Телефон, а не будильник. Значит — труп.

Впрочем, Смирнов не удивился. Еще ночью, сжавшись комочком под тонким одеялом, чувствуя всей кожей холодное дыхание первых заморозков, он знал, что утром произойдет что-то страшное и гадкое. Ледяной воздух далекого глухого леса не давал ему согреться; запахи прелой листвы и тины, шорох поникшей травы, хруст веток мешали уснуть. Крик внезапно застигнутой птицы врывался в его дремы, тревожил, звал на помощь. Идти не хотелось, он стонал, ворочался, подтягивал колени к животу, но что-то неизбежное уже шумело, грохотало, накатывалось…

Он поёжился, пнул носком ботинка склеившиеся желтые листья. Девушку нашли рыбаки. «Как всегда, — вяло подумал Смирнов. — Если бы не рыбаки, наши реки были бы полны рассыпавшимися скелетами, неопознанными трупами, объеденными голодными зубастыми рыбами. В отделениях висели бы бесконечные списки пропавших без вести, люди приносили бы к рекам погребальные венки, а рыбы вырастали бы огромными и жирными, они выпрыгивали бы из воды…»

Мысль была настолько омерзительна, что следователь прокуратуры Анатолий Смирнов решил ее не додумывать.

А труп был тревожным. Располосованное белое тело с узкими провалами темной плоти вызывало в сознании странные образы. Когда-то золотистые волосы смешались с листьями, испачканные в грязи и тине руки словно пытались врасти в землю. Тело хотело остаться в этой желтоватой от глины почве, прорасти корнями-пальцами, уйти в темноту кротовьих нор. Оно не хотело в морг.

— Поверить не могу, есть документы! — раздался над ухом довольный голос опера. Смирнов вздрогнул, поморгал и сделал вдумчивое лицо. — На ней была маленькая жилетка с карманом, а в нем — пропуск в институт. Фамилия, имя. Малова Елена. Не помню такой среди потеряшек.

— Да, — согласился со всем сразу следователь. — Надо съездить, поговорить.

— Не раньше, чем завтра, — развел руками опер. — Ты ж знаешь…

— Да, — хотя он не знал. — Ладно, давай сюда. Я сам поеду.

Направляясь к теплой, старательно пыхтевшей мотором машине, Смирнов обернулся. От невысокого берега с мертвой, зверски зарезанной Еленой река темной блестящей лентой уходила вправо и влево. Вправо — к жилым кварталам города Москвы. Влево — к далекому глухому лесу.

— Значит, вы пошли в казино. Дальше? Рассказывайте, рассказывайте.

Девушка всхлипнула. Рассказывать было особо нечего. Сэкономив правдами и неправдами долларов по сто, они с Леной Маловой ходили по субботам в казино. Да, одно и то же, Гранд Рояль. Потому что их там уже знали и пускали. Играли совсем чуть-чуть, в основном строили глазки и пытались познакомиться. Нет, вы не подумайте, просто где же еще иногородняя девушка может…

— Я не думаю, — сказал Смирнов и обманул. Он думал. Помимо всего прочего он думал, что почему-то никто не идет знакомиться на стадион. Или в туристическую секцию. Хотя тоже неизвестно, кого там можно встретить.

Но все золотоволосые иногородние девушки считают, что самое лучшее место для знакомства с мужчиной — это казино. А потом их находят рыбаки.

— Вы хорошо его запомнили?

— Так, — подружка пожала плечами. — Высокий, массивный, плечи широкие. Очень коротко стриженный, почти бритый. Одет шикарно…

— А лицо? — не выдержал Смирнов после трех минут описания костюма, рубашки, туфель и бумажника.

— Ну, — девушка замялась, — опухший он какой-то был. Один глаз вообще заплывший. Зато второй — злой такой и пронзительный, как у ме… ээ… Злой, в общем.

— Зачем же ваша подруга поехала куда-то ночью с таким красавцем? — обиженно спросил Смирнов, стараясь смотреть зло и пронзительно. — Куда, кстати, не знаете?

— Знаю! Не точно, конечно, но Леночка, — всхлип, — сказала, что проведет воскресенье в загородном доме. Еще посмеялась, что она в вечернем платье, придется раскулачить его на одежку…

— Ладно, успокойтесь. Малову не вернешь, а вот вам надо бы сделать выводы, — нудно и бессмысленно бормотал Смирнов, глядя на рыдавшую в голос девушку. — Если это все, то я, пожалуй, пойду. Телефон у вас есть, если что…

— Подождите. Еще у него была трость. Хотя вроде не хромал — всхлип.

Зябко, сыро, тревожно. Не надо было ему ездить к этой девушке. Пусть бы опера… Желтые листья кружили у ног, как хитрые псы, заглядывали в глаза, пытаясь прочитать его мысли. И отвлекали. Как ни старался Смирнов сосредоточиться, вместо логических цепочек в голове вертелись обрывки детского стишка. «Ростом высокий» — это хотя бы из описания предполагаемого убийцы. «Об одном оке» — уже бред. Ростом высокий, об одном оке. Бред.

И ведь было же чувство, что он откуда-то знал того мужчину. Неприятный тип, с таким лучше не встречаться. Бандит, наверняка. Где-то слышал он такой словесный портрет. Стишок мешал, не отвязывался. Ростом высокий, об одном оке. Плечи в пол-аршина, на голове щетина. Бабушкиным голосом. Стоп!

Смирнов остановился, замерли и листья, подняв кверху любопытные морды.

— Пошли вон! Ничего не скажу! — погрозил им следователь прокуратуры. — Но это же и есть описание убийцы! Что там дальше?

Листья не знали или не хотели говорить. А Смирнов не помнил. И, если честно, совсем не хотел вспоминать. Настолько не хотел, что у него противно засосало под ложечкой от одной мысли, что он может этого убийцу найти.

Поэтому он достал трубку и набрал бабушкин номер.

Отвратительное зрелище. Особенно гадко кровь смотрелась на стенах, как будто кто-то размахивал шлангом или душем… кровавым душем. На полу лужа, диван почернел от огромного сочного пятна. Бабушка лежала у окна, лицом вниз, на седых растрепанных волосах запеклась темная пена. Тошнотворно пахло бойней. Смирнов подошел, присел и нежно погладил свою бабулечку-роднулечку по худой спине, удивляясь где-то на задворках сознания аляповатой черно-белой кофте.

Потом в квартире появились люди. Их было много, они здоровались, фотографировали, раскрашивали столешницы и дверные ручки кисточками, добывая отпечатки. Смирнов устал и ушел в кабинет, сел в любимое кресло. Мысли путались, а перед глазами стояла забрызганная кровью стена.

— Толик, ты здесь? — В кабинет вошла сухонькая старушка в темном, волосы собраны в пучок, на носу очки в металлической оправе. — Сиди, сиди. Может, чаю тебе заварить?

«Кто-то из бабушкиных подружек», — Смирнов отрицательно повертел головой. Очень знакомая, сто раз ее встречал, это точно, но не вспомнить ни имени, ни откуда она. Хотя и так понятно, что соседка: узнала и пришла. Стоявший в горле сухой ком вдруг погорячел и раздулся кверху, в глаза, выдавив жгучие слезинки.

— Судьба такая, Толечка, — вздохнула старушка. — Надо справляться. Сколько власти он себе забрал, смотри-ка. А все с Леночки началось. Ты помнишь Леночку?

— Ммм, — выдавил Смирнов. Прямо сейчас он помнил только одну Леночку — Елену Малову, но вряд ли речь шла о ней.

— Надо вспомнить, — нравоучительно сказала гостья. — Надо! Ты и так слишком надолго все забыл. В секретере — в стенке секретер, знаешь? — возьмешь самодельный конверт из зеленого картона, там все. И держись, внучок. Удачи тебе.

— Спасибо… — недоумевающее пробормотал Смирнов. Теперь ему хотелось получше рассмотреть так хорошо проинформированную старушку, может, имя-фамилию вежливо узнать. Но пожилая женщина отошла к окну и с интересом рассматривала что-то во дворе. — Голуби, — вдруг сказала она. — Осень.

— Толь! — кто-то внезапно ударил следователя по плечу. Анатолий вздрогнул, повернулся. — Ты спишь, что ли? Не заболел? — усмехнулся опер.

Недоуменно моргая, Смирнов быстро взглянул на окно. Никого.

— Слушай, э... Костин, а здесь была бабулька такая? — спросил как можно небрежнее, заодно зевнув и прикрыв ладонью рот.

Но опер на небрежность не купился, хотя и второй раз про «заболел» спрашивать не стал.

— Не было бабулек. Слушай, а как ты вообще здесь оказался?

— Ну, — Смирнов скорбно покачал головой. — Убитая — моя бабушка.

— Бабушка?

Интонация у опера была очень неправильной, поэтому Смирнов встал и вышел в комнату с кровью.

В белом меловом контуре лежала смутно знакомая женщина лет сорока — темные короткие волосы, пунцовая помада, пятна крови на лице и кофте. Перерезанного горла было почти не видно. Следователь напряг мозговые извилины и внезапно выловил из них хоть какое-то настоящее воспоминание.

— Это Люба, дальняя родственница из Саратова. Или Саранска, путаю их. Она живет… жила здесь примерно с полгода, после того, как бабушка…

Ага. Умерла, а сегодня пригласила тебя в гости на чашку чая. Но этого никому знать не надо.

— Сегодня я заехал взять некоторые вещи и обнаружил ее убитой…

— А квартира кому досталась? — виновато поинтересовался опер, изо всех сил притворяясь, что не думает ничего плохого.

— Моим родителям, — возмущенно осадил его Смирнов. — Бабушка оформила дарственную еще при жизни. Так что — никаких инсинуаций!

— Что за вещи? — продолжал выспрашивать бестактный Костин.

— Фотографии, — уверенно ответил следователь. — Так я возьму?

Опер махнул рукой, но все же поперся за Смирновым и понаблюдал, как тот открыл секретер в одной из секций массивного книжного шкафа и достал склеенный из картона зеленый конверт. Он был сделан в форме плоской коробки, а закрывался просто на клапан. Следователь открыл конверт и, не глядя, вытащил старую черно-белую фотографию. Костин грустно вздохнул.

— Дело ты будешь вести?

— Не думаю. — Смирнов не хотел. У него и так было много забот. — У меня уже есть сегодня один труп, пусть кому-нибудь другому дадут.

Только на лестнице он наконец-то смог посмотреть на фотографию, которую так и нес прижатой к шершавому боку конверта.

Маленький Толя Смирнов на фоне типичной дачной веранды, застекленной небольшими прямоугольниками в рамах из деревянных реек. За спиной росли кусты, над головой наверняка пели птицы, а рядом стояла девочка, удивительно похожая на маленькую Лену Малову.

У них действительно была дача где-то под Клином, но что с ней случилось, Смирнов не помнил. Просто однажды летом они туда больше не поехали. Родители ничего не объясняли, но Толя решил, что дачу продали. Ничего особенного: через несколько лет появилась другая, гораздо ближе к Москве, которую сто лет спустя перестроили в коттедж. Про первую, клинскую, все забыли.

Но именно там была сделана старая фотография, и именно туда приезжала на лето соседская блондиночка Лена. Но не из Москвы — она точно жила не в Москве. Смирнов распахнул портфель, судорожно зашуршал бумагами. Тверь. Из Твери она приезжала. И Малова — из Твери.

Забытые, вычеркнутые события вставали из глубин памяти мутными призраками. Была там какая-то история, связанная с Леночкой. Заплаканные родители, дородная тетенька в милицейской форме, ее настойчивые вопросы. Пропала девочка, кажется. Потерялась в лесу. А его, Толика, почему допрашивали?

И опять беспричинная тревога нахлынула на него ледяной волной предчувствия и страха. Под Клином такие густые, дремучие леса. Там рано темнеет, там уже первые заморозки, стылая вода в речках, золотые русалки. Там случилось что-то, непонятно как связанное с гибелью студентки Елены Маловой. Смирнов вздохнул. Надо было ехать, поднимать архивы, пока рабочий день не закончился.

После часа скитаний по пыльным коридорам Смирнов получил вожделенную кремовую папку с веревочками и стул в так называемой «комнате для работы».

То, что пропавшую девочку звали Леной Маловой, он уже знал. Как и то, что ее не нашли.

Про совпадение имени и фамилии он старался не думать, вчитывался в пожелтевшие страницы, искал. Постепенно факты из протоколов складывались в единую картину, и становилось понятно, какую роль в этом деле сыграл маленький Смирнов.

В конце дачного сезона Лена и Толя пошли погулять в лес. То ли кто-то надоумил, то ли сами решили собрать ягод-грибов, но к вечеру дети домой не вернулись. На следующий день недалеко от поселка нашли Толика — грязного, перепуганного, в слезах. На вопросы он не отвечал, молчал или плакал. Лену так и не нашли.

Кроме этих печальных, но простых сведений в деле было и кое-что оригинальное. Во-первых — и этот факт как раз стал причиной бесконечных вопросов тетеньки в форме, — из коллекции Лениного дедушки пропал нож. Действительно необычный: длинный, но очень узкий, как заточка, с изящной, инкрустированной стеклянными кабошонами рукояткой. В деле был рисунок, и Смирнов вертел его то так, то этак, пытаясь что-то вспомнить. Ничего не получалось. Но интерес следователя был понятен: ведь ни ножа, ни девочки не нашли.

Второй странностью было заключение детского психиатра: Толя пережил сильнейшее потрясение. Заблудиться в лесу, потерять там подружку, бродить всю ночь, плача и зовя на помощь, или задремать под кустом, дрожа от страха и холода, — всего этого, по мнению специалиста, было недостаточно. Шок, который испытал мальчик, равнялся шоку от падения, например, кометы прямо ему на голову. Смирнов добросовестно порылся в памяти и пожал плечами: никакого шока он не помнил. Он вообще не помнил себя в этой истории.

Поэтому перед тем, как вернуть дело архивариусу, следователь аккуратно переписал адрес своей бывшей дачи.

На платформе было пустынно, только ветер гонял по сырому цементу желтые листья. Смирнов проводил взглядом электрички и огляделся.

Вечерело. Серый холодный туман подымался рваными клочьями из низин, полз по мокрым склонам холмов. Анатолий знал, помнил эти холмы, и тропинки, и старые черные ели справа от дороги. Это была странная память — память тела, бегавших здесь детских ног, срывавших лопухи и шишки рук. Его тело, давно выросшее и изменившееся, узнавало это место… и боялось его. До дрожи в коленках.

Следователь вздохнул. Он знал, где находился поселок, но шестое чувство подсказывало, что идти надо было не туда. Разгадка, с которой ему так не хотелось встречаться, ждала в другом месте.

Там, где страшнее всего.

За черными елями.

Не задумываясь, насколько нелепа эта вечерняя экскурсия горожанина по проселочной дороге и через лес, он побрел вперед, меся коричневую грязь кожаными туфлями.

— Ростом высокий, об одном оке, в плечах пол-аршина, на голове щетина, на клюку опирается, сам страшно ухмыляется… — машинально бормотал Смирнов, продираясь сквозь ельник. — Ростом высокий, об одном оке… Да кто же, черт побери?

Внезапно лес кончился. Перед следователем лежала заповедная поляна с травой выше колена, обрамленная черными высоченными елями. Посреди поляны стояло изогнутое как арка дерево, с опущенными до земли ветвями.

— Ростом высокий… — Смирнов положил ладонь на сердце и прижал, чтобы не вырвалось на волю. Раньше времени. — Так кто же? КТО???

— Кто-о? — застонал ветер.

— Кто-о? — эхом откликнулись ели.

— Кто-о? — зарыдали мокрые травы, склоняясь до земли.

— Высокий… око… — вспоминал Смирнов. Вдруг точно молния мелькнула перед глазами: маленькая девочка шепчет ему на ухо. «Там живет чудовище, и его зовут… Вер!..»

— Вер!..

— Вер!.. — замерев, повторили деревья и травы.

«Его зовут Верлиока!»

— Верлиока! — выпрямившись и отбросив портфель, закричал следователь.

— Вот он я!

И веря, и не веря, Смирнов смотрел на появившегося монстра. Громадный циклоп с лысым черепом и длинными, до земли руками стоял всего в нескольких метрах от него, щерил кровавую пасть и буравил следователя острыми глазами.

— Хорошо, что ты пришел, — лающим голосом проговорил он. — Значит, вспомнил меня?

Да, вспомнил. До липкого ледяного пота на ладонях, в подмышках, до сосущего червяка в животе. До окаменевших, неподвижных ног.

Маленькая девочка с золотыми кудрями шепчет на ухо: «Там живет чудовище, и зовут его Верлиока. Но ты не бойся, у моего дедушки есть волшебный нож, который убивает чудовищ. Надо вонзить его прямо в сердце. Пойдем?»

Он вспомнил.

Они стоят на поляне, взявшись за руки, а Верлиока идет им навстречу. Эта пасть, эти зубы, ухмылка. Лена шагает вперед и замахивается ножом, но чудовище просто опускает на нее руку. Нож отлетает в сторону, а трава внезапно становится красной… Толя бежит, бежит прочь.

Он вспомнил.

— Теперь твоя очередь, маленький трус!

Одним толчком Верлиока повалил Смирнова на спину и тотчас же прыгнул сверху. «Да у него не руки!» — когтистая лапа располосовала щеку. Челюсти монстра вытянулись вперед, уши заострились и встали торчком. Чудовище плотоядно щелкнуло острыми зубами у самого лица следователя. Извернувшись, он выкатился из-под омерзительной туши и вскочил на ноги.

— Что же ты за дрянь?!

— Я — Верлиока! — захохотал оборотень, опять прыгая вперед.

Смирнов снова оказался на земле. Ноги путались в траве, левую руку монстр впечатал в грязь обеими лапами. Сопротивляться не было сил.

— Волшебный нож, — прошептал совсем рядом детский голосок. — Волшебный нож.

Правая рука нащупала под травой что-то холодное, металлическое. Сжав пальцы, он почувствовал неровности кабошонов, отчаянно дернул кверху. В руке у него был нож!

— Надо вонзить его прямо в сердце! — сказала девочка.

— С тебя должок! — смрадно выдохнул Верлиока, вывалив из пасти черный язык.

— Получи! — Одним ударом Смирнов всадил сверкающее длинное лезвие в самую середину волосатой звериной груди.

На платформе было пустынно. Смирнов огляделся. Как его сюда занесло? И вышел почему-то здесь, на полустанке. Что за глупость? Определенно, ему пора отдохнуть. Угрюмо ссутулившись, следователь побрел было к переходу на другую сторону станции, когда вдруг заметил на скамейке маленькую девочку.

— Привет! — от неожиданности поздоровался он. — Ты почему одна?

— Сейчас мама придет.

Она была белокурой и голубоглазой, как одна его знакомая из далекого детства. Ленка Малова. Тоже тихая, но бесстрашная. Смирнов невольно усмехнулся. Сам-то он всегда считался трусом, а вон как дело повернулось — подался в следователи. А Ленка — наоборот, выучилась на дизайнера, теперь сидит в удобном кресле и теплом офисе…

— Ты осторожней, пока одна, — пожурил он девочку. — Ну, пока! Тебя как зовут-то?

— Леночка, — прошептала она, глядя в спину уходившему Смирнову.