Предвкушение

Впервые начинаю писать отзывы, не прочитав ни единого рассказа.

Примерно как ресторанный критик начинает с меню, ни единого блюда еще не отведав...

Передо мной всего лишь меню: тринадцать названий в столбик, и они уже радуют.

Давно хотел подарить конкурсантам идею: озаглавьте рассказ «А-а-а-а!!!» — будет всяко стоять первым, а первый и последний всегда запоминаются лучше всего... Не говоря уж море смыслов и подсмыслов в названии...

Опоздал.

Тут кое-кто уже понял, что рассказ начинается не с первой фразы — с названия, и уже оно должно начать работу с читателем...

«С такой стороны жизнь знакома только отожравшимся на трупах крысам», — это блюдо я отведаю первым, и не столь важно, сладкий это десерт или что-то остро-солененькое под водочку: первым, и только так.

Рассказ, с благородной простотой названный «Ю» — вторым, только ради названия...

Тринадцать блюд в меню, тринадцать ужастиков-победителей, и я знаю, — будет страшно, не знаю только, от чего...

Рот наполняется слюной, два вивисекторских скальпеля подрагивают в пальцах (ну, так уж привык обедать, не ложкой-вилкой-ножом и не палочками).

Приступаю... Эй, официант!

Послевкусие

Ну... в общем, да.

Порция страха получена...

Три рассказа реально взорвали мозг на клочки, — пишу теперь с разорванным мозгом, а заодно с подозрительностью, переходящей в паранойю: по ходу дела был вскрыт страшный заговор мировой закулисы, нацелившейся на Сундук Мертвеца, а во главе стоял... впрочем, не буду забегать вперед, до всего дойдет очередь.

Дегустация закончена... Официант, счет!

Большая и маленькая

«Боярышня Лидия, сидя в своем тереме старинной архитектуры, решила ложиться спать. Сняв с высокой волнующейся груди кокошник, она стала стягивать с красивой полной ноги сарафан, но в это время распахнулась старинная дверь и вошел молодой князь Курбский».

Не знаю уж, отчего вспомнился Аверченко при чтении рассказа... В отличие от автора «Боярышни Лидии», автор «Большой и маленькой» в большинстве случаев представляет, хотя бы приблизительно, что означают употребляемые им старинные слова. И тем не менее стилизацию под старинный язык автор «БиМ» провалил.

Г-н Даль не зря назвал язык «живым великорусским» — язык живет, язык развивается, и лит. язык 19 века — реально другой язык, отличный от нашего. Похож, но другой. Изменилась не только лексика. Сами фразы строятся несколько иначе, ритмика и мелодика языка иная...

Писать о 19 веке (в наше время) можно двояко:

а) Не выпендриваться, писать нормальным нашим языком (ну что такого, ну рассказывает наш современник про дела минувших дней, почему бы нет), употребляя для исторического колорита некий минимум «старинных» слов, причем хорошо, а не приблизительно, представляя значение каждого из них.

б) Прочесть кучу книг о выбранной эпохе, и еще кучу — написанную людьми той эпохи, и все это переварить, разложить по полочкам — и попробовать создать качественную стилизацию. Не факт, что получится. Нужен еще некий аналог музыкального слуха, только к слову, а это качество врожденное, либо оно есть, либо нет...

Автор избрал третий путь, свой. Он работал на манер гугло-переводчика — и результат удручает. Это не вина автора, а беда метода — хоть ты самый гениальный текст промтом переведи, получится он не айс.

Прочее — композиция, сюжет, персонажи и т.д. в оценке учтено. Но поговорить после прочтения хотелось о «старинном» языке, что и сделано.

ПС Если кому-то интересно проверить у себя наличие пресловутого «слуха», вот простейший тест: не перечитывая Гоголя, посмотреть фильм «Вий» — не старый, с Куравлевым и Вертинской, а новый, дополненный и расширенный. Если с лету определяется, где реплики Гоголь писал, а где нынешние сценаристы, — слух к слову хороший (потому как у сценаристов его таки не было)...

Ватажник

Автору рассказа с данным конкретным арбитром (т. е. со мной) крупно повезло. Причем дважды.

Во-первых, я читал рассказ сразу после чудовищного опуса с чудовищно длинным названием — и это сразу принесло автору «Ватажника» немало бонусных очков. Русский язык, нормальный русский язык! Счастье! Не надо ломать мозг над кошмарным клубком графоманских лексических конструкций... Ну прямо струя свежего воздуха...

Во-вторых, с первой же страницы рассказ до боли напомнил рассказ «Мы, урус-хаи» Андрея Лазарчука. У меня с тем лазарчуковским рассказом давняя и нежная любовь (я читал его еще в рукописи, и защищал от нападок критиканов при обсуждении на семинаре Стругацкого, и включал в сборники... короче, в моем личном топе короткой формы за последние 15 лет «Урус-хаи» на первом месте), — и «Ватажник» получил еще несколько бонусных очков...

На этом везение закончилось.

И бонусные очки стали минусоваться...

О персонажах.

Не знаю, читал ли автор «Урус-хаев». Подозреваю, что читал. Подозрения окрепли ближе к концу, когда я прочел словно бы позаимствованный у Лазарчука эпизод: ГГ пожалел сломавшую ногу полонянку и рубанул ей по горлу, чтоб не мучилась...

Плохо.

У Лазарчука персонажи из булатной стали откованы, у них глагол «пожалеть» от «жала» происходит (ножичек это такой, не для боя, а своих добивать, чтоб не мучились), — эпизоду веришь.

А здесь?

Здесь ГГ — ботаник, и очки не носит потому лишь, что в этом мире их пока не придумали... Само по себе это не плохо: ну, так вот автор придумал, и даже объяснил, отчего в его жестоком мире ботаник выжил: брат защищал/спасал.

И все бы хорошо, ботан ведет себя правильно, постоянно рефлексирует, полонянке вдуть не может, собирается сбежать из своих мест в торгово-ремесленный город, где в крови ему мараться не придется, а от жизненных невзгод его будут защищать специально обученные люди... И вдруг — мечом по горлу.

Ладно бы он эволюционировал как-то (причины тому есть: смерть брата, родителей, гибель малой родины) — так ведь нет такого, его ботанизм — диагноз пожизненный, и умирает он тоже смертью ботаника...

Полонянка Ясмина показана меньше. Но и она вызывает тягостное недоумение. В начале она ясно дает понять (и ГГ, и нам, читателям): на многое согласна, лишь бы выбраться из поганой своей ситуевины... В конце, когда ситуация у нее все еще пиковая, хватает нож и режет единственного, кто может и хочет ей помочь, кто может сопроводить до родных мест (надежда, что там сфинксы еще не порезвились, есть, хоть и слабая, а больше ГГ податься и некуда).

О композиции.

Рассказ невелик по объему. Когда прочитана треть, действие еще не началось... Предыстория, знакомство с персонажами, антураж и декорации (мир, придуманный автором)... Треть (треть, автор!) прочитана — и, хвала богам, завязка: вернулись домой, а там нежданчик. И начинается тягучая экспозиция: едут, едут, едут, едут, едут по соседям, для того лишь, чтоб убедиться: беда всеобщая, по всем зверолюдям прокатилась...

И уж потом, в оставшемся крохотном объеме — все остальное действие, включая как бы кульминацию и финал...

Совет: автор, пишите романы. Я серьезно, без иронии. Именно романы в жанре фэнтези или дарк-фэнтези, к чему уж душа лежит... Потенциал виден, — получится. В длинном тексте и подробно поданная картина мира уместна, и длинная экспозиция, и характерам героев есть где развиваться/эволюционировать.

Итоговое место достаточно высокое. К потолку («Урус-хаи») рассказ «Ватажник» ближе, чем к плинтусу (упомянутый в начале чудовищный опус).

Двудушница

«Костяной, ты, Костяной

Что ж ты делаешь со мной...»

(песенка детей я/с №33 Московского р-на г. СПб — без шуток, реальная, сам слышал еще до ЧД-2015)

Не буду долго распинаться об этом рассказе...

Придирки есть, но они, как бы... они по меркам уже другой лиги. Так что, автор, прекращайте-ка заниматься ерундой, все всем уже доказано. Роман пишите, дарк-фэнтези. Можно мне на почитать, мне любопытно, что получится (заодно тайгу проредим от тополей и стланика и т.д.)... Потом в Эксмо, там лучше платят.

Место – в топе. В верхней его части.

За что мне всё это

Все время чтения меня не оставляло чувство, что рассказ написан Александром Щеголевым, чей стиль мне неплохо знаком. Чувство ложное: Щеголев — член жюри и, полагаю, орги конкурса от него бы рассказ не приняли... Астрально-стилистический двойник, наверное, — думал я, читая.

(Если вы думаете, что на этом все закончилось, вы ошибаетесь. Я увидел руку Щеголева еще в паре рассказов... И это, скажем прямо, меня торкнуло нехило.

Позже, помедитировав, понял в чем дело: стилистические портреты авторов действительно уникальны. И складываются они в основном из мелких стилистических ошибок.

Но.

Я с А. Щеголевым в последние месяцы сваял роман в соавторстве и дописываю (опять в соавторстве) второй. Я тупо пережрал его текстов. Я вижу его руку там, где ее нет, мой глаз уже на автомате ищет присущие ему ошибки — и находит... Стилистические портреты трех рассказов, разумеется, разные.

Условно говоря, у каждого из них свои ошибочки... допустим, их, ошибок, 10 типов — я с лету заметил из них только 3 типа — совпадающие между собой и с теми, что есть Щеголева: я тупо пережрал его текстов. А остальные разные и не совпадают — но я их не вижу. Альтернатива: заговор с привлечением сообщников для завладения Сундуком Мертвеца — это уже не мания, это паранойя, это шапочка из фольги.)

И претензии к тексту ровно те же, что я не раз высказывал Александру. Точь-в-точь. Слово в слово, только примеры из текста другие.

— незнание того, о чем пишешь: ну не разбираешься ты в русской литературе 19 века, так не заставляй ГГ ее преподавать. «Психологическая глубина ранних повестей Аксакова» — гомерически смешно для тех, кто в теме. А слабо в студию раннюю повесть Аксакова? Хоть какую, хоть без глубины?

— выпендрежные глаголы, например: «приобщаю шарфик к четырём десяткам томящихся в комоде собратьев и иду в кабинет». Приобщает, стало быть... Присовокупляет, блин. Положить — слишком просто, это для МТА глагол, у нас ни слова в простоте, мы приобщим... к томящимся... у них там общество шарфиков томится, братство, а мы им собрата приобщим...

— смакование вони, гноя и прочего дерьма, «сорокинщина». Осложненная небрежным словоупотреблением...

«Под носом длинная запёкшаяся сопля».

Запекшаяся бывает кровь, писал я в таких случаях Щеголеву, а запекшуюся соплю в русском языке именуют «козюлей», «козявкой»...

— мертворожденные диалоги, искусственные конструкты реплик — и неумение передать то, КАК это сказано, точным подбором слов в реплике, — и, как следствие, впихивание в небольшую реплику аж двух авторских атрибуций...

— щеголянье заумными медицинскими терминами типа «амаксофобия», вот ведь, нашелся второй писатель на свете, у кого «Медицинская энциклопедия» — настольная книга, а я-то думал, лишь один такой есть...

Итоговая оценка чрезвычайно высокая. Ибо придирки другого уровня, чем к обычным рассказам этого конкурса, это уже следующая ступень.

ПС. С нетерпением жду снятия масок...

Костоправы

Конкурс астрально-стилистических двойников продолжается...

При полной несхожести всего — стилистический близнец предыдущего рассказа.

Нового отзыва этот текст не стоит, полагаю.

Кому интересно мое мнение, тот может взять отзыв к «За что мне все это» и подставить примеры-цитаты из «Костоправов»... Вместо «амаксофобия» — «диссоциативное расстройство идентичности» и т. д. и т.п

Лишь пункт касательно мертворожденных реплик-конструктов чуть корректируем — здесь имеет место попытка их оживить не избытком авторской атрибуции, а избытком матерщины... но с тем же результатом.

Итоговое место вновь чрезвычайно высокое. Ибо опять-таки придирки другого уровня, это уже следующая ступень.

ПС С еще большим нетерпением жду снятия масок...

Маленький нежный бог

Ровно на середине рассказа автор раскрыл все карты. В общем-то, можно и так — но тогда необходим мощный финальный твист... А его нет. Так нельзя, автор... В «дурака» играли? Там тузов до конца игры придерживают... И здесь надо так же.

Есть масса способов поддерживать интригу, водить за нос читателя, чтоб потом вынести ему мозг. Ну я не знаю, хоть цвет перьев не указывать, еще как-то замутить дело — а просто так вот тупо именовать существо ангелом — не комильфо. Я понимаю, что эти, с черными крыльями, тоже изначально ангелы, но все-таки для их обозначения свой специальный термин есть... Ленится автор, ленится... Идея не самая заезженная, а начал ее автор подробностями и антуражем снабжать — опаньки, «Восставший из ада» в полный рост нарисовался... тоже не смертельно, но если уж заимствовать — то вывернуть как-то это заимствование, читатель ждет одного, как в том фильме — а мы все переворачиваем и выносим мозг...

Не айс.

Ненастоящий дядя

Расчехляйте книгу Гиннеса, самый короткий отзыв за всю историю ЧД:

Рассказ отличный, заслуживает высшего балла.

С такой стороны жизнь знакома только отожравшимся на трупах крысам

Этот рассказ я начал читать первым из всей подборки.

Ну а как иначе?

Название сразу цепляет взгляд, курсор сам тянется открыть именно этот текст...

Молодец, автор! Нашел незаюзанный прием, удачно его использовал... Молодец!

Теперь о грустном.

Я начал писать длинный отзыв, препарируя ЭТО — и все стер.

Ну нафиг...

Это плинтус.

Я об уровне всего, что следует после названия (нет, понятно, что ниже плинтуса бывает линолеум, паркет, перекрытие, подвал, перегной/чернозем и рассказы, отсеявшиеся на предыдущих стадиях конкурса).

Но для финала ЧД — это плинтус.

Жизнь коротка. Жаль расходовать время, объясняя, почему графомания — это графомания. Диагноз окончательный, обжалованию не подлежит.

Я стер свои прикольные придирки, потому что автора ЭТОГО мне не переплюнуть, он уникален, тот еще приколист:

«К нему тянулись руки с грязными, обломанными, сорванными, обглоданными ногтями. Продираясь сквозь вонь человеческого стада скованного цепями и болезнью. Капитан думал о том, сколько еще сможет вместить его посудина, не грозя пойти ко дну.»

Автор? Вы сами-то со своей вонью разобрались? Кто тут продирался сквозь вашу вонь? капитан? руки? Конструкция симметричная, как знаменитое «казнить нельзя помиловать», только про вонь. Оба варианта равновероятны.

Брысь под плинтус!

Пепел

Хороший рассказ.

Придирка одна: автор, умейте иногда останавливаться вовремя.

Пример:

«В них Бог, так говорил Гёте. Ницше, фаворит нацистской мрази, бурчал, что Бог умер. Нойман с удовольствием допросил бы обоих. Ницше и Бога.»

Все, достаточно! Абзац уже идеален! Дальнейшее добавлять — только портить! К сожалению — добавлено, прибавлено, растолковано...

Но написать эти вот первые две строчки абзаца уже дорогого стоит... Молодец, чо.

Снафф

Иногда они возвращаются...

Дежа вю...

Герой-повествователь «Костоправов» вернулся. Сменил кличку, немного поглупел, отучился ругаться матом, — и вернулся.

Не впечатлило... Без мата через слово скучно читать о таких персонажах... Одно словечко *****, погребенное под многотонными унылыми абзацами, не спасает...

Еврейским Тетраграммотоном, по слухам, можно великие чудеса творить, но и наш, русский, умеет много гитик...

Он, наш Тетраграмматон, даже зарифмован, тут днями редактор АСТ прислал мне этот бесподобный стих в качестве руководства к действию. Вот он:

***, *****, *******, *****,

Нам нельзя употреблять!

Переадресую автору, заменив начало второй строки на «можно нам».

Химия

Это очень страшный рассказ. Он пугает своим первым абзацем, когда герой озадачился вопросом: существует ли вечная любовь?

А принципе, остальные абзацы уже не нужны... Уже страшно.

Но герой все же уходит в свой долгий жизненный поиск, и мы знаем, каким тот будет долгим, — человеку, спустя пять лет брака обратившему внимание на цвет глаз жены, быстро ответ не найти...

Рассказ избыточен до неимоверности.

На первой странице мы видим, ЧЕМ все закончилось.

На третьей странице и третьей открытке я лично понял, КАК это достигнуто (более проницательные читатели, очевидно, подумали о привороте по фото раньше).

Все остальное — зачем написано и прочитано? Чтобы ближе к концу узнать, что эта парочка младенцев хрумпает? Можно поставить в третьем абзаце блюдо с недоеденным младенцем на стол, делов-то...

Ради намека, что ГГ соберется с духом и взорвет квартиру с собой и ведьмой? Не, не верим, мог бы взорвать — за сто лет взорвал бы уж...

Получается, лишь ради ответа на вопрос первого абзаца? Да, мол, возможна она, вечная любовь? — люблю ее, стерву? Все ради этого?

Недаром первый абзац меня так напугал. Как чувствовал — добром не кончится рассказ, так начатый...

Шуудан

Похоже на когда-то зацепивших «Червей», лишь тайны загадочных букинистов сменились тайнами загадочных филателистов... Но нет, не «Черви»...

Там безумие наползало словно само собой... Из ничего... Из легкой неправильности геометрии пространства... Из тени, чуть-чуть не соответствующей форме отбрасывающего ее предмета... (примеры мои, мне лень искать текст «Червей», но принцип тот же).

Здесь же безумие конструируется и мотивируется... После встречи с зеком (до нее все ОК) автор включает рацио, а герой включает ноутбук и гуглит проблему...

Результат: на выходе безумие тщательно сконструированное, замотивированное монгольской мифологией, концы сведены с концами... нет, не «Черви», с которых я тащился и пищал... и даже отдельные блестящие находки — вроде пальца в логове филателистов — хороши, но сами по себе, и не ложатся элементом пазла, выносящего мозг...

В топку ноуты! Как-то же вбасывали без них инфу 20 лет назад: безумные старухи что-то бормотали на улицах, и сны-кошмары неплохо информировали, и... впрочем, кто тут автор? тот пусть и думает, но ноут — в топку.

Еще раз: хорошее добротное безумие всегда иррационально... Тень, чуть-чуть не соответствующая формой предмету... И все, достаточно, эта тень — колодец, куда можно нырнуть и не вынырнуть... А если даже выныриваешь — часть тебя остается там навсегда...

Надеюсь, автор понял, что я сумбурно пытался до него донести... Сам-то я не очень понимаю... Я просто глянул краем глаза на свой колодец, а пальцы тем временем бегали по клаве.

Ю

(Скорбная повесть о том, как В. П. Точинов читал рассказ «Ю» и чем это закончилось.)

Этот рассказ я планировал прочесть вторым, после плинтуса, — из-за названия, но плинтус напугал: ну как изыск того же автора, но обратный, сверхкороткое название?

Но нет... Название — изыск из арсенала Боллитры. Впрочем, все по порядку. Букв много, цитат много, не любящим Боллитру можно не читать.

Для начала цитата. Просто цитата.

«Через месяц отец сказал Лене, чтобы она брала Наташкин велосипед - к матери в психдиспансер после школы ездить, но не срезать через лесопосадку или по-над прудом, только по обочине дороги, слышишь доча, в глаза мне посмотри и пообещай, хорошо, заечка моя, не пойду больше спирт пить с мужиками, сегодня последний раз, обещал уже, будут ждать в гараже...»

Это ОНА.

К нам пришла Боллитра, встречайте, будет спирт в гараже с мужиками пить: и результат прихода не хуже получится, чем у Маркеса, втиснувшего 300-страничный роман в одно (!) предложение; правда у Маркеса с пунктуацией дела получше обстояли, чем у автора «Ю», — у Маркеса гадать, кто спирт пьет, а кто не пьет, не приходится, — все пьют, и с мужиками, и с заечками-дочками, и по-над прудом, и в психдиспансере, и перед расстрелом полковника Аурелиано Буэндиа, — но все равно, блин, всем все понятно: кто что сказал и кто сколько спирта выпил, а тут, в рассказе «Ю», к Маркесу приплетается еще и Малевич со своим «Черным квадратом», на который так вот сразу посмотришь, и нихрена не понять, но потом приглядишься, приглядишься, один глаз прищуришь, второй зажмуришь, — блин, все равно не понять: что за квадрат, почему черный такой: не то Боллитра в гараже спирт с мужиками пьет в полной темноте, не то свет в психдиспансере выключили и в прятки играют; и если вы думаете, что я не сумею триста страниц одной фразой заполнить, так обломитесь, — сумею, мне вас просто жаль, а вот автору не жаль, он безжалостный.

Для тех, кто забыл, с чего началось: такие фразочки — видовой признак Боллитры. Как перья — признак пернатых, копыта — копытных, а рога — плотнорогих, полорогих и обманутых мужей...

Мне трудно судить Боллитру (тем более тут Боллитра о первой любви, — не мое), я-то жанровик, мне б чё попроще, покороче б фразы, типа: «Он пришел. Она стояла. Он стрельнул, она упала. Тут слегка похолодало. Из груди стрела торчала. За горой грохотал миномет». Не так изящно, зато все всем понятно.

Боллитра многолика. Иногда она, наоборот, оперирует короткими энергичными фразами. Например:

«Но это он редко».

Конструкции из двух частиц, наречия и местоимения придают Боллитре не изящный шарм Маркеса, но некую хэмингуэйскую витальность-брутальность... Жанровикам такие конструкты противопоказаны.

А потом в рассказе все пошло не так. Боллитра о первой любви не исчезла — она временами высовывается из гаража такими вот фразами: «Комнаты моей души, где жила эта любовь, менялись, из них исчезали щенки, стрелки казаков-разбойников, мушкетерские шляпы и печеная картошка, вот-вот они должны были прорасти яркими зеркалами, ночными звездами на потолке, горячим песком на полу, мягкими, ласкающими кожу шкурами неведомых зверей у очага», — и снова исчезает.

Но в промежутках между появлениями Боллитры возник микст из вяло развивающегося детектива (кто убил и зарыл?) и школьного сочинения на тему «Что я помню об эпохе ранне-среднего Горбачева».

Это неправильно. Ничего не имею против любого из этих трех литературных направлений, но коктейль из них пить невозможно... Что-то одно надо выбирать. Определяться. Или у нас история про труп и убийцу, или же юношеская пубертатность готова прорасти «яркими зеркалами, ночными звездами на потолке, горячим песком на полу, мягкими, ласкающими кожу шкурами неведомых зверей у очага».

В какой-то момент кажется, что автор все же выбрал Боллитру про первую любовь, про «томление тела и болезненную сладость эрекции».

ОК, пусть будет любовь... Пусть будет впихивание в одну фразу всего и всех: «Пруд обмелел, высох, пруд-вонючка его называл папа, мама смеялась, Юка говорила пойдем наловим лягушек, потом выпустим». Пусть даже будет: «Камыши закрывали весь мир, мелькали в моих глазах – зеленое-коричневое-вода между-тропинка в сторону-пролом в стене-зеленое-коричневое».

В Боллитре вполне допустимы конструкции типа «между-тропинка» и «в сторону-пролом» — ну вот видит так мир автор, а ежели вы не въехали, что он сказать хотел, то вы быдло и читайте Донцову, она понятная... (Жанровикам: пишите так, чтоб вас понимали.)

И все становится ясно, и хочется ползком домучить рассказ до конца, и ни к чему не придираться, и лишь спросить у автора: он точно на этот конкурс писал? Ничего не перепутал?

Не вышло спокойно домучить... Автор вдруг вспомнил про труп, про не пойманного убийцу — и вернулся к детективной истории. Но откинуть приемы Боллитры не захотел или не сумел, и то, что описывать надо бы: «Он всадил нож. Она захрипела» — выдает все теми же чудовищными конструкциями а-ля Маркес энд Малевич :

«Когда я заорал, он дернулся и оглянулся – но я не увидел его лица, мне было нечем, потому что мои глаза наполнились ею – белые окровавленные ноги, школьная форма задрана, руки связаны на груди синей изолентой, ею же заклеен рот, один остекленевший карий глаз смотрит на меня, а второго нет, вместо него – взрыв красного, красная река течет по щеке вниз, в кровавое море, в нем плавают водоросли волос, бьет прибой сердца, и красный ветер носит над миром соленый запах Юкиной крови...»

Мои глаза тоже наполнились ею, автор... Горючей соленой слезой. И даже красный ветер ее не высушит...

Я устал. Определитесь, что пишете, автор. Просто и тупо определитесь: что вы пишете??? Боллитру? Тогда: «красный ветер носит над миром соленый запах Юкиной крови». Жанровый ужастик? Тогда: «он ткнул ножом, она захрипела».

Начитались, блин, Маркесов с Малевичами...

Плохо. Очень.