Иллюстрация Ольги Мальчиковой

Когда машина Хозяина тронулась с места, скрывшись в облаке желтой дорожной пыли, я продолжал изо всех сил махать хвостом. Может быть, Хозяин бросит хмурый взгляд в зеркало заднего вида, еще раз посмотрит на меня — уже немного испачкавшегося, но все еще ухоженного домашнего пса — и остановится. Выйдет из машины, громко захлопнув дверь, раскроет широкую пасть багажника (совсем как Геракл, разрывающий голову огромного льва — такую картинку мне показывала Хозяйка, когда была жива) и коротко кивнет, приглашая меня запрыгнуть внутрь. От палящего июльского солнца — в прохладу автомобиля. Домой.

Но разве без Хозяйки это место еще можно называть «домом»? Нет, у меня бы не получилось.

Наверное, именно эта мысль и отбросила желание кинуться следом за машиной. По мере того, как та удалялась, мой хвост дергался вправо-влево все тише и тише. И когда автомобиль полностью исчез из вида, я и вовсе перестал стараться. Может быть, он еще вернется. Это же так похоже на людей, не правда ли? Их решения никогда не бывают окончательными.

Жар солнца как будто бы в одно мгновение усилился в несколько раз, и я огляделся по сторонам в поисках укромного тенька. Подобных укрытий в дачном поселке было предостаточно — повсюду росли высокие зеленые кусты, деревья по бокам дороги низко склоняли головы, словно их ветки старались дотронуться до раскаленного песка, а над некоторыми калитками нависали широкие козырьки. Для начала я выбрал один из таких козырьков, самый ближний к тому месту, где Хозяин высадил меня.

Он вернулся в дом, где его ждала Мама Хозяйки. Впрочем, ждала ли? В последнее время разговоры в доме были слышны не так уж и часто, а она почти все светлое время дня проводила в спальне дочери. Мои отношения с Мамой Хозяйки не были теплыми — она и раньше не придавала никакого значения моему присутствию, а после трагедии и вовсе начинала заливаться слезами всякий раз, когда мне приходилось проходить мимо. Я знал, что это задевает и Хозяина тоже, поэтому старался лишний раз не попадаться на глаза и тихо лежал либо под яблоневым деревом во дворе, где все еще мог различить слабый, но такой приятный запах моей милой Хозяйки, либо на кухне, откуда доносился аромат вкусных пирогов с мясом. Эти лакомства в огромных количествах приносила Бабушка, иногда передавая кусочек и мне. Я проглатывал, не жуя, и в благодарность облизывал ей руку, снова чуя мягкий и до боли легко узнаваемый запах.

Еще не укрывшись нежной прохладой тени под козырьком, я почувствовал что-то, что заставило меня сбавить шаг, а через мгновение остановился. Прямо у железного забора на песке виднелась маленькая копошащаяся масса, похожая на живой камень с тысячью мелких черных отростков. Присмотревшись, я увидел крупных черных муравьев, которые облепили что-то небольшое и, верно, мертвое. Об этом мне безошибочно сообщал едкий и тягучий запах разложения, который вцеплялся скользящими щупальцами прямо в ноздри, добираясь до головы, заставлял отвернуться.

Смерть не любила, когда кто-то мешал ей выполнять свою скверную работу.

Отбросив сомнения, я подошел ближе и шумно, горячо дыхнул на муравьиную горку носом. Не слишком близко, чтобы не быть ужаленным рассерженным солдатом (неприятное ощущение, знаю по собственному опыту), но достаточно, чтобы муравьи ненадолго разбежались, оставив добычу. Добычей оказался птенец, выпавший из гнезда. Он был голым, еще не успевшим обрасти перьями; в пустых глазницах и на недоразвитых сломанных крылышках продолжали ковыряться черные падальщики. Спустя мгновение запах гнили ударил с новой силой, и я все-таки решил отойти — мне не хотелось находиться здесь, рядом с хорошо знакомой мне Смертью. Я не видел, как она забрала мою Хозяйку — в тот момент меня не было рядом. Но я все знал и чувствовал. Смерть поселилась в ее комнате, в ее шкафу для платьев, на ее оставшихся валяться по всему дому игрушках, под кухонной раковиной, на деревянных ступеньках крыльца, в душе Хозяина и Мамы Хозяйки. Она отравила своим незримым присутствием все, до чего дотягивались ее костлявые, когтистые лапы.

Я отвернулся от мертвого птенца и поспешил прочь. Мне нестерпимо захотелось пить.

Пока дачные дома прятались в тени деревьев, весь остальной мир пожирала безжалостная жара. Спустя некоторое время после начала моих слепых блужданий, поворотов от одной узкой развилки улицы к другой, песок под лапами начал казаться мне белоснежным. Чувство жажды разгоралось все сильнее, и я продолжал шлепать куда-то вперед. Редкие прохожие либо молча провожали меня взглядом, либо и вовсе игнорировали. Что ж, по крайней мере, они меня не боялись. Я все еще был домашней собакой и очень надеялся ей и остаться.

*

Хозяйка расчесывала мою шерсть по утрам — не каждый день, но часто. Иногда она запускала свои тонкие пальчики мне под шерстку и изо всех сил чесала, иногда использовала старую расческу без нескольких зубьев. Я старательно мотал хвостом каждый раз, когда она с хитрой улыбкой на усыпанном веснушками лице доставала эту расческу. Даже пытался копировать ее улыбку, как можно шире растягивая уголки пасти, высовывая наружу язык, из-за чего мое дыхание становилось очень громким. Хозяйка хихикала и прятала расческу. Я с удивлением захлопывал пасть и наклонял голову, словно бы в замешательстве. Тогда она звонко смеялась и вновь баловала меня приятной чесоткой, от которой хотелось вырастить крылья и улететь, вознестись куда-то к облакам. Туда, где она сейчас и была, моя милая Хозяйка.

Надеюсь, там она осталась такой же, какой я ее запомнил, а не такой, какой она покинула меня. Надеюсь, ее клетчатое платье не залито алой кровью, голубые глазки не застыли, словно стеклянные, а из коленки не торчит белоснежный обломок кости. Я не видел этого сам, но я знаю. Я почувствовал все, до последнего выстрела всепоглощающей боли. В тот же момент, когда все и произошло. Почувствовала ли это Мама Хозяйки? Думаю, да. И поэтому ей было так сложно находиться вместе со мной в одном доме — мы хранили и разделяли эту страшную, разрывающую сердце на куски боль, которую нельзя залечить никакими солнечными лучами.

Туннель из заборов дачных домов по обе стороны дороги неожиданно закончился, и я вышел на широкое поле, скатертью развернувшееся перед густым лесом. Уже за первыми его деревьями солнечный свет исчезал, и из темноты торчали костлявые ветви, похожие на длинные манящие пальцы. Поле было покрыто морем сорняков, кое-где росли одуванчики, но в большинстве своем они давно уже были сорваны детворой, плетущей из них венки. Сейчас поле пустовало — на одном из высоких побегов одиноко висела чья-то забытая красная кепка с рисунком, изображающим неизвестного мне зверя. Я остановился, чтобы отдышаться и оглядеться. Воды здесь не было — только сорняки и деревья. Оставалось идти обратно к дачам. Может быть, получится выпросить у добрых людей чего-нибудь попить. Хотя бы один глоток, и я мог бы набраться сил до самого вечера, чтобы дождаться возвращения Хозяина…

Но что, если поискать в лесу?

При одном только взгляде в сторону темных деревьев мне становилось не по себе — хотелось по-щенячьи поджать хвост и жалостливо заскулить. Мне, домашнему псу, нечего делать в этом страшном и неприветливом месте. Я знал, что в лесу может найтись ручеек с приятной и чистой водой — иногда Хозяйка читала вслух сказки, в которых ребята бродили по лесу и пили прямо из бьющего под корнями ключа. Кажется, кто-то из них, мучимый жаждой, после этого даже превратился в козленка. Но это не самое страшное — в скором времени я буду готов превратиться хоть в помойную крысу, если не промочу сухую глотку.

Выбора не оставалось: я неуверенно затрусил в сторону деревьев. Подул легкий ветерок, и ветки ближних к поляне деревьев словно бы протянулись еще ближе, стараясь дотянуться до меня. Захватить в свои крепкие объятия, утащить в темноту — туда, где меня никто не сможет найти. Если вообще кто-то будет меня искать.

А вдруг Хозяин уже передумал и вернулся? Найдет ли он меня в темном лесу? А будет ли искать?

Громкий лай раздался столь внезапно, что я подпрыгнул и развернулся, уставившись в сторону звука.

Из-за покосившегося забора выглядывал лохматый пес. Размерами он был не больше меня, но его темная и грязная шерсть, а также твердая стойка, из-за которой казалось, что он в любую секунду может сорваться с места, выдавали в нем настоящую уличную дворнягу. Через секунду после того, как я обернулся на его лай, до меня долетел резкий запах мокрой шкуры. Наверняка он услышал меня еще раньше. У уличных собак чутье развито куда сильнее.

Я принюхался, еще раз втянул ноздрями горячий воздух, в котором оставался отчетливый запах. Мокрая шерсть? Где же он так намок? Он знает, где есть вода?

Стараясь ни единым движением не проявлять агрессии, я медленно (и с облегчением) развернулся спиной к мрачному лесу и пошел к дворняге. Пес стоял на месте, как игрушечный, не шевелясь и не издавая ни звука. Но как только я неторопливо сократил расстояние между нами примерно вполовину, он тут же дал деру — скрылся за ветхим забором, успел лишь мелькнуть его растрепанный хвост.

Немного подумав, я и сам перешел на бег. Мне вполне достаточно было призрачной надежды на то, что лохматый приведет меня к воде.

Окна домов подмигивали ослепляющими солнечными бликами. От каждого прикосновения к песку в воздух поднималась пыльная тучка. Голубое небо напоминало глазурь на праздничном торте. Казалось, это лето не закончится никогда — но оно должно закончиться. Я вдоволь напьюсь, и Хозяин заберет меня отсюда. Мысли об этом прибавили сил.

Лохматого пса нигде не было видно, но впереди ждала награда. На перекрестке двух вытоптанных в жухлой траве дорожек стоял колодец, а возле него — забытое кем-то из мальчишек ведро. В нем можно было издалека увидеть маленькое солнце, отражающееся в воде. Мои поиски были вознаграждены. Тем не менее, по всем правилам приличия, я приостановился и негромко гавкнул: «Вввуф!» куда-то в сторону поселка. Таким образом я выразил благодарность своему неизвестному другу — надеюсь, он услышал. После этого я немедленно принялся лакать холодную колодезную воду, наслаждаясь каждой каплей, чувствуя себя вновь появившимся на свет.

Но спокойствие уже покинуло меня — я хорошо понимал, что вряд ли найду дорогу к тому месту, где должен был дожидаться Хозяина.

*

Ночь спустилась незаметно. Я прекрасно запомнил мрачный закат, прочертивший в синем небе широкую полосу и быстро растаявший в непроглядной черноте. Каждый раз я наблюдал за этим зрелищем, зачарованный, как будто видел его впервые. В определенный момент при определенной расцветке затухающего неба моя шерсть даже вставала дыбом — этот оттенок черного, похожий на свежую, только что выпущенную кровь, не мог не напугать. Хозяйка называла кровь «алой», но для собачьих глаз она мало чем отличалась от темного цвета ночи. Небосвод истекал кровью, прежде чем растаять в безмолвии.

В это мгновение я мог уловить его чуть слышный, но отчетливый крик. Моя милая девочка, ты так же кричала, когда твое голубое платье окрасилось в цвета умирающего дня? Я не мог этого слышать, но слышал. Мог оторвать взгляд от заката — но не отрывал. Смотрел, пока небо не приобретало мышиный серый цвет. Должен был смотреть, иначе было нельзя.

Когда последние солнечные лучи скрылись за горизонтом, я продолжил свое, в общем-то, бездумное гуляние по дачному лабиринту. Первое время откуда-то издалека слышались голоса людей, один раз я почуял сладкий аромат шашлыка. Но затем холодный ветер хлестал меня по носу и растворял все запахи в воздухе. Я продолжал идти от одного темного дома к другому, время от времени поднимая голову и пытаясь уловить в очередном перекрестке знакомые черты. Все было безнадежно. Я был где-то далеко от места начала своего одинокого блуждания, а окна глухих к моему отчаянию домов глумливо подмигивали мне светом электрических ламп, прежде чем скрыться в ночной тишине.

Я уже не понимал, куда именно направляюсь. Лапы словно бы подчинялись первобытному закону — идти или умереть прямо на месте. Я пока еще не готов был принять второй исход, так что оставалось лишь бродить по бесконечным улицам. Ветки кустов вдоль дороги задевали мою спину и мой поникший хвост.

Но куда больше меня настораживал лес. Его полоса исполинской черной змеей окружила дачи, взяла их в крепкое кольцо — казалось, что в любой момент оно может само собой сомкнуться, раздавить спящих в своих домах дачников столетними стволами, разорвать их тела сухими ветками. Каждый раз, когда я доходил до очередного края поселка, где постройки уступали место сначала полю, а потом и густой чаще, я не мог не вглядеться туда, в переплетение корявых ветвей. Что они прячут? Что гуляет там, среди деревьев? Какие страшные создания, для которых ночь стала обителью?

Когда я вновь подошел к границе с лесом, до моих ушей долетел неясный звук. Примерно такой же можно услышать, когда кто-то разгребает вилами гору сухой листвы. В свете луны, подпитанном бесконечными светлячками звезд, я разглядел, как что-то движется в высокой траве, примыкающей к самому лесу. Стебли зарослей раздвигались перед кем-то, рвущимся напролом. Саму эту фигуру разглядеть было сложно, но она приближалась все быстрее.

Потом я разглядел ее черты, и шерсть на моей спине сразу встала дыбом. Я поджал хвост и тихо заскулил, не в силах сдерживать себя. Еще никогда я не видел ничего подобного.

Существо, которое продиралось через сорняки и рвалось к поселению людей, носило густую черную шерсть. Издалека оно казалось большим темным шаром, катящимся через поле. Но там, в черноте, я на одно ужасное мгновение разглядел его глаза — даже с такого расстояния. Эти глаза горели пламенем, которое нельзя даже представить на облике какого-либо животного и тем более человека. Два огня, готовые испепелить все, на что упадет их смертоносный взгляд.

И эти глаза в любой момент могли заметить меня — ведь зверь стремительно приближался прямо ко мне.

Я что было мочи рванул обратно, к переплетениям улиц, отбивая лапами пыльную дорогу. Я бежал, теперь уже стараясь поймать в поле зрения сразу всю видимую часть улицы. Если зверь неожиданно выскочит из-за угла, то мне нужно немедленно сворачивать в другую сторону. А смогу ли я вообще от него убежать? Мне живо представились мощные лапы, прижимающие меня к холодной земле, огромные белоснежные клыки, с которых стекает ядовитая слюна, и пылающие ненавистью глаза. От этой фантазии я ускорился, выжимая силы до предела.

Пробежав еще несколько неотличимых один от другого поворотов, разделяющих спящие дома, я заскочил за большой куст и притаился, стараясь дышать как можно тише. Выходило плохо — язык как будто бы старался вырваться из пасти, чтобы сбежать в ночную прохладу. Но я продолжал следить за улицей, откуда прибежал — полному обзору мешали ветки и листья, лишь небольшая часть дороги просматривалась хорошо. Кажется, я убежал вовремя. Зверь с горящими глазами мог побежать в другую сторону, мог вернуться в лес или же…

Тихий, но отчетливый и быстро приближающийся звук тут же заставил меня пожалеть о скором облегчении. Кто-то бежал по дороге, к моему кусту. И дышал этот кто-то ничуть не менее тяжело, чем я.

Сжавшись в дрожащий комок, я снова постарался не заскулить во весь голос. Я не хотел смотреть в сторону, откуда кто-то настигал меня, но не смог бы отвернуться и не смотреть. Что я сделаю, когда зверь выпрыгнет из-за угла? Когда он заметит меня и…

Из-за угла выбежал лохматый пес — тот самый, который встретился мне днем. На секунду он остановился и принюхался, тут же приняв стойку. Неужели эту дворнягу кто-то когда-то дрессировал? Я о таком не подумал.

Словно услышав мою мысль, пес повернул голову в направлении куста, за которым я прятался. Задержав взгляд, он развернулся и бросился бежать дальше, вглубь поселка.

Что мне оставалось делать? Судя по тому, насколько быстро пес обнаружил мое укрытие, попытка спрятаться оказалась неудачной. Выход оставался лишь один. Я побежал следом, стараясь не оборачиваться и не прислушиваться. Если бы я еще раз услышал позади себя чье-то приближающееся дыхание, то замер бы на месте, скованный ужасом. К счастью, сейчас эта мысль только помогала мне ускориться. Лохматый уже скрылся из виду, но мне не составляло труда выследить его по следам на примятом песке.

Я догнал его у колодца — там же, где впервые встретил. На этот раз пес не пытался сбежать. Он смиренно ждал, пока я добегу до него, а после развернулся и юркнул куда-то в кусты, растущие у старого забора. Недолго думая, я полез вслед за ним, ожидая, что уткнусь лбом в прогнившие доски. Но этого не случилось. Кусты загораживали от глаз дыру в заборе, которая выходила в маленький двор, заваленный обломками деревянной мебели. Мне пришлось ползком пробираться под старой стремянкой с торчащими из сухих перекладин ржавыми гвоздями и перешагнуть через обломки трехногой табуретки, на которую как будто наступил медведь. Лохматый ждал меня лежа — больше бежать он не собирался. Я осторожно подошел ближе и позволил себе сесть рядом, стараясь перевести дыхание, после чего в ожидании уставился на него.

Лохматый повел головой в сторону старой собачьей будки. Доски ее стенок покосились, а по бокам сбегала занавесь из плотной паутины, но стояла она крепко. Долго уговаривать меня не пришлось. Усталость навалилась чугунным одеялом, и я сомкнул глаза сразу же, как только пролез в темную, но уютную будку.

*

Сон пришел под самое утро — ворвался в приятное забытье рвущими когтями. В нем моя милая Хозяйка лежала на мокром асфальте, а под ее головой расползался кровавый нимб. Она еще была жива и пыталась вдохнуть, но каждая слабая попытка оканчивалась тихим хрипением, вместе с которым бегущая из уголка губ темно-алая (алая, алая, никакая ты не черная, ты красная, как агония, как пульсирующая адская мука) ниточка становилась чуть толще, а нимб расширялся чуть быстрее. Хозяйка попыталась сдаться Смерти и закрыть глаза, но она не успела даже это — ее взгляд остекленел, и она навсегда покинула нас. Навсегда покинула меня. А потом я услышал чудовище.

Пробуждение было стремительным. Я вскочил на лапы и огляделся, несколько секунд соображая, куда попал. Мой незнакомый друг сидел у дыры в заборе, ведущей из нашего укрытия обратно в жаркий дачный мир. На его взъерошенной шерсти висели репейники, в ушах запутались хвойные колючки, а спина и короткий хвост были измазаны засохшей грязью. Кажется, Лохматый уже давно ждал, пока я проснусь: он сразу же качнул головой и нырнул в дыру, покидая убежище. Еще какое-то время я пытался понять, что мне делать и куда идти, когда из дыры послышался негромкий, но отчетливый «гав!». Значит, он приглашает меня отправиться за ним. Я не возражал.

Дорога, которой вел меня уличный пес, была мне одновременно и знакома, и неизвестна: пустые улочки дачного поселка очень легко спутать одну с другой, а разница была лишь в цвете машин и заборов. Прошлым днем я достаточно нагляделся по сторонам, так что старался смотреть только вперед, на испачканный хвост бегущего впереди Лохматого. Внутри себя я изо всех сил просил собачье божество, чтобы пес не вывел меня к темному лесу — я больше никогда не хотел встречаться с тем, что в нем обитает.

К сожалению, именно туда вел меня мой проводник.

Я начал отчетливо поскуливать, но продолжал бежать вслед за Лохматым. Он не обращал на мои просьбы никакого внимания — но, когда я остановился неподалеку от первых костлявых деревьев, он сбавил скорость и оглянулся на меня, настойчиво кивая в сторону леса. Я не имел ни малейшего понятия, зачем нам идти прямо в лапы к обитающему там чудовищу. Может быть, оно боится дневного света и поэтому выходит из своего убежища лишь ночью? Уверен, что выходит на охоту, а не для беспечной прогулки. Но Лохматый продолжал ждать и даже несколько раз громко гавкнул на меня, как будто уже распоряжался мной. Как хозяин. Что мне оставалось делать? Этот пес наверняка живет на дачах не первый день и лучше меня понимает, когда и где может поджидать опасность.

Но что, если он намеренно ведет меня в лапы чудовища? Приносит в жертву? Злодеи в сказках, которые читала вслух Хозяйка, иногда так поступали. Нет, в этом не было смысла — тогда бы пес вообще не стал бы пускать меня в свое убежище. Кому мне верить теперь, если не ему?

Шумно вздохнув, я побежал следом за Лохматым, чей хвост уже петлял в лабиринте стволов.

Даже при свете дня лес оставался мрачным и недружелюбным — я как будто чувствовал на себе недобрые взгляды из каждого дупла, из каждой темной норы под корнями. Мой проводник при этом не терял уверенности, так что мне оставалось лишь продолжать бег среди деревьев. Дачный поселок удалялся все быстрее. Обернувшись, я уже не мог разглядеть за ветвями ни одного домика и вообще никаких следов человека. От осознания этого я весь сжимался, чувствуя, что сам уменьшаюсь в размерах, в то время как темные стволы на глазах вырастают, стремясь коснуться неба. Один раз путь мне преградил трухлявый пень, в сердцевину которого был воткнут охотничий нож — я чудом не ткнулся мордой прямо в его рукоятку и вовремя нырнул вправо.

Лохматый ждал меня впереди. Он сидел у склона, резко уходящего вниз. Я подбежал ближе. Пес кивнул на спуск, но остался сидеть на месте. Что он хочет мне показать? Я посмотрел вниз и тут же застыл, как вкопанный.

Внизу, на черной земле, лежали человеческие останки.

Руки, ноги и голова были на своих местах, и можно было бы подумать, что человек просто упал лицом вниз — если бы не кровавая каша на месте, где не так давно было туловище. Разорванное на клочки платье разбросано по земле, точно выкройка. На одной из тонких человеческих ручек не было ногтей, а пальцы все еще крепко держали торчащий из земли корень.

Да, это было тело девочки. Я всеми силами старался не думать о том, как сильно она похожа на мою Хозяйку, пусть даже и не видел лица. Несколько мельчайших штрихов, другая прическа — вот и все, что различало двух погибших девочек.

Запах свежей крови наконец-то долетел до моих ноздрей — яркий и сладкий, но при этом отталкивающе знакомый. Я бы не стал пить человеческую кровь, даже если бы сильно проголодался. Даже если бы был на грани голодной смерти, я не вкусил бы того, что течет в жилах моих хозяев.

Лохматый стоял позади меня и, к моему облегчению, тоже не собирался спускаться и подходить к растерзанному телу. Однако, когда я посмотрел на него, он кивнул в сторону спуска, как будто приглашая туда меня.

Что? Для чего? Я не буду есть человека!

Увидев мое замешательство, пес еще раз кивнул, на этот раз протянув голову чуть дальше — и я понял, что указывает он не на тело, а на один определенный предмет. Проследив за направлением его кивка, я увидел чуть в стороне от девочки ее соломенную шляпку. На нее попали несколько капель темной крови — на поля и вычурное розовое перо, заткнутое за синюю ленточку.

Лохматый предлагал мне забрать шляпку с собой. Для чего? Наверное, чтобы отнести ее семье девочки — а потом проводить их в лес, показать им тело… Тут я замешкался. Я вспомнил Хозяина в ту ужасную ночь, когда мы потеряли Хозяйку. Он не находил себе места, несколько раз то падал в кожаное кресло, то вновь вскакивал на ноги и начинал кружить по гостиной. Хозяин рычал от злости, потом стонал, как раненый зверь. Кончилось все тем, что он схватил с полки хрустальную вазу и со всей силы швырнул ее в стену. После чего бессильно осел на пол и наконец-то разрыдался.

Если бродячий пес принесет из леса окровавленную шляпку отцу пропавшей девочки, который уже сейчас наверняка начал поиски, то этот пес рискует быть жестоко избитым. Или что похуже.

Но все же… Нельзя же оставлять тело просто так лежать в лесу, где в скором времени его найдут другие обитатели рощи. Куда более голодные и куда менее преданные людям, чем мы.

Приняв окончательное решение, я неловко сбежал, почти что скатился с ухабистого обрыва, задевая лапами торчащие из земли крючки веток. Запах крови здесь был еще сильнее, хотя она уже давно подсохла на жарком летнем солнце. Стараясь держаться подальше от тела и даже не смотреть на него — как же сильно девочка была похожа на Нее! — я добрался до шляпки и аккуратно подхватил ее зубами, после чего оглянулся на Лохматого. Тот кивнул мне в ответ и качнул головой влево. Посмотрев туда, я увидел удобный обход, по которому можно было легко взобраться обратно и вернуться к дачному поселку.

Когда я в последний раз взглянул на девочку, то в голову пришла странная, но ясная идея: «Надо пообещать ей». Что именно пообещать — я пока еще не понял, но сомнений у меня не было. Прикрыв на секунду глаза, я мысленно обратился к мертвой девочке, после чего побежал прочь из темного леса.

Крепко прижав шляпку клыками, стараясь не прокусить ее и не испачкать в слюне, я бежал вслед за Лохматым, хвост которого виднелся где-то вдали, мелькал между деревьев. Перед глазами у меня проносилось воспоминания о далеких щенячьих днях: я заперт в узком темном месте, пока еще совсем маленький и неумелый, но уже распознающий запахи — бумага, горячая кукуруза, шоколадный торт. Потом небо надо мной разверзается, обнажая квадрат потолка с прилипшими к нему воздушными шариками, их три. Появляется голова — сначала метелка светлых волос, потом яркие голубые глаза, усеянный веснушками нос и, наконец, греющая лучами улыбка в металлической оправе (она называла ее «брэккетами»). Моя первая встреча с Хозяйкой. Я еще не умел кусаться, еще не умел громко лаять, но уже знал, что защищу ее от любых бед и от любых неприятелей. И от любых чудовищ.

Моя Хозяйка. В луже крови на асфальте, с грязным следом автомобильной шины на одной ручке. И еще раз, моя Хозяйка — теперь уже в темном лесу, на холодной земле. Но больше такого не случится. Я усвоил урок, и ей незачем больше умирать, снова и снова. Если пришло время, то я стану защитником и встречу Смерть лицом к лицу.

*

Добежав до опушки леса и вынырнув из его мглы обратно в светлый июльский мир, я издалека услышал, что в дачном поселке неспокойно. Мои глаза выхватили вдалеке несколько маленьких, по четыре-пять человек, групп дачников — некоторые ходили вдоль поселка, а какие-то углублялись в лес. К счастью, никто из них не шел в нашу сторону.

Кроме одного.

Высокий худощавый мужчина в потрепанной спортивной куртке неторопливо приближался ко мне, выходя откуда-то из-за деревьев. От неожиданности я чуть было не рванул куда подальше, но потом заметил, что его взгляд быстро мечется с моей головы на шляпку, зажатую в моих зубах. Туда-обратно, туда-обратно. Глаза мужчины были холодными, как лед.

— Ко мне, — скомандовал он.

Я думал, что вряд ли бы поспешил выполнять приказ кого бы то ни было, кроме Хозяйки и Хозяина, — но вот мои лапы послушно повели меня ближе к незнакомцу. Я боялся, что он сразу же ударит меня, как только увидит засохшую кровь на полях шляпки.

Но этого не произошло. Мужчина поднял голову и внимательно огляделся. Я тоже хотел оторвать от него взгляд и поискать глазами Лохматого — его не было ни видно, ни слышно. Но я не смог. Я ждал новой команды. Сложно отвыкнуть от того, чтобы быть послушным псом — слишком уж страшным видится мир, в котором тебя не направляет суровый и бесконечно мудрый голос человека.

Затянувшееся молчание прервалось. Незнакомец вновь перевел взгляд на меня и требовательно протянул руку.

— Давай, — сказал он. Я разжал челюсти, и шляпку тут же сжали длинные, сухие пальцы незнакомца. В одном из его карманов я заметил охотничий нож с хорошо узнаваемой рукояткой.

— А теперь — убирайся, — процедил сквозь зубы незнакомец, развернулся и пошел обратно, вглубь леса.

Почему он не вернулся к дачам? Я не хотел об этом думать, потому что поспешил выполнить его приказ — и уже убегал в сторону, где спряталось в кустах потайное убежище Лохматого.

А еще потому, что начал вспоминать, где еще я видел такие страшные глаза. Но в тот раз они не были холодными — они пылали огнем, ненавистью, и в них отражалась сама Смерть. У зверя были те же глаза, что и у этого странного человека.

*

Еще один день в дачном поселке прошел неспокойно. Тихие улицы перестали быть тихими — теперь по каждой из них раз в полчаса проходила маленькая группа громких людей. Они внимательно осматривали каждый угол, раздвигали кусты, даже оттолкнули от обочины дороги заржавевший грузовик, судя по внешнему виду, простоявший на одном месте уже не первый год. Иногда были слышны выкрики — чаще всего мужские и женские голоса звали «Машу», а некоторые еще и направляли поисковую группу в том или другом направлении.

Поиски завершились, как только начало темнеть. Я понял это, когда люди стали не проходить, а пробегать мимо нашего укрытия, которое каким-то странным образом никто из них так и не обнаружил. Шаги удалялись по направлению к лесу. Каждый раз, когда я задавался вопросом: «Почему тот человек, забрав у меня шляпку мертвой девочки, просто не позвал всех на поиски в лес?», мне на ум приходили лишь мрачные мысли. К вечеру я уже был убежден в том, что незнакомец не хотел, чтобы кто-то обнаружил девочку. Может быть, даже спрятал ее останки.

Что же происходит теперь? Его поймали с поличным? Кто-то нашел на месте убийства следы и позвал других дачников, чтобы тщательно прочесать лес? А может, незнакомец со злыми глазами просто испугался, что его примут за убийцу, и поспешил скрыться? Или он, мучимый совестью, передумал и все-таки лично признал свою вину?

Так или иначе, выходить на дорогу мне пока еще не хотелось. Около часа назад Лохматый покинул укрытие, чтобы утолить жажду — через несколько секунд после этого я услышал разъяренный крик кого-то из дачников: «Смотрите! Смотрите сюда! У этой дворняги кровь на шерсти!», после чего я услышал приглушенные звуки ударов и чуть слышное скуление моего несчастного товарища. Жаль, что в приступе гнева человек спутал обычную темную грязь на шкуре Лохматого с засохшей кровью. Мой друг так и не вернулся в убежище, и наступления ночи мне пришлось ждать одному.

Несколько раз я думал о том, чтобы осторожно вылезти и попробовать еще раз отыскать место, где давным-давно меня оставил Хозяин. Огонек надежды на то, что он уже вернулся и сейчас пытается отыскать меня, не пересекаясь с разъяренными дачниками, синим пламенем обжигал мое сердце. Но каждый раз, когда я думал о Хозяине, вспоминалась и Хозяйка. Теперь уже — всегда в соломенной шляпке, испачканной в крови.

Нужно было лишь дождаться ночи.

*

Тьма спустилась на поселок еще скорее, чем прошлым вечером. Небо меняло свой цвет так быстро, как будто краски дня стекали по его поверхности куда-то за вновь умирающий горизонт. Я подошел к выходу из убежища и прислушался, попутно стараясь заглушить ноющее чувство голода. Выждав еще минуту, я нырнул в дыру и оказался снаружи.

Недалеко от куста, скрывающего убежище, на земле лежало что-то, поначалу напомнившее мне смятый, выброшенный кем-то грязный коврик. Еще через секунду я поспешил отвернуться и поскорее покинуть место, где лежал уже давно не дышащий Лохматый. В душе я знал, что всегда буду благодарен ему за помощь.

На этот раз я больше не бегал по неотличимым улицам, а занял наблюдательную позицию на самом краю дачного поселка — лицом к темному лесу, который ночь превратила в непроглядную черную стену. Издалека я увидел, что на самой его опушке неторопливо ходит человек, держащий в руках что-то похожее на длинную металлическую трубу. Я внимательно следил за тем, как он медленно обхаживает полянку, время от времени останавливаясь и вглядываясь куда-то в чащу. На лице человека была густая борода — значит, это был не вчерашний незнакомец. Это наблюдение немного успокоило меня, и я продолжил нести караул вместе с ним, пусть и ничем не выдавая себя.

Прошло три часа — а может быть, и больше. Когда мне хотелось сменить сидячее положение, я старался вспомнить голос Хозяйки: как она командовала мне «сидеть!», и я тут же превращался в мраморную статую преданного пса, смиренно ожидая похвалы или следующей команды. Бородатому караульному было не так просто, как мне. Пару раз он снимал ремень с длинной трубой, прислонял ее к дереву и садился рядом. Мне показалось, что он задремал, но потом прохладный ветер вдруг шевелил ветви деревьев, из темного леса доносился далекий хруст — и человек вскакивал на ноги, снова крепко сжимая трубу. Кажется, похожую вещь я видел в одном из фильмов, которые по вечерам смотрели Хозяин и Мама Хозяйки. Там один человек направлял трубу на другого, потом слышался громкий хлопок, а тот, на кого направляли трубу, падал, и больше его уже не показывали.

Неизвестно, как долго ночь продолжала хранить тишину, но оборвалась она быстро.

Зверь выпрыгнул из леса в тот момент, когда бородатый караульный только-только встал с земли и потянулся к трубе. Чудовище повалило его на землю и обрушило на его голову мощные лапы. Я даже не успел услышать крик — караульный был растерзан за считаные мгновения. Нависший над телом зверь поднял голову и быстро огляделся, как будто бы принюхиваясь. Не прошло и секунды, как его горящие огнями глаза остановились на мне.

Я вскочил на лапы. Сдвинуться с места я не мог — просто замер, не сводя глаз со Смерти, которая вновь заметила меня. Я знал, что сейчас зверь побежит в мою сторону, но не пытался убежать.

Я ошибся. Зверь развернулся и бросился обратно в темный лес. Еще несколько секунд — и его мохнатая спина окончательно затеряется во мраке.

Больше медлить было нельзя. Я бросился вдогонку, прямо в царство ветвей, тянущих ко мне сухие пальцы.

Зверь петлял между деревьями, кажется, не особо выбирая маршрут. Так могло бежать животное, впервые оказавшееся в этих лесах — как, например, я сам. Но эта нерасторопность противника помогла мне продолжать погоню, разогревшую давно забытые охотничьи инстинкты. Я бежал вслед за удаляющимся чудовищем и думал только о том, как совершу решающий прыжок на его широкую спину.

«Вон он! Мячик! Лови его, лови его! Вон он!» — звучал в моей голове голос Хозяйки. Теперь он был столь громким, что перекрывал все звуки — потрескивающих на ветру веток, шуршащей под ногами земли, бега огромного зверя перед моими глазами.

Перед широким дубом зверь вдруг повернул налево. Я мгновенно поменял направление, что помогло мне срезать путь. Теперь зверь бежал в определенном направлении, а я, неожиданно для себя, начал узнавать это место. Неподалеку отсюда мы с Лохматым нашли мертвую девочку. Я точно знал, куда ее убийца направлялся теперь, и из последних сил прибавил скорость, чтобы нагнать его.

Мне это удалось. В нескольких шагах от старого пня, в который вновь был воткнут блестящий в лунном свете нож, я разогнался до скорости, о которой раньше и не посмел бы мечтать, — и прыгнул. В ту короткую секунду, когда я оторвался от земли задними лапами, мне показалось, что сейчас зверь еще раз поменяет направление, а я ударюсь мордой о корни, застелившие землю, и последние остатки духа покинут мое тело.

Но удача улыбнулась мне. В тот момент, когда я совершил прыжок, зверь впервые оглянулся. Его глаза уставились на меня и расширились, превратившись в два пылающих медальона. Я с удивлением понял, что зверь напуган.

Мои когти вцепились в его жесткую шкуру, а зубы сразу же намертво сомкнулись на его хвосте, толщиной напоминающем канат. Зверь издал громкий звук, похожий на смесь усиленного в сотню раз скулежа собаки, утробного рыка и… человеческого крика? Это узнавание настолько смутило меня, что я чуть разжал зубы. Зверь немедленно воспользовался возможностью — он развернулся всем телом и с размаху ударил меня огромной лапой с острыми, как ножи, когтями. Удар отбросил меня в сторону, прямо на ствол старого дуба. На миг все померкло, я очутился в полной темноте, а боль пронзила тело от шеи до самого хвоста. И все же я вскочил на ноги и, уже вслепую, бросился на противника с новой силой. Теперь зверь отвечал не только ударами, но и укусами — он вцепился клыками прямо под мою переднюю лапу и отхватил кусок мяса. Боль еще раз обожгла меня ослепляющим пламенем, но я рванулся вперед и укусил в ответ. Моим трофеем стало правое ухо зверя, которое я оторвал первым же сильным рывком. Его крик был настолько громким, что наверняка мог разбудить уже спящих дачников. Ответный удар его когтистой лапы пришелся на мою спину. Я услышал хруст собственных костей, и меня накрыла новая волна боли.

«Держи его, держи! Фас! Хороший пес!» — кричала Хозяйка мне в уши.

Сил больше не оставалось. В глазах темнело, голова готова была сама отвалиться от туловища, чтобы окончательно заглушить муку, поселившуюся в моем истерзанном теле. Я мог укусить еще раз, последний раз. Но нужно было улучить момент.

И мне это удалось. Когда зверь в очередной раз укусил меня, разорвав мою переднюю лапу и отбросив ее часть куда-то в сторону, я чуть наклонил голову, дождался, когда он вновь повернется и оставит шею незащищенной, и рванул вперед. Мои клыки врезались в мягкий участок, скрытый темной шерстью, и из шеи зверя в мою пасть хлынули потоки горячей крови.

Он упал и разжал лапы, сотрясаясь, как в припадке. Каждая часть его огромного тела дрожала, как будто сквозь него пропустили электрический разряд. Зверь хрипел и захлебывался, глядя куда-то вверх, на полную луну. Его агония продолжалась около минуты, после чего он наконец-то испустил шумный выдох и затих. Больше он не шевелился.

Меня хватило лишь на то, чтобы перекатиться с мертвого тела на холодную землю. От такого маневра мою спину вновь пронзила жуткая огненная стрела. Однако мне было уже легче. Я видел свет луны, проливающийся на меня сквозь узор из веток. Краем глаза я видел пень, из которого по-прежнему торчал красивый нож. Я на несколько секунд прикрыл глаза. А когда открыл, то почувствовал себя намного лучше. Я слышал, как распахивается дверь машины. Как спрыгивают на землю две ножки в туфельках. Как Она зовет меня по кличке — приглашает к себе, зовет составить ей компанию. Теперь я доказал, что предан ей, и не упустил подаренный мне шанс исправиться.

И я с радостью соглашаюсь, потому что никогда не возразил бы своей Хозяйке.