DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

Андрей Анисов «Еда»

— И как вам наши места? — крикнул прораб, съезжая с дороги.

— Красивые.

— Чего-о?!

Ревущий УАЗ-450 заглушил ответ инженера.

— Красиво у вас!

— Да-а... — Упитанный прораб расплылся в улыбке. — Берега видали какие? Где, если не на Волге, станцию возводить?

Болеев обернулся. Варя и Пашка подскакивали на сиденьях. Сдавалось, черствая «буханка» проверяла гостей на прочность, ловя каждую колдобину. Не Ленинград, конечно, но нам не привыкать, бодрился инженер.

Прораб Граченко надавил на педаль, УАЗ заскулил тормозами.

Перед обшарпанной двухэтажкой торчали еще не ожившие после зимы кустарники. Неподалеку начиналась густая лесополоса.

Варвара Дмитриевна и двенадцатилетний Паша выбрались. Прораб вынул из машины чемодан и дорожные сумки Болеевых.

— Раньше тута работники фаянсового завода жили. А недавно им новое общежитие дали, — затягиваясь папиросой, познакомил с временным жильем прораб. — Вы уж не серчайте, Михал Сергеич. Недельку, максимум две, тута поживете, а тама и квартирка подоспеет. Все документы по вам у Старыгина, профорга, имеются, не волнуйтесь.

Болеев оценивал глазами необитаемый барак.

— Свет, вода, все имеется, — успокоил Граченко. — На этаже по десять комнат, занимайте любую. — Прораб закашлялся и потряс пальцем: — Сейчас…

Он порылся в бардачке и выудил связку ключей.

— Присмотритесь, выберете, где поуютней. Остальные ключи потом вернете, не к спеху.

Инженер взял увесистую связку.

— С транспортом что? — осведомился он.

— Так-с, сегодня у нас пятница. Значится, в понедельник я утром за вами заеду. Тама, где остановка, и покажу. Обустраивайтесь, отдыхайте, — заулыбался прораб. — Магазин тама. — Он указал в сторону жилого района. — Ну, бывайте!

Прораб швырнул окурок, метя в тощего котенка, забрался в УАЗ и, оставляя за собой выхлопной хвост, покатил назад — на грандиозную стройку Конаковской ГРЭС.

*

Остановились на комнате на первом этаже. В отличие от других она выглядела пригодной для жилья. Пол застилал пестрый ковер. Стоял дубовый буфет с фарфором, очевидно, местного производства. В центре, окруженный потертыми табуретами, был круглый стол, накрытый ажурной скатертью. Пашка настоял, чтобы ночевать одному, и бросил свои вещи в соседней комнате, где скучали никелированная кровать и тумба без дверцы. Вид из окна — что надо.

Замаранная плита с газовым баллоном — на этаже, удобства — на улице.

— Мне нравится, — заключила Варвара Дмитриевна.

— Сносно.

Болеев уселся в клетчатое кресло и принялся поглаживать мопассановские усы, другой рукой постукивал по деревянному подлокотнику.

— Варенька, в понедельник со мной поедешь. Мне обещали придержать тебе место в поликлинике. А ты, Павлик, дома побудешь. Со школой познакомишься, как все уладим.

Мальчик насупился. В который раз ему приходилось менять школу.

— Павлуша, ты чего? — Мама поправила сыну смоляную челку. — Ты же знаешь, у папы работа такая, ответственная. А здесь мы надолго, пока станцию не запустят.

— Надолго, верно, — деловито произнес отец, подчеркивая свою роль в воплощении эпохального проекта.

— Ну-с, Болеевы, — моложавая Варвара Дмитриевна прихлопнула в ладоши, — распаковываемся, и ужинать!

*

Сон не брал. В комнате было зябко. Снаружи насвистывал и тряс хилую раму ветер.

Темноты Пашка не боялся. Напротив. Он и сам играючи представлял, как наперевес с фольмерами к нему крались фрицы. Мальчик выжидал, когда они подступят, и бросал в двери воображаемую гранату.

Наверху шушукались. Гитлеровцы, опять. Пашка водил глазами по тронутому лунным светом потолку.

«Шиссен... здавацца... аус!.. аус!..»

Фашистское отребье носилось по второму этажу.

— Сдаваться? Не дождетесь.

Мальчик сомкнул зубы и приготовился.

«Руссэ, хэнде хох!»

Пашка сжал кулак, спустил руку с кровати и швырнул гранату вверх.

— Ловите, гады!

Граната, как рисовала фантазия, глухо покатилась по полу. Пашка закрыл уши руками. Секунда, и — пуфффф! — фрицы умолкнут.

Кровать вдруг заколыхалась. Сначала слабо, будто вибрация от катящих по улице «тигров». Затем тряска усилилась, так что испуганный Пашка вцепился в залежалый матрац. В следующий миг невидимые руки уже изо всех сил раскачивали готовое того и гляди развалиться ложе.

Пашке захотелось рвануть к родителям. Но тело стало неподъемным, страх пригвоздил. В спину вжались болючие пружины.

«Удавлю, щщщенок, если еще раз бросишь. Кишками к кровати примотаю…» Надтреснутый, точно царапанное стекло, голос прозвучал снизу.

Мальчик засопел носом. Живот холерно подергивался. Представился мертвый фашист, с пробитой каской и содранной до кости кожей на челюсти.

Внезапно, как и началась, тряска прекратилась. Пашка пролежал так до самого утра, вслушиваясь в тишину.

Заспанная мама открыла дверь.

— Сынок, вставай завтракать.

Пашка вскочил и с безопасного расстояния заглянул под кровать: никого.

*

Отец отправился в магазин, мама устроила уборку. Пашка двинул в разведку. Изучать окрестности то есть.

Маршрутов виделось два. К дороге, а там — к городу. Или к запущенному скверу с сизым памятником Ленину, а оттуда — к лесополосе. Второй казался перспективней на приключения. В шинель вождя угодила консервная банка. Лесополоса встретила Пашку запахом хвои. Вглубь тянулась тропинка, мальчик пустился по ней.

— Пароль? — раздалось откуда-то. Пашка закрутил головой.

— Пароль, а ну! — снова затребовал «дозорный». Голос скорее вызывал улыбку, нежели опасение.

— П-павел… Болеев…

— Неверно. — Из-за куста высунулась лобастая голова, покрытая ушанкой с гранатовой звездой. — КГЛЫЭС.

— Чего?

Пашка медленно подошел.

— КГЛЫЭС. Конаковская гидлыэлетрастанция, — пояснил значение пароля сидящий на земле, прижимая к плечу палку-ружье.

Выглядел дозорный отнюдь не по-боевому. Затянутое ремнем пальто с заплатами было явно велико, а в кирзовых сапогах уместилась бы еще пара таких ног.

— Ты кто? — задал вопрос Пашка.

— Порфирий, — доложил мальчуган лет семи-восьми. — Что у тебя с лицом?

— Ничего. — Пашка провел тыльной стороной ладони по губам — должно быть, вареньем испачкался. Он обратил взор на дом за деревьями. Наверняка в похожем жил дядюшка Римус, сказки которого Пашка обожал. — Чья хижина?

— Моя.

— Сам живешь?

— Нет. С папкой, мамкой и сестрой Жданой. Дружок еще есть.

— Что за дружок?

— Черный, дом сторожит. Хочешь познакомлю?

Порфирий поднялся. Ушанка спала на глаза, поправил.

— Не знаю, — замялся Пашка. — Идем.

*

Вблизи сказочная хижина обрела очертания самого обычного деревенского дома, огороженного частоколом. В сарае, судя по доносящимся звукам, обитали свиньи, куры, овцы и еще кто-то, кого Пашка не распознал. Может, кенгуру, в шутку подумал он. Как из тех маминых журналов.

— Порфуша, кто это с тобой? — показалась худощавая женщина в калошах. Она вылила из тазика воду на цветы.

— Друг, — с гордостью заявил мальчик.

— Друг? Вот как. А имя у друга есть?

Женщина подошла и поправила платок в красный горошек.

— Вавел.

— Не Вавел. — Пашка нахмурился. — Павел.

— Ну здравствуй, Павел. — Женщина протянула влажную руку. — Какими судьбами у нас?

— Я с родителями приехал. Папу на открытие энергоблока вызвали, — заученно произнес Пашка.

— Я тоже станцию строю. Пойдем покажу!

Порфирий сорвался и, с трудом отрывая от земли сапоги, скрылся за домом.

— Ох уж мне этот строитель! Не даст с человеком пообщаться. Иди, Павел, посмотри, чего он там настроил, — задорно сказала женщина и направилась к сараю.

Задний двор разрезали прямоугольники грядок. Стоял синий туалет. Росли добротные груши. У забора располагалась постройка, в которой, похоже, хранились инструменты. Пашка разглядел косу, тяпки и топор.

У постройки трудились двое. Девочка в сарафане ворочала на козлах бревно, а высокий мужчина в распахнутой телогрейке сдирал с него похожим на серп с двумя ручками инструментом кору.

Из-за поленницы выскочил пес и стал тявкать. Пашка отпрянул.

— Дружок, свои! — крикнула распаренная девочка. — Не боись, он добрый.

Черный сторож с загнутым бубликом хвостом обнюхал Пашку, фыркнул и помчал по грядкам к окликнувшей хозяйке.

— Вот и помощь подоспела. Давайте сюда!

Мужчина повесил телогрейку и встретил мальчиков широкой улыбкой.

— Ты почему отцу не помогаешь? — с претензией выговорила полнощекая девочка. Она, как показалось Пашке, была года на три его старше.

— Я в дозор ходил, — отрезал Порфирий.

— А это, значит, ты у нас шпиона привел. — Мужчина перчаткой вытер со лба пот.

Пашка робко поглядывал на хозяина. Через рубаху виднелись бугры мышц. Сам он излучал жизнелюбие, присущее советским армейцам в кино.

— Рассказывай, шпион, чьих будешь. С юга, небось, загорелый такой?

Пашка поведал о цели их прибытия.

— Скажи тогда родителям: пусть завтра в гости на обед приходят. И сам приходи. Со Жданкой и Порфушей поиграете.

Девочка раскраснелась и опустила глаза.

— Идем, идем! — потянул за руку Порфирий.

За дровами, очевидно, полюбившаяся Дружку, была вырыта неглубокая яма. Рядом лежали игрушечные самосвал и экскаватор.

— Давай котлован рыть. А потом фунгамент для элетрастанции зальем, — предложил Порфирий и запустил руки в чернозем.

— Не получится, не заработает она у тебя, — озадачил его Пашка.

*

Мама нависла с эмалированной кастрюлей, обмотанной полотенцем.

— Пашенька, еще картошечки?

— Не хочу.

— Чем занимался? Докладывай, — сказал отец.

— Гулял, — буркнул Пашка, ковыряя вилкой жареного карася. — С соседями знакомился.

— Какими соседями?

Отец оторвался от статьи о тружениках Подольского завода и стрельнул заинтригованным взглядом.

— За сквером живут.

— Любопытно. Варенька, ты знала, что мы не одни в этом местечке?

— Первый раз слышу. Пашенька ничего не рассказывал.

— Правда, какие-то они... спефицичные.

— Специфичные, — поправил глава семьи. Он знакомил сына с требующейся во взрослой жизни лексикой. — И в чем это проявляется?

Мальчик сдул кипяточный дым над чашкой.

— Деревенские они.

— Мы с папой тоже до войны в деревне жили. — Мама села на табурет. — Значит, и мы, по-твоему, какие-то не такие?

— Справедливо, — подхватил отец. — Людей не судят по тому, где они живут.

— У них еще мешки висят.

— Что за мешки? — наморщила лоб мама.

— На крючках, на сарае. Красные и вонючие. — Пашка вгрызся в печенье.

— Как скажешь тоже! Га-га-га! — залился смехом отец. — Мешки ему, видите ли — га-га-га! — не понравились.

— Хе-хе-хе-хе... — захихикала вместе с ним мама.

— Сами увидите! — обиженно вскрикнул Пашка. — Они завтра вас на обед позвали! И меня!

— Вот как? Славненько. Завтра и поглядим, что за соседи у нас такие, специфичные. Да, Варвара Дмитриевна?

Болеев коснулся руки жены.

*

Ночью Пашка проснулся. Хотелось есть.

Фрицы наверху молчали. Тем лучше. Геройствовать он и не думал. Вдруг тот-под-кроватью явится.

Пальцы были как лед. Пашка зажал руки под мышками. Чтобы согреть, чтобы не искушаться гранатой.

Послышались голоса. Не снизу, это главное. Пашка затаил дыхание.

Вскрики за окном мешались. Если бы звуки были съедобные, то сейчас Пашка слышал вязкий фарш. Казалось, едким запахом напиталась вся комната.

Пашка стянул штаны, накинутые на дугу спинки, свис и прочертил ими под кроватью. Штаны ни за что — ни за кого — не зацепились, можно спуститься.

Пашка подкрался по холодному полу к окну.

— ...ги мне! Тяни...

— ...да где он живой? Ногу, ногу поддерживай!

— ...как я тебя учил?!

Пашка вглядывался в ночь. Говорившие так и не показались. Были видны лишь светлячки фонариков, скачущие по деревьям сквера. Голоса затихали. Пашка сглотнул и вернулся в кровать.

*

— Так некрасиво. Застегни пуговку.

Мальчик глянул на строгую маму и вдел удушающую пуговицу в петлю.

— Веди! — отдал приказ отец. В руке он держал авоську с бутылкой кизилового ликера и шоколадными «гулливерами».

Сквер. Тропинка. Хижина.

— Вот и гости пожаловали! — встретил Болеевых радушным возгласом хозяин. — Алиса, иди на стол накрывай!

Через приоткрытую дверь сарая Пашка заметил женщину. Та металась с ножом и как-то знобко на него поглядывала. Пашка отвел глаза.

— Игнат Арсеньевич, — протянул жилистую руку хозяин.

— Михаил Сергеевич. — Болеев пожал. — Это у нас Варвара Дмитриевна. — Жена кивнула. — С этим разбойником, я так понимаю, вы уже знакомы.

— Знако-о-омы. — Мужчина похлопал Пашку по плечу. — У нас двое. Порфирий, Ждана, поздоровайтесь с гостями! — зычно позвал Игнат Арсеньевич.

Точно командиром был, подумал Пашка, не одного фрица положил.

— Здраствуйте.

— Драсьте.

Из-за дома вынырнули дети и поприветствовали Болеевых.

— Это тебе, а это тебе. — Инженер достал из сумки, Ждана и Порфирий взяли по три конфеты-сувенира.

— Прошу в дом. Порфирий, проводи гостей. Что там мама ваша копается? Алиса, бросай все, негоже гостей голодом морить!

— Глянь, вон те мешки, — шепнула мужу Варвара Дмитриевна.

*

Убранство дома подчеркивало его деревенскую суть. Красный угол, самодельная мебель, кружевные занавески.

На столе расставили посуду. Лежали порезанная докторская, маринованные овощи, шпроты.

Хозяйка извлекла из печи вкусно пахнущие горшочки.

— Фирменное блюдо, — констатировал муж.

Гости расселись.

— За знакомство, — предложил поднять рюмки с рубиновым ликером Игнат Арсеньевич.

Он оказался интересным собеседником. Бывший фронтовик, был под Курском. Тему войны, правда, затронули вскользь. Сам он так и не узнал у Болеева, где тот воевал. Видимо, не разглядел в его глазах должного желания говорить об этом.

Хозяева, как выяснилось, жили отшельниками. Детей обучали своими силами, в город выезжали по надобности.

Пашка чуть сдержался, чтобы не расспросить Игната Арсеньевича о боевых наградах. Несомненно, те у него имелись. Но промолчал, вспомнив слова отца, что некрасиво перебивать взрослых.

Он косился на чавкающего Порфирия и молчаливую Ждану. Девочка заметно стеснялась, когда встречалась с Пашкой взглядом.

— Сколько-сколько? — поднял брови Игнат Арсеньевич.

— Триста пятьдесят кубометров воды необходимо для охлаждения турбин е-же-се-кун-дно, — повторил инженер.

— Нда, неслабую махину строят. Я ведь тоже, считай, руку приложил. Когда территорию расчищали, мы с мужиками доты корчевали. А ваша какова тут задача? — заинтересованно спросил Игнат Арсеньевич.

— Агрегат будем запускать. Триста тысяч киловатт мощностью, — сообщил инженер. — Таких восемь планируется. Только вдумайтесь: два миллиона четыреста тысяч киловатт! Чтобы линии электропередач перенести через Волгу, установят береговые опоры. Более восьмидесяти метров, вот так. — В глазах инженера пылал огонь прогресса.

Разговоры о турбонасосах, генераторах и подстанциях словно запустили в Пашкином животе свой мини-агрегат. Он нудно гудел и требовал питание: еду.

«И почему мама так вкусно не готовит?» — думал Пашка и ел.

Горшочек, из содержимого которого удалось определить картошку, помидоры, петрушку и мясо, был приговорен к опустошению.

Мясо! Вот что вызвало гастрономический восторг. Хоть оно казалось жестковатым, и полностью пережевать его не получалось, приходилось глотать кусками, но оно было невероятно вкусным, несравнимым с тем, что Пашке приходилось пробовать до этого.

«Наверное, из кенгуру», — предположил он.

Горшочки родителей также быстро показали дно.

— Вижу, вам понравилось. — Алиса Леонидовна приятно удивилась.

— Да, мама, ощень вкусно, — ответил за них Порфирий, дуя на вилку со свисающими мясными нитями.

— Непередаваемо вкусно, нет слов! — подтвердила Варвара Дмитриевна. — Надо бы рецептик попросить у вас.

— Конечно, что вы, — любезно отозвалась хозяйка.

После обеда взрослые завели разговор о перспективах развития Конаково на лавочке под раскидистым ясенем. Ждана осталась убирать посуду, Порфирий с Пашкой направились «заливать фунгамент». Самосвалы сбрасывали в яму глину, Пашка поглядывал на сарай.

Мешки на крючках испускали все тот же противный дух. Только теперь их висело на три меньше.

*

По дороге домой Пашке стало нехорошо. Когда они вернулись, он сразу поплелся в свою комнату и в одежде рухнул на кровать.

— Павлуша, животик болит? Сейчас таблеточку дам.

Мама закопошилась в пакете с лекарствами.

— Организм еще не привык к чистому воздуху. Клетки кислородом перенасытились, вот голова и закружилась, — диагностировал отец. — Само пройдет.

Пашка стянул штаны и заполз под одеяло.

— Закройте дверь. Спать буду.

Тело била мелкая дрожь. Подушка промокала от пота. Сердце рвалось из груди. Не хватало воздуха.

Под гомон рыскающей наверху айнзацгруппы Пашка провалился в сон.

Разбудил удар по кровати.

Мертвый фриц.

— Я не буду кидать гранату, — трусливо зашептал Пашка.

Мертвец молчал. Должно быть, посмеивался с мальчишки, растянув в уродливой улыбке изувеченный рот.

С улицы опять донеслись голоса.

— …на живот положи, чтобы не болталась!

— …не беги так быстро!

— …ногу придерживай!

— …ая-яй, сейчас упадет!

Пашка медленно стянул со спинки кровати штаны.

«Ты умер. Ты мне ничего не сделаешь», — подбодрил он себя. Храбрости, между тем, не прибавилось.

Пашка взялся за штанину и провел обнаруживающим орудием по полу под собой. Выдохнул и перекинулся на другую сторону. Он запустил штанину под кровать и, уверенный в отсутствии мертвеца, собрался уже ступить на пол, как почувствовал сопротивление. Штаны натянулись. Их что-то удерживало. Не так: кто-то держал их! Пашка нырнул под одеяло и простонал:

— Я больше не буду, честно-честно, не буду…

Раздались выстрелы. Не наверху — снаружи.

*

«Юнге, вставать! Штей ауф!»

Пашка разлепил глаза. Он чувствовал себя лучше, чем вчера, хотя в животе покалывало. Во сне он описался. Мальчик встал с кровати и нагнулся. Стало неловко от своей трусости. Пашка отцепил штанину от пружины.

Он сменил трусы и поплелся в соседнюю комнату. Из буфетного зеркала на него посмотрело болезненное отражение с идиотской улыбкой.

На столе стояла тарелка, накрытая крышкой. Рядом — записка. «Пашенька, мы с папой поехали в город. Вечером вернемся. Я тебе кашку сварила, покушай. Целую, мама».

Опять эта каша. Пашка ненавидел ее: соленая, желтая, с твердыми комками. Приходилось пересиливать себя, чтобы проглотить это варево. Правда, Пашка не раз убеждался, что каша помогала, когда он заболевал. Видимо, мама добавляла в нее какие-то лекарства.

Кашу было легче есть, когда это становилось игрой.

— Что ж, будем рыть котлован.

Пашка взял алюминиевую ложку, которая стала ковшом экскаватора. Он зачерпнул из тарелки добрую порцию каши-земли и направил ее в рот. Спустя долгих полчаса тарелка опустела. Пашка запил водой из граненого стакана. Колотившая дрожь спадала.

Пашка выглянул в окно. У входа сидел Дружок. Мальчик вышел на улицу.

— Привет, Дружок. — Он погладил липкую шерсть. — Чего пришел?

Пес заскулил и, опустив голову, направился в сторону сквера. Пашка двинул следом.

Дружок привел к дому. По двору шныряли куры, из сарая доносилось блеяние.

Пашка открыл калитку и обошел дом. Ни души. Входная дверь была заперта. Постучал, не открыли.

Взгляд приковали мешки. Их висело столько же. И теперь от них не исходил тот зловонный запах. Мальчик несмело приблизился к сараю.

Красные мешки оказались пропитанными соком марлями. В ягодах Пашка не разбирался. По цвету похоже на калину или клубнику. Мальчик ухмыльнулся. «Чего я такой подозрительный?»

Он присел рядом с Дружком, прикорнувшим на ступеньках.

— Не грусти. Они в город, наверное, уехали. Скоро вернутся.

Собака поднялась и хмуро побрела за дрова. Подогнула лапы и улеглась в котлован.

Пашка потопал назад. Заняться особо было нечем. Он полистал на родительской кровати книгу и задремал.

*

Разбудила «буханка».

— И как первый денек, Михал Сергеич? — послышался на этаже бас Граченко.

— Непростая ожидается работенка. Но ни шагу назад, — ответил отец.

Открылась дверь. Мама подбежала и приложила к Пашкиному лбу ладонь, проверяя, нет ли жара.

— Сынок, как себя чувствуешь?

— Нормально.

— Михал Сергеич, вы уж извиняйте, коли не в свое дело лезу, — шепнул Граченко, округлив глаза, — а чего сын-то ваш этого... смугленький такой? В прошлый раз и не приметил совсем, он шарфом был весь замотан.

Болеев не ответил. Действительно, не прораба это дело. Первые несколько лет он еще оправдывался, что это южный ген предков возымел власть, а потом перестал. Бесполезно, косых взглядов меньше не становилось. Пашку вот только жалко. В школах он выслушивал язвительные шуточки вроде «Пашка — черная какашка».

— Вам пора, — раздраженно сказал инженер.

— Ага, пойду. — Граченко остановился у выхода. — Завтра как, заехать или сами доберетесь?

— Сами, сами, — махнула Варвара Дмитриевна.

Прораб вышел из закрыл за собой дверь. Болеев погрузился в полюбившееся кресло.

— Утомился я, — выдохнул он.

— Пашенька, через два дня в школу пойдешь, я с директором говорила.

— Хорошо, — без радости ответил мальчик.

— Кашку всю съел?

— Всю. — Пашка скривился, вспомнив отвратный привкус.

Болеев с нежностью смотрел на жену. Какая же она умница у него. Он все сделал верно. Не оставил ее, поддержал. За долгие годы его боль унялась. В тот раз Варенька, юная, счастливая, умоляла его: «Мишенька, прошу, это такой опыт, год быстро пройдет, вот увидишь». Разве мог он удерживать любимую жену? Хотя душу рвало на части, он боялся снова утерять дорогое. Как тогда, под Ржевом. Когда Степка, боевой товарищ, сбрендил и собрался к немцам. Пришлось остановить его, чтобы он не выдал позицию. Пришлось выстрелить ему в голову, притушив в своей свет человечного.

— Варенька, подай-ка тетрадку.

Жена вынула из шуфлядки полуобщую тетрадь с карандашом и протянула мужу.

— Держи, Мишенька. Сегодня я с кашей девяносто граммов замешала.

Болеев раскрыл на середине и пролистал несколько страниц, расчерченных таблицами. Он поставил крестик на сегодняшней дате и написал: 90 гр. Задумчиво проговорил:

— В следующий раз у нас, получается, в четверг…

Она вернулась через год, как и обещала. Но перед инженером предстала уже не та задорная и готовая помочь всему миру Варенька, только закончившая медуниверситет. Про живот она молчала, а он не допытывался. Случайно узнал от руководителя группы врачей-энтузиастов, тот спьяну проболтался. Ночью жену выкрали аборигены. Наутро она вернулась, заплаканная и пощипывающая бедра. Ей хватило самообладания, чтобы перебороть унижение и остаться в Новой Гвинее. Молодая врач продолжила обследовать местное население.

Сына назвали Павлом. Как позже выяснилось, других детей Варвара Дмитриевна больше иметь не могла. Нагуляла, шушукались в их городке. Пришлось переехать. Так раз за разом. Потом привыкли. Благо инженеру было где найти работу.

Пашка рос и становился любимее — для нее, для него. Первые симптомы проявились в два года. Тремор конечностей, судороги лицевых мышц, из-за которых ребенок будто улыбался. Щупальца спрута болезни с каждым годом расползались. Галлюцинации, расстройство дыхания, нарушенное обоняние, судороги, жар, вдобавок Пашка не переставал мочиться в постель.

Болеев шерстил литературу, пытаясь разузнать о недуге. Как-то он наткнулся в медицинском журнале на статью австралийского врача.

«Куру — болезнь каннибалов» — называлась та статья. Болеев десятки раз прочитал ее, будто разгадка была упрятана между строк. «Куру (или «дрожь» на языке племени форе), рассказывалось там, прежде всего наблюдается у женщин и детей. Аборигены, съедая мозг почивших соплеменников, верят, что приобретают их ум и добродетели. Мозг при этом они предварительно держат в бамбуковых цилиндрах на раскаленных камнях. Такая ритуальная «еда» чревата для племени полным уничтожением, ибо мозг самих поедающих, как и их будущих детей, превращается словно в губку…»

Очевидно, болезнь передалась от кого-то из аборигенов Пашке, пришлось признаться себе. Сколько Болеевы ни расспрашивали врачей, сколько ни изучали западный опыт, но только убеждались, что лекарства, увы, не существовало. «Его найдут, позже. Мы должны поддерживать баланс мозгового белка. Клин клином, понимаешь?» — молила Варенька.

Исчезновения попрошайки никто не заметил. Болеев весь день провел в гараже, а ночью закопал в лесу безголовое тело. Жена, которую потом до спазмов выворачивало в раковину, возилась на кухне. Совпадение или нет, но сыну от каши полегчало. С тыквой и солью Пашка не любил, а вот сладкая, с гречкой, ему нравилась. Частые переезды, порой с неделю на поезде, были на руку. Интеллигентную семью не подозревали, всех интересовал только необычный мальчик. Парабеллум, позаимствованный у убитого немецкого офицера, помогал разрешить все быстро.

Как, впрочем, и в этот раз.

— Странно. — Болеев поднялся и подошел к окну. — Заблудился, что ли, наш прораб?

Лицо инженера сделалось холодным и сосредоточенным. Жена все поняла и засуетилась.

— Пашенька, давай к себе, быстренько. — Она завела сына в комнату.

Болеев достал из шкафа чемодан. На дне, в кармашке под электрической бритвой, хранился пистолет. Ваш выход, герр Парабеллум.

Граченко был на втором этаже. Инженер, показалось, услышал его шарканье.

— Сиди здесь, — повелел жене Болеев.

Сам тихо прошел по грязному коридору и, стараясь не шуметь, стал подниматься по лестнице.

«Говорил же, тщательно вымой», — гневно подумал инженер. Наверх тянулась красная полоса. Видимо, она и привлекла внимание прораба. Ключи Болеев вернул еще днем. Стало быть, Граченко был в одной из комнат.

Второй этаж скупо освещала лампочка с налипшей паутиной. Инженер закусил губу: была открыта дальняя дверь. В комнату, где Ждана и Порфирий.

Болеев осторожно подступил к двери и заглянул. Прораб всхлипывал. Тяжелые плечи мелко подергивались.

Инженер, злясь на себя, растянул уголки губ. Он так и не успел увезти тела, хотел сегодня. Что им оставалось? У Пашки начались приступы, мешкать было нельзя. Тут отшельники под боком. Кто станет их искать? Скорее всего, у них и паспортов не имелось.

— Любопытство наказуемо, товарищ прораб.

Граченко рывком обернулся.

Болеев зашел, наставив на прораба дуло детища Георга Люгера. Тот инстинктивно поднял перед собой руки и шагнул назад.

— Они же... де-дети… Михал Серге-геич... — заикаясь, провыл он.

— Это ради Пашки. Хотя ты все равно не поймешь. Я отец! — завопил Болеев. — Слышишь?! Пашкин отец! Я люблю его! Как! Отец! Должен! Любить! Сына! Так! Я! Его! Люблю! — качая пистолетом, прокричал инженер.

Бледный прораб скривился и заныл.

— Я тоже... У меня т-трое… Я их лю…

Он понимал, что это конец.

— Зря ты не ушел, прораб.

— Михал Сер...

Челюсть прораба задергалась. Парабеллум громыхнул. Запахло дымом. Снова выстрел. Граченко схватился за шею и повалился на пол. Он захрипел и пополз к батарее. Болеев выстрелил в затылок. Прораб затих.

Инженер постоял, раздумывая, как поступить с трупом, вернул на потемневшие тела покрывала, вышел и запер дверь.

Ночью вынесу, пообещал он себе.

Проходя, он дернул ручку двери, за которой со вскрытыми черепами лежали тела родителей. Заперто.

Болеев спустился и, изможденный, сел в кресло.

— Варенька, холодильник не выключился?

— Работает, Мишенька, не переживай.

— Ночью поможешь. В лесополосу перетащим.

— Как скажешь. Я макароны поставила. Сейчас салатик сделаю.

За окном выл Дружок.

Пашка в маске Братца Кролика лежал на кровати. Только что он посмотрел лучший фильм про войну.

Наши, как всегда, победили.

Комментариев: 1 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)

  • 1 Маленький Нюрглинг 20-05-2019 16:04

    Это мог бы быть дивный рассказ, если бы не это в конце. Куру прионная болезнь, но вот именно она не наследуется. Да и от человечины мальчику бы хуже было, а не лучше. Эх. шикарный мог бы быть рассказ.

    Учитываю...