DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

ПРОКЛЯТИЕ

Русская готика: век двадцатый. Нетускнеющее серебро (2)

Первую часть статьи читайте в DARKER № 11'2014 (44).

Вторую часть статьи читайте в DARKER № 12'2014 (45).

Третью часть статьи читайте в DARKER № 1'2015 (46).

 


Серебряный век, многоликий и разнообразный, породил новый всплеск интереса к таинственному и мистическому. В русской литературе первых десятилетий XX столетия интерес к «готике» был настолько силён, что многие писатели с головой окунулись в стихию ужаса. Итогом этого стал внушительный объём произведений, написанных в течение всего нескольких лет. Между тем, он может потягаться со всем, что было создано в веке предыдущем!

DARKER завершает цикл статей, посвящённых «русской готике», рассказом о произведениях, созданных накануне и после Октябрьской революции 1917 года. Это были последние искры страшного и мистического в русской литературе, которые, ярко сверкнув, погасли на целые десятилетия.


 

...У него была страсть резать кур и резал он кур не хуже заправского повара: птица у него с перерезанным горлом не хлопала крыльями и не бегала безголовая, как это часто бывает при нелёгкой руке. И ещё он любил посмотреть на покойника, и чем отвратительнее было лицо мёртвого, чем сильнее чувствовалось разложение, тем находил он покойника привлекательнее.

А. М. Ремизов «Жертва»

 

...Жизнь, по сравнению со смертью, это глухая провинция. Парадокс? Отнюдь... Уверяю тебя, вся эта ваша мишурящаяся в звёзды и солнца жизнь лишь так... застиксье. Жить — это дезертировать от смерти...

...Мёртвое должно быть вполне мёртвым; нам не надо полуфабрикатов смерти, всех этих недожитков, самоубийц, павших в боях, одним словом, всех этих выскочек в смерть, раньше времени лезущих в священные воды реки рек. Я и мои единомышленники, мы полагаем, что наскоро, кое-как сделанный мертвец — не вполне мертвец; смерть должна работать терпеливо и тщательно, медленно, год за годом, всачиваясь в человека, постепенно бесконтуря его мысли и бессиля его эмоции; память его, бесцветясь, должна — под действием болезней или старости — постепенно сереть, приобретать гравюрные тона, и только тогда она будет под цвет стиксовым илам. Все же эти насильно брошенные в Стикс жизни, непросмертеванные, оборванные на ходу, сохраняют в себе ещё жизненную инерцию; Лета отказывается от них, и сносит их взбудораженные, полные пестрот памяти, к нам, в Стикс. И они нам нарушают и уродуют небытие. Казалось бы, так просто и понятно. Но либералы, играющие всегда на алчности, на преклонении перед количеством, давно уже выдвинули лозунг: побольше мёртвых.

С. Кржижановский «Мост через Стикс»

 

— Покойники, — объясняли мне мои собственные мысли, — народ неважный. Их зря называют п о к о й н и к и, они скорее б е с п о к о й н и к и. За ними надо следить и следить. Спросите любого сторожа из мертвецкой. Вы думаете, он для чего поставлен там? Только для одного: следить, чтобы покойники не расползались. Бывают, в этом смысле, забавные случаи. Один покойник, пока сторож, по приказанию начальства, мылся в бане, выполз из мертвецкой, заполз в дезинфекционную камеру и съел там кучу белья. Дезинфекторы здорово отлупцевали этого покойника, но за испорченное белье им пришлось рассчитываться из своих собственных карманов.

Д. Хармс «Старуха»

 

Глава 3

Прорыв плотины

В творчестве Алексея Ремизова нашла отражение готическая традиция, хотя составители антологий мистики Серебряного века не слишком часто обращаются к произведениям этого писателя. Например, рассказ «Жертва» совсем не обласкан вниманием как читателей, так и издателей. В подборках «русской готики» его нет, а между тем это одно из самых страшных произведений автора. Оно пропитано какой-то поистине инфернальной жутью, хотя вроде бы ничего особо кошмарного автор читателю и не предлагает. Тут скорее играет роль постепенно сгущающаяся атмосфера и сам язык произведения. Чего стоят одни только рефрены: «Вот было горе...» В какой-нибудь другой истории они производили бы чисто ироническое впечатление, но в «Жертве», не потеряв совсем своей ироничности, тем не менее, играют удивительно мрачными красками. Рассказ, поначалу повествующий об обычной жизни семьи в собственной усадьбе, о деревенских праздниках, о приготовлениях к свадьбе, вдруг взрывается настоящим инфернальным ужасом!

 Алексей Ремизов.

В эмиграции (родину он покинул в 1921 году) Ремизов выпустил в Праге целый сборник «волшебных рассказов» «Зга». В сборник вошли четыре произведения, опубликованные ещё в дореволюционной России: уже упоминавшаяся «Жертва», «Занофа», «Пожар» и «Чёртик» — страшный рассказ о деревенских сатанистах. Вклад Ремизова в русскую «тёмную» литературу не ограничивается этими рассказами. Вспомним хотя бы о жуткой сказке «Мертвец», в которой герои жестоко наказаны за попытку подшутить над покойником.

Русский экономист и учёный-агроном Александр Чаянов (1888 — расстрелян в 1939) под псевдонимом «Ботаник Х» опубликовал в 20-е годы несколько повестей, написанных под влиянием Гофмана, русских писателей Золотого века и изящно стилизованных под мистическую прозу романтизма: «Юлия, или Встречи под Новодевичьим», «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей», «Венецианское зеркало, или Диковинные похождения стеклянного человека». Сюжеты повестей близки к популярным сюжетам XIX века: охваченный страстью молодой человек отчаянно ищет встреч с таинственной незнакомой, которую всегда сопровождает страшный карлик («Юлия...»); жизнь героя повести «Венецианское зеркало» пытается захватить выбравшийся из зеркального мира злой двойник. Венедиктов, персонаж одноимённой повести, выигрывает в карты у «лондонских дьяволов» несколько человеческих душ и обретает безграничную власть над несчастными. Есть предположение, что это произведение оказало влияние на Михаила Булгакова при разработке «демонической линии» романа «Мастер и Маргарита». Интересно, что главный герой повести носит фамилию Булгаков. Несколько выбивается из общего ряда мистическая фантасмагория «Необычайные, но истинные приключения графа Федора Михайловича Бутурлина», пародирующая авантюрно-приключенческие романы прошлого. Перемешав колоды волшебных карт колдуна Якова Брюса, граф Бутурлин превращает свою жизнь в череду непрекращающихся фантастических приключений.

Алексей Николаевич Толстой, подобно своему тёзке, оставил заметный след в нереалистической литературе. И хотя главными его произведениями стали фантастические романы, к «готике» он также прикоснулся. Сюжет повести «Граф Калиостро», также известной под названиями «Лунная сырость» и «Счастье любви», обращается к образу знаменитого мага Калиостро. Дело в том, что только этот выдающийся кудесник может помочь молодому помещику, проживающему в смоленской губернии и мечтающему о девушке на портрете. (По повести снят фильм Марка Захарова «Формула любви».)

Александр Грин, наряду с Чаяновым считающийся последователем Гофмана, написал внушительное количество странных и удивительных мистических рассказов. Наособицу среди них стоит замечательный «Крысолов» — кажется, совсем не по-гриновски мрачный и тяжёлый. Эта история сильна своей атмосферой — тягучей, тёмной, сюрреалистичной, будто всепоглощающей. Петроград времён Революции — и одинокий человек, затерянный в этом большом, но полупустом городе...

Иллюстрация Саввы Бродского к рассказу «Крысолов».

Кроме «Крысолова», составители сборников «русской готики» обращают внимание и на другие произведения Грина — благо есть что выбрать. «Серый автомобиль», написанный по мотивам «Песочного человека» Гофмана и ставший основой для сюжета фильма «Господин оформитель», порой встречается на страницах «готических» антологий. Ещё большей популярностью пользуется «Фанданго». Впрочем, рассказов мистической направленности у Александра Грина гораздо больше, но далеко не каждый из них может быть соотнесён с понятиями «готика» или «литература ужасов».

Хотелось бы выделить несколько маленьких «страшных» рассказов Грина, опубликованных ещё в царской России. Так, в «Дикой мельнице» рассказчик попадает в плен к потерявшему рассудок маньяку, обитающему на одинокой мельнице. В «Луже Бородатой Свиньи» человек становится жертвой глупой шутки и собственной впечатлительности. Тема самовнушения присутствует и в рассказе «Загадка предвиденной смерти» — здесь преступник лишается головы, даже несмотря на то, что палач в последнюю минуту отводит топор. Последний рассказ имеет некоторое сходство с «Тайной эшафота» французского писателя Вилье де Лиль-Адана.

Известный русский и советский поэт Сергей Городецкий опубликовал ещё в дореволюционное время, в 1915 году, выразительный рассказ «Страшная усадьба»: обезумевшая от горя графиня создаёт восковые копии своих умерших родных и поддерживает иллюзию жизни, кормит восковых членов семьи, разговаривает за них разными голосами.

Особое место занимает творчество Александра Кондратьева, который в 1908 году выпустил сборник «Белый козёл». Подзаголовок книги: «Мифологические рассказы» — даёт практически исчерпывающее представление о том, что ждёт читателя. Однако это не просто переработка мифов — атмосфера в рассказах Кондратьева сгущается и «темнеет», при этом язык остаётся лёгким, образным и ярким. Пожалуй, творчество писателя можно рассматривать как «дотолкиновское» фэнтези.

Кондратьев чаще обращается к мифологии Древней Греции, хотя не зацикливается только на ней. Он по-своему видит мифы: то в увлекательной форме рассказывает, откуда взялся обычай приносить в жертву Артемиде козла («Белый козёл»); то расписывает, почему у Орфея после посещения Аида появилась такая неприязнь к женщинам — и даже к милой Эвридике («Орфей»); то представляет сцену распятия Сына Человеческого («Последнее искушение»)...

Нельзя обойти вниманием творчество Михаила Булгакова.

Как Толстой и Достоевский стали символами русской прозы XIX века, так и Булгаков стал её символом в веке XX. «Мастер и Маргарита» — самое известное русское мистическое произведение, хотя роман настолько сложен и многогранен, что неловко загонять его в какие-то жанровые рамки. И всё же не упомянуть в данной статье о произведении, в котором Сатана под именем Воланд и в сопровождении демонической свиты посещает Москву 30-х годов, было совершенно невозможно. Роман Булгакова является одним из немногих известных западному читателю русских фантастических произведений. К примеру, когда Нил Гейман побывал несколько лет назад в Москве, то на вопрос: «что вы знаете из русской фантастики?» — ответил: «Стругацких и... «Мастера и Маргариту». Роман написан Булгаковым в 30-е годы, хотя он не оставлял работу над своим главным текстом практически до самой смерти. Однако публикация произведения в журнальном варианте началась лишь в 1966 году (по мистическому совпадению, в год двух шестёрок и шестёрки перевёрнутой). Булгакова к этому времени в большей степени воспринимали как полузабытого довоенного сатирика.

Эпилог

К середине-концу 1920-х годов поток «русской готики» стал иссякать. Собственно, «Крысолов» и некоторые другие рассказы Александра Грина можно считать последними остатками былой роскоши. Литература постепенно менялась, Серебряный век уже остался позади, дело понемногу двигалось в сторону социалистического реализма.

Тем не менее, «страшная» проза не умерла совсем, о чём свидетельствуют некоторые произведения Андрея Платонова. Можно ли считать его творчество в некотором роде продолжением — уже на другом, иногда практически неузнаваемом, уровне — традиций «русской готики»? Во всяком случае, рассказ «Мусорный ветер» имеет отношение к литературе ужасов. Страшная и неуютная сюрреалистическая история, пересказать сюжет которой — задача не из лёгких. Поначалу действие развивается вроде бы линейно и в узнаваемых, в общем-то, декорациях. Но чем дальше в лес, тем толще партизаны! Недаром «Мусорный ветер» попал в составленную недавно Владимиром Сорокиным антологию «Русский жестокий рассказ».

Иллюстрация Александра Донца к рассказу «Мусорный ветер».

Этот рассказ Андрея Платонова был опубликован спустя целое десятилетие после «Крысолова» Александра Грина — в 1934 году. Так что это, как говорится, совсем другая история...

В условиях, когда нереалистическая литература уходила на периферию культурной жизни, а то и вовсе — в андеграунд, продолжателями готической традиции стали, как ни странно, пожалуй, самые необычные русские писатели 20-х-40-х годов — Даниил Хармс и Сигизмунд Кржижановский. Их литературные судьбы схожи: Хармс (настоящая фамилия — Ювачёв) при жизни публиковал только детские произведения, его странная «взрослая» проза оставалась для читателей «Terra Incognita» даже долгое время после его смерти в тюремной больнице блокадного Ленинграда. Лишь в 60-е годы начались робкие публикации наследия писателя, а первый сборник «взрослой прозы» Хармса увидел свет во времена горбачёвской перестройки. Выдающегося русского писателя польского происхождения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского также почти не печатали при жизни, исключение составляют литературоведческие статьи, переводы и несколько рассказов. Кржижановский умер в Москве в безвестности в 1950 году, неизвестно даже, где находится его могила. Произведения из архива писателя начали публиковаться в конце 80-х. Сейчас Кржижановский признан одним из ярчайших писателей прошлого века не только России, но и мирового уровня, его сравнивают с Кафкой и Борхесом.

Немало общего в произведениях обоих писателей — в центре повествования зачастую оказывается судьба интеллигента в страшном, изменяющемся мире. Об этих интеллигентах Кржижановский писал: «в самом наименовании “интеллигенты” всё еще слышится древнее слово intelligentia — «понимание» (лат.)». И пусть проза Хармса более экстравагантна, но в ней за ширмой обэриутского хулиганства и гротеска можно увидеть тревогу и трагичность ситуации, тут и там проступают пугающие образы: страшный человек заглядывает в окно, попадает в кошмарный потусторонний мир Петерсен, смеявшийся над книгой Малгил, во многих рассказах не обходится без насилия и членовредительства. Самое большое прозаическое произведение Хармса — повесть «Старуха», написанная в 1935 году, — прямой потомок «петербургских готических повестей» Пушкина, общая атмосфера связывает повесть также со «Стереоскопом» Иванова и — в некоторой степени — с «Крысоловом» Грина. Герой повести бродит по сюрреалистическому Ленинграду начала 30-х, страшная старуха приходит к нему в квартиру — умирать. Большая часть произведения проходит в попытках избавиться от мёртвой старухи, которая периодически, как кажется герою, оживает. Особый интерес представляет своеобразная хоррор-вставка — воспоминания героя о безобразиях, которые творят ожившие покойники.

Сложной, насыщенной многочисленными аллюзиями, философской прозе Кржижановского также не были чужды гротеск и сатира, писатель охотно использовал в рассказах элементы мистики и хоррора. В рассказе «Тринадцатая категория рассудка» старый могильщик рассказывает герою о происшествии с «безупокойником», не попавшим на собственные похороны; в рассказе «Мост через Стикс» инженера Тинца посещает жаба, обитавшая раньше в тине реки Стикс — реки, отделяющей мир мёртвых от мира живых. Изменившийся мир, в котором берег живых стал неотличим от берега мёртвых, а в потусторонний мир попало слишком много молодых людей, «полуфабрикатов смерти», к смерти не готовых, заставил жабу покинуть обжитые места. В «Фантоме» оживает и приобретает сознание акушерская кукла, университетский манекен, имитирующий новорождённого. В рассказе «Сбежавшие пальцы» кисть руки знаменитого пианиста отделяется от тела и сбегает прямо во время концерта.

Один из самых известных рассказов Кржижановского — «Квадратурин». Некто Сутулин, хозяин крохотной комнатки, получает от незнакомца в дар («только для рекламы») «средство для ращения комнат Квадратурин». Здесь можно усмотреть параллели с продажей души Дьяволу, хотя Сутулин расписывается не кровью, а всего лишь карандашом в книге благодарностей, но привычная жизнь его разваливается на глазах — теперь он обязан скрывать от всех свою стремительно растущую комнату.

Писатели русской эмиграции первой волны тоже внесли свою лепту в развитие жанра.

Уроженец Латвии, белогвардейский офицер Альфред Хейдок после окончания Гражданской войны эмигрировал в китайский Харбин, где в 1934 году выпустил сборник мистических историй «Звёзды Маньчжурии», в который вошли объединённые русско-китайским колоритом рассказы «Призрак Алексея Бельского», «Шествие мёртвых», «Храм снов»...

В 1947 году Хейдок вернулся в Советский Союз, как водится, отсидел несколько лет, был реабилитирован. Затем жил в Казахстане и на Алтае, занимался литературным трудом, в том числе связанным с философской системой Н. Рериха, с которым был лично знаком. Умер в возрасте 97 лет.

Классик русской литературы, нобелевский лауреат Иван Бунин написал в 1921 году в Париже вполне готический рассказ «Безумный художник». Современная московская группа «Бостонское чаепитие», являющаяся одним из лидеров российского «неодекаданса», исполняет песню по мотивам рассказа:

 

Безвестный художник решил написать

Бессмертную вещь

И показать

всем людям

Божественную красоту.

 

Но в рассказе и в песне у безумного художника всё вышло не так:

 

Ужасные толпы людей без глазниц,

Безумных калек, перекошенных лиц

Смотрели с холста, извиваясь в агонии дикой.

Кровавые руки, море огня,

Груды костей умерщвленных детей...

Там правила смерть, ухмыляясь и радуясь крикам.

 

В 1936 году в Париже вышел сборник рассказов «Ведьма» известной писательницы Тэффи (псевдоним Надежды Лохвицкой), основанный на русских народных суевериях и получивший высокие оценки от Бунина, Мережковского, Куприна. Названия рассказов красноречивы — «Ведьма», «Вурдалак», «Домовой», «Водяной»... Хотя мистическая сторона присутствует в них только намёками, догадками, но любителям «русской готики» сборник, несомненно, будет интересен.

Тэффи.

Классик советской литературы Всеволод Иванов известен прежде всего реалистическими произведениями, но в конце Великой Отечественной Войны им был написан ряд произведений, которые принято включать в условный «фантастический цикл». Надо заметить, что в молодости Иванов дружил и соавторствовал с неутомимым омским фантазёром Антоном Сорокиным, вероятно, это повлияло на интерес писателя к фантастике. Почти все произведения цикла опубликованы после смерти писателя, в 60-е. В «Медной лампе» главный герой покупает (точнее — берёт в аренду на 4 часа) у оборванца «ту самую» лампу Аладдина, но так и не решается ей воспользоваться. В повести «Агасфер» к современному писателю приходит странный гость, назвавшийся героем средневековой легенды бессмертным Агасфером. Рассказчик замечает, что после каждого посещения Агасфера его покидают силы, Агасфер же, напротив, — молодеет на глазах. Удаётся выяснить, что у Агасфера — как у Кощея Бессмертного — есть потаенная смерть, и находится она в Подмосковье, вблизи Толстопальцево...

Произведения Иванова стали одними из последних произведений советских писателей первого поколения, где прослеживается интерес к мистике. Серебряная нить, связывающая два века, прервалась, и прервалась символически — в самой середине «века железного». Но редкие элементы хоррора присутствовали в русской литературе и в хрущёвско-брежневскую эпоху, и наконец, ветер перемен перестройки принёс с собой новую волну готики.

 


Короткой строкой:

Часть авторов и произведений, которые представляют интерес в свете «русской готики», не упомянуты в статье. Например, Георгий Чулков, насомненно, имевший отношение к литературе ужасов, автор таких рассказов как «Морская царевна» и «Голос из могилы». Также можно вспомнить ещё ряд писателей Серебряного века.

Не так много существует антологий, освещающих мистику в русской литературе 20-х годов XX века. Назовём следующие книги:

  • «Храм снов» (1993);
  • «Он появился...» (2009).

 

Комментариев: 0 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)