Вспоминая свою молодость, я часто пытаюсь понять, что привело меня в ряды поклонников разного рода оккультных занятий. Тайны мироздания? Чувство превосходства над серой человеческой массой? Быть может, мне просто было скучно?

Если подумать, люди всегда были падкими до разного рода тайн и секретов, не суливших ничего, кроме отличия от серой массы вокруг них. И лишь избитое, бесполезное самолюбие возносило до небес их ничтожное эго, фактически неспособное противостоять мощному потоку жизни окружающего мира.

Нет, разумеется, не все были такими. Я помню многих способных личностей, чей мир страстей был крепко привязан к вечному и неутолимому голоду разумных изысканий. Как правило, они брали то, чего хотели, и я с радостью отдавал им то, что имел. Все оставались довольны, что не могло не радовать, и печально сознавать, насколько редки стали подобные события в последнее время.

Нет, если подумать — кто я такой? Дряхлая, ветхая халупа с прогнившим полом и скрипящими ставнями, которые того и гляди отвалятся под весом собственной старости. В окнах давным-давно нет стекла, дверь с каждым годом все больше превращается в комок деревянной трухи. Во мне живут двадцать три крупных паука, бесчисленное количество дождевых червей и три прожорливые мыши. Меж накренившимися перегородками стен, чей цвет уже лет десять как пожрала назойливая черная плесень, гуляют сквозняки.

Ах да, у меня еще есть мансарда и подвальная яма. В лучшие времена в этой яме я хранил морковь, картошку и аккуратные, должным образом организованные наборы куриных костей. Бывало, я часами перебирал вариации разбросов этих костей, складывая картинки причин и следствий. Хотя если подумать, не больно-то это помогло мне в дальнейшем. На мансарде, насколько я помню, никогда никто не жил — там всегда было сыро и бесцветно. Хотя я довольно часто туда заглядывал, когда был свободен — там я хранил свои книжки и груду черных камней, испещренных трещинами и разломами. Откуда они у меня появились, я уже и не помню. В память засела лишь цена — ровно два коренных зуба. А ведь именно эти камни стали причиной моего нынешнего, весьма щекотливого положения. Разломы были глубоки, но тесноваты для человеческого тела. Поэтому мое дорогое имущество приходилось оставлять в груде тряпья на мансарде, в то время как сам я, невесомый и всепроникающий, мог исследовать очередной разлом. Жаль, но однажды вернуться назад я уже не смог — и виной тому был мой первый незваный гость.

Он был среднего роста, рыхлый и скользкий на вид. Лысоват, туповат, слишком прост для того, кто мог бы заставить мое сердце умолкнуть. Тем не менее этот жалкий, никому не нужный червяк — ничтожество в абсолютной степени — решил показать свое превосходство над безмятежно спящим человеком, дабы хоть как-то оправдать перед самим собой безнравственную, практически преступную бесполезность собственного существования.

Трудно описать, в какое бешенство я пришел, когда узнал, что он сотворил!

О, сладостные образы моей безмолвной мести я сохраню до самого конца… Как он спустился в подвальную яму, как поскользнулся на мягкой заплесневелой морковке, как захлопнулся люк, пребольно стукнув незадачливого гостя по макушке. А потом он провел пять дней в абсолютной темноте. Какие образы посещали его ослабевающий рассудок! Мертвый отец говорил с ним, хлюпая перерезанным в пьяной драке горлом. Набожная мать, искренне ненавидящая воришку-сына, молилась вместе с ним о спасении, припав к полуистлевшему святому лику в старой деревенской церкви. На него смотрели мертвые, заплывшие кровью глаза его первой жертвы — задушенной молодой девушки, в сумочке которой оказалась лишь горстка мелочи. Неудачи, лишения, бессильная злоба, вымещаемая на тех, кто не мог сопротивляться — все это вихрем кружилось вокруг него, обличаясь в те или иные образы. И, когда поток лиц и событий стал совершенно неразличим и хаотичен, явились мохнатые рогатые создания, злобно хохочущие во тьме ямы, невидимые вороны, клюющие иссохшую плоть и нарастающий монотонный гул церковного колокола. А потом образы кончились и начались одни лишь чувства: невообразимо противная холодная влажность, мягкая смрадная плоть жирного тела, остатки сознания в судорожном поиске постоянного источника бытия. И, наконец, все закончилось — исчезла та суть, то сияющее око, что выделяло ничтожную и беспомощную гору мышц и сухожилий на фоне моих столь аккуратно организованных куриных костей.

Мне, впрочем, перепали его образы и чувства, равномерно устелив дно моей ямы, в компании толстого слоя пыли и дохлых насекомых.

Хм, кто же пришел ко мне следующим? Точно не помню деталей его плоти — помню лишь, он был движим любопытством и держался очень осторожно. Не понимаю — я весь был исполнен страха, когда этот тип ступал по половицам. Но, воистину, чрезмерное любопытство — проклятие человеческого рода — пересилило страх и чувство самосохранения. Этот тип зачем-то полез на мансарду. Жаль, но все было очень глупо и быстро — жалобно скрипнув, перекладина моей старой лестницы надломилась и, словно мешок гнилой картошки, незваный гость свалился прямо в бездну мрака и холодной сырости. Было что-то трагикомическое в этом начитанном студенте — ведь и ко мне он забрался из глупого спора с друзьями, пообещав вернуться из проклятого дома с триумфом и каким-либо артефактом, который доказал бы его стойкость и мужественность. Смерть была быстрой и, наверное, неожиданной, но страх — его единственное достоинство в моем понимании — надолго поселился на моей мансарде.

После первых нескольких гостей были и другие — молодые люди, мужчины, женщины. Кто-то забегал на пару минут, кто-то оставался по нескольку часов. Некоторых мне удалось зазвать на безвременное проживание. Эмоции — в основном, конечно, страх и обреченность — наполняли меня изнутри, пропитывая стены и половицы. Казалось, моя слава росла — а с ней росла и коллекция трофейных чувств и образов.

Не знаю, может, я стал слишком жадным? Возможно, слишком много моих гостей не вернулось домой, и проклятая старая хибара стала одной из тех жутких историй, о которых не принято говорить вообще и к каким уж тем более не стоило иметь какое-либо отношение в реальной жизни. Ведь потом все прекратилось. И я годы был один — ни одной живой души. Раз за разом я перебирал воспоминания прошлого, проигрывая визиты прежних посетителей. Но со временем старые игрушки ужасно наскучили — а я все ждал и ждал.

А потом пришел Он. Мой замечательный гость, который навещал меня еще много раз до самого своего конца. Уже не молодой, но крепкий здоровьем и силой духа, высокий мужчина с карими, практически черными зрачками. Ни одной сладкой эмоции, ни одного прекрасного образа — казалось, он был лишен жажды разврата, страха, безрассудства, даже гнева. Каждый шаг был выверен, каждое слово несло смысл, каждое движение имело неведомую мне цель. Ах, этот неожиданный гость напомнил мне меня самого — то, чем я был давным-давно.

Он подарил мне незабываемые моменты чувственного экстаза — играя моей любимой каменной коллекцией так, словно она была его собственностью. Сначала, разумеется, я пытался сопротивляться, но что мог старый скучный дом противопоставить истинному безумию в оправе холодного разума?

Он водил ко мне своих друзей — совершенно без спроса. Они приходили через мои старые черные камни и дарили мне все новые неизведанные грани наслаждений. За это я с радостью оставлял их погостить. То, что наполняло их тихие, целеустремленные сердца, проникало и в меня, вытесняя низкие, блеклые эмоции случайных прохожих, чьи кости так и пылились в моих темных углах. И я становился все более законченным, независимым. Временами мне даже казалось, будто я все еще жив — и действительно, уникальная, разрозненная и неровно склеенная, но, все же, самая настоящая жизнь наполняла грани моего разума. Безумное было время… Незабываемое. Почти каждый день ко мне приходили все новые люди, подобные моему дорогому гостю, которого я уже считал своим полноценным сожителем. А с гостями прибывали все новые источники эмоций, просачиваясь в мой мир через темные изломы в камнях.

Но увы, ничто в этом мире не длится вечно — и однажды все закончилось.

Не могу понять, куда все делись — видимо, ушли вместе с моими черными камнями. Меня обманули, предали и выбросили за край существования. Я остался совершенно один. Один — старый, гниющий и скрипящий, умирающий без судорог и лишних слов. Все, что наполняло мои стены: крики безумия, беспомощные хрипы, немой страх смерти — все это ушло вместе с черными камнями. Ну, или все же осталось при мне, но сам я оглох и потерял всякое осязание. Потянулись безмерно скучные, однообразные, невыносимо одинокие дни, окончания которым я не вижу до сих пор…

Так где же вы, мои дорогие гости? Уже тридцать лет я жду вас. Скорее — ведь мне немного осталось. В любом случае, ведь все мы люди — в той или иной степени. Мы все боимся, мы все пресыщаем свои пороки, мы все желаем большего, чем имеем. Я жду вас — и уверяю, мы найдем общий язык. Я поделюсь с вами тем, что имею, а вы дадите мне то, что есть у вас. И обещаю, нам будет что вспомнить. Я жду…