DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

ПРОКЛЯТИЕ

Илья Пивоваров «Медленные»

Инга понимала, что не должна здесь находиться. В подъезде, похожем на колодец, со ступеньками, жавшимися к стенам, и непропорционально огромным лестничным пролетом. Как здесь разойдутся два человека? Если они встретятся между этажами, одному придется уступить и пятиться до тех пор, пока второй не пройдет мимо. Наверное, с Андрея семь потов сошло, пока он поднимал свои вещи. Инга попыталась представить, каково это — нести, к примеру, шкаф по лестнице, где каждый шаг грозит падением, — и решила, что воображение лучше отключить. Лишь шаткие перила отделяли от пропасти и металлической сетки, натянутой над первым этажом. Упадешь и превратишься в фарш.

Трель звонка заставила вздрогнуть, отразилась от стен колодца. Инга выматерилась и приказала сердцу сбавить обороты. Из-за массивной двери, потрескавшейся от времени, не донеслось ни звука. Может, внутри никого нет, а сообщение, так встревожившее ее — глупая выходка Короткова, такой способ привлечь внимание — «ты ушла, но я-то существую»? Если так, они прекратят общаться — на год, на два, пока раны не перестанут ныть. Инга уже собралась развернуться и спуститься по краю пропасти (дура, еще и каблуки надела), как дверь безо всякого предупреждения распахнулась. И снова здравствуй, болезненный стук в груди.

— Проходи быстрее. — Андрей показался на мгновение и тут же скрылся в недрах квартиры.

Узкий из-за холодильника и шифоньера коридор напоминал пещеру, освещаемую желтым, в потеках, плафоном. Стоило сделать пару шагов, как справа кто-то завозился, заворчал, раздались приближающиеся шаги. Сзади щелкнул замок, но прежде чем обитатель комнаты явил себя, они с Андреем скрылись в комнате.

Запахи старых обоев, кошек, кислой капусты и бог знает чего еще ударили в нос. Пока Андрей убирал с пола носки и поседевшую от пыли футболку, поправлял накидку на жестком с виду диване и заправлял постель (мог бы и прибраться к ее приходу), Инга вновь ощутила то самое чувство... неправильности, отчужденности? Руки вспотели, и она украдкой вытерла их салфеткой. Захотела повесить пальто, но не увидела ни вешалки, ни даже крючка. Сняла туфлю и тронула пол ногой. Липко. Холод, сковавший легкие, погасил желание дать Андрею пощечину и хлопнуть дверью. У него была вешалка — пластмассовая, разболтанная, с заедающими колесиками. И где же она? Куда вообще делась его мебель? Ощущение, змеей извивющееся в груди, стало настолько осязаемым, что Инга наконец дала ему имя.

Милого и беззаботного Андрея, который мог стряхнуть с нее хандру одной удачной шуточкой, словно выпотрошили, вынули юмор и жизнелюбие, а внутрь вложили... мрачного неряху? сломанную игрушку? Инга поняла, что рвет салфетку на тонкие полоски.

— Откроешь форточку?

— Простынешь же.

— Не страшно. — Мысленно она продолжила: «Лучше, чем терпеть здешние запахи».

— Ладно. — Он взобрался на шаткий стул, стал бороться со шпингалетом.

Инга вздохнула.

— Ладно, забей. — Он спустился с видом понурого пса. — Что происходит, Андрей?

— Ты тоже заметила? — Серые глаза уставились на нее.

— Как ты живешь тут? Ну, заметила. Поздравляю, вот это, — она обвела рукой комнату, — это дно, Андрюш. Мне кажется, тебе еще и приплачивать должны за такое убожество — особенно за лестницу, по которой идешь и думаешь, как бы не убиться. Может, это прикол такой, а?

— Я...

— Но если ты, Коротков, думаешь меня разжалобить всем этим, то шиш тебе!

Он поднял руки, словно защищаясь, и вымученно улыбнулся. Может, у него рак? Да с чего бы, возразил внутренний скептик. Хочешь сказать, он в эту халупу переехал и мебель продал, чтобы лечение оплачивать? Внезапно Инга поняла: а ведь такое вполне могло случиться. Андрей меж тем наморщил лоб и уставился в пол, точно силясь что-то вспомнить. «Может, не выспался? Или успокоительного наглотался?» Рой вопросов рвался наружу, но она удержала их в себе — не хотела давать слабину.

— Как работа, как сестра?

— Ты об этом хотел поговорить? — Инга вздохнула. — Андрюш, пойми, я взяла отгул на полдня, об этом даже Виталик не знает. И чего ради, спрашивается — чтобы я о своей жизни рассказала? Ты написал, — она достала телефон, открыла сообщение и процитировала: — «Инга, со мной что-то происходит. Мне страшно». И вот я прибегаю, как дура, и что? Ты переехал во вшивую коммуналку у черта на куличках, а мебель не перевез. Может, тебя ищут? Рассказывай!

— Слушай, я... не хотел здесь оказаться. — Коротков развел руками. — Просто... блин, это сложно объяснить, но я... у меня черная полоса сейчас. Можешь не перебивать? Боюсь сбиться с мысли.

Инга поджала губы, но кивнула.

— Окей. Только не подумай, что я свихнулся или еще что. В общем... меня уволили.

— Что? — Удивил так удивил. Коротков работал продажником в немецкой фирме, торговавшей стройтоварами. Читал отзывы на продукцию, проверял, нет ли дефектов. Зарплату получал в евро, с начальником был в дружеских отношениях — вместе ездили в боулинг, пейнтбол и на квесты. Плохо, что работал неофициально — у фирмы не было офиса в России. Но в Питере каждая вторая работа с гнильцой, чему удивляться. Так что же случилось?

— Просил же, не перебивай. — Коротков принялся мерить комнату шагами. — Короче, ну... косячить стал. По мелочи. Заказывать либо слишком много, либо наоборот. Начальник заметил, посоветовал отдохнуть. Ну, сначала я не соглашался — не мог признать, что... ну... со мной что-то не так. Пробовал поспать там, витаминчиков попить. В итоге взял отпуск.

— И что, ты в больницу-то сходил?

— А... да. И у всех врачей один и тот же ответ: вы в порядке.

— Высыпаешься?

— Ну... да. Часов по десять сплю, и все без толку. О чем я говорил?

— Тебя уволили.

— О, точно. Только я сам ушел. Вернулся из отпуска, а у нас программа обновилась, с помощью которой... ну, смотришь, как продается товар, все такое. И... я не понял в ней вообще ничего. Начальник объяснял, показывал — без толку. Как будто компьютер в первый раз вижу. Пошел заявление писать. И знаешь что? — Инга вопросительно кивнула. — Меня попросили отработать две недели, чтобы найти замену, но под конец шеф сам был этому не рад. И его можно понять. Если бы мой подчиненный так тупил, я его и на пушечный выстрел к работе не подпустил бы.

— Ты точно у всех врачей побывал? Томографию делал? — Коротков кивнул. — И что, таблетки пить посоветовали?

— Ага.

— Помогают?

— Да не то чтобы. Иногда кажется, что есть просветы в сознании, вот как сейчас, но по большей части... они как мертвому припарка. Ну... и вот я здесь. — Он невесело хохотнул. — Не подумай, что я прошу о помощи или еще что. Тут надо к медикам обращаться, а они не видят проблемы. Просто... захотелось выговориться, душу излить. Остальным некогда — вечно заняты своими делами, спешат куда-то. А я вот остановился...

— Слушай, знаешь, — Инга начала вышагивать, стуча каблуками, по комнате, — может, ты просто выгорел? Такое бывает. Я вон, когда в ресторан устроилась, тоже ощутила в какой-то момент, что работа стала даваться с трудом. Новый директор пришел, обязанностей навешал... Может, у тебя тот же случай, причем ты даже сам этого не осознаешь? Тут лучший вариант — работу попроще найти, подкопить денег на курсы, квалификацию сменить. А потом поискать занятие по душе.

— Да вряд ли. — От безысходности в голосе Короткова на душе у Инги заскребли кошки. — Думаешь, не пробовал? Жить же на что-то надо. Прикол в том, что... что... — Он схватился за голову и беспомощно посмотрел на нее.

— Андрюш, ты меня пугаешь. Это ты просветом называешь? Может, тебе к родителям поехать? — Инга подошла к окну и уставилась на улицу. Серый светофильтр окна высосал из мира краски. Вряд ли ведро с тряпкой помогут — пыль въелась в раму и стекла.

— Никого на улице нет? — спросил Андрей. — В смысле, машин каких-нибудь?

— Вся улица в машинах. Кому-то денег должен?

— Нет.

— Теперь будешь. — Она порылась в сумочке, достала кошелек, положила на подоконник несколько оранжевых купюр. — Здесь хватит на комплексное обследование в любой клинике. Или на билет домой. Отдашь, когда сможешь. Понял?

— Но я не могу уехать...

— Тогда лечись. Я тебе буду каждую неделю писать, узнавать, как успехи. Нос не вешай, все наладится, ок? — Неожиданно для самой себя Инга пересекла комнату и обняла Андрея. И тут же содрогнулась от вида и запаха сальных волос. — А сейчас мне пора.

— Уже? — И в самом деле, куда ей торопиться? На работе надо появиться через три часа, Виталик в это время обычно не звонит. И все же нечаянно вырвавшиеся слова облекли в форму... что? Омерзение, жалость, испуг? Инга не хотела разбираться в себе.

— Да, Андрюш, я же говорила, что на работу надо. — Она открыла дверь и вышла. Мимо шифоньера, к колодцу подъезда и шатким перилам. У выхода Инга обернулась. Андрей стоял, засунув большие пальцы рук в карманы джинсов. Заросшее лицо было мрачным, глаза смотрели одновременно на нее и сквозь нее.

— Так. — Инга уперла руки в бока. — Упаднические настроения отставить, нос не вешать! Ну же, Коротков, не закисай! Ищи работу, понял? И если что — пиши, ок?

— Хорошо. — Андрей улыбнулся, слабо, неуверенно, но все-таки. Словно обрадовался возможности ухватиться за Ингу, как за якорь. — Напишу.

— Ну, тогда все. — Инга развернулась, помахала ручкой. И пулей вылетела в подъезд. Каблуки отбивали дробь на узких ступеньках, пару раз соскользнули, но ей удалось удержать равновесие. День встретил солнечной лаской и запахами акаций. Из проема позади повеяло холодом.

Конечно, нехорошо так его оставлять, думала Инга, направляясь к остановке, но с другой стороны, он сам себя до такой жизни довел. Пусть выкарабкивается. И все же, возразил тихий тревожный голос, ты уверена, что он ничем не болен? Выглядел подавленным, с мыслями собирался... Так это не диагноз, возразил внутренний скептик, тут врачи пусть разбираются. Ты медицинский заканчивала? Нет. Вот и молчи. Мимо беззвучно проехал, заставив в очередной раз вздрогнуть, автомобиль — черный, тусклый, стекла тонированы, — и Ингу на мгновение окатило холодом. «Нет ли там каких-нибудь машин?» К чему был этот вопрос? Но вызнавать было поздно. Она сама не знала, почему ей не хочется возвращаться в душную комнатушку. Короче, буду ему звонить. Спрашивать, как дела, помогать советами, пинать. Тревожный голос смолк, и Инга окунулась в привычную рутину — с радостным облегчением, затаившимся в подкорке.

 

Разумеется, она забыла позвонить. Болото дел затянуло в свою хлюпкую трясину. Подменять официантов в зале, обслуживать трудные столики, следить за поварами, заказывать продукты, проверять накладные, составлять отчеты. И так далее, и тому подобное, каждый день.

Она спохватилась, когда лето уже почти сгорело в красно-желтых кострах. Виталик накосячил, заныл о незаконченном ремонте на кухне за две недели до отпуска. Чувствуя, как бешенство закипает под языком, грозя с криком вырваться наружу, Инга вспомнила Короткова. Как его легко было уговорить на какую-нибудь шалость в духе «давай возьмем отгул, захватим палатки и уедем к черту на кулички». В голове пронеслись образы: колодец подъезда, шифоньер в коридоре, узкая комнатушка. И мысль: «Андрей в беде, надо позвонить».

Жаль, что нельзя выбрать вариант, а затем заглянуть в будущее и посмотреть, что получится, думала Инга, запершись позже в ванной от назойливых вопросов «ты на меня обиделась?», «может, в кино сходим? или в музей?». Виталик знал, чего хочет от жизни — свое жилье, работу, чтобы оплачивать ипотеку, и машину, которая до этой работы подвозит. Андрей знал, как поднять ей настроение. Он менял съемные квартиры, увлечения, телефоны, привычки, друзей, и только Инга оставалась единственной постоянной в этом изменчивом потоке. Почему же она захотела расстаться? Может, испугалась, что и ее заменят? Вспомнила, что сказок не бывает? Устала от нового, захотела стабильности? И вот она в собственной ванной, с мужем за дверью и твердым убеждением, что жизнь зарулила не туда. Инга посмотрела на телефон, словно он мог посоветовать ей, что делать. Покачала головой: ладно, замяли. И набрала номер.

Ждать пришлось долго. Она уже думала повесить трубку, как вдруг динамик ожил.

— И-и-и-и-и...

— Алло, привет, ну как дела? Ты там не забыл про деньги-то? Ладно, я на самом деле звоню, чтобы узнать, как дела. К врачу ходил?

— ... м-мед-лен-н-е-е...

— Что? Я не понимаю, что ты говоришь, глюк на связи какой-то. Давай сейчас перезвоню.

— С-ста-н-но-в-ви-с-с... — Палец замер над красной иконкой. «Остановись?» Инга прикусила нижнюю губу, раздумывая, что не так со звуком. В детстве она обнаружила на кассетном проигрывателе кнопку медленного воспроизведения и развлекалась, слушая утробные голоса чтецов на отцовских аудиокнигах. Голос из мобильника был незнакомым и низким, он растягивал слова, как жевательную резинку.

— Го-в-в-во-р-ри м-мед-лен-н-е-е...

— Ладно, поняла, — «приколист хренов», добавила она мысленно. И, спохватившись, произнесла снова: — По-о-о-ня-а-а-ла-а.

— М-мо-ж-же-шь при-и-е...

— Куда?.. Да чтоб тебя! Ку-у-у-да-а-а? — Она представила, как выглядит со стороны. Твою мать, Коротков, ну что с тобой, а? Плевать! Лишь бы выбраться из этого красивого плена, хотя бы на полвечера. Голос в трубке долго объяснял, но Инга выслушала, чувствуя, как истончается льдинка терпения.

Район был тот же, что и в прошлый раз. Такси высадило ее в скудно освещенном дворике, между одинаковыми панельными домами. На скамейке возле детской площадки замерла мокрая фигура. Это не может быть он, думала Инга, открывая зонт и подходя ближе. Местный алкоголик или пенсионер. Но нет, это был Андрей.

Он похудел с их прошлой встречи. Борода свисала унылыми сосульками, космы волос рассыпались по плечам. В руках он держал смартфон, на экране застыла ее фотография пятилетней давности. Мило. Инга подошла ближе, накрыла зонтиком и его, и себя. Точно защищала.

— Андрюш...

Казалось, он поднимал голову целую вечность. Погасшие затравленные глаза уставились на Ингу. Губы разомкнулись, неторопливо, словно в замедленной съемке. Наконец язык вытолкнул слова:

— Когда. Ты. Рядом. Я. Становлюсь. Быстрее.

— Андрюш, что происходит? — Помня про диалог накануне, Инга старалась говорить неторопливо. Я сплю, поняла она. Нет ни Виталика, ни опостылевшей жизни, ни этой скамейки, ни абсурдного диалога под дождем. Сейчас мы проснемся в одной постели, и...

Коротков выдавил:

— Сейчас. Слушай. Внимательно.

— Хорошо.

— Не. Перебивай. — Она усмехнулась, но кивнула. — Я. Замедлился.

Инга промолчала, лишь принялась терзать ногтями тыльную сторону ладони.

— Видишь. Машину? — Она проследила за его взглядом. Двор был полон припаркованных автомобилей. Ни один из них не выделялся. Инга ткнула пальцем наугад в черные «Жигули». Коротков кивнул.

— Это. Гончая. Не. Ходи. — Но она уже вскочила с места и решительно шагала к мокнущей машине. Над головой громыхнуло, раскатилось по небу. Автомобиль был неподвижен, по стеклу стекали прозрачные струйки. Инга поняла, что не видит ни руля, ни сидений. Кто-то прячется за тонированными окнами и следит за ними? Она постучала.

— Эй, водитель. Есть кто дома?

Молчание. Вероятно, из-за дождя звук удара о стекло был еле слышным — словно стучишь по гранитной глыбе. Инга чуть пнула колесо — сигнализация не завизжала. Она вернулась к Короткову и пожала плечами.

— Никого. Это ее ты боялся?

— Их.

Она вздохнула. Разговор обещал быть тяжелым.

— Понимаешь. — Коротков покрутил рукой в воздухе, как бы подгоняя себя. Инга зачарованно проследила за плавными движениями его пальцев. — Это болезнь. А они. Забирают отставших. Как... — бесконечно долгая пауза, — как львы.

— И чем я могу помочь? — спросила Инга, принимая правила игры. Мысленно она набирала телефон ближайшего психиатрического отделения. — Как тебя вернуть?

— Никак. — Коротков вымученно улыбнулся. — Ты сама позвонила. Я смирился. Только вот... — он посмотрел на нее так, словно прислушивался к себе, — у меня просвет. Рядом с тобой я ускоряюсь.

— Отлично, тогда вставай, — Инга помогла ему подняться, — доведем тебя до дома, а потом...

— Ты ведь останешься? — Андрей попытался заглянуть ей в глаза.

— Да-да, вот только позвоню...

Красный свет выхватил их из тьмы, пригвоздил к земле. Инга вздрогнула, чувствуя через отсыревшую куртку, как задрожал Коротков. Она глянула через плечо: свечение исходило от черного автомобиля. Фары не горели, алый сноп вырывался из распахнутой дверцы. Из-за слез, застилавших глаза, Инга не могла сказать, кто сидит в салоне. Все-таки коллекторы, пронеслось в голове. Или...

— Послушайте. — Она отстранилась от Андрея и направилась к «Жигулям». Свет стал ярче; двор вокруг, казалось, потонул в багровом тумане. Инга прикрыла глаза рукой — не помогло. — Давайте решим вопрос мирно. Сколько он вам должен? У меня есть деньги, я заплачу.

Слова растворились в тишине. Андрей молчал, машина не издавала ни звука. Инга сделала еще несколько шагов по чавкающей грязи, но остановилась, не уверенная, что направляется, куда нужно. Свет расплывался; он был не только спереди, но и сбоку. Может, она с самого начала шла не туда? И где?..

— Андрей! — Голос сорвался. Шаря перед собой руками, как слепая, Инга двинулась обратно. Она не могла найти ни одного знакомого ориентира. Сейчас те, кто следил за Коротковым, могут сделать с ней что угодно... Хлопнула дверца, словно самый большой выключатель в мире, и двор погрузился во тьму. Инга подождала, пока рассосутся огненные круги перед глазами, затем огляделась. Андрея не было видно, черного автомобиля тоже. Ковыляя, словно старуха, девушка добралась до скамейки, где и разрыдалась, пряча лицо за мокрыми волосами.

 

И снова здравствуй, болото дел. Кофе вместо завтрака, тряские вагоны метро, гудящий улей ресторана. Официанты, словно шершни, собирающие чаевые с гостей. Отчеты, накладные, звонки Виталика. Ты в порядке? Да какой тут порядок! Я тебя люблю. Молчание в трубку. Новые задания, дела, заботы...

В полиции ее выслушали, записали показания, составили подробный портрет Короткова. «Сделаем, что сможем». Сколько душ перемалывает в своих жерновах Питер, сколько людей пропадает без вести на его мокрых улочках? Инга утирала слезы и продолжала работать.

Руководство, казалось, хотело сжить ее со свету. Новые правила для официантов, новые акции, новое меню. Она мерила шагами тесный кабинет, грызла ручку и пыталась запомнить состав блюд. Ингредиенты путались в голове, образовывая чудовищные сочетания, в которых находилось место Короткову и черным автомобилям. Надо выспаться, говорила себе Инга, но по ночам просыпалась от собственных криков. Виталик шумно сопел, открывал глаза и молча изучал ее, словно спрашивал, что с ней не так. Она открывала дверь на балкон, глотала ледяной воздух и не могла надышаться.

В голове горела лампа, которую не могли погасить ни лекарства, ни выпивка, ни смолистые шарики, предложенные ухмыляющимся поваром. Становилось только хуже: казалось, тело тает. Руки и ноги превратились в обтянутые кожей веточки, грудь стала плоской, почти мальчишеской. Щеки ввалились, под глазами залегли круги. Она смотрела в зеркало и видела призрака, тень прежней себя.

Пришлось брать больничный. Инга открыла справочник в смартфоне и застыла: не могла вспомнить имя начальницы, как ни пыталась. Полистала список номеров. Буквы сливались в нелепые слова, не вызывавшие никаких образов в голове. Инга откинулась в кресле и хохотала, пока не начала всхлипывать.

«Со мной что-то происходит. Мне страшно», гласило сообщение.

Инга заблудилась по пути в поликлинику. Остановилась посреди людского потока, заозиралась, не понимая, где находится. Серо-коричневые коробки зданий, вывески «Парикмахерская», «Продукты» могли находиться на Гражданке, или в Автово, или... Названия улетучились из головы, развеялись на холодном ветру. Вокруг сновали люди, но, прежде чем Инга успевала обратиться к кому-нибудь, тот уже убегал. «Кстати, а где ты живешь?» – спросил ее внутренний голос. Выудить из памяти адрес удалось не сразу.

Вторую попытку пришлось проделать с Виталиком, который смотрел на Ингу без привычного обожания. Взгляд хозяина, обнаружившего, что его кошка не только ластится или мурлыкает, но и мочится на ковер. А как бы повел себя Коротков? Этого ей уже не узнать. Инга обхватила себя, внезапно ей стало зябко. Автомобиль, черный, словно тень, пересек больничный двор и скрылся за коваными воротами.

— Давление сто десять на шестьдесят пять, — говорила женщина в белом халате, — сахар идеальный, холестерин тоже. Голованекружитсянеболит? Васнаэмэртэзаписать?

— Простите, что? — Инга попыталась проиграть в памяти то, что сказала терапевт, составить из букв осмысленные фразы.

— Записать, — сказал Виталик за нее. Выпалил скороговоркой, точно боялся, что их выгонят, не выслушав. — Солнышкодоставайпаспортпойдемврегистратуру.

Она разобрала только «солнышко». Улыбнулась. Виталик отшатнулся, словно боялся заразиться.

А ведь я больна, поняла Инга. Как и Коротков... замедлилась? Инга представила, что движется сквозь густой кисель. В горле пересохло. Руки Андрея тогда на скамейке, они двигались, словно в режиме слоу-мо. Сердце затрепыхалось умирающей рыбешкой. Я болею, подумала Инга. Но чем?

Вспомнилась комната-пенал, Коротков у окна, руки скрещены на груди, взгляд потухший. «Все спешат куда-то, а я замедлился». Вот оно! Андрей не успевал за стремительным ходом жизни, и его выкинуло за борт. Но при чём здесь чёрные...

Прежде, чем Инга успела закончить мысль, Виталик отобрал у нее паспорт и сбегал к регистратуре. Она не могла сдвинуться с места, боясь, что любой из пациентов или врачей, проходящих мимо, собьет ее на такой скорости. Виталик вернулся и поволок Ингу по лестнице вниз. Без конца тараторя, он забрал номерок, натянул на нее пальто и потащил к остановке. Машины проносились мимо с пугающим ревом, и лишь черный автомобиль неопределенной марки следил за попытками сесть в троллейбус. Виталик и кондуктор, кричавшие друг на друга, пугали. Пальто не помогало согреться.

Чуть позже, дома, когда Виталик уснул (казалось, что после визита в больницу прошло минут пятнадцать), Инга попыталась привести мысли в порядок. Может, виновата опухоль? Вспомнился Коротков. Томография ничего не покажет. Врачи не помогут. А Виталик... Инга посмотрела на фигуру, что металась на кровати, точно одержимая дьяволом. Виталик бросит ее. Такова жизнь. Слабые остаются в хвосте стаи.

Как назвать недуг, при котором ты перестаёшь понимать, что происходит? Когда даже близкие люди бегут по своим, как им кажется, важным делам, а ты сидишь, никому не нужная, на обочине. Когда буквы, цифры и дорожные знаки становятся понятнее не больше детских каракулей. Когда ты живёшь в особенном часовом поясе, где жизнь делится на десять. Хворь, которая поражает жителей мегаполисов. Инга не могла подобрать слов – не помнила нужных.

Что дальше? Дальше её будут обследовать, но ничего не найдут. Потом Виталик устанет возиться с ней и отвезёт её в лечебницу. Дни будут протекать стремительно, и однажды он не признает в больной старухе свою жену. Испугается и не придёт больше. Стоит ли ждать такого финала?

Она встала, оделась потеплее, прокралась к двери и вышла в подъезд. Ни денег, ни документов, ни мобильника. Инга спустилась и у самого выхода поняла, что не ощущает ни вони от свежей краски на стенах подъезда, ни запахов прелой листвы, ничего. Наверное, это и есть смерть. Теряешь работу, друзей и родных, потом зрение, слух и обоняние, и так далее, пока терять становится нечего.

Выйдя из дома, она изменила привычному маршруту и углубилась во дворы. Привычный звуковой фон, казалось, стал выше на пару тонов, превратился в писк. Окна в домах гасли и вспыхивали рождественскими гирляндами. Тени пролетали над ветками, проносились по двору, и ничего знакомого не было в издаваемых ими звуках.

Впереди забрезжил рассвет — быстрее, чем хотелось бы. Виталик наверняка проснулся и уже ищет ее. Звонит в полицию, сообщает, во что она одета. Вряд ли её найдут. Реальность, в которой пребывал Виталик и другие люди, была слишком стремительной; невозможно разглядеть одну из тысяч травинок, проносясь мимо со скоростью ракеты.

Она дошла до перекрестка, названия улиц которого выветрились из головы. Светофоры бешено мигали, предупреждали: не подходи, убьет! Красный, зеленый, красныйзеленый, красныйзеленыйкрасныйзе... Машины чудом не сбивали людей, которые проскакивали перед хромированными бамперами за доли секунды до того, как те срывались с места. Все спешили: старики, женщины, дети. Воздух оглашали скороговорки, пронзительные трели мобильников. Инга не успевала попросить, чтобы кто-нибудь из прохожих помог ей перейти. Так и стояла, беспомощно озираясь, пока не заметила женщину на другом берегу. Та подошла к бордюру и встала на краю. Ветер развевал черные волосы и тонкое бежевое пальто. Руки вцепились в сумочку, глаза пытались уследить за красно-зеленой рулеткой: что выпадет, удача или смерть? Прежде чем Инга успела предупредить об опасности, женщина встретилась с ней взглядом. А затем мимо промчалась аспидно-черная иномарка, засосав в себя незнакомку, точно бумажную куклу. Короткий вскрик пронёсся над улицами и стих; больше ничего не напоминало о том,  что здесь стоял живой человек. Скулы свело от ужаса, к горлу подступил ком. Инга развернулась и побежала обратно, к безопасности теплой квартиры. Но даже сейчас не могла никого обогнать.

Мимо, словно в замедленной съёмке, проплывали скелеты деревьев, прохожие скользили мимо стремительными тенями. Инга была благодарна судьбе хотя бы за то, что её каким-то образом замечали и огибали, чтобы не столкнуться. Коробки хрущевок впереди будто и не приближались вовсе. Инга остановилась, чтобы перевести дыхание. Впереди был парк — ряды аккуратно подстриженных деревьев, кучки заиндевелой листвы, замерзшие лужи. И джип неопределенной марки, цвета ночи, распахнувший двери для нее.

Болото, в котором тонули лица и кадры памяти, всплыло слово, брошенное Коротковым. «Гончая». Так он называл этих стальных монстров. Городских хищников, что выслеживают слабых, старых и больных, а потом...

Инга не хотела думать о «потом». Она развернулась и пошла вперед, наклонив голову, вцепившись в воротник. Сзади зашуршали по мерзлой земле колеса. Не оглядываться, не паниковать, искать выход. Дороги стали реками с чересчур быстрым течением. Стало быть, она обречена бродить по дворам, пока Гончие не заберут? В подъезд, в любой, скорее. Она ускорила шаг, стараясь не замечать джип, который поравнялся с ней и теперь катился на расстоянии вытянутой руки. Из салона вырывался все тот же багровый свет, въедался в мозг, путал мысли. Шаг, еще шаг и еще. А вот и хрущевка. Инга направилась к зданию, но тут, словно угадав ее намерения, из-за поворота выехала «газель». Почти как «скорая», только цвета сажи, без номеров и опознавательных знаков. В то же время джип начал приближаться к ней. Даже на расстоянии Инга чувствовала, как от металлической шкуры пышет жаром.

Она кое-как прошмыгнула между автомобилями, подбежала к дверям, которые открывались и закрывались, словно в дешевом ужастике. Люди выскакивали и забегали, чудом успевая обогнуть Ингу. Только она протянула руку к двери, как та распахнулась в очередной раз, ушибив пальцы. Должны же жильцы уйти на работу! Газель сзади развернулась и теперь надвигалась, раскрыв задние двери. Девушка закричала и кинулась внутрь.

Она поднялась на площадку второго этажа, присела на подоконник и принялась баюкать ушибленную руку. Машины не уезжали. Так и ждали с распахнутыми объятиями.

Вспомнился кадр из старой передачи: львы изматывают стадо антилоп, пока не находят отставшую. Но иной раз даже жертва даёт отпор хищнику? Как вернуться в привычную колею, как доказать, что ты имеешь право жить? Инга не могла стоять, её трясло.

В боку зачесалось, зазудело. Следом засвербела шея. Черт возьми! Инга потянулась расчесать воспаленное место, когда нащупала пальцами выпуклость. Достала зеркальце, посмотрела. Прыгающее отражение никак не желало успокоиться. Тогда расстегнула пальто и приподняла край блузки.

И уставилась на черное пятно, разлившееся под кожей. В центре пятна, словно маленький рот, открылась влажная язвочка. Инга протянула руку и только сейчас заметила, что маленькая родинка на кисти руки стала чуть больше. Коричневый шарик набухал на глазах, менял форму и цвет.

Что это? Мозг, одуревший от ужаса, рылся в архивах памяти. Рак! Настоящий рак кожи. Значит, она будет стареть, пока не сгниет заживо? Не убежать, получается... Либо остаться на площадке, либо спуститься к этим. Ну тогда...

Шаг, еще один. Прутья перил расплывались перед глазами, одна из дверей раскрылась, выплюнула из себя тень, заставила подскочить. Инга продолжила идти. Следующий пролет, еще и еще. Бок пылал болью, в легких захлюпало, голова была словно аквариум — сделаешь неверный шаг, и расплескается, разобьется. Поднять ногу, передвинуть тело на метр вперед. Не ради себя или Короткова, но ради того, чтобы эти твари, так похожие на автомобили, остались без обеда. Инга поднялась на пятый этаж. Люк на чердак, как и следовало ожидать, был под замком. Значит, осталось окно. Она встала на подоконник, чувствуя себя столетней развалиной. Потянула вниз шпингалет, но тот, покрытый густым слоем краски, не желал поддаваться. Инга дернула еще раз, но тело подвело. Аквариум опасно качнулся, увлекая за собой тело, и она рухнула в бездонную пустоту.

 

— Инга, проснись. Инга...

Холод под ногами и ягодицами. Голова раскалывалась. Кто-то тряс за плечи.

— Инга, надо просыпаться, Гончие ждут...

Какие гончие? Это же собаки, чего им нужно? Глаза разлепились и увидели знакомое лицо. Череп, обтянутый жёлтой кожей, с клочковатой бородой и глубоко запавшими глазами.

— Коротков...

— Да, я. Инга, вставай. Нас ждут.

Кто, что? Она огляделась. Ни знакомого района, ни хрущевок. Круглая гранитная площадка, судя по всему, в центре города. Вокруг старые европейские здания, жмутся друг к дружке, вытаращили окна. С неба летит холодное, белое, яростно, точно в бурю. А вокруг, по периметру площади... Ингу затрясло.

Они описывали круги, не приближаясь, но и не уезжая. Сколько их тут было — десять, пятнадцать? Черные от колес до антенн реплики «Жигулей», «Тойот», джипов, «Газелей», даже один лимузин. Лишь сверкали серебром решетки на бамперах — ни дать ни взять оскаленные зубы.

— Что... что они от нас...

— Чтобы мы боролись, — сказал Андрей. Он отпустил ее голову и поднялся с колен. — Чтобы победил сильнейший. Мне рассказали другие, те, что дрались до меня. Другие Медленные. Ты не поверишь, сколько их было...

— Не понимаю...

— Да что понимать? Вставай. Будем биться до смерти, ты и я. Тот, кто победит, пойдет домой. А тот, кто...

— Но я не хочу с тобой драться. — Инга поднялась. Руки тряслись, закоченевшие ноги не желали слушаться. — Почему именно мы?

— А почему я? — Коротков подошел ближе. — Почему ты бросила меня? Я ведь после этого стал таким. Стал плохо спать, тупить на работе, уставать... Потерял работу, квартиру, переехал на окраину. И знаешь что? Я этого не хотел. А самое интересное началось, когда ты пришла. Я прямо почувствовал, что говорю быстрее. Значит, неспроста. Значит, они, — Андрей махнул в сторону машин, — хотели, чтобы мы с тобой разобрались.

— Как я здесь оказалась?

— Я тебя из того подъезда забрал. Меня те «Жигули» высадили как раз, когда ты окно открыть попыталась. Как знать, может, тогда все бы закончилось...

— Что... — Кулак ударил ей в ухо. Инга отшатнулась, сделала шаг в сторону. Не помогло. Вспыхнули болью челюсть, губы, поясница. Спрашивать внезапно расхотелось. Этот язык, на котором разговаривали мужчины, объяснил все, кратко и емко. Сейчас победит либо он, либо она, и слабого сожрут. Инга замахнулась, но ее скрутили, прижали к ледяному граниту.

— Прости, — от голоса Короткова по коже поползли мурашки, — но ты сама начала.

Голова взорвалась. Перед глазами сверкнул фейерверк, а потом еще один, когда нога в ботинке опустилась на висок. Инга застонала и поползла прочь. Коротков пнул ее под зад, словно дворнягу: вставай! пошевеливайся!

Она поднялась на ноги и заковыляла к краю площадки, туда, где бесшумно сновали Гончие. Ветер заползал под одежду, трепал волосы. Тело будто собрало в себе всю боль, которую может испытать человек. Лучше сдаться, чем терпеть вот этот холод, и побои, и предательство. Движение вокруг площадки прекратилось. Черный блестящий лимузин остановился в каких-то метрах впереди, открыл дверь. В алом свете, ослепившем Ингу, не было ничего нормального. Она могла поклясться, что каким-то образом чувствует безумие и голод, исходившие от автомобиля, будто вместе с красными лучами Гончая транслировала желания. Рука ухватила Ингу за волосы, дернула вперед.

— Пошли!

И тут обида, омерзение, гнев проснулись в ней разом. Почему она должна терпеть такие муки, за что? Внутри вскипела ярость... и тут же остыла, переродившись в нечто такое, чему Инга не хотела бы дать название. Она позволила подвести себя к лимузину, но как только Коротков толкнул ее вперед, резко дернулась всем корпусом в сторону автомобиля, увлекая Андрея внутрь. За секунду до того, как его лицо вытянулось от ужаса, а машина закрыла дверь, отрезав обе ступни и пальцы на руке, Инга отпрыгнула в сторону и зажала уши. Но все равно услышала глухой хруст — словно жернова, спрятанные внутри, перемалывали человека заживо.

Взревели моторы, взвизгнули шины... и машины одна за другой начали удаляться. Инга стояла, шатаясь от боли и слабости, пока гул Гончих не затих вдали. Лишь после этого она открыла глаза, взглянула на ступни в окровавленных ботинках и исторгла содержимое желудка на гранит.

 

Через некоторое время на набережной, неподалеку от арены, где развернулся смертельный поединок, показалась женщина. Пальто ее было грязным и мятым, волосы свалялись, подбородок густо блестел от крови. Женщина шаталась с каждым порывом ветра, но продолжала упрямо шагать вперед. Она доберется до дома, переоденется и вызовет врача. Потом скажет Виталику про развод, и... Слева раздалось голодное урчание, слишком громкое для живого существа.

Инга покосилась в сторону звука. Рядом, прижимаясь к обочине, ехала иномарка. Гулко ухали басы. Фары кокетливо подмигнули. Тонированное стекло начало опускаться.

— Ну нет, — сказала Инга. Она осмотрелась. Поздний час, редкое для Петербурга время, когда дремлют и полицейские, и случайные прохожие. Басы стали четче. У гранитного парапета, посреди темной лужи, что-то тускло блеснуло. Бутылка, похоже, что из-под шампанского. Инга подняла ее и крепко взялась за горлышко. Не камень, конечно, но ей хватит.

— Девушка, а девушка...

Она замахнулась и со всей силой, на которую была способна, швырнула бутылку в ненавистное тонированное стекло.

Комментариев: 0 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)