Слово «Франция» в голове рядового обывателя, скорее всего, породит ряд образов: Эйфелева башня, Париж, лягушки в ресторанах, изысканные вина, знойный французский шансон, духи, картавость, ударение на последний слог… Ощущение изысканной легкости будет пребывать с вами до того момента, пока вы не познакомитесь с творчеством местных режиссеров — от классиков вроде Франсуа Озона и Гаспара Ноэ до современных деятелей, таких как Александр Ажа и Паскаль Ложье. Фильмы направления «New French Extremity», мягко говоря, шокируют: зашкаливающая концентрация секса и насилия мало кого оставит равнодушным. Что же предстает глазам зрителя на экране? Сегодня DARKER рассмотрит хоррор-ветвь этого современного движения.

Термин «New French Extremity» (что можно дословно перевести как «Новая Французская крайность», либо «чрезмерность»), разумеется, родился в умах критиков, а точнее, был введен в оборот Джеймсом Квантом из журнала «Артфорум», который таким образом пытался классифицировать ряд представителей французского «кино без границ». Квант отнес к «NFE» творчество Франсуа Озона, Катрин Брейлла, Гаспара Ноэ, а также отметил отдельные картины Марины де Ван, Бертрана Бонелло, Клер Денис и прочих. В дальнейшем список расширился за счет свежего притока крови фильмов Паскаля Ложье и прочих хоррормейкеров, не гнушающихся натуралистичных сцен смерти.

Как часто бывает, термин был подхвачен массами. К движению начали относить французские, либо канадские (что не совсем верно) фильмы, которые как бы ставят перед собой цель шокировать зрителя.

Ранние ленты Франсуа Озона справедливо относятся к этой категории. Чего стоит хотя бы «комедия» (если здесь вообще уместно это определение) под названием «Крысятник» (Sitcom, 1998), повествующая о рядовой французской семье, в жизнь которой вторгается белая крыса. Казалось бы, связи здесь никакой; однако, с появлением в доме маленького безобидного зверька домочадцы начинают медленно, но верно меняться. Сперва сын Николя за ужином объявляет, что он — гомосексуалист, после чего вступает в отношения с мужем домработницы. Затем дочь Софи пытается покончить жизнь самоубийством, и, оказавшись в кресле для инвалидов, превращается в садо-мазохистку. Постепенно и мать семейства начинает испытывать отнюдь не родительские чувства к Николя.

На протяжении всей ленты зрителю кажется, что только отец остается нормальным человеком среди этого оплота развращенности, в который превратился его дом. Но нет: как-то раз родитель, вернувшись домой, отправляет крысу в микроволновку, после чего съедает ее. Последующая за этим сцена отдает сюрреализмом, доводя действие до крайнего абсурда. «Нелепица», — скажет обыватель о сюжете и, возможно, будет в чем-то прав. Однако, «Крысятник» получил несколько наград, в числе которых — приз Каннского кинофестиваля в 1998 году.

Любопытно, что одну из центральных ролей в фильме сыграла Марина де Ван, снявшая одну из самых безумных «новых французских» лент. Но о ней мы поговорим чуть позже.

Другая классическая лента Озона, служащая одной большой аллюзией на сказку о Гензеле и Гретель, — «Криминальные любовники» (Les Amants criminels, 1999) — описывает Алису и Люка, парочку, совершившую убийство и решившую закопать тело в лесу. Влюбленные умудряются заблудиться, а позже находят домик лесника, хозяин которого, вернувшись, запирает непрошенных гостей в подвале. Очнувшись, Алиса и Люк обнаруживают расчлененное тело убитого ими человека. На протяжении всего действия мы наблюдаем, как лесник-людоед и Люк становятся любовниками (вообще, изображение гомосексуальных отношений между героями — черта, характерная для многих фильмов режиссера). Все эти сцены, равно как и жестокая концовка, могут отвернуть от экрана многих.

Другой деятель французского кинематографа — Гаспар Ноэ — также стал классиком шокирующего артхауса. С «New French Extremity» его роднит, в первую очередь, своеобразная трилогия, которую объединяет один ключевой персонаж — Мясник, роль которого исполнил Филипп Наон (этот актер снялся во многих французских фильмах ужасов, среди которых есть и те, что принадлежат и к «NFE» — «Кровавая жатва», «Свора» и «Мучение»). Первая часть, «Падаль» (Carne, 1991), рассказывает о работнике скотобойни, медленно сходящем с ума. Единственной отрадой для стареющего мужчины является его дочь. Как-то раз, в день первых месячных, к девушке пристает алжирец. Думая, что незнакомец изнасиловал его чадо, разгневанный отец отправляется на улицу, чтобы отомстить, но в припадке ярости калечит невиновного и отправляется в тюрьму. Из-за своего короткого экранного времени (сорок минут) «Падаль» действует на зрительское сознание подобно целлулоидному аналогу взрывчатки С-4: Ноэ, не отвлекаясь на лишние сцены, вмещает в свое творение коктейль из депрессивных размышлений героя и натуралистичных съемок как родов, так и убийства животного.

Продолжение истории о Мяснике, последовавшее семь лет спустя, вышло на порядок скучнее своего предшественника. Выйдя из тюрьмы, главный герой переезжает в другой город, но мрачные мысли не отпускают его. Результатом становится избиение беременной жены, после чего протагонист возвращается в Париж. Потеряв надежду устроиться на работу, Мясник хочет покончить с собой, затем передумывает и отправляется на поиски дочери. Самыми провокационными здесь становятся последние минуты фильма, где утверждается торжество инцеста между отцом и ребенком.

Мясник промелькнет еще в одном фильме Ноэ — знаменитой «Необратимости» (Irréversible, 2002), главные роли в которой исполнили «звездные» актеры — Моника Беллуччи и Венсан Кассель. Знаменитая «картина наоборот», как и нолановская «Помни», движущаяся от конца к началу, показывает нам невозможность изменить время, как и многие поступки главных героев. Фильм, разделенный на тридцать эпизодов, шаг за шагом, объясняет нам, почему двое мужчин — Маркус и Пьер — ищут некоего человека по имени Солитер, а затем лишают жизни невиновного человека (что роднит «Необратимость» с «Падалью»).

Картина приобрела скандальную известность благодаря двум сценам — 9-минутному анальному изнасилованию героини Моники Беллуччи и жестокому убийству огнетушителем, при котором череп жертвы проваливался вовнутрь. Помимо этого, в кадре то и дело мелькают приверженцы различных нетрадиционных ориентаций, в том числе и сам режиссер, занимающийся онанизмом в гей-клубе «Прямая кишка». Интересно, что «Необратимость» — один из немногих фильмов «New French Extremity», не гнушающийся ни откровенным сексом, ни насилием.

Пожалуй, еще больше эти две составляющие сошлись воедино в картине Клер Дени — женщины, больше известной по жизненным кинодрамам. Что примечательно, среди ее работ критики неизменно отмечают «Шоколад», ставший успешным кинематографическим дебютом; неизменно упоминают о совместной работе с Джимом Джармушем; женщины-рецензенты отмечают «текучесть» и «тактильность» визуального стиля… но удивительное дело — все они как бы обходят стороной психологическую драму «Что ни день, то неприятности» (Trouble Every Day, 2001). И на то есть веская причина. Ведь фильм рассказывает о двух больных людях. Один, Шейн Брауни, приехал в Париж вроде бы как на медовый месяц, но на самом деле — с целью разыскать доктора Лео Семено, который разрабатывал некое лекарство. Что это за средство такое, становится понятно, как только мы знакомимся с женой Лео, Корой, убившую водителя, решившего подвезти ее автостопом. Понятно, что доктор не занимается поисками нужного средства просто так — он хочет помочь супруге, все больше сходящей с ума. Действие сосредоточено вокруг Шейна и Коры, каждый из которых по-своему раскрывает степень своей ненормальности.

Роль жены доктора Семено, вынужденной сидеть в своей комнате под арестом, исполнила актриса Беатрис Даль, которая появится еще не раз в фильмах «New French Extremity». Самая запоминающаяся и психопатичная сцена с ее участием — та, в которой Кора занимается сексом с пареньком, вломившимся в их дом. Именно «Что ни день, то неприятности» открывает дорогу действительно «экстремальному» хоррору, отграничивая его от тех фильмов движения, где упор ставится на секс — «Романс» и «Порнократию» Катрин Брейлла, «Интима» Патриса Шеро, «29 пальм» Бруно Дюмона и других.

К хоррору относят и «В моей коже» (Dans ma peau, 2002) Марины де Ван, которая еще и выступила здесь в главной роли. Девушка Эстер в ее исполнении вначале показана как обычная сотрудница некой фирмы, не хватающая звезд с неба, но трудолюбивая. Отношения с молодым человеком Винсентом, напротив, двигаются к своему закономерному развитию — влюбленные ищут квартиру, чтобы начать жить вместе. И вдруг все меняется. На одной вечеринке, прогуливаясь по саду, Эстер натыкается на железный прут, торчащий из земли.

Поранившись, девушка случайно пробует на вкус свою плоть и кровь. Странное дело, но Эстер привлекают те новые ощущения, что подарил ей несчастный случай. На работе, улучшив момент, она заходит в подсобку, где ее никто бы не видел, и отрезает еще кусочек себя. Затем — еще раз. И еще. Со временем скрывать свидетельства таких поступков становится все труднее. Отношения с Винсентом дают трещину, а неожиданный карьерный рост на работе едва не срывается полностью.

Многим зрителям может показаться, что героиня теряет рассудок — свидетельством тому выступают захватывающие сцены автоканнибализма ближе к финалу, — но сама режиссер придерживается другого мнения: «Таким способом моя героиня пытается познать собственное тело, реально ли оно или нет. В то время как многие люди забывают о своей «телесности», Эстер режет свою плоть и этим пытается «оживить» ее. В финале девушке удается ощутить свое тело своим».

Тем не менее, несмотря на такую психологическую подоплеку, фильм насыщен весьма реалистичными сценами самоистязаний, из-за которых многие упрекали (и будут упрекать) Марину де Ван в «стремлении оправдать свои мазохистские амбиции».

Еще больший шквал возмущения вызвал хоррор-дебют «Кровавая жатва» (Haute tension, 2003) молодого и амбициозного режиссера Александра Ажа, больше известного массовому зрителю по ремейкам «У холмов есть глаза», «Зеркала» и «Пираньи 3D». Две подруги, Алекс и Мари, останавливаются в загородном доме, чтобы подготовиться к грядущей сессии. Перед нами предстает спокойная семейная жизнь в загородном доме, расположенном на отшибе, среди кукурузных полей. Но эта идиллия разрушается в первую же ночь, когда к особняку подъезжает видавший виды фургон, за рулем которого находится престарелый маньяк в исполнении Филиппа Наона. Мужчина зверски убивает домочадцев, оставляя в живых лишь Алекс, которую увозит с собой. Мари, чудом оставшаяся в живых, следует за подругой, пытаясь спасти ее…

Картина подверглась критике по двум причинам. Первая — зашкаливающая жестокость: акт фелляции с отрезанной головой, зверское убийство матери семейства плюс финальная сцена, где кровь заливает все, даже камеру, — список далеко не полон. Ажа нарушил общепринятые запреты, не погнушавшись убийством ребенка (хоть и оставил эту сцену «за кадром»). Отрицательных оценок картина удостоилась и по причине «неожиданного» финала, не вяжущегося с остальным действием. Тем не менее, этот момент не помешал фильму войти в классику «новой французской школы» ужасов.

2007 год обозначился выходом сразу же двух лент «экстремального» толка. Во-первых, это «Граница» (Frontière(s)) Ксавье Генса, который снял до этого лишь не очень-то удачную экранизацию игры «Хитмен». Фильм о банде грабителей, которые, скрываясь от властей и пытаясь добраться до Голландии, попали в отель к нацистам-каннибалам, пытается играть на поле «Хостела» Элая Рота. На съемочной площадке было пролито около 400 литров искусственной крови, бо́льшая часть которой осталась на одежде и лице постоянно переигрывающей Карины Теста. Продюсером выступил сам Люк Бессон. Возможно, именно его имя помогло «Границе» собрать приличные кассовые сборы при трех миллионах бюджета.

Гораздо более оригинальный фильм Генса, «Разделитель», вполне мог бы стать достойным представителем «New French Extremity», если бы не был снят в США с участием американских актеров (то же самое справедливо относится и к поздним фильмам Александра Ажа). Тем не менее, к рассматриваемому направлению условно можно отнести короткометражку «X is for XXL», входящую в альманах «Азбука смерти».

Второй фильм 2007 года, о котором пойдет речь, был переведен российскими прокатчиками как «Месть нерожденному», хотя более близкий перевод с оригинала — «Внутри» (À l'intérieur). Как признались режиссеры Александр Бустильо и Жюльен Мори, идея фильма пришла к ним после того, как они услышали историю знакомой беременной девушки, которая боялась оставаться одна дома. Сходная ситуация поджидает нас и здесь. Накануне родов главная героиня Сара попадает в аварию, в которой гибнет ее муж. Оставшись одна, девушка не отчаивается и стойко готовится к появлению малыша на свет, как однажды ночью в дом стучится незнакомка и просит позвонить с домашнего номера. Сара пытается прогнать женщину, говоря, что сейчас с работы вернется муж, но слышит с другой стороны лишь: «Он мертв». Незваная гостья откуда-то знает многое о Саре и ее семье. Чуть позже незнакомка проникает в дом, желая отобрать у героини ее еще не родившееся чадо…

Как и Ажа в «Кровавой жатве», режиссерский дуэт беспощадно отнесся к зрительским эмоциям (например, в сцене, где Сара случайно убивает свою мать). Депрессивная концовка фильма и вовсе способна вызвать у многих женщин стойкую фобию перед вынашиванием ребенка. Роль антагонистки в «Мести нерожденному» исполнила Беатрис Даль, которая еще будет сотрудничать с дуэтом в их следующем творении — мистическом фильме ужасов «Мертвенно-бледный» (Livide, 2011).

Здесь режиссеры поведают о девушке по имени Люси, обладательнице разноцветных глаз, которая устраивается в службу социальной помощи престарелым людям. Как-то раз героиня навещает старуху — бывшую учительницу бальных танцев, лежащую в коме в одной из комнат старинного особняка. Наставница Люси прозрачно намекает, что где-то в доме спрятаны несметные сокровища, теперь не нужные никому. Девушка пробалтывается об этом своему молодому человеку, и вечером они с компанией отправляются внутрь. Что и говорить, уже начало сюжета притянуто за уши. «Мертвенно-бледный» выглядит гораздо слабее на фоне своего предшественника, да и с «New French Extremity» его роднит разве что пара действительно жестоких убийств.

В следующем году дуэт Бустильо-Мори представит на суд зрителя целых два своих творения — сегмент «Азбуки смерти 2» и экранизацию комиксов «Aux yeux des vivants».

Довольно посредственным представителем французской школы оказывается «Свора» (La meute, 2010) Франка Ричарда. В центре действия на сей раз оказывается девушка Шарлотта, которая подбирает случайного попутчика, Макса. Сначала она относится к новому пассажиру настороженно, затем лед тает, и девушка доверяется молодому человеку. И зря: героиню похищает пожилая женщина, оказавшаяся матерью Макса. Как оказывается в скором времени, старуха таким образом ищет прокорм для своих питомцев — великанов с серой кожей, что обитают под землей.

По сравнению с другими представителями «New French Extremity» «Свора» выглядит жалко. Жестокие сцены, призванные шокировать, на деле выглядят скучно среди размеренного темпа повествования. Действие происходит в деревенской глуши и тянется так же, как и жизнь в селе — буднично и серо. Да и история, положенная в основу, выглядит притянутой за уши.

Еще одним представителем школы является хоррор «Мутанты» (Mutants, 2009) Давида Морли. На первый взгляд, это типичный зомби-боевик: большинство людей на планете заражено неизвестным вирусом, меняющим ДНК, в результате чего зараженные теряют человеческий облик и начинают охотиться на тех, кто остался чистокровным. Посреди этого холодного ада едет машина «Скорой помощи». В ней находятся Соня и Марко. В результате несчастного случая мужчина заражается, и все оставшееся время мы будем наблюдать его превращение в звероподобную тварь.

Что отличает эту картину от себе подобных, так это количество крови — уже с самого начала нас ждут люди, разлетающиеся на куски при ударе о капот, тошнота кровью, и прочие прелести французского хоррора. Но, в первую очередь, «Мутанты» — это история о любви. Способны ли чувства героев выдержать испытание зомби-апокалипсисом, можно узнать, посмотрев это кино.

Завершает нашу статью самый яркий представитель «новой французской школы» — знаменитые «Мученицы» (Martyrs, 2008) Паскаля Ложье. Получить деньги на такой проект было невероятно сложно, и, если бы не телеканал «Canal+», поддерживающий подобные проекты, возможно, он бы и не увидел свет. Картина вызвала противоречивые эмоции: на Каннском кинофестивале она получила приз «За лучший грим», а на кинопоказе в Торонто многие люди падали в обморок. Несомненно, многие из тех, кто знаком с данным творением, пожелали режиссеру испытать все те мучения, на которые были обречены женщины в фильме.

«Мученицы» рассказывают историю двух подруг, Люси и Анны, первая из которых была похищена в детстве. По словам Люси, ее истязали неизвестные люди, но опознать их она не смогла. Спустя пятнадцать лет девушка наконец-то нашла своих мучителей. Ими оказались… представители мирной французской семьи, которых разгневанная мстительница нашла за семейным обедом. Безжалостно расправившись со всеми, даже с детьми, Люси позвонила Анне, которая, встревоженная известием об массовом убийстве, тут же примчалась на помощь подруге…

Фильм насыщен насилием от начала и до конца, не давая передышки зрителю ни на минуту. Стремясь шокировать зрителей, Ложье использовал множество видов запугивания, ничуть не ограничиваясь внезапными появлениями из-за угла. Разрушение семьи, стремление многих героинь свести счеты с собственной жизнью (зачастую далеко не безболезненным способом), страх потерять рассудок и многие другие — «Мученицы» напичканы всем этим до отказа. Депрессивный финал, убивающий всякую надежду, и ничего не объясняющая концовка, конечно же, показывает, что Ложье изображал лишь жестокость ради жестокости, а сюжет был фикцией, ширмой, никак не способной затмить все бесчинства, проносящиеся перед глазами. Самое главное, что удалось донести режиссеру — что страх в фильме ужасов может быть никак не связан со смертью. И, несмотря на то, что в «Мученицах» показано множество смертей, именно тем, кто остался в живых, и не хочется завидовать.

Чем же отличается французский фильм ужасов от зарубежных аналогов? Во-первых, «новые экстремисты» чаще всего выигрывают на поле психологических триллеров и полного отсутствия мистической/фантастической составляющей. Самые страшные звери в их фильмах — не вурдалаки и демоны, а такие же люди, как мы с вами. Во-вторых, нередко (но и не всегда) в центре внимания оказывается женщина, в то время, как окружающие ее мужчины оказываются слабохарактерными (и, как правило, жертвами). Ну, и, в конце концов, глазам зрителя предстает некая идея, которая как бы оправдывает непомерное экранное насилие. В «Мученицах» это стремление узнать правду о загробной жизни, героиня «В моей коже» испытывает желание осознать свое тело; в «Что ни день, то неприятности» — болезнь сексуального характера, при которой хочется съесть объект вожделения заживо. Стильная, выверенная картинка, которая сопровождает все эти бесчинства, также является характерной чертой.

После высокой планки «Мучениц» движение постепенно пошло на спад. Многие режиссеры переключились на более «мягкие» фильмы («Поцелуй мамочку на ночь» Марины де Ван, «Верзила» Ложье, грядущие «Рога» Александра Ажа). Но тем не менее, «новая французская школа» продолжает свое дело. И не исключено, что уже весьма скоро на свет появятся очередные ее ученики, готовые удивлять и шокировать вас.