Это не было похоже на детский дом или приют в привычном смысле слова. Официальное название звучало так: «Детский воспитательно-образовательный поселок семейного типа». Вокруг главного трехэтажного административного здания раскинулись с десяток одноэтажных домиков, где жили семьи: четверо-пятеро ребят и их воспитатели. Последних тут было принято называть родителями — мамами и папами; чаще всего ими становились бездетные семейные пары, добровольно нанимавшиеся сюда на работу. Поселок находился в живописном месте на окраине небольшого городка, на берегу прекрасного чистого озера. В самом поселке было все, что необходимо маленьким воспитанникам — детский сад, школа, поликлиника, игровые площадки, спортивный комплекс и даже кинотеатр, оснащенный намного лучше городского.

Было начало сентября, на удивление теплого, жаркого и душного в этом году. Дождя не выпадало уже почти два месяца, небо каждый день было чистым и безоблачным, а столбик термометра редко опускался ниже двадцати пяти градусов. Из-за жары и засухи в окрестных лесах начались пожары, в районе объявили чрезвычайное положение, которого местные жители, казалось, почти не замечали. Добровольные пожарные бригады, патрули МЧС и тревожные новости по телевизору — все это как будто не касалось их.

Город жил своей жизнью и активно готовился к празднованию Дня урожая, но своими силами наверняка не успевал. Сюда съезжались многочисленные строители, подрядчики и наемные бригады рабочих: муниципальная администрация щедро платила желающим поучаствовать в благоустройстве города. Одна из таких бригад сейчас трудилась в самом детском поселке. Несколько человек в испачканных краской и штукатуркой рабочих комбинезонах, стоя на строительных лесах, красили фасад административного здания. Бригадиром, а также прорабом, старшим рабочим и, по совместительству, директором этой микроскопической строительной фирмы была молодая женщина Татьяна. Свою неудавшуюся личную жизнь, нескольких плохих мужчин и поздний аборт она старалась забыть, полностью посвятив себя работе. Поэтому она и открыла свое дело, а сейчас получила самый крупный заказ, от которого зависело многое. В подчинении у нее было трое рабочих, один из которых, Коля Иванов, куда-то пропал.

— Где Иванов? — спросила она у ближайшего к ней товарища, Дениса. — Его с утра нету.

 — Не знаю, Тань, — ответил тот, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. — Запил опять.

Коля был хорошим работником, но проблемы с алкоголем перечеркивали все его достоинства. Татьяна приняла его на работу только по рекомендации Дениса, которого знала уже давно и считала другом. Теперь она начинала жалеть об этом.

— Если так, — сказала она, — то больше он у нас не работает.

— Ну и жара, — не обращая внимания на ее слова, произнес Денис. — Надо перекурить. Обед уже…

Они спустились с лесов на землю. К ним присоединился третий работник, Гоша, вечно мрачный молчаливый молодой человек, предпочитавший держаться в стороне.

Школа в поселке находилась напротив административного здания, образуя с ним общий двор, в котором размещались волейбольная, баскетбольная и игровая площадки, качели — все новенькое, как с иголочки. В школе, похоже, началась большая перемена: дети многолюдной галдящей гурьбой высыпали на улицу. Таня любила детей. Уже два года она могла бы быть матерью, но мужчина, с которым она собиралась заводить семью и которого она думала, что любила, в конце концов уговорил ее на аборт. На четвертом месяце, в тридцать два года. Операция прошла очень тяжело, в больнице Таню навещал только Денис.

Она увлеченно наблюдала за детьми на площадке. Их крики и смех, быстрые подвижные игры, сколько во всем этом было жизни! Татьяна взглянула на своих товарищей. Денис заметил и, улыбнувшись, подмигнул ей. Гоша, зажав сигарету между крепко сцепленных губ, смотрел куда-то в сторону, бросая косые взгляды на играющих детей. Как будто боясь увидеть среди них что-то неприятное или пугающее.

Таня обратила внимание, что возле песочницы, где играли самые маленькие, собралась в кружок целая группа детей разных возрастов — человек двадцать, если не больше. Они что-то кричали кому-то в центре этого круга; это не были обычные крики азарта, веселья и радости, которыми часто сопровождаются детские игры. В них слышалась злость, угроза и ненависть. Там кто-то дрался. Не отдавая себе отчета в своих действиях, она поспешила туда.

— Тань, да ладно, оставь ты, — крикнул ей в спину Денис, — сами разберутся!

Татьяна не слышала его. Подойдя к кричащей группе детей, она стала осторожно пробираться мимо них. А затем увидела то, что творилось в центре. Там дрались несколько девочек. Точнее, три девочки отчаянно и с остервенением лупили одну. Собравшиеся вокруг дети кричали, подбадривая — как показалось Тане — как раз тех, что избивали свою жертву. Одна из девочек вцепилась ей в волосы, другая била ногами по спине. Жертва уже лежала на земле, пытаясь подняться, но ей этого не давала сделать третья: она уселась сверху, придавив и обездвижив ее.

— Это что еще такое?! — крикнула Таня, придавая своему голосу как можно более грозное звучание. Это получилось у нее без труда: она действительно была в бешенстве от увиденного. — А ну-ка прекратите! Как вам не стыдно? Целой толпой на одну! Да как вы…

— Она обидела маленького! — прерывая ее, крикнул кто-то из ребят. — Ударила его!

В этом голосе было столько возмущения и ненависти, что, казалось, собравшиеся вокруг дети не могли понять глупость взрослого, который остановил массовое избиение. Да за такие поступки не то что бить — казнить нужно!

— Что? — не понимая, переспросила Таня.

— Ударила маленького!

Дети указали на малыша лет четырех в смешном джинсовом комбинезончике, расшитом персонажами какого-то мультфильма: он сидел на краю песочницы, сморщив от боли личико и потирая ушибленную руку, по которой уже начинал расползаться приличных размеров синяк. Рядом с ним на коленях стояли двое детей постарше, девочка и мальчик. Они утешали его.

— Прости, прости ее, — говорил мальчик, гладя малыша по голове, — она больше не будет.

— Ее наказали, — поддакнула ему девочка и, наклонившись, неумело поцеловала малыша в пухлую щеку, — этого больше не повторится. Прости нас всех.

В этой сцене было столько же трогательного, сколько и странного. Но при взгляде на обиженного Таня растаяла от умиления. Это был просто маленький ангелочек. Пухлые ручки и щечки, маленький носик, большие голубые глаза. Казалось, этот ребенок светился изнутри каким-то непонятным, притягательным сиянием. Не отдавая себе отчета, Таня подошла и взяла его на руки. По толпе детей пронесся шепот, в нем было удивление и даже, как на секунду показалось, возмущение. Двое ребят, успокаивающих малыша, попытались протестовать.

Оказавшись у Тани на руках, малыш уткнулся своей светлой кудрявой головкой женщине в ключицу, от чего у нее замерло сердце. Ее ребенку могло быть уже два года.

— Я хочу, чтобы ее наказали! — пролепетал мальчик тоненьким голоском, в котором, однако, слышались стальные нотки.

Его маленький пальчик указывал на избитую девочку. Мучительницы оставили ее в покое; теперь она сидела на земле, вытянув ноги и размазывая по лицу кровь из разбитого носа. Раздался звонок: перемена закончилась. Толпа детей стала рассеиваться, они потянулись к школе. К Тане подошла одна из девочек. Посмотрев на нее с вызовом снизу вверх, она протянула руки к малышу.

— Отдайте его, — потребовала девочка, — он не ваш.

От этих слов у Тани кольнуло в груди, но ребенка она отдала. Девочка взяла малыша на руки с осторожностью, будто он был фарфоровым, и нежно поцеловала его в гладкий лоб. Малыш посмотрел на Таню и помахал ей ручкой, Таня улыбнулась от умиления и помахала в ответ. Жертва избиения продолжала сидеть на земле, опустив глаза. Проходя мимо, в нее кто-то плюнул, плевок застрял в длинных растрепанных волосах.

— Сука! — не поднимая головы, крикнула девчонка вслед своему невидимому обидчику.

Через несколько мгновений Таня осталась с ней наедине. Она помогла девочке – той было на вид лет тринадцать – подняться и отвела к скамейке недалеко от площадки, потом достала из кармана своей робы платок и протянула ей. Девочка взяла платок и, не благодаря, зажала им кровоточащий нос.

— Ненавижу этот говняный город, — пробубнила она, — и этот приют…

Она не обращалась напрямую к Тане, говорила все это только для себя самой.

— Лучше бы оставили меня у мамы с папой. Они хоть и бухали постоянно, зато с ними хотя бы было весело…

Девчонка пробормотала что-то еще, продолжая зажимать нос платком.

— А зачем ты обидела малыша? — спросила ее Таня.

Девочка подняла на нее глаза. В них застыло удивление, как будто она только что услышала несусветную глупость.

— Потому что я их всех не-на-ви-жу, — злобно прошипела она по слогам.

За спиной Таня услышала чьи-то торопливые шаги. Повернувшись, она увидела, что к ним приближается пожилых лет полноватая дама в строгом костюме. Таня уже видела ее здесь несколько раз, но не могла вспомнить, кто она — учительница или кто-то из администрации.

— Ты почему не на уроке? — строго и громко обратилась дама к девочке, — Опять за старое взялась, хулиганка? Я все видела. Ты скоро доиграешься! Тебе это с рук не сойдет! Живо в медпункт, и через двадцать минут чтобы была за партой, проверю лично.

Она произнесла это почти скороговоркой. Девочка с демонстративной медлительностью встала и, ни слова не говоря, двинулась в сторону школы. На секунду остановившись, она запрокинула голову вверх, проверяя, идет ли еще кровь. Несколько раз коснувшись лица платком, скомкала его в ладони и бросила под ноги, прямо на покрытие игровой площадки.

— Маленькая хамка! — бросила ей вслед женщина, а потом, повернувшись, обратилась к Тане: — Мы обязаны помогать детям, даже таким. Трудные подростки, знаете ли…

Она резко замолчала и пристально посмотрела на Таню, которой от этого взгляда стало не по себе.

— Я видела все, — сказала женщина, неожиданно улыбнувшись, — смотрела через окно, как вы остановили драку. Чувствуется, вам не все равно. Любите детей?

— Да, — коротко ответила Таня.

—Знаете, я педагог с большим стажем и сразу вижу, как человек относится к детям. Это у меня профессиональное. Вы строитель?

Женщина кивнула в сторону лесов, возле которых продолжали курить Денис с Гошей. Обернувшись, Таня посмотрела на них. Денис, встретив ее взгляд, вопросительно мотнул головой, мол, чего хочет от тебя эта училка? Таня в ответ ему пожала плечами.

— Да, я маляр.

— Какая прелесть, — женщина улыбнулась. — Как хорошо, что у нас есть такие, как вы. Вы делаете лучше наш город и наш детский поселок. День урожая совсем скоро, все должно быть в лучшем виде. В этом году он особенный: год выдался урожайным как никогда. Я не представилась. Светлана Петровна.

Она с улыбкой протянула руку.

— Татьяна.

Таня пожала мягкую теплую ладонь.

— Танечка, не хотите ли совершить небольшую экскурсию по школе? Как я понимаю, у вас же все равно сейчас перерыв?

Тане понравилась эта женщина. Ей почему-то показалось, что отказываться от этого странноватого предложения будет невежливо. Она согласилась.

— Вот и здорово! — учительница хлопнула в ладоши. — Я вам сейчас все покажу.

 

На самом деле школа не представляла собой ничего необычного. Длинные коридоры с чередой кабинетных дверей, крашеными стенами и потертым линолеумом на полу. Шел урок, из-за дверей слышались приглушенные голоса учителей и учеников. По пути им встретились двое ребят, мальчик и девочка, с повязками дежурных на рукавах.

— Здравствуйте, Светлана Петровна, — почти хором вежливо сказали они и, улыбнувшись Тане, немного растерянно добавили: — Здравствуйте.

— Здравствуйте, мои хорошие, — заулыбалась пожилая учительница, ласково потрепав детей по волосам. — Это наша гостья, — представила она Таню и важно уточнила: — Особая гостья.

Улыбки детей стали еще шире. Они попрощались и двинулись дальше по коридору. Таня посмотрела им вслед: они были похожи друг на друга, как близнецы, даже говорили в унисон. На мгновение она могла бы поклясться, что в сумраке коридора от детей исходило чуть заметное сияние.

— Они просто светятся, не правда ли? — Светлана Петровна будто прочитала Танины мысли. — Ах, детство! Прекрасная пора. Наша задача как педагогов — сделать его счастливым. Эти дети, все, живущие здесь, они… они особенные…

Светлана Петровна подвела Таню к доске почета, с которой улыбались фотографии лучших педагогов школы.

— Это наша гордость, — сказала она.

К нижнему правому уголку одной из фотографий, изображавших немолодую уже женщину, была наискосок прикреплена черная ленточка.

— Это Людмила Николаевна, — тихо произнесла учительница, коснувшись портрета. — Она ушла от нас недавно. Страшная болезнь. Ничто не могло ее спасти… вообще ничто. Дети ужасно горевали. Понимаете, я работаю, даже нет, живу здесь уже больше тридцати лет. Все мы здесь одна большая семья. И смерть одной из нас стала страшным ударом для всех. Она была незаменима. Ах, Люда…

Светлана Петровна смахнула рукой слезинку с уголка глаза.

— Сочувствую, — искренне сказала Таня. Ей действительно было жаль.

— Спасибо, дорогая. Вы обязательно должны увидеть еще одну нашу гордость. Пожалуй, самую главную.

Она повела Таню дальше по коридору, в конце которого была дверь, распахнутая в просторный, залитый через широкие окна сентябрьским солнцем зал.

— Это музей нашего детского поселка.

На стенах здесь висели фотографии разных эпох. Самые старые были черно-белыми и почти выцветшими. На них изображались группы детей в старомодной гимназической форме в окружении взрослых, по-видимому, учителей. Мужчин в строгих костюмах-тройках, с цепочками карманных часов, с ухоженными бородами и подкрученными усами. Женщин в закрытых длинных платьях. На одном из снимков стояла подпись «1896 годъ».

— В нашем поселке занимаются воспитанием детей еще с дореволюционных времен, — рассказывала Светлана Петровна, пока Таня рассматривала старинные фотографии. — У нас очень сильная, сложившаяся десятилетиями педагогическая традиция.

Дальше шли портреты выдающихся выпускников и информация о них. За более чем вековую историю приюта их набралось на удивление много — больше сотни. Практически каждый год поселок выпускал в мир одну или несколько выдающихся личностей. Герои войн, государственные и политические деятели, знаменитые ученые, писатели, киноактеры, музыканты, успешные бизнесмены и предприниматели… И каждый из них, судя по пояснительным надписям, никогда не забывал об этом месте, часто навещал учителей и воспитанников, щедро помогал деньгами, связями и влиянием.

В конце экспозиции находилась «Стена героев». Там были имена и фотографии выпускников, павших в многочисленных войнах, прокатившихся по миру за последний век. Открывал список штабс-капитан, погибший в 1917 году во Франции в составе русского экспедиционного корпуса. Далее следовали пятеро навеки оставшихся на полях Гражданской войны, по разные стороны конфликта. Летчик, сбитый над Барселоной в тридцать седьмом. Разведчик, сраженный снайперской пулей в финских лесах в сороковом. Шестнадцать выпускников, отдавших жизнь на фронтах Великой Отечественной, четверо из которых посмертно получили Звезду Героя. Замыкали скорбный ряд трое воинов-интернационалистов, погибших в разных точках мира от Анголы до Сирии, и двое солдат, не вернувшихся из Афганистана. Было видно, что музей создан с огромной любовью и уважением ко всем представленным здесь людям.

— Как вам наша экспозиция? — поинтересовалась Светлана Петровна.

— Впечатляет, — искренне ответила Таня. Она действительно была поражена.

— Наш приют заботится о своих воспитанниках и выпускниках, помнит их всех, — сказала Светлана Петровна. — Я хочу показать вам кое-что еще, кое-что особенное.

С этими словами она повела Таню к противоположной от входа стене музея, где находилась широкая, обитая кожзаменителем двустворчатая дверь. Открыв ее, они оказались в просторной комнате, которая, по-видимому, служила раздевалкой. Вдоль стен стояли с десяток металлических шкафчиков, рядом с которыми тянулись длинные низкие деревянные скамейки.

— Здесь ребята переодеваются, — пояснила Светлана Петровна. — Нам дальше.

Она указала на прозрачные стеклянные ворота. Сквозь них Таня смогла рассмотреть огромное длинное помещение с высокими потолками, залитое солнечным светом. Это было даже не помещение, а отдельное здание, пристройка к школе. Его потолок и стены были сооружены из прозрачного, как стекло, поликарбоната. Сквозь них была хорошо видна улица и находящееся возле поселка озеро.

— Это наша знаменитая оранжерея, — сказала учительница, открывая стеклянные ворота и пропуская Таню вперед. — Дети работают здесь на уроках труда, ухаживают за растениями. Также есть бригада учеников, которые трудятся здесь и после уроков, исключительно на добровольной основе. От желающих, однако, нет отбоя, поэтому нам пришлось организовать их работу в несколько смен.

Внутри прозрачного здания стройными рядами протянулись клумбы и грядки со всевозможными растениями, начиная с сельскохозяйственных, вроде картофеля и томатов и заканчивая невообразимым количеством совершенно диковинных, никогда не виденных Таней раньше. Все они жили здесь в полной гармонии. Оранжерея была наполнена множеством запахов и ароматов. Среди рядов мелькали дети, одетые в рабочую одежду, Таня насчитала человек двадцать — почти целый класс; все они работали на клумбах и грядках, поливая, удобряя и пропалывая своих зеленых подопечных.

Увидев вошедших, дети бросили свои дела и стали вежливо здороваться и радостно махать руками. Среди них Таня заметила и двух дежурных, которых они встретили в коридоре.

— Здравствуйте, мои дорогие! — весело отвечала на приветствия Светлана Петровна, — Мои хорошие! Мои работнички! Мои помощнички! А где Игорь Валентинович?

— А он внизу! — стали наперебой отвечать дети.

— А ну-ка проведите меня к нему! Я хочу его кое с кем познакомить.

В мгновение ока их окружила шумная толпа ребят, которые повели двух женщин в дальний конец оранжереи. Таня чувствовала себя среди этих детей превосходно. Как будто все они были для нее родными, ее семьей, настоящей, которой у нее никогда не было. Она не удержалась и ласково погладила по щеке ближайшего к ней ребенка, веснушчатого худенького мальчика. Тот повернулся на прикосновение и, рассмеявшись, весело подмигнул ей. Таня улыбнулась в ответ, не могла не улыбнуться: этот мальчик светился радостью.

Противоположная стена оранжереи представляла собой высокий прозрачный витраж, сквозь который открывался великолепный вид на озеро. У Тани захватило дыхание. Она восторженно ахнула.

— Красота, правда? — спросила Светлана Петровна. — Это уникальное озеро, одно из чистейших в нашей стране. Оно имеет почти идеальную круглую форму. Говорят, ему уже несколько миллионов лет, оно образовалось еще до прихода ледника, на месте падения метеорита.

— Ого! — изумилась Таня. — Ничего себе!

— В этих местах сохранились уникальные подземные ходы, шахты и пещеры. Их вырыли еще древние люди.

Таня даже присвистнула от такой информации: ей было интересно. В земляном полу оранжереи располагался широкий квадратный люк, уходящий под землю. Деревянные потертые ступени вели вниз, в темноту. Светлана Петровна остановилась у люка и, наклонившись, громко прокричала:

— Игорь Валентинович! Игорь Валентинович, вы там?

— Да! — послышался снизу приглушенный голос. — Здесь! Подождите секундочку, Светлана Петровна, я сейчас!

Через минуту из-под земли показался немолодой седой мужчина. На нем была точно такая же рабочая одежда, как и у детей, только большего размера. В руках он держал два глиняных горшка с какими-то маленькими растениями. Он вылез из люка и, отдуваясь, протянул горшки Светлане Петровне:

— Уф, подержите, пожалуйста. Новые, только что пересадил…

После этого он с грохотом опустил крышку люка и стал поспешно закрывать ее на большой массивный замок, будто кто-то мог выбраться оттуда вслед за ним. Перед тем, как захлопнулась тяжелая крышка, Таня на мгновение различила в темноте подвала голубовато-серебристое сияние, но про себя решила, что ей всего лишь показалось. А Игорь Валентинович снова обратился к Светлане Петровне:

— Подкормил. Теперь до праздника можно дотерпеть.

 Его взгляд остановился на Тане, и он поспешно замолк, будто сказав что-то лишнее в присутствии постороннего. Несколько секунд он близоруко смотрел на нее, а потом неуверенно спросил:

— А вы, извиняюсь?..

— Это Танечка, — прервала его Светлана Петровна, — наша гостья.

Игорь Валентинович расплылся в улыбке и вежливо поинтересовался:

— Ну и как вам наш городок?

— Очень милый, — ответила Таня, тоже улыбнувшись.

Стоящие вокруг дети молча наблюдали за ними. Игорь Валентинович, посмотрев на них, шутливо прикрикнул с деланной строгостью:

— Чего подслушиваете? А ну-ка за работу, бездельники. Я вам!

Дети с хохотом разбрелись по оранжерее.

— Игорь Валентинович, а когда уже праздник? — спросил кто-то из ребят.

— Потерпи, Чибисов, скоро! Все ты никак не дождешься, — и, повернувшись к Тане, с улыбкой добавил: — Хулиганы. Не знаю, как бы я жил без этих детей…

Светлана Петровна представила коллегу:

— Танечка, знакомьтесь. Это Игорь Валентинович Беленкович — наш учитель труда и заведующий оранжереей. Под его чутким руководством здесь все цветет и пахнет.

— Разрешите преподнести вам подарок.

С этими словами Игорь Валентинович взял у Светланы Петровны один из горшков и протянул его Тане. Та попыталась протестовать.

— Берите-берите, — сказала Светлана Петровна, — что же вы?

Когда глиняный горшок оказался у нее в руках, Таня смогла рассмотреть растение в нем. Из черной земли торчал тонкий стебелек с набухшей на верхушке почкой и двумя маленькими, почти прозрачными листками. Непонятно почему, но он притягивал к себе: хотелось никогда не выпускать горшок из рук, вечно смотреть на этот еле проклюнувшийся из земли росток.

— Я его только что пересадил, — сказал Игорь Валентинович, — он очень неприхотлив. Просто поливайте его каждый день, и он быстро вырастет. На местной почве все растет очень быстро.

С этими словами он внимательно посмотрел на работающих детей.

 

Идя обратно, Таня по-прежнему сжимала в руках глиняный горшок с маленьким цветком.

— Как вам у нас? — спросила Светлана Петровна. — Нравится?

— Не то слово, — ответила Таня. — Я ведь сама детдомовская. Всегда мечтала о семье, но как-то не получилось. А тут я почувствовала себя как дома, по-настоящему… честно…

Таня сама от себя не ожидала такого прилива чувств. По лицу побежали скопившиеся в уголках глаз слезы. Она попыталась отвернуться, но пожилая учительница нежно обняла ее за плечи.

— Ничего, — приговаривала она, утирая мягкими ладонями слезы с Таниного лица, — ничего. Поплачь, родная, все будет хорошо. Все мы семья. Вот придет праздник, все будет хорошо…

Они стояли, обнявшись, посреди пустого школьного коридора. Дверь одного из классов была наполовину открыта. Таня сквозь слезы могла видеть, что там происходит. И то, что она видела, завораживало.

На учительском столе сидел, свесив ножки, маленький ребенок. Тот самый малыш, которого ударила сегодня на детской площадке та девочка. Прямо перед ним выстроились дети постарше, целый класс. Малыш просто сидел на столе; дети, сгрудившись толпой, просто молча стояли напротив него. И тут Таня увидела, что от ребенка исходит свет, самое настоящее, осязаемое, видимое глазом сияние. Серебристо-голубоватое, еле заметное в хорошо освещенном солнцем помещении, но явное. Оно исходило изнутри мальчика, распространялось по классу и оседало на стоящих детях. Они питались, дышали им, как кислородом, который вырабатывают в процессе фотосинтеза.

Ребенок, этот маленький хорошенький светлячок с внешностью ангела, повернул голову и внимательно посмотрел на Таню. Потом он весело и открыто улыбнулся, обнажив маленькие ровные, как камешки, зубки. Таня улыбнулась в ответ: они были целым. Семьей.

День прошел быстро. В гостинице Таня первым делом поставила на подоконник свое растение и полила его. До позднего вечера она сидела возле окна и любовалась им. Ночью ей снился сон. Она шла по лесу, была полностью обнаженной и прекрасной. Лес пел тысячью голосов. Во мраке копошились диковинные звери. Разных видов, форм и размеров. От маленьких, размером с муравья, до огромных, от движения которых стонали и гнулись могучие стволы деревьев. Сами деревья тоже были необычными: они светились, озаряя и подкрашивая темноту своим невозможным сиянием. Таких красок и цветов не бывает на земле. Жалкий, примитивный человеческий глаз был не в состоянии оценить всего великолепия здешнего света. Скудный человеческий мозг мог воспринимать только его серебристо-голубой оттенок.

Таня проснулась посреди ночи. Встав с кровати, она подошла к окну: хотелось снова посмотреть на цветок. Казалось, он действительно подрос, вытянулся, почка на его стебельке набухла, раздувшись еще больше. В темноте он излучал слабое, но вполне заметное сияние. Как светлячок в летней траве — только, в отличие от жалкого мерцания светлячков, этот свет был постоянным, негаснущим. Таня посмотрела на улицу: в некоторых окнах соседних домов стояли точно такие же горшки со светящимися растениями. Серебристо-голубыми.

 

Коля Иванов так и не появился. Ни утром, ни в течение дня. Вечером, вернувшись с работы в гостиницу, они узнали от администратора, что еще вчера он собрал вещи и выехал. В подтверждение своих слов администратор даже привел их в его номер, который действительно оказался пустым и тщательно убранным.

— Алкаш поганый, — выругалась Таня. — Мог хотя бы предупредить.

Денис казался ошарашенным подобной новостью.

— Даже не знаю, Тань, — хмурясь, сказал он. — Он, конечно, алкаш, но эта работа была ему очень нужна. Я-то знаю…

Гоша, как всегда, промолчал.

Остаток вечера Таня провела, любуясь своим цветком. Она поливала его только два раза, но он уже действительно заметно вырос, стебель окреп и удлинился, появились новые листья, почка налилась и разбухла еще сильнее, словно готовая раскрыться. Ночью ей снова снился сказочный лес. На ветвях причудливых деревьев сидели голые светящиеся дети и смотрели на нее.

Следующие дни прошли в непрерывной работе. Втроем они докрасили фасад административного здания и перешли к стенам в школьном спортзале. Нужно было справиться за два дня, чтобы к празднику урожая все было готово. Бригада работала сверхурочно, с раннего утра, когда еще даже не рассвело, и до поздней ночи. Администрация города обещала заплатить щедро. Возвращаться на несколько часов в гостиницу не было смысла, поэтому две ночи они провели в школе. Денис с Гошей спали прямо в спортзале на расстеленных матах, Таня ночевала на диване в кабинете физрука.

Там же, в спортзале, по нескольку часов в день репетировал школьный хор. Ребята готовили какой-то номер к празднику. Строительная бригада работала под аккомпанемент детского пения. Пели прекрасно, каждый звук приятным многоголосием отдавался в ушах. Да вот только Таня, как ни прислушивалась, не могла разобрать ни слова.

Однажды поздно вечером, уже готовясь ко сну, она услышала звук голосов за дверью. Учителя часто задерживались в школе допоздна. Разговаривали несколько человек, трое или четверо, одной из говоривших была женщина — по голосу Таня узнала в ней Светлану Петровну.

— Вы уверены? — кого-то спрашивала та.

— Точно вам говорю, — отвечал мужской голос, — этот год будет урожайным. Уже давно такого не было. Это все из-за жары. Нужно подкармливать еще, а то не распустятся…

— А такого никогда не было, — сказал кто-то еще.

— Я знаю, — сказала Светлана Петровна. В ее голосе слышалась мрачная решительность, — Я знаю…

Таня слишком устала, чтобы слушать дальше. Она повернулась на другой бок, скрипнув диваном, и провалилась в сон.

Аномальная сентябрьская жара с каждым днем, казалось, только усиливалась. Лесные пожары распространялись быстро. Теперь горели торфяники на местных болотах. Удушливый дым, словно едкий туман, заволакивал город. На улицах появились милицейские и пожарные патрули. Повсюду висели плакаты, рекомендующие жителям временно воздержаться от поездок за город. Населенный пункт превратился в отдельный мирок, жители которого остались отрезанными от большой земли. Горожан это, однако, не очень волновало. У них были свои радости и заботы. Много радостей и забот, связанных с предстоящим праздником.

Работу закончили вовремя, несмотря на сжатые сроки и сложные условия. Вернувшись в гостиничный номер, Таня первым делом ринулась поливать свое растение на подоконнике. Ведь она не видела его целых два дня. Выглянув из окна, заметила, что жители украшали улицу, развешивали на столбах яркие флажки, ставили торговые палатки — готовились к празднику. Завтра он отгремит, бригада получит обещанные деньги и покинет город. Тане было грустно от этого, она не хотела уезжать. В глубине души она даже надеялась, что из-за пожаров им придется остаться здесь подольше. Это было бы просто прекрасно.

Спокойный вечер после тяжелых рабочих дней немного омрачило одно событие: Гоша уехал, не сказав ни слова, даже не предупредив. Они вернулись из поселка в гостиницу все вместе, еще накануне договорившись обсудить за ужином дальнейшие планы. Подойдя с Денисом к двери Гошиного номера, они постучали. За дверью было тихо: никто не ответил, не было слышно звука приближающихся шагов.

— Гоша? — позвала сквозь дверь Таня. — Гош!..

Из-за спины кто-то сказал:

— А товарищ ваш только что уехал.

Таня с Денисом обернулись на голос. В коридоре стоял администратор гостиницы, звеня связкой ключей. В другой руке он держал пластиковую бутыль с какой-то жидкостью.

— Как уехал? — переспросил Денис.

— Так и уехал, — развел руками администратор, — буквально с полчаса назад расплатился за номер и все. Даже не попрощался. Молчаливый он у вас. В журнале у меня расписался, могу показать. На автобус до райцентра сел, я сам видел. Это сегодня последний.

Таня ничего не понимала. Она попробовала дозвониться до Гоши, но его мобильник не отвечал; она долго вслушивалась в протяжные гудки. После нескольких попыток женский голос и вовсе известил, что аппарат абонента выключен.

Денис тоже решил убраться из города. Таня пыталась уговорить его остаться, но тот был непреклонен. Скрепя сердце ей пришлось согласиться. Вдвоем они загрузили вещи в свой старенький служебный микроавтобус. Денис завел двигатель и тронулся вдоль городских улиц. На выезде из города их остановил патруль.

— Выезд на сегодня закрыт, — сказал человек в форме.

— С чего вдруг? —удивился Денис.

— Пожары. Чрезвычайное положение в городе. У нас приказ. Так что возвращайтесь. К тому же, праздник пропустите.

— Праздник? Так чрезвычайное положение же…

— Праздник — это святое, традиция. Его ничто не отменит.

Когда они вернулись в гостиницу, администратор встретил их безразличным взглядом.

— Не успели? — спросил он. — Да что ж поделать, стихия. Хорошо, что город не затронуло. Ничего не сорвется.

 

Праздник начался еще ночью. Таню разбудили громкие звуки, доносящиеся с улицы. Сонная, она подошла к окну. Улица двигалась. Внизу, под окнами, шли десятки горожан. Они пели. Именно это пение, громкое и протяжное, разбудило ее. Она смотрела сверху вниз на бредущих в темноте людей. Многие несли в руках горшки со светящимися растениями. Они несли их, как свечи, осторожно и торжественно. Ее собственный цветок, стоящий на подоконнике, тоже светился привычным уже голубым серебром, только теперь гораздо ярче обычного.

Толпа остановилась точно напротив гостиницы. Некоторые из горожан стали смотреть наверх, прямо в ее окно, продолжая петь. Теперь Таня увидела, что у всех у них, от детей до стариков, лица, руки и все неприкрытые одеждой участки тел светились в темноте точно так же, как и растения. Таня невольно отпрянула от окна. Неожиданно она услышала в коридоре за дверью чьи-то шаги. Потом еще и еще. Там было несколько человек. Кто-то остановился возле ее номера, остальные прошли дальше по коридору, туда, где располагался номер Дениса.

В дверь осторожно постучали. Затем она услышала голос того самого администратора.

— Откройте, — сказал он. — Праздник начался. У меня все равно есть ключи, но лучше, если вы откроете добровольно. Вы пропустите самое интересное. Вас уже заждались.

С той стороны коридора, где был номер Дениса, донеслись крики:

— Он забаррикадировал дверь!

— Ломайте! — закричал в ответ администратор, — Черт с ним! Он все равно пойдет на корм! Нам нужна она!

От этих слов Таню пробрала дрожь. Она была в ловушке! Ключ со щелчком вошел в замочную скважину и повернулся. Дверь открылась. На пороге стоял администратор, за ним маячили еще трое. Высокие, крепкие мужчины. У всех светились лица. Без лишних слов они ринулись в комнату, протягивая к ней руки. Таня бросилась к окну, как была, в одной полупрозрачной ночнушке. Мелькнула даже шальная мысль выпрыгнуть наружу, но там, внизу, стояла толпа поющих светящихся людей. К тому же прыжок с третьего этажа вряд ли закончился бы удачным приземлением.

Сильные руки схватили ее в охапку и потащили к выходу. Она кричала, царапалась и брыкалась, сопротивлялась, как могла, но перевес сил явно был не в ее пользу. Ее вытащили в освещенный коридор. Там были еще люди. Из конца коридора донесся грохот. Возле дверей, ведущих в номер Дениса, стояли двое мужчин с топорами. Они только что сломали дверь. Из номера доносились шум, крики и звуки отчаянной борьбы. Через минуту четверо вытащили в коридор избитого, окровавленного Дениса в одних трусах и разорванной майке. Он не мог говорить: изо рта торчал глубоко засунутый тряпичный кляп. Из разбитого носа хлестала кровь, заливая покрытый потертым ковром пол коридора. Правый глаз заплывал огромным фиолетовым синяком.

Нападавшие уложили Дениса на живот и стали вязать ему за спиной руки веревками, сплетенными из каких-то растительных волокон. Он все еще отчаянно сопротивлялся и приглушенно мычал, но горожане продолжали избивать его, пока он не затих. Увидев это, Таня снова закричала и попыталась вырваться, но ее по-прежнему крепко держали. В и без того узком коридоре заметно прибавилось народу, сейчас тут было уже не протолкнуться из-за людей со светящимися лицами. К Тане протиснулся администратор с той самой пластиковой бутылью в руках, которую он держал, когда рассказывал про отъезд Гоши.

— Извините, конечно, за излишние меры, но мы же не хотим, чтобы вы по незнанию натворили ошибок?

С этими словами он с силой зажал Тане нос и рот влажной тряпкой. Она вдохнула сладковатый запах; закружилась голова, потянуло в сон, тело стало мягким и безвольным. Десяток рук подняли ее высоко вверх, как фанаты поднимают на рок-концертах своих кумиров. Прямо перед ее лицом застыл побеленный потолок коридора.

— Несите дары! — звучно закричал кто-то рядом.

— Несите дары!!! — дружно и громко поддержал его хор голосов.

Светящиеся люди запели. Таня подумала, что уже где-то слышала это. Точно так же пели дети на репетициях хора в спортивном зале. Таня снова попыталась разобрать слова — и снова ничего не получилось. Она слышала лишь сочетание каких-то протяжных, непонятных звуков. А потом потеряла сознание.

 

Она пришла в себя. Кто-то вел ее под руки, поддерживая с обеих сторон. Голова кружилась и болела, Таню мутило и подташнивало. Она двигалась в толпе людей, освещавших ночную осеннюю тьму сиянием своих лиц. Где-то на горизонте можно было разглядеть розовое зарево лесных пожаров. Таня присмотрелась и поняла, что люди чем-то натирали свою кожу, заставляя ее светиться, как странные необычные растения в их руках. Бредущие куда-то горожане пели.

Наконец Таня догадалась, что толпа шествует в сторону детского поселка. Она уже могла рассмотреть здание школы, на крыльце которой собралась еще одна группа людей. На ступенях в несколько рядов стояли дети и учителя. Их лица и руки тоже светились. Встречая горожан, вперед вышла Светлана Петровна.

— Куда идете? — спросила она громко.

— Несем дары! — отвечала толпа.

Светлана Петровна повернулась к детям и плавно повела руками в воздухе. Дети запели. Их пение не шло ни в какое сравнение с хором взрослых. Мощные, протяжные звуки, издаваемые ими, наполняли ночь, отдаваясь во всем теле. Горожане вторили им тысячей голосов. И тут Таня заметила, что от детей стало исходить сияние. Не такое, как от взрослых. Оно выходило прямо из них, изнутри их тел, как будто кто-то поместил им в грудь и в живот фонарики, излучавшие яркий серебряно-голубой свет. Сияние усиливалось, как на рентгене, и сквозь кожу и одежду уже можно было различить детские кости и внутренние органы. Пение нарастало; горожане впадали в какой-то религиозный экстаз, кричали, раскачивались в такт певучим звукам и вскидывали руки.

— Вечный свет! — кричали фанатики. — Вечный свет! Неугасимый! Благословенный! Святые маленькие светлячки!

Теперь дети, казалось, полностью состояли из яркого сияния. На крыльце школы словно стояло с десяток мерцающих пучков. Они все прибывали. Все новые и новые дети-светлячки выходили из здания школы, подходили к толпе горожан; те тянули к ним руки, пытаясь коснуться, дотронуться, погладить светящуюся кожу. Дети пошли сквозь толпу. Люди становились на колени, целовали детские руки и лица. Один ребенок, смешно переваливаясь на коротких ножках, подошел к Тане и посмотрел на нее снизу вверх. Это был тот самый малыш, за которого заступились ребята постарше на детской площадке. Теперь его джинсовый комбинезончик просвечивался насквозь. Ребенок состоял из мерцающего голубоватого серебра.

— Ты будешь моей мамой, — то ли спрашивая, то ли утверждая, пролепетал малыш. — Я тебя люблю.

— Он признал ее! — пронеслось по толпе. — Благословен будет свет!

Державшие Таню люди отпустили ее. Она с трудом удержалась на ногах: снотворное еще не выветрилось до конца. Малыш протянул к ней пухлые ручки, толпа замерла в ожидании. Ребенок пульсировал светом, который завораживал Таню. Точно осязаемый, он проникал сквозь рот и ноздри, сквозь каждую пору кожи, разливался по телу, оседал внутри. Тело наливалось силой. Тане это нравилось, она хотела быть здесь, среди этих людей. С этим малышом. Она взяла его на руки и прижала к груди его мягкое сияющее тельце; он нежно обхватил ее ручками за шею. Таня поцеловала его в щечку. Толпа возликовала.

— Она с нами! Наша семья! Благословенная сестра! Благословенная мать светлячков! Мать-Жнея! Благословенный свет!

Пение возобновилось с новой силой. Таня увидела в толпе Светлану Петровну — пожилая учительница смотрела на нее и, улыбаясь, одобряюще кивала головой.

— Жатва! — кричали люди. — Время урожая! Несем дары!

Люди стали входить в здание школы. Они шли по темным коридорам, впереди шагали светящиеся дети, озаряя остальным путь. Процессия двигалась в сторону оранжереи. Оказавшись в ее прозрачных стенах, толпа двинулась дальше, туда, где люк в полу вел под землю. Возле него все в той же рабочей одежде стоял Игорь Валентинович.

— Опаздываете! — громко сказал он вошедшим. — Жатва вот-вот начнется!

— Мы несем дары! — отвечали люди.

Игорь Валентинович улыбнулся.

— Вот это хорошо, — сказал он. — В этом году будет небывалый урожай!

Люди одобрительно закричали. Из толпы вышла Светлана Петровна.

— Поприветствуйте нашу новую сестру, — обратилась она к Игорю Валентиновичу. — Ее озарил свет. Она новая мать. Взамен нашей дорогой Людмилы Николаевны.

Игорь Валентинович подошел к Тане, которая по-прежнему держала на руках светящегося малыша. Он по-отечески расцеловал ее в щеки и ласково потрепал ребенка по голове своими скрюченными артритом стариковскими пальцами. Таня заметила, что в другой руке он сжимает длинный нож с широким, чуть изогнутым лезвием.

— Вниз! — скомандовал он.

— Вниз! — прокричали люди. — К благословенному свету! На жатву!

Таня подошла к люку и стала спускаться по потертым деревянным ступеням. Внизу был длинный подземный коридор. Невозможно было понять, кем он был прорыт. Его стены, пол и потолок были покрыты светящимися растениями. Стебли, корни и листья превращали коридор в цветущий травяной тоннель. Идущие люди срывали листья, мяли их в руках и светящимся соком натирали себе лица. Таня одной рукой сделала то же самое. Ее лоб и щеки покрыла серебристо-голубая влага. Увидев это, малыш, которого она несла, улыбнулся.

— Ты как светлячок, — весело сказал он, — совсем как я. Все хотят быть как я.

Тоннель вел все дальше. Вдаль и вглубь. Когда он закончился, у Тани от увиденного перехватило дыхание. Перед ней открылась огромная пещера, заполненная тысячами людей. Пещера была погружена в полутьму, освещаемую только сиянием растений и детей-светлячков. Они проворно проскальзывали между стоящих взрослых.

— Дайте пройти! — кричали они своими звонкими голосами. — Пропустите новую мать!

Люди почтительно расступались перед Таней с ребенком на руках. Кто-то говорил ей приветливые слова, хлопал по спине. Многие люди тянулись к ребенку. Мальчик смеялся и хватал взрослых за протянутые руки, за пальцы, а те благодарили его и выкрикивали что-то про благословенный свет. Многие плакали от счастья.

Земля пещеры под босыми ногами Тани была все так же устлана растениями. Они светились. Между переплетением стеблей она могла рассмотреть разные предметы: обрывки одежды, старые наручные часы с порванным ремешком, цепочку… Потом мелькнул как будто клок волос и что-то, похожее на кусок челюсти с рядом торчащих зубов. Между стеблей стала проступать прохладная вода, под ногами захлюпало. Через минуту она осторожно шла уже по колено в воде, светящиеся стебли приятно касались ее босых ног. Вокруг все так же тесной толпой стояли люди.

— Омойтесь в водах подземного озера, — сказал ей кто-то. — Древний метеорит принес сюда благословенный свет.

Она подошла к некому подобию алтаря. Вокруг возвышения полукругом расположились несколько десятков светящихся детей разного возраста. В центре находились люди из городской администрации в деловых костюмах. Среди них стояли Светлана Петровна и Игорь Валентинович, который проверял пальцем остроту лезвия своего огромного ножа. За их спинами терялась в полумраке пещеры сплошная растительная стена. Причудливое переплетение стеблей, корней, листьев, лиан и всевозможных цветов. Стена что-то скрывала. И это что-то светилось настолько ярко, что по сравнению с ним сияние местных детей казалось огоньком спички рядом с прожектором. Сквозь толщу растительности пробивались мощные лучи, переливающиеся разнообразными красками, но с преобладанием серебряного и голубого цветов.

В стену были вплетены человеческие тела — от почти полуразложившихся скелетов до совсем еще свежих, обладатели которых были все еще живы. В двух из них Таня узнала своих бывших работников, Гошу и Колю Иванова. Многочисленные стебли пронзали их во многих местах. Питались их кровью и внутренностями. Коля был уже мертв, его тело безвольно болталось, вплетенное в растения. Кожа, тонкая и сухая, была туго натянута на кости. Гоша пока оставался жив: он громко стонал, на его лице застыло выражение невообразимой муки. Его тело было проткнуто десятками стеблей, полых внутри. Было видно, как внутри них переливается кровь.

Крупный мужчина в деловом костюме поднял руки, призывая людей к тишине.

— Братья и сестры! — прокричал он. — Мои возлюбленные друзья! Сегодня особенный день! Мы ждем небывалого урожая, по всем приметам он состоится! Мое сердце наполняется радостью, ибо я знаю, что в наших рядах пополнение. К нам присоединилась новая сестра! Новая мать для наших детей, освещенных благословением! Мать-Жнея! Мы семья! Да начнется жатва!

Он простер руки к застывшей на месте Тане.

— Мы вместе! — вторили ему люди.

— Мы семья!

— Мать-Жнея!

— Да начнется жатва!

— Несите дары!

— Несите дары!

В круг, образованный светящимися детьми, несколько человек внесли связанного Дениса. Он испуганно озирался по сторонам. Кто-то достал кляп у него изо рта. Он сделал вдох, закашлялся, и его вырвало. В толпе он увидел Таню с ребенком на руках.

— Таня! — закричал Денис.

Глядя на него, она не испытывала ничего. Это был чужой ей человек из старой, плохой жизни. Теперь все по-другому, теперь у нее семья.

Дениса поставили на ноги, лицом к толпе. Его ноги оплетали светящиеся стебли. Он попытался вырваться, но руки окружавших его людей и стебли неведомого растения держали крепко. Кто-то из горожан поднял топор и с размаху вонзил острие ему в макушку. Раздался мерзкий громкий хруст. Топор сильным ударом раскроил Денису голову на две части, почти до самой челюсти. Человек рывком вытащил топор и, снова размахнувшись, вторым ударом вонзил его в самое основание шеи Дениса. Его обезображенная голова наклонилась набок, опустившись на левое плечо. Из открывшейся темной раны забил фонтан крови, забрызгав стоящих рядом людей. Белая блузка Светланы Петровны покрылась множеством темных пятен. Стебли ожили, они тянулись вверх по телу Дениса, стремясь добраться к хлещущим кровью ранам. Они извивались, заползая в разрез на шее, в его раскроенную голову, копошились там с мерзким чавканьем.

Потом стебли начали разрывать на части его дергающееся в конвульсиях тело. С треском шейных позвонков отделилась голова, почти одновременно от торса оторвались руки и ноги, из разорванного живота упали на светящийся пол внутренности. Толпу захлестнуло безумие, люди снова начали петь, выкрикивать молитвы и благословения. Стоящие тесно, плечом к плечу, люди раскачивались в такт пению.

Растительная стена пришла в движение. Переплетение светящихся стеблей стало редеть, взору собравшихся открывалось что-то потрясающее. Вплетенные в стену трупы оказались разорваны и выпотрошены двигающимися растениями.

— Дары приняты! — закричал все тот же человек из администрации. — Тащите невинную кровь! Да начнется жатва!

— Невинная кровь! — скандировали люди. — Невинная кровь!

В круг внесли связанного ребенка. Таня узнала в нем девочку, которую избивали на детской площадке. Ее рот был заклеен липкой лентой, глаза испуганно смотрели на кричащих людей. Пение усилилось, стоящие вокруг дети стали светиться еще ярче. Сзади к девочке подошел Игорь Валентинович и поднял вверх длинный, чуть изогнутый нож. В его грозном лезвии отражалось серебристо-голубое сияние. Старый трудовик схватил девочку за волосы и быстрым резким движением полоснул ее ножом по горлу. Из разреза хлынула кровь, глаза ребенка закатились, тело выгнулось и задергалось в предсмертных судорогах. Стебли подняли жертву и стали заворачивать ее в себя. На тех участках растений, куда попала кровь, появлялись новые листья и побеги.

Стена из переплетенных стеблей окончательно разошлась. Люди громко ахнули от восхищения. В лицо Тане ударил яркий, ослепительный свет. Она зажмурилась. Когда она снова открыла глаза, то увидела Дерево. Оно переливалось неземными красками, восхищало, манило. Оно было великолепно. Его листья пели вместе с людьми. Невозможно было это описать, но вибрации, исходящие от Дерева, отдавались в каждой клеточке тела. Теперь огромная пещера была освещена, как днем. Таня могла в деталях ее рассмотреть. Потолок метров двадцать высотой подпирали мощные, наверняка построенные людьми колонны. В потолок упиралась и крона Дерева, расходясь, как лучами, тысячами ветвей. Все стебли, корни и побеги, покрывающие нутро пещеры, были Его частью. В кроне Дерева Таня увидела огромные нераспустившиеся бутоны. Люди начали их считать. Вместе с ними считала и Таня:

— Раз!

— Два!

— Три!

— ЧЕТЫРЕ!

— ПЯТЬ!!!

По толпе прошел благоговейный ропот.

— Пять!

— Не может быть!..

— Небывалый урожай!

— В лучшие годы было не больше трех!

— Благословенный свет!

Бутоны начали раскрываться, намереваясь показать людям то, что было внутри. Малыш на Таниных руках сказал ей:

— Иди, мама. Собирай урожай. Принеси моих братиков и сестричек.

Таня опустила мальчика на землю. И двинулась навстречу свету Дерева. Вместе с ней шли еще несколько женщин.

— Матери-Жнеи! — кричали люди. — Благословенный свет!

Низко висящие ветви Дерева ласково касались ее плеч. Бутоны, раскрываясь, опустились навстречу подошедшим женщинам. Один из них оказался на уровне Таниной головы, прямо перед ее лицом. Она смотрела, как он разворачивается. Сначала раскрылись жесткие внешние чашелистики, потом показались переливающиеся красками нежные лепестки. Они распрямлялись, открывая сердцевину цветка. Таня завороженно наблюдала, как там, в переплетении лепестков, шевелилось что-то.

Это был ребенок. Маленький голый младенец. Он лежал, свернувшись калачиком, в самом сердце цветка. Его животик поднимался и опускался от спокойного ровного дыхания. А сам он светился. Он был средоточием голубого серебра. Таня стояла, пораженная увиденным. Младенец открыл глаза, повернул голову и внимательно посмотрел на нее. Из его глаз били в Танино лицо два маленьких фонарика. Он протянул к ней руки.

Она взяла его. Младенец легко выскользнул из своего убежища. Из его живота, прямо из пупка, торчал тонкий длинный стебелек, соединяющий его с сердцевиной цветка. Когда ребенок оказался у Тани на руках, растительная пуповина лопнула с едва слышным звуком. Младенец был теплым и мягким, как все новорожденные дети. И весь покрыт разноцветной цветочной пыльцой. От ее запаха закружилась голова. Остальные женщины, Матери-Жнеи, сборщицы урожая, тоже держали на руках новорожденных. Все они повернулись лицами к толпе.

— Благословенный свет! — закричали из толпы. — Матери-Жнеи! Богородицы!

Толпа вновь запела. Стебель, растущий из живота ребенка, пришел в движение. Он обвил бедро Тани и двинулся вверх по ее коже, под полупрозрачную ночнушку. Маленькое щупальце настойчиво отодвинуло ткань трусиков и вошло в лоно женщины. Она застонала.

 

Тане выделили отдельный одноэтажный домик в детском поселке. Ее часто навещали местные жители и дети. Развлекали разговорами, приносили гостинцы, интересовались здоровьем ребенка. Она радостно встречала гостей и благодарно принимала заботу и подарки. Ребенок постоянно был с ней. Они с малышом соединялись тонкой прозрачной пуповиной. Через нее он питался энергией матери, учился дышать и жить в незнакомом для него мире.

Почти каждый день в гости заходила Светлана Петровна. Женщины сидели на кухне, проводя за чаем и бесконечными женскими разговорами долгие осенние вечера.

— Ты особенная, Танюша, — говорила Светлана Петровна. — Я сразу поняла это. Настоящая мать. Сейчас понятие семьи стало расплывчатым как никогда. Мир меняется. Но только не мы. В этих детях наше будущее. Они вырастут и разбредутся по всему миру. Но они будут знать, что они особенные. Они наши. Мы все — семья. Все это, во многом благодаря тебе и остальным матерям. Тебя выбрали сами дети. Они приняли тебя. Это говорит о многом.

На коленях у Тани сидел маленький пухлый мальчик, одетый в цветастые ползунки. Из его круглого животика тянулся тонкий, едва светящийся стебелек, вторым концом прячущийся под подолом Таниного платья. Она ласково гладила ребенка по голове, прижимая его к себе.

— Он всегда будет со мной?

— Конечно, нет, — ответила Светлана Петровна. — Он вырастет, как и остальные. Пуповина отсохнет, и он больше не будет нуждаться в тебе. Но пока он маленький, ему нужна постоянная связь с матерью. Наш мир слишком суров для него. Через тебя он учится дышать нашим воздухом и питаться нашей едой. Через тебя он познает мир. Скоро период кормления закончится, и он станет полностью самостоятельным… но ты не грусти из-за этого, моя дорогая. Теперь это твоя судьба — быть Матерью-Жнеей.

Урожаи бывают каждый год. У тебя будет еще очень много детей.