«Слишком слабый, чтобы жить и слишком испуганный, чтобы умереть».

Где-то попалась мне эта строчка, в какой-то книжке – не помню в какой. Я прочёл их слишком много, но видимо не тех, а может и не так, как следовало бы. Эту фразу запомнил, потому что однажды ночью я (ну, то мое Я, что еще занималось самокопанием) вдруг решило, что это обо мне и, не дожидаясь утра, жарко зашептало:

- Слишком слабый, чтобы жить, и слишком испуганный, чтобы умереть»…

***

«Иногда мне кажется, что я боялся всегда: темноты, зубных врачей, «нехороших дяденек» и «плохих мальчишек»; жестоких подростковых драк, девичьих отказов, службы в армии и «дедовщины»; преступников, горластых скандалистов и вообще разговоров на повышенных тонах. Я рос, мои страхи росли и менялись вместе со мной.

Но я не боролся с ними. Нет...

Я лелеял и любовно взращивал их, как прилежный садовник холит свой сад, только воображая себя в экстремальных ситуациях этаким рыцарем – «без страха и упрёка», - и умело избегая подобных ситуаций в действительности. И не только в детстве. Весьма вероятно в арсенале этого моего умения было нечто, весьма похожее на подлость, но… с собой ведь так легко договориться. Особенно если никто ничего не заметил.

Не заметил моего «сада»…

***

«Самое страшное и коварное оружие, которое когда-либо было создано человеком – телевидение. Оно хуже всего, хуже термоядерной бомбы, бактерий и вирусов, космических лазеров, прочей хренотени, что относится к разряду вооружений, массовое применение которых может погубить население всей планеты. Смотреть телевизор - хуже, чем заниматься проституцией: тебе трахают мозги совершенно бесплатно; по любому поводу, все кому не лень, из любой точки земного шара, чем дальше, тем лучше – ты ведь не сможешь выглянуть из окна и проверить все сам.

Ирония. В «красном углу» любой квартиры не образа — телевизор.

Икона постиндустриального, информационного общества. Святая реликвия новой веры в «Свободу Информации» – зловредное божество, падчерицу Отца Лжи. Не нужно изнурять себя молитвой, думать. Просто открывай глаза и жри...

Я перестал смотреть телевизор, потому что начал ненавидеть жизнь, которую в нем показывали, а «выглядывать из окна» меня уже отучили…

Я перестал читать газеты по той же причине и еще, потому что читать о том, что показывают по телевизору еще хуже из-за великой особенности постсоветского человека – болезненного доверия к печатному слову…

И я не помню, когда это началось.

Я стал ненавидеть жизнь»…

***

«Одно время я думал о самоубийстве…

Не то чтобы я всерьез подумывал свести счеты с жизнью. Вскрыть себе вены. Отравиться газом. Наглотаться таблеток. Ничуть…

Убийство себя как единственная свобода выбора, оставленная богом человеку? Бред! Лукавые извороты разума, как и вся философия с античных времён.

Меня занимало в этом акте другое…

Уничтожение окружающего мира в себе. Единым махом. Стереть для себя весь этот хаос, безумие, бесконечную гонку на выживание, пожирание себе подобных самыми разнообразными способами. Шесть миллиардов людей творят мир каждый день по собственному разумению, твердо уверовав, что он – лишь равнодействующая всех человеческих представлений о нем. И мой голос там не слышен. Он жалок и одинок в этом хоре, диктующем всем волю своего большинства. Исчезни он – никто и не заметит…

Но мир для меня, и для каждого, существует лишь опосредованно, отраженный в сознании, преломленный органами чувств и разложенный по полочкам работой разума…

Мир после меня – для меня же абстракция. Отвлеченное представление, основанное на убеждении в существовании объективной реальности и вере в мистическое перевоплощение моего существования. В жизнь души после смерти тела…

И я могу все это уничтожить.

Вот только цена меня не устраивает»...

***

«...Дьявол в этой стране убедил слишком многих, что его не существует. Так кажется, но на самом деле, занимался он не этим. Уничтожая в людях веру в себя, он тем самым уничтожал веру в Бога. Нет абсолютного Зла - нет и абсолютного Добра. Нет Лжи - нет и Истины...

Нет ничего устоявшегося, ничего незыблемого...

Это существование в бесчисленных системах координат человеческих понятий. Когда, каждый верит в то, во что он верит и считает это реальностью. По законам своей реальности человек живет, включая остальных в свой мир, центром которого сам и является...

Помню, как-то в парке заглянул через плечо пожилого человека на скамейке, разглядывающего репродукцию картины в журнале. Огромная пустыня, простирающаяся до горизонта. Тут и там из песка торчат какие-то руины, исчерченные непонятными рисунками и надписями. Огромное количество людей, бродящих в одиночку по этой залитой солнцем пустыне, каждый с каким-либо предметом в руках или вовсе без оного...

Я отчего-то не сдержался и высмеял это аляповатое творение, высказавшись в том смысле, что чем непонятнее творческий акт, тем он значительнее в глазах самого автора и его близкого окружения. Человек спокойно сказал, не оборачиваясь: «Не скажите. Видите сколько их? Носятся каждый со своим, и каждый считает, что это и есть самое главное в жизни». Я немного растерялся, по-новому разглядывая репродукцию, а человек, помолчав, ткнул пальцем в песок на репродукции и добавил: «Самое интересное, что за сотни лет до них так же носились, каждый со своим, а остались только песок и руины»...

Человек меня озадачил. Я не запомнил ни его самого, ни название картины, ни автора, но сюжет и смысл - закрепились в сознании прочно. Я долго думал потом, что произойдет с человечками на картине, если они вдруг потеряют свои значимые «вещи». Если выронить из рук аквариум с водой, разбить его (был там такой персонаж, с выпученными как у рыбы глазами), потерять то единственное, для чего жил, бегал, суетился, убеждал, пробегающих мимо, что это и есть то самое, единственное, ради чего стоит жить, бегать, и суетиться. А в ответ слышал другое...

Окружающее для такого человека в любой момент может превратиться в душевные и телесные муки ада, причины которых он даже не сможет определить.

Акутагава Рюноскэ называл это адом одиночества, добавляя, что с некоторых пор сам он живет в таком аду. Единственный выход - это бегство. Бесконечная череда перемен. Забвение... Потому, что оставаться на месте и ничего не менять - еще горше. Обязательно нужно найти еще что-нибудь, с чем можно бы было носиться. И еще, и еще...

Критики утверждают, что это отражение мировоззрения нового времени: относительность любой точки зрения, относительность самого понятия «реальность», невозможность создания объективной картины, представления о событии, как об объеме, а не линейной последовательности.

Последняя новелла, написанная Акутагавой, заканчивается так:

«Неужели не найдется кто-нибудь, кто задушил бы меня во сне».

Кажется, ему пришлось управляться самому…

***

«...В случайном разговоре мой приятель упомянул, что как-то на улице наш общий знакомый увидел меня, но не решился окликнуть, или подойти. Его остановило выражение моего лица.

Приятель смеялся, а у меня похолодели пальцы...

Я не помнил своих мыслей в тот день. Ничем особенным я не был огорчен, или разозлен, обижен. Не было у меня никакой беды.

Я просто шел по улице со своим лицом»...

***

«Сегодня мысленно желал человеку смерти - мучительной и неотвратимой.

И даже не испугался, подумав: «А что если мое пожелание сбудется?»

***

«...Фрейд называл магию - верой во всемогущество человеческой мысли.

Видимо имеется в виду мысль способная производить в ткани реальности какие-либо физические изменения, которые человек способен определить своими органами чувств, но не способен установить причины этих изменений с помощью тех же пяти способов получения информации о внешнем мире и собственном состоянии.

Но наделил ли Создатель свой образ и подобие такими же возможностями, какими обладает сам? Пусть даже в какой-то степени. Или только использует отдельных людей, как проводников своей силы и воли?

И использует ли вообще?

И только ли ОН?»...

***

«Я часто вижу сны.

По сути, это один и тот же сон: все разваливается, распадается; я не знаю кто я, зачем, как и где. Во сне у меня нет имени. Да и зачем мне оно? В чем смысл этих звуков выстроенных в ряд для обозначения индивидуальности? Другой таким же рядом обозначает себя, но это не сделает нас похожими...

У меня ничего не осталось… ни формы, ни содержания.

Только дикая злоба и ненависть всесокрушающей силы…

Можно сказать, это и есть я сам.

В чистом виде.

Сон уходит медленно. Очень медленно и неохотно. Возможно, я и сам не против оставаться в нем подольше. Иногда, проснувшись, я думаю: сколько во мне осталось того, чем я бываю во сне? Или я – во сне, это и есть я – наяву, только укрытый в человеческом облике. И еще я думаю: что будет, если выпустить спрятанного меня наружу, вовне?

Жжет»…

***

«Что-то случилось...

Я бесцельно бродил по улицам. Теплый вечер, праздная толпа. Тихие скверы, тенистые аллеи старого города, булыжная мостовая. Лиловые тени в глубине улиц, шарканье подошв, детские крики, ароматы свежей выпечки, попкорна и пивной пены. Меня затошнило...

Я свернул в арку, во двор в спасительную тень, заметив, что навстречу мне кто-то идёт.

Громко цокали каблучки. Размеренно покачивались бедра, затянутые в белоснежные джинсы. Подпрыгивала на шаге полная, упругая грудь. Чёрный топик с белым отпечатком ладони на ткани, слева, словно её только что тискали в подъезде. И над всем этим великолепием жизни, гордо посаженная голова в мелких кудряшках «мокрой» химии. Белая, в тон джинсам, сумочка покачивалась на локотке.

Я виновато улыбнулся, приступы тошноты накатывали волнами. Я чувствовал своё белое, бескровное лицо. Девушка приближалась

- Привет, - сказал я, посторонившись и заглядывая ей в лицо.

- Да пошел ты... – сказала девушка скучно, обнажая кошачьи зубки.

Ее симпатичный носик сморщился в надменной гримаске, отточенной за время бдений перед зеркалом.

Она обошла меня как фонарный столб, разгоняя эхо собственных слов в мелкие жалящие клочки.

У меня дёрнулась голова как от пощёчины, но тошнота прошла сразу же. Изогнувшись в змеином броске, я схватил девчонку за руку, потянул к себе, разворачивая спиной. С силой толкнул на колонну арки, впечатывая бледное, злое лицо в исцарапанную, ядовито-розового колера, штукатурку, словно бросил кусок сырого мяса на стол. Девчонка охнула и согнулась. И этот звук, это ее хлюпающее оханье подстегнули меня. Я схватил её за пояс джинсов, запуская пальцы под ткань и царапая ногтями горячую плоть, намереваясь чуть приподнять безвольное тело и до конца размазать об колонну всю ее надменность и злость. Джинсы лопнули по шву, громким треском отзываясь на рывок и вдруг обнажая белые полушария ягодиц с тонким шнурком между ними.

Кажется, я зарычал. Рука рванула узкую полоску как струну, другой я уже высвобождал собственные, налитые тугой кровью чресла. Я вонзил их в это белое упругое тело яростно. Я царапал ягодицы ногтями и жестоко тискал грудь под топиком с нарисованной ладонью. Наваливался животом, толчками вгоняя свое бешенство глубже и глубже, пока не излился маслянистой злобой, прокусив девчонке плечо до крови.

Слизывая горячие, соленые капли с губ, я оттолкнул от себя-вниз измочаленный кусок плоти, к основанию колонны – вонючему и темному от впитавшейся мочи…

...И замер.

В паху туго и мокро пульсировала тянущая боль.

Я обернулся, провожая взглядом девичий силуэт: черный, словно вырезанный из бумаги, на фоне отливающего багровым света умирающего дня. Перестук каблучков затих за углом. Прошло несколько секунд...

Я вытер со лба пот. Меня пошатывало. Дыхание срывалось. Несколько нетвердых шагов в направлении двора, кажется, привели меня в чувство. Шаг. Еще шаг… Походка обрела твердость. Дыхание стало ровным и размеренным. Я чётко осознал, что не прикоснулся к девчонке и пальцем. Ни сказал не единого слова. Но дикое, полнокровное и мощное как горный поток знание распирало меня, наполняя силой: девчонке несдобровать.

Я был оглушён этим ощущением, но оно наполняло меня восторгом. В глазах мелькали искры, хотелось раскинуть руки и взлететь. Думать о чём-то ещё я был не способен.

Квартал я пересёк дворами. Успокоился, возбуждение прошло, потихоньку подобралась давешняя апатия. На улице я повернул обратно, делая длинную петлю в обход дворов, по которым только что слепо брёл, спотыкаясь и дрожа как очумелый. Произошедшее казалось полузабытым сном. В переходной аллее я почти наткнулся на небольшое скопление людей у скамейки. Кто-то всхлипывал, взволнованный женский голос выспрашивал что-то о самочувствии. Кого? Испытывая нарастающее раздражение, я протолкался сквозь группу людей, как вдруг заметил в просвете меж разгорячённых вечерней духотой тел белую сумочку на асфальте...

Я поднял взгляд.

Там, над головами, за курчавыми шапками листвы, чернела, словно разорванная глотка жертвенного животного, арка, в которой я несколько минут назад столкнулся с девушкой»...

***

«...Со временем я научился понимать, отчего мне становится хорошо от любых контактов с людьми: бесед, споров, мимолётных прикосновений, взглядов в глаза, откровенной ругани и ещё много от чего. Я приучился видеть то, что происходит в такие моменты со мной и моим контактёром...

Я обрёл силу.

Не было какого-то момента, когда я решил сделать то, что сделал.

Не было никаких размышлений, сомнений, терзаний – ничего этого не было.

Или так: момент такой был, но я его не заметил.

Просто однажды я проснулся с четко оформленным знанием, что я сегодня должен сделать, словно решение принял накануне, а может и еще раньше. Я умылся, оделся, позавтракал. Обычный день, ничего особенного. Все спокойно, рутинно. Покурил за чашкой кофе: не оттягивая момент, а потому, что мне так захотелось.

А потом поехал в редакцию»...

***

«Молоденькая приемщица в отделе рекламы перечитала текст объявления несколько раз, прежде чем поднять на меня взгляд своих красивых, чистых и очень удивленных глаз. Кажется, я ее эпатировал…

- Это шутка? – спросила она зачем-то, видимо, просто от неопытности.

- Нет.

Я улыбался. Слегка. Чтобы девочка не подумала, что пора вызывать «веселую» бригаду медиков.

- А что, собственно вас смущает?

- Да нет, ничего…

Она смутилась. Какая прелесть!

Девочка была свеженькая, чистенькая. Я упивался ее чистотой и свежестью, с трудом удерживаясь, чтобы не зайти слишком далеко. Я давно взял себе за правило – не увлекаться. Тем более, этого и не требовалось. Достаточно было легкого касания, даже не физического… Просто идти по улице, в толпе людей. Правда, приходится быть осторожным, словно мухе, только на мгновение прикладывающей свой хоботок к чему-либо, что бы определить, годится ли это в пищу. Но зато как это замечательно! Какие феерические коктейли можно смешивать всего за несколько секунд.

Бурлящая радость, удовольствие, немного терпкой любви с горчинкой тихой грусти и пряными ароматами надежды. Или нет, нет! Что-нибудь более пряное, вроде обжигающей злобы, разбавленной безнадежностью с ломтиком кислой, до остроты, боли…

Честно говоря, давая объявление, я не собирался бросать свои новые занятия в сфере сетевого маркетинга – вот где человеку, с моими возможностями можно по-настоящему развернуться. Тем более что сейчас появились куда более прогрессивные формы, подсовывающие клиенту не миф о здоровье, не обретение исключительности, не какие-то блага в виде эксклюзивных товаров и услуг, и даже не надежду разбогатеть, ничего не делая. Зачем? Если есть дешевые проститутки вроде PR-технологий, НЛП-программирования и еще черт знает чего, которые будут трахать мозги любому, кому случится попасть им в лапы, выжимая для вас деньги, деньги, деньги… А для меня – это еще и обжираловка. Кормление…

Объявление – это для серьезных дел. И больших денег.

Предложение, от которого нельзя отказаться. Во всех смыслах…

Я уточнил у девочки время выхода первого номера газеты с моим объявлением.

Поблагодарил и попрощался.

Я прощался с ней, не отрываясь, до того момента, пока не вышел на улицу: бодрый и свежий.

Сытый...

Солнце гладило меня по щекам.

И тогда я рассмеялся. Я смеялся, смеялся, смеялся, смеялся. И никак не мог остановиться»...

***

Магия. Помощь в личных делах и бизнесе.

Решение серьезных проблем, нестандартными

средствами. Качество гарантируется.

А/я 056, Главпочтамт, до востребования.