DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

Ядвига Врублевская «Колодец»

Иллюстрация Ольги Мальчиковой


Дядя Джорджа — Этвуд Дадли слыл в семье чудаком. В четырнадцать лет он прочел роман Джеймса Купера «Последний из могикан» и, надрав перьев из задов павлинов, важно расхаживающих в саду матери, возомнил себя последним индейцем, борющимся с господством английской аристократии. Когда граф Дадли увидел, что его сын, одетый в какие-то тряпки, размахивает веткой и как копьем тычет в чучело, называя его проклятым южанином Рэндольфом (к слову, другом графа Дадли), у него помутилось в глазах. Он воспитал чертова демократа. Этвуд Дадли был наказан, а ощипанные павлины еще долго косились в его сторону, стоило ему выйти в сад.

За то время, пока младший Дадли сидел взаперти и по настоянию отца читал Библию, он обнаружил в себе страстную увлеченность Ветхим Заветом, особенно Исходом. Разум Этвуда рисовал невероятные и чудовищные казни, постигшие египтян, а сам он, представляя себя Моисеем, вел израильтян сквозь Черное море к спасению и поиску родной земли. Из комнаты Дадли вышел в одеянии Моисея — простыне, накинутой на манер тоги, потому что еще несколько месяцев назад был Нероном, а потом римским легионером.

Позже Этвуд Дадли увлекся «страшными рассказами», так он их называл. Особенно его занимали всякого рода страшилки, где речь шла о склепах, мертвецах и разложении. Он устроил муравьиное кладбище на заднем дворе поместья и провел по крайней мере пять торжественных похоронных процессий, прежде чем мать обнаружила это и запретила ему заниматься столь нечестивым делом.

После смерти графа Дадли его старший сын Генри, отец Джорджа, стал графом. Этвуду как младшему сыну не досталось ни титула, ни наследства, ни земель. Генри выделил брату небольшой капитал, а младший Дадли, будучи человеком не только деятельным, но и удачливым, вложил его в акции компании «Дженерал Электрик», через год получившей государственный заказ на миллионы долларов. С этого момента Этвуд Дадли стал любимым клиентом «Северного банка братьев Хопкинс» — заведения средней руки, которому членство Этвуда сделало недурную рекламу.

Сейчас «Северный банк братьев Хопкинс» был одним из ведущих банков Штатов и назывался «Северный банк Дадли». Доля акций Этвуда в нем была незначительна, однако ни у кого не оставалось сомнений, чей это банк. Дела Этвуд сам давно не вел, за него это делал целый штат экономистов и юристов.

Получив финансовую состоятельность, Этвуд окончательно уверился в том, что счастье бренного мира заключается, конечно, не в деньгах, а в том, чтобы иметь возможность предаваться разного рода поискам непознанного, а таковое возможно только при условии обладания этими самыми деньгами. И потому, даже будучи тонким человеком, Дадли всегда заявлял: «Возможно, деньги и не играют той роли, которую мы им позволяем играть, однако понять это можно только обладая ими. А потому сам смысл жизни осознается и понимается только тогда, когда у вас на руках есть эти самые бессмысленные бумажки».

Джордж Дадли получил письмо от дяди вместе с извещением о его смерти как раз в тот момент, когда положение стало отчаянным. Молодой человек унаследовал от отца только титул, накопления рода Дадли погибли в море безнадежных кредитов. Получив от отца летний дом и несколько модных, но поношенных костюмов, Джордж вынужден был зарабатывать в газете «Мелтон» — небольшом местечковом издании.

Письмо от дядюшки, о котором у Джорджа сохранились теплые детские воспоминания, расстроило его и вместе с тем воодушевило. Совесть, впрочем, тут же напомнила о себе, устыдив его за это воодушевление. Дядя Этвуд оставил все свое состояние племяннику. В письме он говорил о том, что Джорджу надлежало пересечь океан и вступить в право наследования.


«Дорогой Джордж,

Если ты читаешь это письмо, то и я, наконец, предстал перед Безликим. Наверное, я был плохим дядей, хотя и старался вовремя присылать поздравления и подарки. Твои открытки на Рождество и день моего рождения я получал каждый год и благодарен за них. Как ты знаешь, мы не слишком ладили с Генри. В последние годы особенно. Наши пути разошлись, когда я только собрался в Штаты. Он предсказывал мне разорение…

Что ж, жизнь рассудила нас. Возможно, дети и должны нести бремя отцов, хотя я и считаю эту мысль теологической и неуместной в этом новом времени. У меня в любом случае нет детей. Поэтому мое бремя — большие деньги — я оставляю тебе. Думаю, для молодого человека не составит труда с ним управиться. Я рад, что ты не получил того блестящего образования, коим бредил Генри. Уверяю тебя, мой дорогой мальчик, эти старомодные английские школы только портят молодых людей.

У меня есть одна просьба, Джордж. Даже не просьба. Скорее это моя последняя воля. Продай мой дом в Салеме. Сам я не смог этого сделать по ряду причин. Я жил там в последние годы, но не хочу, чтобы кто-то копался в этом. Все, чем я занимался, — причуды старика, не более того. Тайна, которую лучше не раскрывать. В остальном ты можешь распоряжаться всем как тебе вздумается, можешь даже продать все к чертям или пожертвовать деньги фондам и уехать куда-нибудь на юг, разводить крокодилов. Это будет глупо, но достаточно эксцентрично. Я не против.

P.S. Мой поверенный Г.Л. Филлипс встретит тебя, вышли ему телеграммой свой рейс, и он все устроит.

Твой дядя Э. Дадли».


Джордж пересек океан, собираясь поступить именно так, как советовал дядя, или почти так: продать все, выкупить семейное поместье и восстановить честь Дадли. Однако Филлипс, встретивший Джорджа, предостерег его от этого.

Удивительное дело, но поверенный дяди Этвуда — этого амбициозного, кидающегося в омут с головой человека — оказался типичным британцем: отстраненным, сдержанным, выражающимся витиевато и даже патетично.

— Позвольте предостеречь вас, — сказал мистер Филлипс, когда Джордж поделился с ним своими планами. — Опрометчиво продавать то, что может принести вам хороший доход в будущем. Состояние же, коим хотите владеть вы, сомнительно и может исчезнуть с той же легкостью, как и состояние вашего отца.

Джорджа это утверждение больно укололо, и он вдруг понял, что дядя наверняка делился подробностями жизни семьи Дадли.

— Это не ваше дело вообще-то, — ответил Джордж.

— В самом деле? — удивился мистер Филлипс. — Людям моей профессии платят за то, что они суют нос в дела своих клиентов, оберегают их от ненужных вкладов и от чрезмерной расточительности, которую они зовут благотворительностью. Я не настаиваю на том, чтобы вы поступили только так и никак иначе. И все-таки хотя бы ознакомьтесь со своими владениями.

— Думаете, я успею привязаться к ним, пока буду осматривать?

— Надеюсь на это, — не стал отпираться мистер Филлипс.

— Меня заинтересовал этот дом в Салеме, — вдруг сказал Джордж, сам не зная, почему заговорил о нем. Он заметил, как мистер Филлипс едва заметно вздрогнул.

— Почему именно он? Не самое выдающееся строение. Скорее даже уродливое.

— Почему мой дядя жил там?

— Почему бы взбалмошному миллионеру не жить в забытом богом месте и не пытаться разделить землю надвое? — саркастично заметил Филлипс. — Не берите это в голову. В возрасте многим людям приходят самые разные идеи. Ваш дядя, милорд, отличается от них только тем, что мог позволить себе осуществить некоторые из них.

— Не так он был и стар, — возразил Джордж, а потом нахмурился и добавил: — И что это значит: разделить землю надвое?

— В последние годы он сдал, — нехотя признал мистер Филлипс. — Это все его увлечение исследованиями американского ученого Скотта. К слову, этот Скотт — скорее фантаст с посредственными литературными данными, нежели ученый. Он написал исследование о том, что будет, если проделать в земле дыру и прыгнуть в нее.

— И что же будет?

— Удивительное дело: останешься в ней и будешь дрейфовать между входом и выходом, — с отвращением сказал мистер Филлипс.

— И мой дядя решил проверить это?

— Увы, — развел руками мистер Филлипс. — Я толком и не понял: хотел он разделить земной шар или умереть сам, прыгая в этот свой туннель.

— Так он вырыл его?

— Конечно, — кивнул мистер Филлипс. — Разумеется, до другой стороны он не добрался. Мистер Дадли был ужасно раздосадован тем, что ограничен технологиями своего времени. К лучшему, считаю я.

Джордж молчал, гадая, как такой консервативный человек как Филлипс мог работать на дядю Этвуда. Ведь в голове последнего постоянно возникали безумные идеи, требующие осуществления.

— Он назвал его «колодец», — сказал вдруг мистер Филлипс, — уж не знаю почему. Воды там нет. Там ничего нет, — добавил он и поежился.

Джордж приехал в Салем, терзаемый любопытством и последними словами мистера Филлипса: «Там ничего нет». Почему-то это ничего показалось ему заманчиво-загадочным. В детстве он любил, когда дядя Этвуд приезжал к ним, и не только из-за подарков — главным образом потому, что он очень интересно рассказывал разного рода истории, часто страшные. Мать Джорджа всегда в таких случаях поджимала губы и говорила, что не дело ребенку слушать их, но сам Джордж был счастлив. Позже, когда братья Дадли окончательно рассорились, дядя перестал их посещать. Джордж скучал по этим рассказам — далеким и сказочным, не похожим ни на что английское, нечопорным, недобродетельным, чужим и невообразимым.

Дом в Салеме и в самом деле был уродлив. Джорджа несколько удивил выбор дяди. Это был деревянный двухэтажный дом с двумя эркерами. Черное дерево было старым, на крыльце оно настолько рассохлось, что между досками в полу были видны огромные щели.

«И здесь он провел свои последние годы? — удивился Джордж. — Имея миллионы?»

Он осторожно ступил на крыльцо, и оно скрипнуло под ногами. Джордж поставил небольшой саквояж и достал ключи: один от входной двери, второй от кабинета и третий, судя по размеру, от секретера. Замок легко поддался, чему Джордж удивился, однако потом понял, что тот был совсем новым, как, впрочем, и сама дверь.

Открыв ее, он зашел внутрь. В нос ударил резкий запах плесени и старых бумаг, такой почти невозможно выветрить за один раз.

Сразу из коридора шла старая тяжелая добротная лестница, в полуосвещенной комнате она блестела отполированным деревом. Джордж ступил на первую ступеньку и, прищурившись, посмотрел вверх. Ничего не разглядев, он открыл дверь справа. Та вела в гостиную. Джордж подошел к тяжелым портьерам и распахнул их.

Тусклый свет проник внутрь. Комната была оклеена вычурными бордовыми обоями как раз в духе викторианской эпохи. Неплохо зная дядю, Джордж удивился такому выбору. Не найдя ничего интересного здесь, он вышел обратно в коридор.

Планировка была простой, под стать зданию. На первом этаже располагались кухня, ванная, прилегающая к гостевой комнате, и столовая. Хозяйские же комнаты — спальня и опять-таки ванная, кабинет и библиотека — находились на втором этаже.

Джордж не особенно разглядывал первый, зато задержался на втором. Он везде распахнул шторы, зажег многочисленные масляные лампы. Удивительное дело: электричество было проведено не во всем доме, а только в кабинете и хозяйской спальне. И повсюду этот вычурный викторианский налет. Совсем непохоже на дядю Этвуда.

Из окна спальни Джордж увидел колодец, как его назвал мистер Филлипс, тот зиял словно огромная черная дыра — рана на теле Земли. Джордж заметил, или ему только показалось, что оттуда поднимался едва заметный черный дымок, как из труб в Лондоне. На мгновение он прищурился, пытаясь четче уловить это дыхание колодца, но ничего не увидел. Почему-то идти к нему не хотелось, хотя Джордж приехал в этот дом из-за него.

Осмотр колодца Джордж малодушно оттягивал до последнего, пока солнце не село и он с облегчением понял, что смотреть в эту зияющую дыру будет завтра. А сегодня нужно приготовить несложный ужин на одного и лечь спать.

*

Джордж падает вниз, пытаясь схватиться за рыхлую породу стен, но лишь оставляет в ней следы. Он представляет, как встретится с дном колодца, как сильный удар выбьет из него весь дух, как переломится позвоночник и треснет голова. Но удара все не происходит, время тянется будто резиновое, трансформируется вместе с пространством, которое походит на бесконечный туннель, где свет в конце не приближается, а наоборот — отдаляется. Как будто его дядя смог вырыть тот самый туннель на другую сторону. Он представляет, как долго ему придется лететь, чтобы в конце, как в том мнимом исследовании, начать падать в обратную сторону и так до бесконечности, словно маятник будет подбрасывать его то в один конец туннеля, то в другой. Джорджу делается дурно от этого, внутренности сводит от странных ощущений, руки немеют. Он вдруг думает, что устал падать в это нигде, в это ничто.

«Там ничего нет» — вспоминаются слова мистера Филлипса. «Или есть? — думает он сам. — Что, если здесь есть все? Все, что только может быть, но оно так велико, так непонятно и страшно, что его нельзя увидеть… А мы, как песчинки, смотрим под ноги, в то время как громадина возвышается над нами».

Кроличья нора, в которую он падает, словно Алиса, темна, но незримое присутствует здесь, и хоть пришел он не за белым кроликом и не ведом сном…

«Я сплю, — вдруг осознает Джордж. — Ну конечно, я сплю!»

Как только эта мысль приходит ему в голову, он мягко опускается на дно колодца, словно его кто-то осторожно укладывает. Джордж лежит так некоторое время в черноте колодца, с удивлением глядя на светлое пятно где-то далеко над ним — око неба смотрит с высоты.

— Я думаю, — вдруг слышит он голос и вздрагивает, — что бы я ни написал ему, он все равно придет.

— Но вы можете предостеречь его…

— Не вижу в этом никакого смысла.

Джордж встает. Он больше не на дне колодца, нет. Он в комнате, в кабинете. В камине потрескивают угли, два кресла стоят друг напротив друга. В дальнем сидит мистер Филлипс, а в том, что ближе, — незнакомый старик. Джордж прячется дальше, вглубь темного угла, из которого вышел, стараясь остаться незамеченным.

— Я знаю, что будет, когда меня не станет, — говорит старик. — А знаете, он сейчас здесь.

Джордж замирает, чувствуя, как по спине бежит холодный пот.

— Ваш племянник?

— Тот, кто считает себя моим племянником, — отвечает хриплый голос. Старик оборачивается, и Джордж в ужасе отшатывается. Лицо не старое, нет, оно словно лакмусовая бумажка — немощное, бледное, как у мертвеца, вместо глаз черные провалы. — Не так ли, Джорджи?

*

Джордж резко поднялся и сел, тяжело дыша.

«Тот, кто считает себя моим племянником», — вспомнил он.

Сердце бешено колотилось. Джордж осторожно взглянул в сторону окна и увидел, что уже рассвело. Он встал с постели и подошел к окну. Сомнений быть не могло: из глубины проклятого колодца поднимался черный дым.

«Я ведь даже не спросил, как умер дядя Этвуд, — запоздало подумал Джордж. — Не спросил ни о похоронах, ни о друзьях дяди, вообще ни о чем. Какая потрясающая бесчувственность, — укорил он себя. — Впрочем, всегда можно написать Филлипсу, может, даже позвонить, если в городе есть телефон».

В кармане пиджака лежала визитка поверенного семьи Дадли.

Он потратил день на разбор корреспонденции дяди, но так и не подошел к колодцу. Снова бросал осторожные взгляды, пытаясь понять, что его притягивало и вместе с тем ужасало в этой дыре. К обеду он утомился. Корреспонденция дяди касалась по большей части финансовых дел. Переписка с юристами, он даже нашел ответ мистера Филлипса на письмо, где дядя явно говорил о желании завещать все племяннику. Но ничего, что бы касалось колодца. Безумно расстроенный Джордж решил прогуляться до города, заодно зайти за продуктами в какую-нибудь лавку. Время обеда уже подошло, а он все еще был без провизии.

Местность Салема была очень живописна, но по-своему угрюма. Солнце затянуло тучами, и свет придавал окружению тревожно-враждебную атмосферу. Тяжелые деревья с растрескавшимися стволами и густыми кронами мрачно нависали над землей, густо поросшей травой. Да и сама трава была такой высокой, что казалась неестественной. В ней вполне мог притаиться человек или еще хуже… «Чудовище из колодца» — невольно подумалось Джорджу.

Он шел по извилистой тропе, не срезая поле поперек, хотя уже отсюда были видны строения города. Дядя купил дом в отдалении посреди пустыря и нескольких каменных развалин по соседству. Возможно, эта часть поселения вымерла, а дом дяди Этвуда был единственным сохранившимся до сегодняшнего времени. Чуть левее начиналась река. Отсюда слышалось кваканье лягушек.

Общий вид Салема навевал на Джорджа ощущение неотвратимого рока. Он повернулся лицом к оставленному им дому и подумал, что тот похож на чудовище, что смотрит на него черными глазницами. Стараясь не думать об этом, Джордж ускорил шаг. Нужно было успеть до темноты купить провизию, позвонить мистеру Филлипсу или отправить ему телеграмму и вернуться домой.

Салем встретил тишиной. Едва ли Джорджу попалось по дороге два-три человека. Он без труда обнаружил единственную лавку и купил продукты у мрачного продавца. Стараясь казаться беззаботным, Джордж пытался разговорить его, однако салемец не ответил на его дружелюбие. Коротко осведомившись, не он ли тот самый иностранец, который выкупил землю Дадли, что вырыл проклятый колодец, продавец удовлетворился коротким ответом «нет». Джордж почти не солгал: он не купил, а унаследовал землю. А о том, что он исследует местную историю, тоже почти не солгал, его занимала лишь одна — о его дяде.

— И слава богу, сэр. Может, теперь, когда этот дурак свалился в ту дыру, эта адская пасть закроется и перестанет тревожить нас.

— О чем вы? — удивился Джордж.

— О старом Дадли и его колодце, конечно. Он вырыл эту дыру не больше года назад, а потом сам же свалился в нее и, говорят, пропал. Все это время, пока он рыл колодец, земля сотрясалась так, будто сами черти плясали под ней. И вот все прекратилось с его смертью. Говорю вам, сэр, старый пройдоха никогда не предстанет перед Господом, потому что душа его там — в колодце, среди таких же проклятых.

Звонить и отправлять телеграмму казалось бессмысленным. Разъяснения, которые Джордж хотел получить, мистер Филлипс вряд ли мог дать. Вернувшись в дом-чудовище, на который старался не смотреть, пока шел к нему, Джордж обшарил все ящики, проверил все картины, обследовал секретер, но не нашел ничего, что натолкнуло бы на разгадку тайны колодца.

Когда же он устало сел на постель, думая о том, куда дядя Этвуд мог спрятать свои записи о колодце, вдруг вспомнил, как тот, привозя ему книги о приключениях, прятал их под его подушку. Дядя говорил, это для того, чтобы племянник видел хорошие сны. Джордж обследовал постель. Под матрасом с той стороны, где он вчера заснул, обнаружились записи. Скорый, едва узнаваемый почерк рассказывал о том, как старому Этвуду пришла в голову блажь вырыть колодец. Он в самом деле собирался выкопать лишь колодец, желая уподобить свою жизнь деревенскому образу. Однако сколько бы рабочие ни копали, воды не было. В какой-то момент Этвуд понял, что рытье колодца стало привычкой. Он нанимал рабочих, те через какое-то время уходили, приходили новые и снова рыли. Позже, когда человеческих сил стало не хватать, Этвуд купил у одного инженера-испытателя машину, которую спустил вниз. Именно тогда начали происходить странности. Этвуд понял, что ночью слышит какие-то звуки, доносящиеся из усадьбы. Он несколько раз выходил из дома и каждый раз доходил до колодца. Но так и не вспомнил, что увидел внутри. Он не помнил и того, как возвращался домой.

«Не понимаю, — писал он, — какая сила тянет меня посреди ночи к этому проклятому месту. Я осознаю, как ненормально рыть этот чертов туннель на другую сторону, но прекратить это не могу. Что-то заставляет меня возвращаться к колодцу раз за разом, но когда я заглядываю внутрь, со мной происходит какая-то метаморфоза, которая заставляет забывать. В иное утро я просыпаюсь испуганный, весь в поту и дрожащий. Днем все спокойно, но ночью… Что так громыхает, что земля сотрясается? Что за голоса безумной вакханалии я слышу ночами и что я вижу, что забываю, но просыпаюсь в ужасе?»

Этвуд не смог заставить себя ни продать дом, ни забросать колодец землей, но он по-прежнему страдал, пытаясь отыскать причину своего состояния. Он сильно постарел и сам чувствовал, что сдает, хотя объективных причин тому не было. Этвуд Дадли был еще молод, ему едва исполнилось сорок восемь, в то время как сам он выглядел — да и чувствовал себя — столетним стариком.

«В американской мифологии есть версия о происхождении первых людей, она состоит в том, что люди просочились в наш цветной мир из отверстий в земле и пещер из самого нижнего темного мира. Если это так, то тот, кто отплясывает и не дает мне заснуть, — это наши соседи из темного мира, чудовища, непохожие на нас, а может, наоборот, слишком похожие».

К концу записи Этвуда стали невнятными, неразборчивыми, и все-таки кое-что Джордж вычленил из них.

«14.05.19

Мне снится, как я спускаюсь в колодец и как Безликий наблюдает за мной, за мной и за тысячью таких же, как я: потерянных, ищущих, творящих безумства, пляшущих на костях мертвецов. И я пью за здоровье Безликого, потому что за свое мне пить уже поздно. Он напьется всеми нами, потому что ведом одним лишь голодом. Это он заставляет меня вставать ночью, это он ведет меня, как невидимая флейта. Это он жаждет быть увиденным, хотя больше его ничего нет. Он вечность, он сама сущность всего, но в то же время он ничто. В колодце ничего нет, но в то же самое время там есть все. Никакой другой стороны нет. Нельзя пробурить землю, можно только ранить ее, открыть пустоту, что будет пожирать этот мир, пока не разрастется до его размеров. Я с самого детства искал то, что увлечет меня навсегда. И вот оно, от него никуда не спрятаться, не деться, его око — это дыра, которую я сам же ему вырыл, и он смотрит на меня через нее и видит все-все: все мои мысли, страхи и желания. У меня ничего не осталось для себя, я пуст, я немощен, я стар. Так не следит за своей паствой даже Бог. Но, может, Бога и нет, а есть только Безликий?..

20.05.19

Он приходит каждую ночь — мальчик, что живет в колодце, или то, что принимает форму мальчика. Он стучится, он жалобно умоляет впустить его. Когда я слышу его мольбы, а потом злое рычание, вопли и угрозы, то сжимаюсь от страха и трясусь до самого утра.

21.05.19

Сегодня ночью я слышал, как за несколько минут до рассвета старый замок поддался ему. Я слышал топот его босых ног. Слава Богу, солнце начало вставать. Это существо залезло обратно. Я знаю это, потому что видел, как оно исчезло во тьме колодца. Теперь, когда я слишком слаб, чтобы ходить туда, оно приходит само. Оно хочет забрать меня навсегда, а само занять мое место, прикинуться человеком, будто это возможно. Чудовище не может быть человеком. Существо из темного мира не может стать частью цветного. Я съездил в город и купил новую дверь и петли. Тяжелее было найти того, кто установит ее за день. «Теперь я в безопасности», — пообещал я себе и понял, что соврал».

Джордж не смог дочитать дневник. Сон сморил его, и сопротивляться не было силы. Он уснул прямо с дневником в руках. Джорджу снилось, что он шел к колодцу, при этом страх сковывал, но все равно гнал вперед. Когда же он наклонился над адской черной пастью, то услышал скрип. Обернувшись, Джордж увидел, что на крыльце дома кто-то стоял и скребся. Это и разбудило его, но он еще лежал какое-то время, прислушиваясь к звукам, пытаясь сообразить, во сне это или наяву. Потом в дверь с силой ударили, так резко и громко, что он сел в постели, ничего не понимая.

— Джорджи, — услышал он голос дяди. — Джорджи, впусти меня!

Джордж ощутил леденящий кровь ужас, когда представил дядю, стоящего на крыльце, дядю, пропавшего без вести, дядю, вернувшегося из колодца. Из самой глубины, из...

— Джорджи, не будь маленьким говнюком, это мой дом, Джорджи. Я здесь живу!

Джордж бросил настороженный взгляд в сторону окна и закрыл глаза, потому что на мгновение показалось, что он увидел колодец, парящий прямо перед окном. Нет, это все его воображение. Или он снова спал. Да, точно — он просто спал, и ему снился кошмар.

— Ты не спишь, Джорджи, — словно ответ, прилетело с крыльца.

Сердце вырывалось из груди, пальцы заледенели, Джордж быстро дышал, чувствуя, что не хватает воздуха.

«Сон, точно сон», — думал он. «Он знает, потому что я сам его выдумал, потому что он мне снится, я и есть он», — осознал вдруг Джордж.

— Ты и станешь мной, — послышался голос. — Только впусти меня, мы спустимся вниз вместе, я покажу тебе другие миры, Джорджи, я покажу тебе Безликого. Покажу то, что ты не видишь.

— Уйди, просто уйди, — повторял Джордж. — Тебя нет! Я один!

— Ох, Джордж, конечно, я здесь. Я всегда был здесь, и я буду здесь. Впусти же меня! — вдруг закричал голос. — Впусти меня! Впусти!

В дверь начали барабанить, она ходила ходуном. Джордж был уверен, что еще немного — и та сорвется с петель, но нет, она не поддавалась, хотя ударяли с такой силой, какой у старого дяди Этвуда точно не было. Только это был не дядя Этвуд, это было… А что это было? Что к нему пришло из колодца?

Трясясь и молясь всем богам, он раскачивался на постели, пытаясь одновременно размышлять и уговаривать себя, что утром соберет вещи и уедет куда подальше. Он должен сесть на почтовый экспресс и уехать. Бросить это чертово поместье, уехать обратно в Лондон к старым добрым вечерам, когда мог сидеть с книгой и не бояться, что нечто выломает дверь. И, Господи, что же оно могло с ним сделать?! Утащить на дно колодца? Но ведь он там уже был? Разве нет? Разве он не спускался туда?

Джордж не помнил, когда стук прекратился, не помнил и когда рассвело. Но, наверное, это произошло одновременно, и он долго не мог сообразить, что лучи солнца спасли его.

Джордж вошел в ванную, желая умыться, но из крана пошла вода с примесью камней и смрадным запахом. Возможно, засорился водопровод. В старых домах такое случается. Но Джордж не смог себя в этом убедить. Он спустился вниз и осторожно открыл дверь. Краска на ней была подрана, словно когтями животного. Значит, все происходило в действительности. Он опять взглянул в сторону колодца и резко закрыл дверь.

Джордж сложил свои вещи в саквояж, собираясь уехать отсюда, но глаза его нашли дневник дяди. Тяжело выдохнув, он оставил вещи и открыл тетрадь на том месте, где записи кончались. Их едва можно было разобрать.

«16.06.19

От него нет спасения, он утащит меня, как унес других. О нет, мы больше не празднуем внизу, не отплясываем на костях, мы сами скоро станем этими костями. Эта тварь, которая живет там, она не отсюда, она с другой стороны, она попала сюда потому, что я открыл проход. Мне бы закрыть его, но как? Ведь днем я даже не могу и близко подойти к этому проклятому колодцу. И другие тоже, они обходят его стороной. Безликий не бог, он врата, врата в пустоты, врата в другие миры. Вот что незримо присутствует там, все это: приоткрытая дверь, через которую проникает музыка из другого времени, существа из других измерений, вакханалия, где приносят жертвоприношения… И все это здесь, в моем колодце. А та тварь — это паразит. Но я нашел выход. Я знаю, когда в следующий раз она придет за мной, я открою дверь и позволю забрать себя вниз, а потом убью себя, потому что убить это я не смогу.

Я приехал сюда в поисках тайны. Что ж, я нашел ее, нашел свою последнюю тайну, свою очаровательную историю, которая будет стоить мне жизни. Вот уж глупость. Нужно было ехать на юг и выращивать крокодилов.

17.06.19

Однажды заглянув в колодец, ты не сможешь уйти, потому что и колодец заглянет в тебя».

— Джордж, — услышал он и вздрогнул. За окном было уже темно. Неужели он читал весь день? Неужели не успел уехать? Но ведь он прочел всего несколько записей… Дневника в руках не оказалось, как не оказалось и комнаты, которая ему мерещилась. Он был у колодца, стоял в метре от него. Джордж оглянулся на дом-чудовище и увидел себя, распростертого на постели, и странное существо, которое отворило дверь в дом. Джордж подошел к колодцу и заглянул в него.

— Джордж, однажды заглянув в колодец, ты не сможешь уйти, потому что и колодец заглянет в тебя…

Комментариев: 7 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)

  • 1 Настя 26-08-2020 16:25

    Самый лавкрафиовский из всего номера. Бабайка странная, наследство, странный дядя, все в комплекте.

    Учитываю...
  • 2 kroatoan 22-08-2020 21:13

    А Моисей точно вел израильтян сквозь Черное море? Может, все-таки через Красное?

    P.S.

    "Чермное" тоже не подходит, так как встречается лишь в русском переводе.

    Учитываю...
    • 3 Автор 23-08-2020 11:26

      kroatoan, да, должно было быть Чермное море, потому что саму историю читала именно с этим названием и не стала править на Красное, зато исправила бета… А я и не посмотрела.

      По поводу исторической действительности. В первоначальном тексте на иврите израильтяне пересекли водоем, называемый ям суф — или «Море камыша». Ещё его называют Тростниковым морем. Красное море не упоминалось до третьего века до нашей эры, когда Ветхий Завет был впервые переведен на греческий язык. Сейчас ученые считают, что Моисей мог пересечь мелкое болотистое озеро или мелкую соленую лагуну.

      Учитываю...
      • 4 kroatoan 23-08-2020 17:04

        Автор, я знаю. Но, как уже писал выше, "Чермное" тоже не подходит. Именно под ваш рассказ, так как само слово встречается лишь в русском переводе Библии (та же Вики об этом сообщает), а у вас местом действия выбрана отнюдь не Россия. Иными словами, англоговорящему католику попросту неоткуда взять такое слово, если только он не читает Библию по-русски. Но даже в таком случае он бы использовал в употреблении, скорей всего, то, что более привычно.

        Это все как бы к качеству самого рассказа никакого отношения не имеет, просто глаз при чтении зацепился.

        Учитываю...
  • 5 Грег 20-08-2020 20:36

    "Наследство Пибоди", причем оригинал, конечно, лучше

    Учитываю...
    • 6 анон 20-08-2020 21:48

      Грег, вы плохо знаете Лавкрафта, раз не узнали первоисточник, а сравниваете с «Наследством Пибоди». А сюжет-то вот он:

      Сет Этвуд в свои восемьдесят лет

      Затеял рыть колодец у ворот.

      На пару с юным Эбом старый Сет

      Трудился дни и ночи напролет.

      Мы думали - одумается дед,

      Но вышло все как раз наоборот:

      Эб тронулся, а Сет дал задний ход

      И сам себя отправил на тот свет.

      Как только был закопан дедов гроб,

      Мы бросились к колодцу - злу вине -

      Но в нем нашли лишь ряд железных скоб,

      Терявшийся в зловещей глубине.

      И скольверевка ни была б длинна,

      До дна не доставала ни одна!

      Учитываю...
      • 7 Грег 21-08-2020 23:07

        анон,

        и действительно, Вы правы

        Учитываю...