человек. Это не так уж мало, чтобы…

– Господи! И вы, конечно, считаете, что поступаете очень гуманно, раз оставляете нас в живых, а вместо этого выпроваживаете…

– Предложи нам другой вариант, Андрей! – крикнул Пахомов. – Я тебя слушаю! Думаешь, мы счастливы, что избавляемся от вас?! Думаешь, мы цветем, пахнем и не дождемся того момента, когда вы уйдете?!

Андрей молча повернулся, двинулся к выходу.

– У вас три дня на сборы, – сказал ему в спину Пахомов.

Латышев добавил:

– Вы возьмете с собой установку с генератором. Энергии хватит почти на год.

У порога Андрей обернулся.

– На год? Ты сказал, на год? То есть моей дочери будет целых десять лет, когда генератор иссякнет? Спасибо, я буду об этом помнить, о вашей доброте.

Он хотел выйти, но обернулся, спросил:

– Почему вы не пытались действовать от противного? Что если дети правы, и нам всем что-то угрожает?

Пахомов разозлился.

– Думаешь, мы не прорабатывали такую возможность?! Мы проанализировали десятки вариантов! Здесь нам ничто не угрожает! Никакой опасности нет! Ни реальной, ни потенциальной! Ни в почве, ни в воде, ни в воздухе, ни даже в этой части галактики вокруг планеты! Нам потому и позволили прибыть сюда с семьями, решили, что это будет только в плюс! – пауза. – Мы не можем просто взять и… убраться отсюда без каких-либо конкретных, реальных причин. Это не то, что несерьезно, мы не имеем права так поступать! Нас всех отдадут под суд на Земле!

– Так что же с детьми? Здесь так тихо и мирно, но с ними что-то случилось! Ты сам сказал: мы так и не выяснили, что за вещество было в их телах!

Пахомов помедлил.

– Вот именно. Дети – единственная неизвестная. Кроме них больше угрозы нет. Есть еще вопросы?

Ничего не сказав, Андрей вышел.

Их провожали всем поселком. Выпроваживали, как сказал Андрей. Большинство молчали, угрюмые, замершие. Некоторые женщины плакали.

Одиннадцать человек уселись на электрокар, груженый разным добром (еда, медикаменты, оружие, одежда). Он двигался медленно, на выезде из поселения Андрей слез и пошел пешком. К нему присоединился отец Вероники, высокий и такой же бледный, как дочь.

– Только не оглядывайтесь, – сказал он. – Они не должны видеть, что мы о чем-то сожалеем.

Но дети смотрели назад. Когда отец Вероники заметил, что поселок скрылся из вида, он тихо сказал:

– Ваша Маргарита сказала, что мы не умрем.

– В последнее время она много чего говорила.

Отец Вероники помолчал.

– Мы выживем, я уверен. Когда-то, на заре человечества, люди находились в куда худшем положении, у них не было наших знаний.

Андрей хотел возразить, но воздержался. К чему этот разговор? Он брел за электрокаром и старался не смотреть на жену и дочь. Спустя какое-то время он не удержался, скосил глаза. Маргарита задумчиво смотрела вдаль.

Андрей проснулся от подземных толчков. Они были едва ощутимы и, кажется, никого больше не разбудили. Осторожно, чтобы не потревожить жену, он выбрался из постели, вышел из землянки наверх.

Тихо. Никого.

Андрей осмотрелся. Они здесь уже два месяца. Засеяли поле, устроили в земле временное жилище и приступили к строительству обычного дома. Словом, ничего страшного с ними не случилось, жизнь идет своим чередом. Судя по всему, отец Вероники прав: они выживут.

И главное – дети уже не проявляют агрессивности и почти не заговаривают о своих невесть откуда взявшихся знаниях.

Но вчера Маргарита невзначай сказала, что людям в поселении в ближайшую ночь будет плохо. Ему хотелось подробней поговорить с ней на эту тему, но он не решился. Просто стоял и смотрел, как дочь сортирует травы (теперь она уже не играет в куклы), из которых женщины делают чай, лекарства, приправы. С некоторых пор он побаивался Маргариту. Не в силах выяснить, что с ней случилось, откуда она берет информацию, и что из этого следует, он просто решил не задаваться этими вопросами. Хватало иных проблем, более насущных.

Сейчас судьба поселения не давала ему покоя, он понял, что все равно не уснет, и решился на то, о чем еще вчера никогда бы ни подумал: идти к поселку и убедиться, что он по-прежнему на месте, а люди живы и занимаются своими делами. В глубине души он еще верил, что рано или поздно старосту сменят, а их простят, оправдают и вернут назад. На Землю.

Не взяв с собой ничего, ни еды, ни оружия, он быстро пошел в нужном направлении. Отец Вероники, сказал, что его дочка говорила про какой-то подземный огонь. Вроде бы и Лева бормотал о чем-то похожем.

Вулкан? Но еще вначале экспедиции исследования установили: вулканов на планете нет, никакой сейсмической активности не наблюдается. Планета выглядела раем, где ничего не может случиться.

Несмотря на усталость, Андрей ускорил шаг. Он торопился, как будто от этого что-то зависело.

Вскоре он остановился, застыл. Впереди полыхали потоки лавы. Там, где когда-то находилось поселение землян. Теперь там ничего не было. Несуществующий вулкан все уничтожил. Оттуда исходил жар, даже на расстоянии Андрей его чувствовал. Он смотрел, а душу переполняли противоречивые чувства. Он вспомнил, как недавно после долгого перерыва у него вырвался прежний вопрос, что же случилось с Маргаритой в степи. И девочка, глядя в одну точку, как сквозь сон пробормотала: это невозможно объяснить, передать словами или с помощью образов. И это навсегда останется необъяснимым.

Андрей развернулся и пошел назад. Его ждала новая жизнь.