DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

«Тьма над Инсмутом» Г. Ф. Лавкрафта: о некоторых приемах мэтра

Сразу отметим: если рассказ Говарда Лавкрафта «Тьма над Инсмутом» (она же «Морок над Иннсмутом» или «Тень над Иннсмаутом») вы до сих пор не открывали, срочно исправляйте подобное положение вещей. И не портите себе первое впечатление чтением этого подробного разбора творческой кухни маэстро ужасов.

Собственно, аматоры изгнаны, подсаживайтесь ближе к нашему светочу знаний и не пугайтесь, если вдруг спиной ощутите на себе взгляд рыбожаб. Или даже самой Тьмы. Сегодня планируется найти некоторые закономерности в одном из самых удачных рассказов признанного мастера хоррора, которого, что уж скрывать, удается переплюнуть далеко не всем и в наши времена. Так почему бы не разжиться инструментом-другим из арсенала самого Лавкрафта?

«Тьма над Инсмутом» начинается с приема, который использует любой уважающий себя журналист: привязка события к конкретному месту и дате. (Как мы помним, отец Ктулху был еще и журналистом.) В художественной литературе подобная точность добавляет достоверности описываемым событиям. Затем Лавкрафт вводит нас в хоровод путаницы и неразберихи, действия без конца, желания познания без результата познания, без истины, без раскрытия тайны. Мастер ужасов словно рисует четкую грань, за которой Непознаваемое. Странное. Чистой воды weird.

Чиновники, взявшиеся расследовать инсмутское дело, осуществили серию рейдов, и на этом, кажется, их полномочия кончились. «Никто потом не слышал ни о судебных процессах, ни о предъявлении… внятных обвинений». «Никто из задержанных не был заключен ни в одной из тюрем страны». «Правосудие зашло в тупик. В тупике те, кто попытался составить внятную картину происходящего».

Прием «Тупика познания» автор использует и во вкраплениях слухов как источников информации: «Ничего конкретного так и не выявилось». Любопытно, что слух о сокрушении рифа торпедами архетипично читается как надежда на победу Воли и разума (правительства) над Бездной непознанного (инсмутской тайной). Однако Лавкрафт намеренно ставит под сомнение его достоверность, передавая через искаженную призму местного таблоида («который никто не воспринимает всерьез по причине его безалаберной редакционной политики»). И этим окончательно запутывает читателя, который уже буквально не знает, чему верить.

Журналист и писатель рубит на корню наши надежды узнать правду у местных жителей — «многие события прошлого приучили их к скрытности, так что выпытывать у них что-нибудь бесполезно». Лавкрафт бежит от любых намеков на истину и достоверность, словно заяц от гончих, петляет, уводит вглубь чащоб своих строчек, но не дает поймать себя. Именно в этой погоне разума за ускользающей разгадкой и рождается атмосфера саспенса и вирда.

Иллюстрация Себастьяна Эко.

Примечательно, что современные литературные критики презрительно сказали бы «фе» на попытку мастера ужасов словесно очертить предмет рассказа: «несколько страшных часов, проведенных в печально известном и объятом мглой тайны морском порту, где поселились смерть и богомерзкое уродство». Слово «страх» сегодня в нагнетании атмосферы советуют не употреблять, а понятие богомерзкого не вызывает больше у читателя тех эмоций, что раньше. Лавкрафт, сколько может, скрывает мотивацию главного героя рассказа. Он далеко не сразу решается открыть истинную причину — почему жаждет поделиться своей историей. И лишь много позже выдаст: «этот рассказ поможет мне восстановить веру в то, что я пребываю в здравом рассудке». Едва ли может быть что-либо страшнее, чем боязнь сойти с ума и окончательно потерять себя в череде странных образов.

Сразу же за раскрытием истинных мотивов рассказчика — новая «закрытая дверь» от Лавкрафта: «Он (рассказ) также поможет мне решиться на некий ужасный шаг, который мне еще предстоит сделать». И снова читатель в неведении. Еще не пришло время мастеру саспенса Хичкоку произнести известную цитату об ужасе закрытых дверей, а Лавкрафт уже вовсю использовал данный прием в литературе, правда, фигурально.

Итак, Инсмут. Откуда у рассказчика взялось решение отправиться в странный, загадочный, неблагополучный портовый городок? Мэтр хоррора объясняет этот момент долго и даже монотонно. И правильно делает. Чтобы не получилось, как у многих авторов, — когда герой с готовностью бредет на призрачный зов темной ночью в самую темную кладовку в доме. Нет недосказанности в мотивах поездки — нет эффекта комичности, притянутости за уши, начисто убивающего многие страшные истории.

Одного рассказчика Лавкрафту скоро становится мало, и к нашему светочу познания выходит некто билетер. Его повествование детально, красочно и обстоятельно. Но, что самое интересное, чем дольше он говорит об Инсмуте, тем большую тревогу и беспокойство испытывает читатель. Каким образом Лавкрафту удалось достичь подобного эффекта?

Представьте себе две семьи, в которых выросли дети с девиациями. К примеру, в одной ячейке общества родители-алкоголики время от времени поколачивают чадо, в остальное время никак им не интересуясь. В другой семье пращуры искренне любят ребенка, иногда совершая в отношении него чудовищно несправедливые поступки. Как вы думаете, в какой из семей вырастет личность с наибольшими психологическими проблемами?

Именно эффект эмоциональных качелей позволяет Лавкрафту методично расшатывать уверенность читателя в понимании происходящего. Загадочный билетер убеждает самого себя и слушателя, что Инсмут — вполне себе обычный городишко, изрядно прореженный болезнью, завезенной моряками. Однако тут же рассказчик принимается живописать дьявольские рифы и чудовищные жертвоприношения. Он описывает рыбожабий вид потомков местного владельца завода, чтобы почти сразу оговориться — у Марша всего-навсего кожная болезнь, да и только. Длятся такие качели долго, обстоятельно и детально — чтобы у читателя совсем не осталось сомнений, что он столкнулся с Непознаваемым, с тайной, лежащей на поверхности, едва прикрытой одеялом бытия, но все еще тайной. На закуску в нас и вовсе поселяют сомнения в достоверности всего рассказа: билетер признается, что чудовищного Марша сам в глаза не видел.

Иллюстрация Джона Данна.

Любопытно, что едва потенциал билетера начинает иссякать, в атмосферу безудержного саспенса вторгается — поразительно — рассказчик третьего уровня. То есть об Инсмуте нам рассказывает альтер эго Лавкрафта, которому об Инсмуте рассказывает билетер, которому об Инсмуте рассказывал заезжий инспектор. Нагроможденная конструкция на деле выглядит живо и на удивление читаемо. В отличие от адекватного первого рассказчика и практически адекватного билетера, инспектор демонстрирует все черты параноидальной шизофрении, не скупится на отрицательные отзывы об инсмутской гостинице, в которой за ним якобы следили и говорили через стены несуществующие постояльцы.

И вот здесь Лавкрафт снова кидает читателю «пасхалку» о многомерности, цикличности инсмутской истории: билетер вскользь упоминает безымянного персонажа, попавшего после посещения городка в психиатрическую лечебницу в Дэнверсе. Кто он? Сам рассказчик? Загадка, на которую у нас пока нет ответа.

Будто бы не получив достаточно подтверждений тому, что Инсмут — город для психики опасный, главный герой отправляется в местную библиотеку. Как ни странно, именно в заведении, символизирующем упорядоченность знаний, рассказчик начинает проявлять черты разыгравшегося психического расстройства. После вполне бытовых сведений, найденных в книгах и подшивках: «за этими текстами, похоже, скрывалось нечто настолько загадочное и будоражащее ум, что я не вытерпел». Или вот еще в местном музее о драгоценной диадеме: «временами мне казалось, что контуры… представляют собой квинтэссенцию неведомого беспощадного зла». «Эти орнаменты словно намекали на далекие тайны и невообразимые бездны времени и пространства, а… в рельефах мотивы обрели вдруг почти зловещую суть». Разум померк, потерял бразды правления, а чудовище из Бездны подсознания вырвалось наружу и завладело рассудком героя. Что примечательно — еще до въезда в Инсмут.

Что было дальше, вы и сами знаете. Новые рассказчики (возможно, вымышленные), подпитывавшие странные идеи в помутившемся разуме главного героя. Тревожная ночь в инсмутской гостинице, преследование рыбожаб и попытки переждать страшное в зарослях дикой малины на старой железной дороге. Анализируя текст с нового ракурса, так и хочется задать вопрос: а был ли главный герой в Инсмуте на самом деле, доехал ли туда? Или он лишь составил свою историю из фрагментов чужих повествований? А может, он выдумал остальных рассказчиков?

Вот она — вершина странной и страшной литературы: читатель остается в сомнении относительно не только описываемых событий, но и существования и целостности самих героев.

Комментариев: 0 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)