DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

ПРОКЛЯТИЕ

Артур Квиллер-Кауч «Случай в Бликирк-он-Сэндз»

 

Arthur Thomas Quiller-Couch, “The Affair of Bleakirk-on-Sands”, 1891

 

События, имевшие место 23 ноября 186… года, рассказаны Рубеном Картрайтом, эсквайром Бликирк-Холла из Бликирк-он-Сэндз, Норт-Райдинг, Йоркшир.

 

Неровная, заброшенная конная тропа, спускаясь и поднимаясь, петляла вдоль побережья. То тут, то там, среди мрачных болот, блестело море. Над самой головой неприветливое красное солнце пыталось пробиться сквозь тучи. Справа и слева от тропы тянулась мертвенная, покрытая инеем пустошь.

Опустив поводья на шею лошади, я пустил ее иноходью. Мы возвращались домой. Между мной и Бликирком было добрых семь миль, и мы заехали довольно далеко в надежде, что вскоре распогодится, но шансы на удачную охоту исчезли еще утром. Был уже полдень, я оставил охотников полчаса назад и, повернув к побережью, закурил сигару, чтобы не скучать в пути. Когда мужчине двадцать семь, ему начинает не хватать озноба и азарта ожидания на промерзшей земле.

Тропа бежала вниз у подножия двух расходящихся от нее холмов. Едва я начал спуск, первый луч солнца упал с темного неба и зажег иней. Я поднял голову и увидел всадника, спускающегося с вершины холма справа.

С первого взгляда я принял его за собрата-спортсмена, который, как и я, утратил надежду загнать лису. Второй убедил меня в ошибочности этого суждения. Незнакомец носил черную, устаревшего кроя сутану, широкополую шляпу и гетры. Лошадь, на которой он ехал, — самый жалкий пони из всех — была чрезвычайно желта и космата и так мала, что полы одеяния всадника тащились по земле. Более странной компании я не увидел бы, проживи еще хоть сотню лет.

Похоже, он не замечал меня, труся по склону, но я понял, что наши пути вскоре сойдутся и мы встретимся в нижней точке спуска: так и получилось.

— Ах, неужели? — проговорил незнакомец, сдерживая пони, как если бы он впервые увидел меня. — Желаю вам прекрасного дня, сэр! Рад встрече! — И с необычайной учтивостью стянул шляпу с головы.

Мое изумление усилилось, едва я рассмотрел его как следует. Длинные, седые, нечесаные волосы свисали вокруг бледного лица, истощенного и изрезанного морщинами. Одежды, охватывающие его хрупкое тело, были изношены и засалены, всюду виднелись заплатки. Будь его костюму пятьдесят лет, вряд ли тот выглядел бы хуже. И действительно, учитывая внешний вид незнакомца, можно было принять его за столетнего старика, если бы не живость движений и глаз — серых, цепких и острых, как иглы.

Я ответил на приветствие, едва он поравнялся со мной.

— Не оскорбит ли вас моя компания, сэр? По вашей куртке я угадал ваше занятие — venatoremsapit1, да?

Его голос полностью подходил глазам. Резкие, исполненные экспрессии, они давали понять, что их владелец долгое время провел в уединении. Им не хватало тепла.

— Я еду домой, — ответил я.

— Да? И где это?

Фамильярность заключалась скорее в словах, чем в манерах, и я не обиделся.

— В Бликирке.

Его глаза на миг устремились к дороге, затем он резко обернулся и посмотрел на меня с некоторым, как мне показалось, подозрением. Он хотел было заговорить, но сдержался, полез в жилетный карман и, вытащив массивную табакерку, предложил мне понюшку. Видя мой отказ, незнакомец угостился большой щепоткой и, позволив поводьям свободно свисать с рук, принялся барабанить по крышке.

— Мне этот вид, nicotiana, подходит по причине дешевизны: нервы раздражены, а кошелек доволен, как любезный муж из Ювенала: берешь меня? Я прекрасно знаю Бликирк — supersabulum2. Кстати, как поживает сквайр Картрайт из Холла?

— Если вы имеете в виду моего отца, Ангуса Картрайта, — сказал я, — он уже двадцать лет как мертв.

— О! — вскрикнул старый джентльмен и добавил, помолчав секунду: — Ах, время летит, уж можете быть уверены — quodivesTulluset3 , — Ангус, а? А ведь казался таким здоровяком. Так вы — его сын? — Он взял новую понюшку и добавил: — Очень подкрепляет.

— Табак?

— Вы разгадали меня, сэр. С тех пор как я отправился в путь, тринадцать часов назад, это был мой единственный viaticum4.

Говоря, он вскинул руки ко лбу и тут же опустил их.

«Тогда, — подумал я, — ты должен был выехать в середине ночи, ведь полдень едва минул». Поглядев ему в лицо, я ясно увидел признаки истощения. После чего вспомнил о фляжке и корзинке с сэндвичами и вытащил ее, уверив его — после извинений за это предложение, — что они полностью к его услугам. Незнакомца охватила детская радость. Он вновь сдернул шляпу с головы, прижал ее к сердцу и поклялся, что такое поведение делает честь моему покойному отцу.

— У Ангуса Картрайта, — сказал он, — доброта была в крови. Она всегда опережала суждения, а его виски был превосходен. Сюда, у меня есть идея. Спешимся и, подобно героям, устроим пиршество на земле; или, если иней пугает вас, взгляните: рядом есть камни и быстрый ручей, дабы разбавить вино, а еще, клянусь жизнью, пешеходный мостик, к перильцам которого можно привязать скакунов.

Действительно, мы спустились в низину. Ручеек, вздувшийся от дождей, с веселым журчаньем пересекал тропу. Подыгрывая своему спутнику, я спешился и, по его примеру, привязал лошадь к перилам.

Живость этого приключения увлекла меня. Мы выбрали два валуна среди кучи мелких камней, чуть за ручьем, и разделили сэндвичи. Хотя я заявил, что не голоден, старый джентльмен настоял на равных порциях. Теперь, когда ликер согрел его сердце, а солнце било в спину, глаза его заблестели, и он с жаром пустился по волнам веселой беседы о делах, которые случились до моего рождения.

Мой незнакомец беззаботно болтал, и ощущение, что передо мной сидел восставший от тридцатилетнего сна Рип Ван Винкль, становилось все сильнее. Говоря о Бликирке, он демонстрировал близкое знакомство с его жизнью, называл старых друзей, чьи имена были мне неизвестны, иные же я видел только в эпитафиях на кладбище, что продувалось ветрами на утесе. Прекрасные девы, о которых он говорил, давно стали бабками, юношей согнули время и ревматизм, самым младшим было далеко за пятьдесят. Это, похоже, несколько угнетало его. Его глаза потускнели на миг, затем вновь весело заблестели.

— Да-да, — сказал он. — Морщины, лысины, безмолвие могилы, но и у нас был свой день! Мы тоже сорвали цветок юности, а? Поэтическая пошлость.

— Но, сэр, — заметил я так вежливо, как только мог, — вы еще не открыли мне, с кем я имею удовольствие делить обед?

— Не спешите, юный джентльмен, — он обвел рукой окружающие болота. — Мы пируем в духе Гомера, а у Гомера, вспомните, хозяин давал гостю четырнадцать дней, прежде чем задать этот вопрос. Позвольте мне ответить не прежде, чем я совершу возлияние этой земле. Ах! Боюсь, виски кончился, но и воды будет довольно. Я обеспокою вас: мои суставы не гнутся. Не могли бы вы наполнить чашу в ручье у ваших ног?

Я взял у него чашу и склонился над водой. Едва я сделал это, он, будто кот, прыгнул на меня сзади.

Ужасающий удар обрушился на затылок, боль вспыхнула молнией. Солнечный свет сделался кровью, кровь — тьмой. Раскинув руки, не видя ничего вокруг, я шагнул вперед и растянулся в ручье.

 

Придя в себя, я осознал, что, во-первых, лежу, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, во-вторых, лошади все еще привязаны и тихо стоят у пешеходного мостика и, в-третьих, что мой спутник занял прежнее место на валуне и наблюдает за мной.

Видя, что я открыл глаза, он приподнял шляпу и обратился ко мне с могильной серьезностью.

— Поверьте, сэр, я искренне сожалею, что дело приняло такой оборот. Ничего, кроме крайней необходимости, не могло заставить меня ударить сына давнего друга по голове и заткнуть ему рот. Ведь я не желал бы, чтобы сей поступок заставил вас сомневаться в моей признательности. Честное слово, сэр, это ставит меня в чрезвычайно двусмысленное положение.

Он взял понюшку, медленно втянул ее и продолжил:

— Как бы то ни было, мне пришлось это сделать. Вы поймете всю сложность ситуации, если я скажу вам, что мое имя — Тиг. Преподобный Уильям Тиг, доктор богословия и бывший священник прихода Бликирк-он-Сэндз.

Его слова объясняли многое, хотя и не все. События, приведшие к исчезновению преподобного Уильяма из Бликирка, случились за два года до моего рождения и были столь поразительны, что еще долгое время давали пищу для разговоров в маленькой рыбацкой деревушке. В детстве мне довелось слышать историю, в которой звучало имя моего спутника, и если до этого мига я испытывал унижение, теперь его сменил ужас, ибо я понял, что имею дело с безумцем.

— Вижу по вашим глазам, сэр, — продолжал он, — вы знакомы с частью моей истории. Остальное я расскажу. Да будет вам известно, что глубокой ночью, в воскресенье, двадцать девять лет назад, моя жена покинула дом священника в Бликирке и не вернулась. Исчезла бесследно. Установили лишь, что она ушла с дамской сумочкой и сменной одеждой. Мы двадцать лет прожили в совершенной гармонии, и объяснения этому поступку не нашлось ни тогда, ни потом. Более того, вы убедитесь, как печально подействовал на меня ее уход. Живость характера сменилась меланхолией. Мои способности (широко известные) в краткий срок поблекли, вернее сказать, померкли полностью. Меня поместили в лечебницу. Я так и не оправился, верно?

Я как мог дернул головой, выражая согласие. Он помедлил, держа щепотку табака большим и указательным пальцами, и кивнул мне в ответ. Хотя его глаза светились безумием, поведение казалось подчеркнуто, искусственно вежливым.

— Моя жена так и не вернулась домой. Конечно, сэр. Она ведь была мертва.

Он поерзал на валунах, сунул табакерку обратно в карман, положил ногу на ногу и, обняв колено руками, склонился вперед, вперив в меня взгляд.

— Я убил ее, — сказал он медленно и снова кивнул.

Тиг молчал целую вечность. Камень, что он засунул мне в рот вместе с платком, причинял острую боль. Я не знал, как скоро чувства оставят меня, и не смел отвести от него глаз.

Напряжение было нестерпимым. Я почти потерял сознание, когда услышал его голос:

— Любопытно посмотреть, — заговорил он наконец, — любопытно посмотреть, угадаете ли вы, почему тела так и не нашли.

Вновь нестерпимая пауза, и он продолжил:

— Лидия была прелестным созданием и, во многих отношениях, замечательной женой, по-настоящему преданной. А еще она была жирной, сэр: лицом — студень, плечами — гора. Более того, ее голос мучил меня: однообразная, бесконечная, невыносимая болтовня. Стоило Лидии заговорить об архангелах — они мельчали, а темы для разговора она выбирала самые пустячные. Ее талия, сэр, и моя рука когда-то были соразмерны. Теперь Лидию не смогли бы обнять и три героя Илиады. Давным-давно ее голос заставлял струны моего сердца петь, теперь он размалывал их в жерновах обыденности. Представьте себе человека чувствительного, осужденного на такую жизнь.

Он замолчал, сильнее обхватил колено и продолжил:

— Помните, сэр, историю булочника у Лангиуса? Он рассказывает, как некая женщина возымела навязчивое желание впиться в голые плечи булочника, который часто проходил мимо ее окна со своим товаром. Эта фантазия завладела ею настолько, что, в конце концов, она обратилась к своему мужу, который (будучи хорошим человеком и не желая ее расстраивать), заплатил юноше за укусы. Тот позволил женщине укусить себя только два раза — третьего он бы не выдержал. Неосуществленное желание, считает автор, послужило причиной того, что она родила трех детей: двух живых и одного мертвого.

— Мой собственный случай, — продолжал преподобный Уильям, — был схож с этим. Бесконечная болтовня Лидии сотрясала ее тело, пробуждая во мне всепоглощающее желание ударить. Я хотел видеть, как она дергается. Я боролся с этим, сдерживался изо всех сил. Странная мечта угнездилась в моей голове, преследовала меня во снах, терзала, будто стервятник. Сотни раз, пока Лидия сидела рядом, предаваясь пустословию, я прижимал кулак к груди, иначе рука сорвалась бы и ударила так, что жена потеряла бы сознание. Я вас не утомляю? Позвольте мне рассказать…

Тем воскресным вечером мы сидели у камина в гостиной. Она говорила и говорила, а я стучал ногой по полу, шепча про себя: «Ты слишком толстая, Лидия, слишком толстая». Она стала обсуждать проповеди, что я читал днем: наряды паствы, расходы на жизнь, болезни в приходе — снова и снова, банально, бесконечно. Внезапно она подняла на меня глаза, и наши взгляды встретились. Жена замолчала — речь оборвалась, будто сбитая в полете птица, — встала и шагнула ко мне.

— Что-то случилось, Уильям? — спросила она заботливо.

— Ты слишком толстая, душенька, — ответил я, смеясь, и с размаху ударил ее кулаком в лицо. Дергалась она совсем мало — недостаточно, на мой взгляд, — просто свалилась мешком на ковер. Я взял свечу и осмотрел тело. Лидия сломала шею. Она была, несомненно, мертва.

Безумец вскочил с валуна и воззрился на меня с невыразимым лукавством.

— Я так рад, сэр, — сказал он, — что не было крови, когда я вас ударил. Это — великое благо. Вид крови влияет на меня… ах! — Тиг замолчал, сдерживая дрожь, затем глубоко вздохнул. — Вам знакомы пески Вофул-Несс — Близнецы? — спросил он.

Я хорошо знал этот жуткий мыс. Он простирался на полмили от серой церкви в Бликирке до маленькой рыбацкой бухты на севере, защищая ее от ярости приливов. У моря мыс выдавался вперед, переходя в аспидно-черный хребет — две сотни футов среди песков, известных как Близнецы. Тот, что лежит к югу — в бухте, — неподвижен и зовется Мертвым мальчиком, а Быстрый мальчик, на севере, постоянно движется. Зыбучий песок поглощает человека за три минуты.

— Решение пришло ко мне вскоре, — подытожил мой спутник. — Убийства нет, думал я, если нет тела. Затем я посадил Лидию в кресло, где она будто бы придремала, и быстро поднялся наверх. Уложил в сумочку вещи, которые она взяла бы в дорогу, спустился, открыл входную дверь, убедился, что слуги погасили огни, вернулся, взвалил жену на плечо и с сумочкой в левой руке вышел в ночь. В закоулке у садовых ворот садовник оставил тачку. Я выкатил ее, посадил туда Лидию, и мы отправились к Вофул-Несс. Только старый месяц светил мне, но я знал каждый дюйм дороги.

Большую часть пути под ногами лежал дерн. Когда он сменился камнем, я бросил тачку. Спускались мы осторожно — нужно было найти опору, ведь Лидия имела чудовищный вес: жирная и неуклюжая, она болталась туда-сюда. Кроме того, мне мешала сумочка. Наконец мы спустились и после небольшого отдыха двинулись по хребту, так быстро, как только могли. Я ужасно утомился.

Дальше все просто. Встав на краю скалы, я бросил сумочку далеко в северные пески. Повернулся к жене, опустил ее на землю. В лунном свете было видно, что ее рот открыт, как если бы она все еще говорила. Я поцеловал Лидию. Я ведь любил ее когда-то. Потом бросил тело в пески, к Быстрому мальчику. Через три минуты она пропала из виду.

Я отвез тачку домой, смешал себе виски, просидел над ним полчаса и разбудил слуг. Я был хитер как змий, сэр. Никто не смог отыскать моих следов на дерне и камне Вофул-Несс. Пропавшая сумочка и натурально устроенный беспорядок в спальне снабдил их уликами, ни одна из которых не привела к Быстрому мальчику. Поиски длились два дня. В конце концов стало ясно: мой рассудок помутился от горя. Сочувствие вашего отца, сэр, не имело границ, и мне приходилось сдерживать себя — по десять раз на дню, — чтобы не рассмеяться ему в лицо. Наконец меня посетили доктора, и я был отправлен в лечебницу. Двадцать девять лет моей жизни прошли в ней, но теплых чувств сей приют не вызывал. Два дня назад я понял, что место мне наскучило, и решился на побег. Человек, столь ограниченный в средствах, встречается с определенными трудностями. Я позаимствовал пони из стойла неподалеку от стен лечебницы. Думаю, он принадлежит трубочисту, и, надеюсь, послужив мне, найдет дорогу к хозяину.

Я полагаю, что он прочел вопрос в моих глазах, ибо вскричал:

— Хотите знать мою цель?! Все просто.

Он провел по лбу худой ладонью.

— Я был заперт, скажу я вам, двадцать девять лет и понял, что лечебница утомляет меня. Меня поймают — будет плач и скрежет зубовный! — и водворят обратно. Что мне остается? Ехать в Бликирк и по Вофул-Несс. Там я спешусь, брошу пони и, спустившись по хребту, ступлю в пески, что поглотили Лидию. Просто, не правда ли? Excessi, evasi, evanui5. Я должен быть там до заката, — и достав часы, добавил: — А значит, мое время почти истекло. Мне жаль оставлять вас, но вы видите всю сложность моего положения. Встретив вас, я почувствовал внезапное желание открыть секрет, которым до сих пор ни с кем не делился. Вижу по глазам: освободившись, вы попытаетесь мне помешать. К несчастью, ни одна живая душа не ездит этой дорогой: это мне хорошо известно. Но завтра воскресенье, и я оставлю записку на двери церкви в Бликирке, чтобы прихожане узнали о вашем затруднении, прежде чем минут сутки. Мне пора ехать. Платок, которым я завязал вам рот, оставьте себе на память. С новыми извинениями, сэр, желаю вам хорошего дня и считаю невероятной удачей, что крови не было.

Тиг очень дружелюбно кивнул, повернулся на каблуках и медленно пошел к мостику. Пока он отвязывал пони, забирался в седло и медленно трусил к побережью, я лишь бессильно глядел ему вслед.

 

Его сутана некоторое время маячила уменьшающейся точкой на меди болот, застыла на миг на горизонте и исчезла. Я провел, должно быть, около часа в нелепой и болезненной позе, подсчитывая шансы встретить ночь у ручья. Моим собственным платком Тиг связал мне лодыжки, запястья же — что особенно уязвляло — ремнем моего кнута. Я не мог пошевелить конечностями: перекатился на живот и терся лицом о дерн, пока наконец не избавился от кляпа. Сделав это, я сел и весело закричал.

Долгое время ответом мне было только ржание моей лошади, которая, по всей видимости, поняла, что с хозяином случилась беда, и рвалась с привязи так, что вскоре сломала бы перила. Думаю, я кричал несколько раз, прежде чем с тропы донеслись голоса, и одна алая куртка, затем другая и еще дюжина показались на вершине холма. Охотники возвращались домой.

Они заметили меня сразу и спустились галопом, онемев от изумления. Кажется, руки мне развязали еще до того, как я раскрыл рот. Ситуация была до боли нелепой, но тон моей истории скоро изменился и рассмеяться они не успели. Большую ее часть я прохрипел под аккомпанемент копыт и щелканье хлыстов.

Ни за одной лисой Незеркёркская охота не гналась так, как за преподобным Уильямом Тигом в тот вечер. Мы пересекли болота тонкой красной линией, будто в кавалерийской атаке. Кнут забыл об усталых псах — те безнадежно отстали. С холма у Бликирка мы увидели, что начался отлив, и наша группа разделилась, не останавливаясь. Четыре всадника спустились к пляжу, чтобы проехать вдоль песков у Вофул-Несс и пересечь пустошь Мертвого мальчика в надежде достичь хребта раньше безумца и преградить ему путь. Другая группа, со мной во главе, поднялась наверх и пронеслась мимо серой церкви и погоста. На миг я увидел желтого пони, пасшегося среди могил. Мы почти настигли беглеца: на полуострове у него, окруженного, оставался единственный выход.

Я помню, как в деревне рыбаки выбегали из домов, провожая глазами нашу кавалькаду. Всадники на пляже немного нас перегнали, но вскоре утратили преимущество: лошади вязли в песке. Я оглянулся: другие то догоняли меня, то оказывались позади. Вдали раздавался грустный вой отставших собак. Однако ни люди, ни псы не могли увидеть жертву погони: зыбучие пески лежали за скалами.

Дерн кончился. Спешившись, я бросился к краю утеса и стал спускаться вниз. Через двадцать футов я достиг места, откуда, наклонившись, увидел отмель и Быстрого мальчика справа.

Солнце огненным шаром садилось за нами и освещало преследуемого. Уильям Тиг остановился на самом краю скалы: черная точка среди ослепительно-желтых песков и моря. Он пребывал в глубокой задумчивости и, стоя к нам спиной, не заметил ни преследователей сверху, ни тех, что появились на хребте позади менее чем в пятнадцати ярдах. Всадники на берегу спешились и осторожно взбирались наверх. Еще пять секунд, и он был бы схвачен.

Но они недооценили инстинкты безумца. Внезапно Тиг обернулся, сразу увидев обе группы. Последний луч солнца упал на табакерку в его левой руке. Указательный и большой пальцы сомкнулись на щепотке табака. Все замерло на миг: охотники и жертва смотрели друг на друга. Затем он втянул понюшку, с ужимкой снял шляпу и, поприветствовав нас глубоким поклоном, шагнул со скалы прямо в пасть Быстрого мальчика.

Его было не спасти. К третьему шагу преподобный увяз по лодыжки. Мгновение он боролся, а потом стал заваливаться вперед, медленно погружаясь, как если бы бил поклоны в храме. Оцепенев от ужаса, мы смотрели — секунда за секундой, — как он тонет. Через пять минут зыбь Быстрого мальчика сомкнулась над ним.

После полудня викарий Бликирка примчался в усадьбу с запиской, которую нашел на двери церкви. На клочке старого письма теснились выведенные карандашом слова: «Юный сквайр Картрайт лежит связанным у пешеходного моста, в шести милях от Незеркёрка. Orate pro anima Guliemli Teague»6.

 

Примечания переводчика

1 Охотника охотника узнает (лат.) = рыбак рыбака видит издалека.

2 Bleakirk supersabulum — Бликирк в песках — латинское название местности.

3 «Мы лишь канем туда, где прародитель Эней, где Тулл божественный с Анком — в тень обратимся и прах» (Квинт Гораций Флакк, фрагмент оды, перевод Т. Азарковича) — т. е. в царство мертвых.

4 Средство (лат.).

5 Вышел, убежал, исчез (лат.).

6 Молитесь за душу Уильяма Тига (лат.).


Перевод Катарины Воронцовой

Комментариев: 1 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)

  • 1 Аноним 18-11-2023 19:14

    Спасибо вам огромное за переводы и публикации таких рассказов! В них своё, совершенно особое очарование - стиль речи и мышления, антураж того времени... Здорово!

    Учитываю...