DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

Русская готика: век двадцатый. Нетускнеющее серебро (1)

Первую часть статьи читайте в DARKER № 11'2014 (44).

Вторую часть статьи читайте в DARKER № 12'2014 (45).

 


Серебряный век русской литературы начался практически с началом века XX, но всё же чуть опередил его. На рубеже столетий сместились литературные ориентиры: критический реализм стал сдавать позиции расцветшим пышным цветом направлениям и течениям. Модернизм, символизм, акмеизм, футуризм и прочие «-измы». Заслуженно эта эпоха, начало которой можно условно совместить с границей двух столетий, взяла «серебро».

Мистическая литература снова была на подъёме. Не были забыты достижения предшественников, создавались и создавались новые произведения. «Русская готика» будто прорвала плотину...

 

Особенно я любил кошмары за потрясающую силу их впечатлений. Я развил в себе способность вызывать их искусственно. Стоило мне только уснуть, положив голову ниже, чем тело, чтобы кошмар почти тотчас сдавливал меня своими сладко-мучительными когтями. Я просыпался от невыразимого томления, задыхаясь, но едва вдохнув свежего воздуха, спешил опять упасть туда, на чёрное дно, в ужас и содрогание. Чудовищные лики выступали вокруг из мглы, обезьяноподобные дьяволы вступали в бой между собой и вдруг с воплем кидались на меня, опрокидывали, душили; в висках стучало, было больно и страшно, но так несказанно, что я был счастлив.

В. Я. Брюсов «Теперь, когда я проснулся...»

 

...Невыразимый ужас наполнил мою душу, но в этом ужасе уже не было того пленяющего, притягивающего и обезволивающего восторга, который смешан со страхом, когда мы не знаем или не понимаем причины страха. Непонятное, неизвестное сменилось знанием, — ужас удесятерился, расширился болью, состраданием, насквозь колющей жалостью, но восторг исчез. Он остался перед вечно непонятной сущностью нечеловеческих законов, но не перед ней, не перед этой женщиной, ибо если не смысл — то сама страшная судьба её была мне ясна.

В ужасе отчаянья нет восторга. Есть тупая тишина. Моя душа наполнилась ужасом отчаянья — и тишиной.

З. Н. Гиппиус «Вымысел»

Глава 3

Прорыв плотины

Переход от мистики критического реализма к разнообразной «готике» серебряного века был малозаметен. Например, если в начале 1890-х годов Алексей Апухтин сочинил «Между жизнью и смертью», то уже в середине десятилетия Александр Амфитеатров написал роман «Жар-цвет». Даже между этими двумя произведениями есть что-то общее в настроении, стиле. Это ещё отголоски критического реализма — но в «Жар-цвете» они выступают уже наравне с народными легендами и преданиями, придающими всем мистическим событиям некоторую достоверность, чего в основном были лишены произведения второй половины XIX века.

Амфитеатров опубликовал роман в 1895 году. Эта книга — одна из этапных в оккультно-мистической художественной литературе конца XIX века. Вот что сам автор говорит о создании произведения:

«В начале девяностых годов я усердно занимался фольклором и историей религий. Изучение славяно-германской мифологии увлекло меня. У меня родилась мысль написать исторический роман <...> с действием, проходящим на фоне первобытной славянской культуры. Центром романа должны были явиться легенды о «цветке жизни», сверкающей тайне молниеносного папоротника, почему и называться роман должен был «Жар-Цвет». Под этим названием я обещал его журналу «Север», который и включил его в своё подписное объявление на 1895 год. Обещать-то я обещал, а писать-то не писал. <...> Журнал между тем перешёл в другие руки, и, с приближением к концу года, молодая новая издательница стала меня поторапливать. А я всё ленился и тянул. К рождественскому № «Севера» она попросила меня дать святочный рассказ. В угрызениях совести за промедление с романом, я написал рассказ большой и престрашный. Назывался он «Пузыри земли». Каково же было моё изумление и авторский ужас, когда, раскрыв затем очередной номер «Севера», я нашёл в нём «Пузырей земли», как скромный подзаголовок, а над ними красовался жирный заголовок: «Жар-Цвет. Фантастический роман. Глава первая». <...> Тема «Пузырей земли» отстояла от темы предполагаемого «Жар-Цвета» на тысячу лет и вёрст, и, как их сблизить и укоротить внезапно возникшую предо мной дистанцию огромного размера, — стояло предо мной весьма насмешливой задачей. О первобытном славянстве, конечно, больше нечего было и думать. <...> Тогда я решил оставить центром романа миф о «цветке жизни», но перенести его в современную обстановку и, вращая действие вокруг его иллюзий, развить кое-какие полемические взгляды относительно медиумических явлений, <...> а попутно рассказать несколько красивых легенд, накопленных мною в занятиях фольклором или сочинённых под их впечатлением, осветить кое-какие тёмные и полузабытые верования, пережитки доисторических эпох, и дать широкую картину нервного и психического недуга, возникшего на их мистической почве».

Вышеприведённый отрывок из предисловия к роману появился лишь во второй редакции произведения в 1910 году. Два отрывка из этой версии порой публикуются отдельно от остального текста. Эти рассказы — «Киммерийская болезнь» и «Польская легенда о Христе в Браилове». Первая представляет собой странную историю о чужом сумасшествии, которое, проникая в реальную действительность, ощутимо затрагивает жизнь главного героя. Второе произведение действительно по сути представляет собой легенду о таинственном заступнике города Браилова — статуе Христа. Рассказ напоминает произведения Гоголя и других писателей, находивших «мистическое» вдохновение в Малороссии или Польше.

Кроме «Жар-цвета», Амфитеатров оставил след в «русской готике» и рассказами: «Попутчик», «Он», «Зоэ», «Чёрт. Из житейских встреч», «Статуя сна»... Целая галерея странных, неуютных мистических историй.

Фёдор Кузмич Тетерников, более известный как Фёдор Сологуб, тоже не отставал от своего коллеги. На его счету — роман «Мелкий бес» и множество рассказов, имеющих касательство к «русской готике». Тема умопомешательства и отрыва от реальности — одна из главенствующих в произведениях Сологуба. «Мелкий бес» — это вполне обыденная история умопомрачения отдельно взятого человека, учителя Передонова. Не вполне, кажется, нормальна и героиня рассказа «Дама в узах», где на первый план выходят эротические мотивы. Примерно такое же впечатление производит и «Царица поцелуев», однако сказочная атмосфера этого произведения также сильно бросается в глаза.

Иллюстрация Владимира Григорьева к рассказу «Царица поцелуев».

Сказки Сологуба, кстати говоря, весьма поэтичны и истинно по-декадентски печальны. Например, название рассказа «Очарование печали (Сентиментальная новелла)» красноречиво говорит само за себя. Печаль, и смерть, и красота, и любовь — идут рука об руку. Они неразлучны — утверждает автор своим произведением. «Очарованный Сад» тоже касается вопросов любви и красоты, но в несколько другом ракурсе. Этот текст обнаруживает некоторое сходство с известной новеллой Натаниэля Готорна «Дочь Рапачини».

К детским страхам обращаются рассказы «Червяк» и «Ёлкич». В первом речь идёт о девочке, получившей наказание пострашнее побоев, во втором — о мальчике, могущем общаться с «домашними». Оба произведения, как того и следует ожидать от автора, заканчиваются совсем не радужно. Тёмная фантазия Сологуба превращает даже невинную, детскую игру с тенями на стене в страшное, сводящее с ума наваждение (рассказ «Тени»). В рассказе «Красногубая гостья» в облике холодной вампирши, несущей смерть всем своим возлюбленным, приходит к главному герою Лилит, первая жена Адама.

Один из самых впечатляющих рассказов Фёдора Сологуба — «Собака» (или «Белая собака»). Этот рассказ достоин самого пристального внимания — это странная и страшная история. Начинается всё просто: закройщица Александра Ивановна, которая и внешне похожа на собаку, характер также имеет соответствующий. Об этом ей постоянно напоминают коллеги. Казалось бы, чего уж тут странного и необычного? Но стоит добраться до финала истории, и станет ясно, что эта «Собака» — не совсем обычная.

Один из виднейших русских писателей начала XX века оставил заметный след в литературе ужасов, хотя шёл по большей части всё-таки чуть-чуть стороной от «русской готики». Уже ранние рассказы Леонида Андреева — наполненная кошмарами философская притча «Стена» и — особенно — реалистическая «Бездна», раскрывающая ужасающую глубину морального падения человека, — вызвали настоящий шок у читающей публики. В 1904 году Андреев написал страшную антивоенную повесть «Красный смех». Война предстаёт здесь бессмысленной кровавой мясорубкой, постепенно обретающей физическое воплощение чередой сюрреалистических ужасов, уродующих тела и души. Нельзя отрицать, что «Бездна» или «Красный смех» — это страшная литература; данные произведения являют собой действительно концентрированные кошмары. Но это всё же не то, что принято связывать с понятием «готика». Однако в творчестве писателя есть и другие произведения, например, «Елеазар» и «Он. Рассказ неизвестного». Мрачные, таинственные, беспокоящие истории, настоящие шедевры «страшной литературы».

Леонид Андреев. «Один оглянулся» (1912).

Первая из них написана на основе библейской легенды о Лазаре. Восставший из мёртвых — остался ли он тем же, кем был при жизни? Что скрывает тьма его очей, что он видел по ту сторону? Он щедро делится с каждым, кто посмотрит в его глаза, и несчастный, как и Елеазар, уже не станет прежним... «Он. Рассказ неизвестного» отличается настоящей «лавкрафтианской» атмосферой сверхъестественного ужаса, томящей недосказанностью; принято считать, что толчком к написанию рассказа послужило «Падение дома Ашеров» Эдгара По. Есть в наследии писателя и неоконченный роман «Дневник Сатаны», повествующий о том, как на земле появился сам Князь Тьмы в человеческом облике.

Под очевидным влиянием «Красного смеха» в 1914 году опубликовал наполненную сюрреалистическими описаниями кошмаров кровавой бойни антивоенную повесть «Хохот жёлтого дьявола» эпатажный омский писатель и художник Антон Сорокин. Сорокин прославился не столько своими творческими успехами, сколько многочисленными скандалами и мистификациями. Он объявлял себя «Джеком Лондоном, Киплингом и Метерлинком Сибири» и «Королём сибирских писателей», а иногда наоборот — шутом и «маниаком». Сам себя выдвигал на Нобелевскую премию. Отправлял свои книги главам разных стран мира, но получил ответ (на английском) только от короля Сиама. Тот благодарил за книгу, но объяснял, что не может её прочесть по причине незнания русского языка. Сорокин устраивал на улицах города «заборные выставки» и расклеивал объявления следующего содержания: «Сегодня здесь пройдёт Мозг Сибири, Кандидат Нобелевской премии, Король писателей Антон Сорокин. Он раздаст подарки». Подарками обычно были пуговицы, огрызки карандашей, бумажки с печатью Короля писателей. Однажды Сорокин вывесил в Омске плакат: «Лучше быть идиотом, чем Антоном Сорокиным». Много шума наделало мнимое самоубийство Сорокина, о котором он сам же написал в журнале. В общем, этот человек был гением саморекламы. Стоит упомянуть о «киргизском» цикле рассказов Сорокина, некоторые из них написаны в жанре магического реализма. Имя Сорокина было забыто на долгие годы, но в последнее время возник интерес к творчеству «короля писателей». Известно, что Антон Сорокин оказал большое влияние на Егора Летова.

Антон Сорокин.

Несомненно, испытал влияние Андреева и Михаил Арцыбашев, хотя между этими знаменитыми писателями начала прошлого века существовала вражда и творческое соперничество. Для творчества Арцыбашева характерен мрачный скептицизм, даже цинизм, интерес к теме смерти. Так, в рассказе «Из дневника одного покойника» (1905) повествование ведётся от лица разлагающегося в могиле мертвеца. В «Рассказе о великом знании» (1912) герой заключает договор с чёртом ради «всезнания», но не выдерживает тяжести абсолютного знания и топится в навозной яме. Рассказ перекликается с произведениями русского романтизма («Импровизатор» В. Одоевского, «Кабалистик» Ф. Булгарина и т. д.), в какой-то степени высмеивает их, хотя, конечно, мысль, что «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» стара как мир.

Валерий Брюсов, если не считать нескольких рассказов, уже одним только «Огненным ангелом» обеспечил себе почётное место в зале славы «русской готики». Рассказ «Шабаш в Кёльне», входящий в состав романа, не единожды издавался отдельно.

Вообще, Брюсов всегда тяготел к фантастике, и это наложило особый отпечаток на его «страшные» опыты. В рассказе «Республика Южного Креста: Статья в специальном № «Северо-Европейского Вечернего Вестника» и — особенно — пьесе «Земля» писатель создал своеобразные постапокалиптические миры, добавив к фантастике изрядную дозу ужаса.

Впрочем, в наследии Брюсова есть и более классические мистические рассказы. Пара самых популярных из них — «В зеркале» и «Теперь, когда я проснулся...» И если первый — это довольно «мягкая» история с доппельгангером, то второй — настоящий хоррор с ночными кошмарами. Кроме вышеуказанных произведений, явный мистический элемент есть в таких рассказах как «Ночное путешествие», «В башне», «Менуэт», «Сёстры», а также в «Элули, сын Элули» и связанном с ним тематически «Студном боге».

Не только мужчины-писатели пробовали свои силы в «русской готике». Супруга старшего символиста Дмитрия Мережковского Зинаида Гиппиус тоже не чуралась мистики и фантастики. Её «Вымысел (Вечерний рассказ)» предостерегает от того, чтобы человек смог узнать о мгновении своей смерти. Героиня произведения Гиппиус на гипнотическом сеансе променялся свою жизнь на смерть — и теперь горько об этом жалеет, но уже ничего не может поделать. Эта мрачная новелла насквозь пропитана щемящим чувством тоски и ужаса... Ужаса от того, что человек приоткрывает тайны, к которым ему лучше было бы никогда не подступаться.

Николай Гумилёв тоже выступил на «готическом» поле. В антологиях русской мистики его творчество чаще всего бывает представлено рассказом «Чёрный Дик». Это история об оборотне — не слишком частом госте наших, «русскоготичных» палестин. Рыбацкая деревушка, красавец-парень Чёрный Дик... Любимец девушек, он был знаменит во всей округе. Но вот однажды в деревню явился новый пастор и объявил Дику войну... Второй по известности мистический рассказ Гумилёва «Путешествие в страну эфира» представляет совершенно иную историю — историю, чреватую опасностями, что кроются в эфирных парах...

Петербургский искусствовед, исследователь творчества художников М. Врубеля и Н. Рериха, близкий друг А. Блока Александр Павлович Иванов за всю свою жизнь опубликовал лишь одно художественное произведение — рассказ (или, скорее, небольшую повесть) «Стереоскоп», написанный в 1905 году, но опубликованный лишь в 1909, который сразу привлёк внимание критиков, удостоился хвалебных отзывов Брюсова, Волошина, Блока. Можно сказать, что, несмотря на подзаголовок — «Сумеречный рассказ», — это произведение стало одним из самых ярких фантастических произведений в русской литературе начала прошлого века. Максимилиан Волошин отметил в своей рецензии, что повесть — «несомненно, производит сильное впечатление ужаса. Но странно: этот ужас затаён не столько в событиях его, сколько в мастерских описаниях, дающих полную иллюзию фотографического мира. Эта повесть — безусловно, новая и замечательная страница в области петербургской фантастики, начинающейся с “Пиковой дамы” и “Медного всадника”».

В 1918 году рассказ был переиздан, удостоился очередной положительной рецензии (от поэта и критика И. Оксенова), а затем... незаслуженно забыт на несколько десятилетий. «Стереоскоп» был вновь «открыт» в конце 80-х и с тех пор стал одним из завсегдатаев «готических» антологий. Согласно сюжету рассказа, главный герой с помощью случайно купленного в антикварном магазине старого стереоскопа проникает через фотографию в прошлое — в мёртвый Петербург своего детства.

Кроме «Стереоскопа», Иванов написал (в 1906 г.) ещё один мистический рассказ. Это — «Городище», вдохновением к написанию которого послужила статья Николая Рериха «На кургане» о раскопках древних новгородских городищ и курганов. Широкому кругу читателей рассказ почти не известен. Героя произведения, заблудившегося среди древних курганов, посещают видения, он видит сцены из жизни древних славян, чувствует глубокое родство с ними. Рассказ написан в импрессионистской манере, торопливо, пожалуй, даже хаотично, в отличие от «Стереоскопа», в котором внимание к мельчайшим деталям создаёт удивительное ощущение реального присутствия. «Городище» намного слабее своего собрата, автор так и не решился его опубликовать, и в печатном виде произведение, восстановленное по черновикам, увидело свет спустя 60 лет после смерти А. Иванова — лишь в 1993 году.

Александр Иванов.

Первый русский роман о вампирах, который так и назывался «Вампиры», был опубликован в 1912 году под псевдонимом Барон Олшеври. Сам псевдоним (Б. Олшеври читается как «больше ври») и эпиграф: «Не любо, не слушай, а врать не мешай» — указывают на некоторую несерьёзность намерений автора. До сих пор точно не известно, кто скрывался под псевдонимом, но наиболее вероятной считается версия, что это была Е. Молчанова-Хомзе, дочь богатейшего сибирского торговца чаем, получившая прекрасное образование. Её мужем был обрусевший австрийский барон фон Хомзе. Под впечатлением от «Дракулы» Стокера она написала для развлечения своих детей своеобразное подражание роману Стокера, оказавшееся вполне удачным самостоятельным произведением. На волне книжного бума начала 90-х «Вампиры» Олшеври выходили тиражом в сотни тысяч экземпляров и приобрели большую известность.

По другой версии, автором «Вампиров» является Сергей Стечкин, один из первых русских литераторов, посвятивших своё творчество научной фантастике; под псевдонимом Сергей Соломин писатель опубликовал в «Синем журнале» в 1912 году, за год до смерти в 49-летнем возрасте, небольшой рассказ «Вампир» о некоем Боклевском, человеке-вампире, «невидимо и неосязаемо высасывающем жизненные соки» из своих жён. Но эта версия представляется менее вероятной, да и вампир Стечкина не слишком похож на кровососов Стокера и Олшеври.

 

 


Короткой строкой:

В данный обзор не попали многие примечательные рассказы, как-то: добрая часть творчества Фёдора Сологуба, некоторые произведения Михаила Арцыбашева (рассказ «Из подвала» публиковался в DARKER) и других писателей первых десятилетий XX века.

Однако объём материала растёт, соответственно, часть авторов и произведений будет освещена в следующей, заключительной части статьи.

Антологии, иллюстрирующие мистическую прозу начала XX века, многочисленны и разнообразны. Вспомним наиболее представительные из них:

  • «Мистика Серебряного века» (2002);
  • «Полночь, XIX век» (2005).

 

Четвёртую часть статьи читайте в DARKER № 2'2015 (47).

Комментариев: 0 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)