1.

Ночью был дождь, но утро было теплым и ясным. В мутной воде, доверху наполнявшей глубокие колеи, отражалось солнце. Грязь сверкала ослепительным антрацитовым блеском.

Почтальон шел к стоявшему на краю пустыря дому. Чтобы не вымазаться, он старался держаться поросшего мелкой травкой края полевой дороги. Посередине дороги, туда же, к дому, вели глубоко впечатанные в грязь следы чьих-то очень крупных босых ступней.

Дом стоял на пустынном пригорке и был виден издалека. Огромный плющ обвивал стены и большую часть крыши. Из темно-зеленого кокона торчал только правый угол с широким резным карнизом, который выдавал былое великолепие бывшей барской усадьбы.

В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году император Александр Второй за многолетний и добросовестный труд даровал тайному советнику барону фон Гауфу шестьсот сорок десятин земли в Воронежской губернии. В центре участка находился холм, с которого открывался прекрасный вид на прилегающие земли. Строительство затянулось, и дом достраивал сын барона, которого расстреляли в декабре тысяча девятьсот восемнадцатого года. Районное руководство молодой республики попробовало использовать постройку в качестве конторы Наркомзема, но затея провалилась ввиду обособленной географии имения. Больше тридцати лет, до тех пор, пока близлежащий полустанок не вырос в провинциальный городок, имение пустовало. Обсыпалась штукатурка персикового цвета, прогнили балки перекрытий, мародеры растащили все, что можно было утащить, вплоть до водосточных труб и оконных рам, но стены остались целыми. Потом дом восстановили, и плод немецкой педантичности пережил две войны, одну революцию и девяносто восемь жильцов, большинство из которых довольно безалаберно относились к своему жилищу.

Перед домом дорога сворачивала в сторону и уходила дальше, к овощной базе. Следы вели прямо. На траве они выглядели не так четко, как на дороге, но вполне различимо. Почтальон подошел к облезлой калитке, вставленной в высокий арочный проем полуразрушенного кирпичного забора, раскрыл сумку и вытащил из нее пачку квитанций.

Краснофлотская двести пятьдесят шесть, литер А, литер Б, литер В, литер Г и литер Д. Живым был только литер А. Дорожки к остальным калиткам, грубо прорубленным в заборе по обе стороны от первоначального исторического входа, давно заросли. Жильцы съехали, но абонентским отделам коммунальных служб было наплевать. Как, собственно говоря, и почтальону. Он давно бросал все квитанции в один ящик. Пусть сами разбираются. Хотя краем сознания он понимал, что разбираться с квитанциями в бывшей коммуналке больше некому. Спустя век после постройки дом снова оказался в руках единого хозяина. А точнее – хозяйки.

2.

– Что за сука лазает под калиткой? – проорала бабушка из спальни, перекрикивая телевизор.

Один из многочисленных фокусов, не поддающийся разгадке. Занавешенные плющом окна ее спальни выходили на задний двор.

Яков повернулся к запыленному окну. Половник продолжал кружить в кастрюле на плите, топя в кипятке кусочки зелени. Еще немного, и он научится готовить итальянский суп с клецками не глядя. Тоже трюк, хотя и не чета бабушкиным.

Во дворе, у калитки, валялись несколько выпавших из раскрытого почтового ящика листков. Ветер подхватил их и понес к сараю, где в густой траве под деревом с колючими, похожими на орехи в зеленой кожуре плодами, валялись такие же, но уже пожелтевшие и покоробившиеся от дождя и солнца, бумажки. Как же это дерево называется? Катран… Киргизстан… Нет. Но точно на «К». Из-за жары, которая продолжалась вечность, в голове уже с утра все плыло.

– Это почтальон пришел, – крикнул Яков бабушке и сам себе удивился.

Все же кое-что он помнит.

– Почтальон, – тихо повторил еще раз он, прислушиваясь к звучанию слова.

Слово было древним и высохшим, как мухи в паутине между стекол.

– Опять квитанции? – спросила бабуля. – Лучше бы пенсию так прилежно носил, чертов мудак. Что у нас с супом?

Яков посмотрел в кастрюлю и тут же с досады хлопнул себя ладонью по колену. Собрался же не глядя.

– Еще минут пять, и будет готов.

Зелень утонула, половник описал еще два круга и стал. Яков подошел к огромному трехдверному холодильнику, в который мог бы уместиться сам, и открыл дверцу. Пучок базилика лежал на средней полке рядом с пакетом малосольных огурцов, похожих на отрезанные позеленевшие пальцы. Базилик не очень свежий – поэтому нужно будет покрошить его помельче. Яков бросит его через минуту после того, как выключит конфорку – так трава не потеряет свежесть. Профессиональные навыки отшибающая память жара обошла стороной.

– Ты помнишь, что сегодня суббота? – снова проорала бабуля из комнаты.

Яков выловил из кастрюли клецку и подул на нее, чтобы не обжечься. Любое блюдо, прежде чем нести, он пробовал сам. В вопросах кулинарии бабуля была особенно щепетильна.

– Ну да, – неуверенно ответил он и на всякий случай спросил: – А что?

– На рынок надо топать, вот что, – ответила бабуля. – Не голова, а кочан капусты. Заканчивай с супом и отправляйся. Деньги на зеркале у двери.

3.

Вонючий поток скользких тел, шумящий пакетами и голосами, тащил Якова вперед мимо автомобильных запчастей, арбузов и спортивных костюмов. Товары лежали на сложенных картонных коробках из-под бананов, на обрывках пузырчатого полиэтилена и просто на асфальте. Молчаливые продавцы встречали покупателей вопросительным взглядом и провожали злобным.

В прошлом рынок был автостоянкой. По периметру стояли рекламные щиты, обращенные лицом внутрь площадки, с одной и той же картинкой: встревоженная женщина провожает мужа у входной двери, а за спиной матери прячется ребенок. Сверху надпись: «ВОЗВРАЩАЙСЯ ЗАСВЕТЛО ИЛИ НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ СОВСЕМ».

Было два часа дня, но Яков все равно торопился. Ему еще следовало купить майонез, хлеб и сельдерей. В одной руке Яков держал пакет, другой – мял в кармане исписанную поверх текста корявым бабушкиным почерком сто сорок шестую страницу из «Физиологии человека». Люди вокруг него тоже либо заглядывали в списки, либо звонили родне, уточняя набор покупок сдавленными шипящими голосами.

Около торговцев мясом Яков замедлил шаг. Облепленные мухами, мелкие, как будто откусанные куски фиолетовой плоти не имели ничего общего с сочными антрекотами в домашнем холодильнике. Утром он выбросил в мусор найденную в заднем кармане джинсов сто сорок пятую страницу «Физиологии человека». На листке было накарябано: «Шесть килограммов корейки».

Стоп. Сельдерей.

Яков вырвался из потока и наступил ногой на край импровизированного прилавка. Травка тоже не первой свежести, даже запылилась слегка. Но лучше здесь не найти. Яков поднял пучок, понюхал и громко чихнул.

– Извините, – смутился он, увидев собственные слюни на листьях. – Я все равно собирался его покупать.

– Да ничего, Яш, чихай на здоровье, – ответил женский голос из-за прилавка.

Он чихнул еще раз, вытер подбородок рукой и посмотрел на торговку, пытаясь сообразить, откуда ей известно его имя. Девушке было лет двадцать-двадцать пять. Стройная, с короткими темными волосами, длинной тонкой шеей, грустными серыми глазами и тонким аристократическим носом.

– Не узнаешь? Соседка. Мила. Ми-ми. – Девушка махнула расправленной тряпкой, как крылом, отгоняя кружившую над головой осу.

– Вспомнил? Ну же?

Глаза ее заблестели. Она поправила волосы, чуть склонила голову набок и улыбнулась.

– А. Ну да, – ответил Яков, ему не хотелось ее огорчать. – Как дела, Мила?

– Да так себе. — Улыбка исчезла. – Не очень. Хотя это, конечно, смотря с чем сравнивать.

– Понятно. Что я должен? – Яков потряс пучком травы, как первоклассник колокольчиком на линейке.

– Для тебя скидка тридцать процентов. Сорок рублей за пучок. И пучок травы «крепкая память» в подарок.

– Чего?

– Пучок укропа в подарок. Укрепляет память – я же вижу, что не вспомнил. Полкружки зелени заливаешь кипятком, немного подсаливаешь и даешь настояться минут двадцать. Получается что-то вроде слабенького рассола. Бодрит и прочищает мозги. Я сама уже второй год пью. Ты не сбежал от старой ведьмы?

– Чего? – снова переспросил он, протягивая ей деньги.

– Ты по-прежнему живешь с бабушкой? – Она пересчитала деньги и положила в карман фартука.

– Да. Я – да. – От вопроса ему вдруг стало не по себе, как будто девушка застукала его за чем-то постыдным. – Слушай, мне надо идти. Тяжело держать, – он кивнул на пакет в руке. – Рад был встретиться.

– Да. Конечно.

Яков бросил зелень в пакет, отступил на шаг и дал живому потоку подхватить себя.

– Тебе надо уходить от нее, – крикнула торговка ему вслед.

4.

За окном стемнело. Листы плюща слились в плотный темный саван, и даже яркий свет полной луны не пробивался сквозь него. Спальню тускло освещал экран телевизора. Из трех сдвинутых в середине комнаты кресел были заняты два. Яков много раз предлагал вынести лишнее кресло в прихожую или вообще на мусорку, но каждый раз бабушка отвечала: «У каждого в этом доме должно быть свое кресло. Никто не знает, как оно обернется».

Отказом она отвечала и на просьбу пустить на тряпки старые линялые майки, которыми была забита тумбочка в пустующей комнате рядом с его спальней.

В темноте над головой медленно вращался потолочный вентилятор. Сколько себя помнил Яков – вентилятор работал всегда. Так же, как и телевизор. Хотя «всегда» для того, кто плохо помнит сегодняшнее утро, – это не так уж и долго.

Телевизор был небольшим, размером с кастрюлю, в которой Яков малосолил огурцы. Он стоял на тумбочке у стены. Рядом с телевизором валялись губные помады и пудры, не уместившиеся на трельяже в углу. Бабушка говорила, что должна выглядеть на все сто. По пыльному выпуклому экрану бежали помехи. Пульта не было, а на месте кнопки питания в панели зияла черная дыра. Поздно ночью, когда бабуле надоедал свет, она набрасывала на телевизор, как на клетку с попугаями, плотное покрывало.

Яков переключил с Первого на НСТ, и вместо толстомордого телеведущего на экране появился перемазанный кровью парень с саблей в одной руке и американским флагом в другой. Бабушка поерзала в кресле, но ничего не сказала. Соловьев или «Гордость и предубеждение и зомби» – какая ей разница, вот украинский борщ или итальянский суп с клецками – это уже принципиально.

– Ба, ты не спишь? – спросил Яков.

Она глубоко вздохнула и как будто потянулась после сна.

– Ну, даже не знаю. Это как посмотреть.

На самом деле он знал, что «нет», и спросил только для того, чтобы с чего-то начать разговор. Бабуля никогда не спала, как никогда не останавливался потолочный вентилятор и не замолкал телевизор.

– Ба, а почему все должны сидеть по домам после восьми?

– Из-за Мясоеда, – устало ответила она.

В голове, как в густом тумане, медленно зашевелились тени воспоминаний. Ничего определенного, только темные пятна. И все же – намного лучше, чем абсолютно ничего. Кажется, укроп начинал действовать. Он заварил себе стаканчик перед тем, как сел к телевизору.

– Мясоед, – повторил он.

Мозги не помнят, но на звуке «с» воздух проходит между верхними и нижними зубами на грани свиста, и мышцы лица вспоминают тысячи раз повторенное слово.

– А кто такой этот Мясоед?

– Тварь какая-то. Не знаю. Я с ней не встречалась. Смотри фильм, сынок. – Она погладила его по руке своей высохшей ладонью с толстыми накрашенными ногтями.

– Ба… Бабушка.

– Что еще?

– А почему его надо бояться?

– Ну, не знаю. Наверное, потому что он злой и голодный.

– Ба.

Она убрала руку с его руки и не ответила.

– Ба, ты меня слышишь? – повторил Яков. – А его кто-нибудь видел? Может быть, его вообще нет?

– Яков! Прекрати меня дергать! Смотри телевизор или иди к себе. Я старый человек и очень устала.

Ее пальцы впились в подлокотник кресла, как пальцы смертника в подлокотник электрического стула. Но если заглянуть ей в лицо, глаза будут закрыты, а лицо, покрытое толстым слоем грима, безжизненно спокойно.

5.

Насчет улучшения памяти судить пока что было сложно: тени воспоминаний так и оставались тенями, а вот бодрящий эффект укропного чая не подлежал сомнению – Яков чувствовал себя, как будто выпил ведро чифиря.

В спальне было душно. Ссылаясь на комаров, бабушка запрещала открывать окна. Влажная простыня липла к телу. Яков перевернулся на другой бок и посмотрел на старый пластиковый будильник в форме избушки со светящимися зелеными стрелками. Впрочем, сейчас фосфор был ни к чему – луна за окном светила как фонарь. На часах была четверть второго.

Сквозь монотонный телебубнеж Яков слышал шаги на кухне и звон тарелок. На ужин бабушка съела двойную порцию жареной картошки с грибами, но, кажется, этого было мало. Хлопнула дверца холодильника. Захрустела ручная мельница. Следом Яков ожидал услышать царапание ножек стула по полу. Чтобы сесть за стол, бабушка всегда отодвигала стул от стола не меньше чем на метр и приподнимала только передние ножки, отчего пол на кухне был покрыт царапинами. Но никаких звуков из кухни больше не доносилось.

Спустя несколько минут в спальню пришел удушливый запах пряностей. И он явился не один. Белесое пятно у двери быстро обросло деталями и превратилось в бабулю с суповой тарелкой в руках. Она села на край кровати и погладила Якова по голове.

– Не спишь, сынок? Я принесла тебе покушать. По себе знаю, как трудно заснуть на пустой желудок. Открой ротик.

В подбородок уперлась горячая мокрая ложка. От варева шел густой сладковатый запах. Яков отвернулся, привстал на локтях и сел в кровати.

– Да нет, ба. Что-то мне не хочется. Мы же ужинали.

Бабушка положила Якову на колени скомканную простынку и поставила на нее тарелку. Так, чтобы Яков не мог встать.

– Ешь, тебе говорю. Давай, за маму, за папу. И за бабушку.

Тарелка обжигала колени. От запаха мутило. Со лба тек пот, вис на бровях, на подбородке и падал крупными каплями в тарелку.

– Ба, сейчас второй час ночи.

– Я знаю. Уже второй час ночи, а ты так толком и не поел. Всего пару ложек. Я буду сидеть здесь до тех пор, пока ты не поешь. Съешь две ложки, и я уйду.

Спорить было бесполезно. Яков приоткрыл рот. Ложка протиснулась сквозь зубы и опрокинула теплое варево на язык. В утренний суп с клецками бабуля набросала какой-то дряни и превратила блюдо в горячие помои. Яков хотел выплюнуть в тарелку, но бабуля запрокинула ему подбородок и зажала рот.

– Глотай.

Его едва не стошнило.

– Ну как? Хочешь еще?

Не дожидаясь ответа, она засунула ему в рот вторую ложку.

– Вот и молодец. Моя ты умница. А теперь вставай. – Бабуля убрала с коленей Якова тарелку. – Примерь шубку. Давай же, вставай, Яков. Быстрее. И раздевайся. Эту шубку мерят на голое тело. Уверена, она будет тебе как раз.

Яков встал. Эрекция мешала быстро снять трусы. Неизвестно откуда в руках у бабули появилась меховая шуба с высоким воротником. Она набросила шубу ему на плечи.

– А теперь иди ко мне, мой сладенький Бельчонок. Порадуй бабушку.

И она опустилась на колени, как будто для того, чтобы застегнуть нижнюю пуговицу.

6.

Яков раскрыл глаза. Во рту воняло, как будто он не чистил зубы неделю. Из окна ярко светило солнце. Часы показывали без двадцати семь. На омлет уйдет не больше получаса, а бабуля редко завтракает раньше девяти. Есть время прийти в себя после ночного кошмара.

Во сне голая бабуля скакала на нем, как сумасшедшая. Кожаные мешки грудей с огромными черными сосками шлепали по раздутому животу. Под морщинистой кожей темными корнями надулись вены. Грим на лице потрескался. Изо рта летели слюни. Голова болталась на шее в такт скачкам, и казалось – вот-вот оторвется.

– Давай, Бельчонок. Еще быстрее. Я хочу еще быстрее.

Он старался изо всех сил. В раскаленном воздухе варились мозги. Мыслей не было. Были только чувства. Растущее возбуждение и страх.

– Вот черт. – Яков отвернулся от окна и потер заросший подбородок. ¬– Черт.

Если сны – это обрывки дневных мыслей и нереализованных желаний, то кто он после таких сновидений?

Нет. Это не он. Это чай. Он вспомнил девушку, у которой покупал вчера зелень. Никакой это на хрен не укроп. Хотя, судя по запаху, укроп в этом букете тоже есть. Белладонна или конопля. Дурацкая шутка. Она угостила этим только его или раздавала всем подряд? Хорошо, что вообще проснулся. К черту таких бывших соседей.

Он встал с кровати и увидел, что трусов на нем нет. Грудь и плечи были изодраны в кровь. На животе чуть ниже пупка синели два пятнышка размером с пятирублевые монеты. Их можно было бы принять за небольшие ушибы. Если выкинуть из головы причмокивания бабули, облизывающей пупок.

Яков схватил покрывало за край и сбросил его на пол. Пожелтевшая от старости простыня выглядела так, словно в нее заворачивали сбитую машиной собаку. Грязь, клочки шерсти и размазанные сгустки крови, которые потом оказались губной помадой. От простыни пахло сырым картофелем и бабушкиным шкафом.

7.

За завтраком Яков молчал и старался не смотреть на бабушку. Она же, напротив, была как никогда словоохотлива. Говорила, что сегодня они доедят клецки, а завтра она хотела бы пообедать гусятиной, что очень тяжело накормить весь город одной тарелкой супа, что чувствует приближение грозы по радиопомехам и болям в пояснице. Хотя, скорее всего, поясница болела по иным причинам.

После чая он сказал бабуле, что пойдет выбросить мусор. Забрал вчерашнюю сдачу с тумбочки в прихожей и потуже затянул шнурки на кроссовках. Перед выходом он даже захватил с собой мусорное ведро, которое потом выбросил в контейнер вместе с содержимым.

Только оказавшись на краю пустыря, в сотне шагов от автобусной остановки, Яков набрался смелости обернуться. Никто не преследовал его. Бабуля так и осталась сидеть у телевизора. Но, несмотря на километры и кирпичные перегородки, разделявшие их, Яков чувствовал на себе ее взгляд. Взгляд был снисходительным и насмешливым. Пока что.

8.

– Привет. А базилик весь разобрали. – Торговка зеленью стояла на прежнем месте, а вчерашняя встреча казалась событием десятилетней давности. – Можешь взять розмарина. Тоже очень свежий и приятный вкус.

Яков внимательно посмотрел на нее. Не было сомнений, что и до вчерашней встречи они были знакомы.

– Я завязал с кулинарией. Нам нужно поговорить.

Дежурная улыбка исчезла. Пристальный взгляд скользнул по безучастным лицам проходящих мимо покупателей. Ни розмарин, ни чужие секреты никого не интересовали.

– Слава богу, сработало, – сказала торговка и сунула что-то ему в руку. – Возьми и уходи. Потом поговорим.

Девушка слегка толкнула его в грудь. Яков отступил на шаг. Толпа подхватила его и понесла вдоль рядов. На краю автостоянки он раскрыл ладонь и обнаружил в ней свернутый вчетверо листок с надписью: «Старая мельница в 19-00».

9.

Торговка зеленью не была похожа ни на спасительницу, ни на оракула, а направление движения «куда-нибудь, лишь бы подальше от бабушки» явно нуждалось в уточнении.

За уточнением Яков направился на автовокзал.

На парковке, около огромной стеклянной стены не стояло ни одной машины. Двери в здание были распахнуты настежь. Внутри знойный ветер гонял по полу пыль.

Яков подошел к электронной доске с расписанием. Номер рейса, пункт отправления, пункт прибытия, время отправления и время прибытия. Кроме этих слов, на табло не было ничего.

– Куда ты собрался, Бельчонок? – окликнул Якова сзади визгливый женский голос.

Вопрос эхом разлетелся по пустому залу. Яков развернулся. Из окошка кассы вылезла женская голова. Жирное свиное рыло окружал нимб из густых, белых у корней и рыжих на концах волос.

– На Северный полюс к белым медведям? – спросила кассирша. – Брось, не глупи.

Голова покрутилась, как будто разглядывая Якова с разных сторон. Широко и криво напомаженные губы вытянулись в тупой клоунской улыбке. Круглые глаза захлопали черными ресницами в притворном смущении.

– Может, и к медведям, – ответил Яков.

Получилось тихо. Но кому надо – услышит. Это проще, чем услышать шаги под забором, сидя в спальне перед телевизором.

Единственный автобус, запыленный «Икарус» с занавешенными стеклами, стоял у четвертой посадочной платформы. На табличке под лобовым стеклом было написано «Ростов-на-Дону – Махачкала». Рядом на лавке сидел бородатый мужчина в мятом сером костюме, с газетой в руке и поглядывал на неприступного вида девушку в короткой юбке, со жвачкой во рту и наушниками в ушах. На краю перрона дворник в оранжевом жилете мел асфальт.

– Это прибывший или уходящий? – спросил Яков у человека на скамейке.

– Транзит, – ответил тот, оторвал взгляд от девушки и склонился над газетой.

Газета была пожелтевшей и покоробившейся, как квитанции ЖКХ в траве у сарая.

Яков поднялся по ступенькам и заглянул внутрь автобуса. Внутри было жарко и пахло сушеной рыбой. Приборная панель, подлокотники и поручни – все покрылось толстым слоем пыли. В правом верхнем углу над лобовым стеклом висело высохшее осиное гнездо. В углах на паутине дрожали от тонкого сквозняка сухие листья и мухи.

– А водителя вы не видели? – спросил Яков, спустившись обратно.

– Ушел за домкратом два года назад. – Мужчина все так же, не отрывая глаз от газеты, показал пальцем на спущенное, потрескавшееся от времени колесо автобуса. – А зачем он тебе, Яков? Сам подумай, ну куда ты поедешь?

Яков не ответил и побежал. Мимо девушки, которая так энергично качала головой в такт музыке, что конец провода от наушников с разъемом прыгал у нее по груди. Мимо дворника, который стоял посреди ломаных прутьев от метлы и, не останавливаясь, скреб держаком асфальт под ногами. Мимо столпившихся у пустой витрины людей, наблюдавших за бегущим отражением Якова равнодушным, как у камеры видеонаблюдения, взглядом.

10.

Не было ни указателя, ни разбитой вывески перед входом, но Яков понял, что пришел. Усыпанная битым стеклом и поросшая высоким кустарником бетонная площадка на берегу городского водохранилища в прошлом была открытой верандой кафе «Старая мельница».

Здесь когда-то в детстве они с мамой ели мороженое. Он не помнил ни ее лица, ни голоса, но знал, что это была она. Воспоминание балансировало на грани забытья, как крепко выпивший канатоходец над пропастью. Малейший ветерок сомнений мог бы убить эту тень прошлого. Но воздух стоял неподвижно.

У полуразрушенного забора из крупного булыжника валялся грязный пластиковый стул без ножки. Яков смахнул с него мусор, прислонил к стенке и сел.

Сквозь ветки Яков видел мощенный брусчаткой тротуар, спортивную площадку и двух рыбаков на противоположном берегу водохранилища. Вдоль тротуара стояли фонари. И хотя до наступления темноты еще было еще далеко, Яков каким-то образом знал, что и ночью они не загорятся.

Рыбаки скручивали удочки. Беззвучно кружили комары и больно жалили в лицо. Легкий ветерок с воды нес тошнотворный запах тины. Ни спортсменов, ни собачников, ни птиц. Тишина. И кажется, если спросить рыбаков про улов, похвастаться им будет нечем.

– Привет.

Яков подскочил на ноги, завалив на бок стул. За спиной стояла Мила. В руках у нее был сверток, напоминающий по форме топор.

– Извини. Не хотела тебя напугать, бе… – Мила зашелестела пакетом, и он не расслышал окончания.

Бельчонок? Девушка выглядела не так, как на рынке. Избыток косметики на лице и серебряная цепочка в форме побега плюща вызывали неприятные ассоциации.

– Бери, – повторила Мила, и Яков почувствовал, как по телу разлилось облегчение. – Это тебе.

Она протянула Якову сверток из фольги. От свертка вкусно пахло жареным мясом. Мелькнула мысль о яде, но он был слишком голоден для того, чтобы она его увлекла.

– Спасибо.

Яков как волк набросился на котлету с хлебом. То ли от жары, то ли от нетерпения, но ел он как-то неловко. Много крошил и ронял на землю.

– А там что? – спросил он, рассчитывая на бутылку с компотом или минералкой.

– Еще четыре пучка укропа. Они понадобятся тебе, когда ты вернешься к бабуле.

Комок из фарша с хлебом встал поперек горла.

– Мне очень жаль, – поторопилась объясниться Мила. – Я помню, что говорила тебе вчера, но если ты хочешь сбежать, то сегодня придется вернуться. Ты у нее на поводке, и для того, чтобы освободиться, нужна трава, которая растет под каштаном у сарая.

– Откуда ты это знаешь?

– Угадай. Или бабушкин суп окончательно высушил твои мозги?

Яков проглотил ком и положил остатки бутерброда в рот. Он подумал про пустое третье кресло в бабушкиной спальне и про линялые майки в тумбочке. Кажется, Миле они пришлись бы впору.

– И когда ты сбежала?

– Семь лет назад. Прости. Я пыталась вытащить тебя, но полиция, администрация, прокуратура – это все она. И еще я боялась. Да и сейчас, когда говорю об этом, во рту сохнет. Знаешь, что старуха кричала мне вслед, когда я бежала по пустырю? «Живая или мертвая, но ты вернешься». Она повторила это трижды. И всякий раз ставила ударение на «мертвая».

Запах тины стал ощутимо сильнее. Яков слышал, как со дна водохранилища из грязи поднимались к поверхности огромные газовые пузыри и лопались, выпуская зловоние.

– А сколько мы там пробыли вместе? – спросил он.

– Семь лет.

– Мы дружили?

– Яков, сейчас не время для сантиментов. Скоро совсем стемнеет.

Действительно, приближалась ночь. На небе появилась луна. Воздух почернел, как дым от покрышек. Предметы вокруг потеряли очертания и цвет. Только цепочка на шее у Милы, похожая на белую, смертельно ядовитую змею, стала еще светлее, как если бы светилась не отраженным, а собственным светом. Ее придется аккуратно поддеть палкой.

– Я потом тебе все расскажу, – продолжила Мила. – Все, что ты не сможешь вспомнить. А сейчас послушай про траву, и пора расходиться.

– Боишься Ночного Мясоеда? – спросил Яков и криво усмехнулся – Зря. Бабуля не выходит из дома ни днем, ни ночью. А два чудовища на один город – это явный перебор.

– Не знаю. Но я полгода не вижу соседей с первого этажа.

– Может, переехали. – Яков почесал правую руку. Рука распухла и стала вдвое больше своих прежних размеров. Можно было бы списать отек на комариные укусы, если бы вдруг не начали давить кроссовки.

– Может, и переехали, – согласилась Мила. – Но я не хочу проверять. В общем, так. Трава растет около сарая под каштаном. Желтоватая, с круглыми, как у клевера, листками, и когда срываешь, из нее капает белое молочко. Нужно будет высушить ее на солнце и заваривать вместе с укропом. Пить четыре раза в день по стакану. Ты запомнил?

Ты не забыл про завтрашний обед, Яков? Тебе понадобится мешок или какая-нибудь большая тряпка вроде занавески.

– Яков, ты меня вообще слушаешь? – спросила Мила.

Он шагнул к ней, чтобы лучше видеть ее лицо.

– Яков?

Коснулся пальцами ее щеки, провел вдоль брови.

– Что ты делаешь?

Какая необычная форма носа. Тонкий, аристократичный, можно сказать, королевский. Ни за что бы не поверил, что человек с таким носом может торговать зеленью на рынке. А в остальном ничего особенного. Средний рост и вес. Килограмм шестьдесят пять. А в чистом весе сорок. Если отрезать голову и выбросить кишки.

11.

Босые ступни глубоко проваливались в мокрую землю и с чавканьем вырывались обратно. Перекинутые через шею и связанные шнурками кроссовки ритмично постукивали по груди. Из обуви воняло псиной.

– Носки надо чаще стирать, – советовала бабушка.

Яков посмотрел вперед, где на фоне серого неба чернел силуэт родного дома. Где-то, когда-то он то ли слышал, то ли читал, что все дороги ведут в Рим. Это была ложь.

Он помнил, как утром сбежал из дома, помнил, как выбросил в бак мусорное ведро, как болтался по городу. Как сидел на поломанном стуле на летней веранде заброшенного кафе. И все. Из минувшего дня это все.

Свободной рукой Яков почесал подбородок, и к пальцам прилип клок бороды. Рыжие и густые волосы, с каким-то пухом, как с подшерстком. Надо чаще бриться, а то превратился в черт знает кого. Яков сковырнул клок шерсти большим пальцем, и ветер унес его в темноту.

Судя по чуть теплому, пахнущему кровью мешку за спиной, в какой-то момент побег превратился в поход за мясом. Да, точно. Бабуля заказывала к обеду гуся. А что это за мясная лавка? Где эта мясная лавка? Судя по натертому ношей плечу – неблизко.

– Чертова птица. Кирпичами тебя кормили, что ли? – вслух сказал Яков и поправил ношу.

В мешке явно было больше одного гуся. Три или четыре птицы. Свободной рукой он пощупал мешковину. Сквозь материю пальцы ухватили что-то крупное и покатое, похожее на человеческую пятку.

– Тьфу ты. – Яков одернул руку. – Какая только дурь в голову не лезет. Правду говорит бабуля, не голова, а кочан капусты.

Он прибавил ходу, и следы в грязи стали еще немного глубже. Сегодняшним утром их никто не увидит – почтальон пройдет здесь только в следующем месяце. Он снова бросит ворох квитанций в щель почтового ящика. Бумажки свалятся сквозь раскрытый ящик на землю. Ветер загонит их в высокую желтоватую траву около сарая под деревом с колючими, похожими на зеленые орехи плодами. Под дерево, название которого Яков так и не сможет вспомнить.