— Ну, давай. — Степаныч поднял рюмку. — Не чокаясь.

Егерь выдохнул, опрокинул в себя стопку и, поморщившись, закусил печеной картошкой из костра. Илья, чуть помедлив, последовал его примеру. Водка опалила нутро: по телу разлился жар, выжигая на своем пути тоску и грусть.

Илья вытянул ноги, поудобнее устраиваясь на бревне. Степаныч сидел напротив, на пеньке, жуя картошку и задумчиво глядя на костер. Желтые отблески плясали в осоловелых глазах старика. Илья поймал себя на мысли, что егерь мало изменился с тех пор, как они виделись семь лет назад: все так же топорщилась борода, и глубокие морщины рассекали обветренное лицо.

Илья отвел взгляд. Вечерние тени густели в зарослях можжевельника, за ними высились темные ели. Сумрак растекался из леса, готовый проглотить палатку, которая горбилась недалеко от костра.

— Зря ты приехал, — нарушил молчание Степаныч.

— Почему? — удивился Илья. — Годовщина же.

От воспоминаний сжалось сердце. Пять лет назад его отец — заядлый охотник и старый друг егеря Степаныча — без вести пропал в этом лесу. Поиски ничего не дали: отец словно сгинул, оставив после себя палатку с вещами и лодку на берегу реки.

 В детстве Илья часто ходил с отцом на охоту — она была тем немногим, что их объединяло. Но после исчезновения отца любая мысль о лесе вызывала в нем отторжение. В этом году что-то изменилось: боль утраты затихла, и Илья ощутил острое желание выбраться на природу — посмотреть собственными глазами на те места, где пропал отец. Почтить его память.

— Не надо было сегодня приезжать, — пояснил Степаныч, не моргая глядя на собеседника. — Ночь будет красной.

— Это как? — спросил Илья, разливая водку по рюмкам.

Степаныч, сощурившись и покачиваясь на пеньке, посмотрел в сторону темного леса, над которым сгущались тяжелые тучи. Было душно, и в воздухе пахло озоном: приближалась гроза.

— Раз в пять лет такое случается: перед красной ночью появляются перевертыши.

Илья протянул стопку егерю. Степаныч одним глотком махнул водку. Закусывать не стал. Втянув голову в плечи, стеклянным взором он уставился на костер. По прошлым вылазкам на охоту — в детстве, с отцом — Илья помнил, что егерь быстро пьянел. Еще пара рюмок — и старик завалится спать.

— Отец однажды упоминал про каких-то перевертышей, но я думал, что это охотничьи байки. — Илье не особо хотелось слушать пьяные бредни егеря, но на другие темы разговор все равно не клеился. — И как они выглядят, эти перевертыши?

— Как разные звери, которых будто порвали на куски, а потом как попало слепили, — заплетающимся языком проговорил Степаныч. — Бредешь по лесу, вдруг смотришь — лось перед тобой. Да только то не лось, а урод какой-то: лапы у него вывернуты, голова из спины растет, рога из брюха торчат. Но я и других перевертышей видел: зайцев, кабанов, лисиц — всяких насмотрелся. Хрипят они, стонут. На вывернутых лапах стоять не могут.

— И что вы с ними делали?

— Как что? — Степаныч поморщился. — Пристреливал, чтоб не мучились, а потом в болото сбрасывал. А некоторые агрессивными были, наброситься могли. Самое интересное, что ночью, как они появляются, чертовщина творится: небо красной пеленой затягивает, воздух гудит как под напряжением, гроза налетает. Дрожит все, вибрирует.

— И такая же ночь будет сегодня? — Илья, подбросив дров в костер, взглянул на небо: серые тучи сочились багряными подтеками, словно комки грязной ваты, пропитанные кровью. Воздух застыл и втянул в себя звуки. Ветер, шорох листвы, пение птиц — все пропало, оставив Илью наедине с тихим голосом хмельного егеря.

— Я видел перевертыша, пока к тебе шел, — проговорил Степаныч. — Визжащий мешок, из которого как попало торчали лапы, голова и хвост. Только по рыжей шерсти догадался, что раньше это была лисица. Страх жуткий, как ее перекорежило. Хотел подстрелить уродину, да она в кусты уползла. Ну ничего, завтра найду. Перевертыши подолгу не прячутся.

— Откуда они приходят?

— Никто не знает. — Степаныч пожал плечами и достал сигарету из мятой пачки. — Неподалеку поселение было, и местные говорили, что лес этот проклятый: издавна люди в нем пропадали. Деревенские без нужды в чащобу не лезли, а особенно опасались выходить на поляны. Я тоже иногда странности замечал: идешь по лесу, по привычным местам и вдруг видишь: неизвестно откуда прогалина появилась. А в другой день проходишь мимо, а ее уже нет — исчезла.

Степаныч замолчал и раскурил сигарету.

— Когда я с отцом ходил на охоту, нам такие поляны не попадались. — Илья, сдерживая ухмылку, разлил водку и передал рюмку егерю.

— Говорю же: не всегда такое случается. — Степаныч выпил и, скривившись, затянулся сигаретой. — Вы с отцом пару раз в год приезжали, а я здесь всю жизнь проторчал.

Егерь выпустил дым через нос. Сизые струйки повисли в воздухе, образуя причудливые формы. Вокруг костра сбивался сумрак. Где-то вдалеке проворчали раскаты грома.

— Илья, есть еще кое-что, — нарушив молчание, протянул Степаныч. Он отвел взгляд и уставился на костер. — Твой отец пропал в красную ночь. Я никому этого раньше не говорил. Да и кто бы мне поверил?

Илья напрягся: во рту пересохло, а сердце заколотилось в груди. Все, что он знал об исчезновении отца, основывалось на отчетах начальника поискового отряда и следователя из полиции, но никакую чертовщину они не упоминали. Слова Степаныча стали для Ильи откровением.

— Расскажите, — выдохнул он.

— Вечером мы выпивали с Игорем у костра. Он только что вернулся с охоты, подстрелил двух кабанчиков. Травили байки, смеялись. Надвигалась гроза, небо краснело, но за бухлом мы этого не замечали. А потом из леса выскочил перевертыш.

Степаныч остановился, чтобы сделать затяжку. Сигарета дрожала в руке. Глаза егеря заслезились.

— Он был необычным, — сипло продолжил старик. — Таких я раньше не видел. Это был перевертыш человека. Голый, весь в грязи, ноги вместо рук, руки вместо ног. Голова на спине болталась, но тоже вся перекошенная: рот на лбу зиял, глаза на щеках таращились, а нос будто внутрь вдавило — дыра на его месте чернела. Уродец трясся — то ли от страха, то ли от холода. Что-то мычал, а потом как завопит! Игорь вскочил — испугался, наверное — и пальнул из ружья. Попал перевертышу в бок, он тут же свалился. Оттащили мы его в болото, да там и бросили. Как раз и ливень пошел, вокруг все красным замерцало, а деревья, как трансформаторы, гудели. Я ему предложил переночевать в моем домике, но он отказался и потопал к палатке. Так и сгинул.

Пепел упал с кончика сигареты, и Степаныч отбросил окурок в костер. Илья сидел как оглушенный. Он не знал, верить ли услышанному: откровение егеря казалось пьяным бредом старого отшельника, но оно же могло стать разгадкой исчезновения отца.

— А кем был этот человек-перевертыш?

— Не знаю. — Степаныч пожал плечами и посмотрел в сторону леса. — Но одно мне не дает покоя: вдруг из-за него твой отец и пропал?

Илья не мог заснуть. Ворочался в спальном мешке, перебирая в голове старые воспоминания и новые факты — слишком невероятные, чтобы в них поверить.

Степаныч ушел в егерский домик около часа назад, сославшись на то, что близится гроза и лучше переждать ее в укрытии. Старик припомнил слова жителей деревеньки: в красную ночь в лес ходить нельзя. Но Илья уже находился в лесу, и его прибежищем служила потрепанная отцовская палатка. Степаныч уговаривал Илью отправиться к нему в домик, но перспектива провести ночь в комнате с храпящим мужиком, вдыхая едкий перегар, не внушала особой радости. Голова и так трещала от алкоголя, духоты и безумного рассказа егеря. Илье хотелось побыть наедине с воспоминаниями — и чувством вины.

Пять лет назад отец звал его на охоту. «Давай-ка, сын, тряхнем стариной, а то давненько мы в лес не ходили», — говорил он. Илья отказался, а по какой причине — уже и не помнил. Возможно, то был очередной завал на работе или вечеринка у друзей? Какая теперь разница. Навязчивая мысль годами саднила в душе: если бы он отправился на охоту с отцом, беды бы не случилось.

Снаружи, где-то в глубине леса, треснула ветка. Илья прислушался. По прошлым походам он помнил, что дикая природа в любое время суток наполнена звуками, но эта ночь была необычайно тихой, будто застывшей в душном предгрозовом воздухе: снаружи не доносилось ни стрекота сверчков, ни уханья совы, ни шума листвы.

Илья решил было, что треск ветки ему почудился, как вдруг в нескольких метрах от палатки что-то зашуршало. Он расстегнул спальный мешок, наполовину выбрался из него и, облокотившись на одну руку, повернул голову в сторону звука.

Шорох приближался: из леса к палатке будто кто-то медленно полз по сухой траве. Но кто это мог быть? Илья перебрал в памяти представителей местной фауны: лисы, кабаны, зайцы, лоси, росомахи, белки, выдры, утки, гуси, гадюки… Кого еще они с отцом видели? Из всех перечисленных зверюг ни одна не передвигается со звуком волочащегося по земле мешка, да и по ночам все спят, разве что кроме лисиц, у которых сейчас самое время для охоты. Впрочем, нужно быть очень неосторожной лисой, чтоб так шумно подбираться к добыче. А может, то ползет не лисица, а ее перевертыш, которого видел сегодня Степаныч? Вот и звуки такие странные, шумные.

Пока Илья размышлял, шуршание затихло. Может, и правда почудилось? Он мог спутать его с потрескиванием догорающих углей в костре, хотя Степаныч перед уходом потушил огонь водой, как и подобает образцовому егерю.

Илья ухмыльнулся, подивившись своей впечатлительности, и покачал головой: нужно меньше слушать сумасшедших россказней. И только он собирался откинуться на подушку, как снаружи раздался тихий протяжный стон.

Сердце заколотилось, а тело обдало влажным холодком, словно Илья провалился в прорубь. Он сглотнул вязкую слюну и полностью выбрался из спальника, стараясь не шуметь. Рука наткнулась на холодный металл: ружье.

«Ты это, спи с карабином», — посоветовал на прощание Степаныч, когда Илья наотрез отказался ночевать в домике егеря. И сейчас напутствие старика пришлось как нельзя кстати: какая бы зверюга ни стонала возле палатки, против свинца ее шансы невелики.

Илья схватил ружье и подкрался к вентиляционному окошку, обшитому москитной сеткой. Вгляделся: поляна, на которой он устроился на ночлег, потонула в багряном полумраке. Деревья, обычно черные в ночи, теперь казались вымазанными в темной крови, а стоптанная земля, еще недавно скучно-серая, стала бурой. Но откуда взялись эти странные оттенки? Ведь закат уже отгорел, а небо затянуло тучами. Или прав был Степаныч: близится красная ночь? Закружилась голова, и Илья понял, что, прислушиваясь, слишком надолго задержал дыхание. Он втянул воздух — сухой, наэлектризованный.

По поляне разнесся стон. Он исходил откуда-то слева, за пределами видимости окошка. Илья, сощурившись, вглядывался в полумрак, силясь разглядеть хоть что-то кроме частокола деревьев и зарослей кустарников. К постаныванию присоединилось тихое то ли кряхтение, то ли хныканье — будто кто-то едва справлялся с тяжелой ношей, болью или… похмельем? Внезапная догадка прошибла Илью: Степаныч! Похоже, егерь все-таки перебрал со спиртным и теперь шатался по лесу, изнывая от дурноты.

— Эй, кто там пьяный бродит? — гаркнул Илья.

Он ожидал услышать в ответ знакомый голос с хрипотцой, но вместо него с поляны донеслось утробное мычание, а затем — звонкий грохот опрокинутого котелка.

Да что там, черт подери, творится?!

Илья схватил фонарик и направил луч в окошко. Конус света рассек темную поляну — и выцепил возле пенька, у которого валялся перевернутый котелок, белесую фигуру.

У Ильи сперло дыхание.

В бледном свете фонаря дрожало существо: голое, угловатое, вымазанное в грязи. Илье потребовалось несколько мгновений, чтобы понять — это был человек, но человек странный, жуткий, неестественный. На первый взгляд казалось, что он выгнулся в стойке «мостиком», упираясь конечностями о землю, но, всмотревшись, Илья с ужасом понял, что человек стоял на четвереньках, вот только от плеч у него прорастали согнутые, как у кузнечика, ноги, а из ягодиц протянулись худосочные руки: верхние и нижние конечности поменялись местами. Пошатываясь на них, урод с трудом пытался устоять.

Головы не было. Вернее, она отсутствовала там, где обычно располагалась у людей: на месте шеи зияла сочащаяся чем-то слизистым рана. Голова же выпирала аккурат посередине спины, словно горб у верблюда.

Рассмотреть лицо Илья не успел: перевертыш, покачиваясь, сдвинулся с места и, неловко передвигая конечностями, поковылял к палатке. Существо издавало жуткие звуки: хрипящие, горловые, отрывистые — будто силилось что-то сказать, но никак не могло.

Илью прошибло холодным потом — и тут же обдало жаром. Его трясло так, будто он схватился за оголенный провод под напряжением. Фонарик выпал из рук, и Илья отпрянул от окошка. За брезентом раздавалось шуршание: перевертыш торопливо направлялся ко входу. Илья схватил ружье и, пытаясь унять дрожь в руках, нацелил ствол на полог палатки.

Что это за тварь?!

Шорох неуверенных шагов приближался, и в сознание Ильи, как нож, воткнулась жуткая догадка: а что, если это тот самый перевертыш, из-за которого погиб его отец? По описанию похож один в один! Степаныч сказал, что эти твари могут быть агрессивными — набрасываются на людей. Вдруг перевертыш, подстреленный отцом, выбрался из болота и напал на него? И теперь пришел за Ильей.

В горле у него встал ком, и Илья открыл рот, шумно вдыхая жаркий воздух. Утробное мычание и шорох шагов раздались совсем близко — у самого входа в палатку. Илья покрепче ухватил цевье, но ружье все равно предательски дрожало в руках. Фонарик валялся на спальном мешке, рассекая тьму косым лучом.

Полог палатки зашевелился, и на пороге забелела искореженная фигура перевертыша: вначале появились согнутые в коленях ноги, следом — участок тела, где когда-то была шея (это место, затянутое тонкой розовой кожицей, сочилось сукровицей), и лишь затем — туловище с покачивающейся, слегка скособоченной головой. Лоб рассекал изогнутый рот с вывалившимся языком — вот и все, что успел заметить Илья. В следующее мгновение палатка содрогнулась: в небе взорвались раскаты грома. Пророкотало так, что Илья от испуга подпрыгнул на месте, и палец судорожно дернул за спусковой крючок. Грохнул выстрел, ослепив Илью вспышкой. Отдача отбросила его назад, и ружье выпало из рук.

В ушах зазвенело. Илья нащупал карабин, схватил фонарик и посветил у порога: перевертыш исчез. Сверху по брезенту забарабанил ливень.

Быстро надев сапоги, Илья выбрался наружу. Струи дождя хлестали по лицу, одежда вмиг намокла. Возле палатки в пузырящейся луже валялся на правом боку перевертыш. Илья, нацелив ружье, осторожно подошел ближе и направил луч фонарика на распластанное тело.

На левом плече урода — там, где у обычных людей начинались руки, а у перевертыша росла нога, — чернело округлое входное отверстие от выстрела, с опаленного края которого сочилась струйка крови. Илья всмотрелся: вроде бы тварь не дышала, и было похоже, что он пристрелил ее насмерть.

Илья на всякий случай пнул урода сапогом. Тело податливо качнулось, но осталось недвижимым. Стволом ружья Илья перевернул существо на живот, чтобы лучше рассмотреть его голову, безобразным наростом повисшую на спине.

Он с отвращением содрогнулся. Лицо перевертыша представляло собой невообразимое месиво из органов и частей тела. На лбу зиял раскрытый в безмолвном крике рот с распухшим языком. На месте глаз темнело два выпуклых пятна, и только всмотревшись, Илья понял, что это были соски, обрамленные жидкими волосками. Брови отсутствовали. Нос оказался сморщенным комочком кожи, вдавленным вглубь головы, и Илье потребовалось время, чтобы распознать в нем пупок. Верхняя и нижняя челюсти стянулись шагренью. Линия роста волос начиналась ближе к затылку, отчего казалось, что намокшая шевелюра, словно парик, съехала назад по лысому черепу.

А где же глаза?

Илья стволом ружья повернул голову монстра. На месте левого уха таращился остекленевший глаз с распухшими, как вареники, веками. Подавив рвотный позыв, Илья откинул череп на другую сторону: второй глаз — заплывший, мутный, налитый кровью — оказался на месте правого уха.

И что теперь делать? Кем бы ни был этот урод, больше всего он походил на человека, и Илья только что его застрелил.

Убил человека. Пусть и ненормального. Задрожав, Илья в отчаянии посмотрел на небо, откуда нескончаемым потоком падал дождь. Твердь над головой затянуло багровыми тучами, сквозь которые просачивалось пульсирующее пунцовое сияние. Илья вдруг осознал, что такое же кроваво-алое свечение заполняло все пространство вокруг: оно обволакивало деревья и кустарники, расстилалось по земле, насыщало воздух и отражалось в лужах. Казалось, с неба льется не вода, а кровь.

Илья закинул ружье за спину и схватил перевертыша за голую ногу. Кожа была холодной и скользкой. Пыхтя от напряжения, Илья поволок урода к лесу — благо по мокрой траве тащить было легко.

Ничего другого, как утопить тварь в болоте, Илье в голову не пришло. В конце концов, именно так годами поступал с перевертышами Степаныч, и какая разница — звери то были или недочеловек? Одно Илья знал точно: этим жутким отродьям не стоило ходить по земле, они наверняка представляли опасность — вспомнить только, как дерзко перевертыш забрался к нему в палатку. От мысли, что он подстрелил тварь, из-за которой мог исчезнуть отец, на душе стало спокойнее. Илья убеждал себя, что все делает правильно. В конце концов, не в полицию же идти с трупом мутанта? Он избавится от жуткого монстра и навсегда забудет об этом кошмаре.

Илья приволок тело до края прогалины. Дальше начинались густые заросли, в которых петляла тонкая, как шрам, тропинка, едва заметная в красном сумраке. Илья помнил, что она вела к домику егеря, пролегая мимо заболоченных мест. Если отклониться от маршрута и уйти глубже в заросли, вправо, то вскоре появятся топи — туда и лежит его путь. Перекинув ружье на живот, Илья взвалил на плечи костлявое тело монстра. Ноша оказалась тяжелой, хотя уродец не выглядел массивным. Илья, борясь с брезгливостью, представлял, будто несет подстреленного упитанного кабанчика.

Оскальзываясь в сапогах на мокрой тропинке, то и дело чертыхаясь под нос, Илья с перевертышем на плечах углубился в чащобу. Дождь не утихал: отвесной стеной он яростно падал с небес, словно намереваясь смыть с лица земли проклятый лес. Над головой сверкало красным: молнии то были или загадочный свет сквозь тучи — Илья понять не мог. Вода стекала с волос по лицу, мешая разбирать дорогу. Ельник разрывался от гула, и поначалу Илья принял его за ветер, пока не заметил, что воздух, рассекаемый прямыми струями дождя, был абсолютно недвижим. Илья остановился и прислушался: монотонный гул обволакивал его со всех сторон. Казалось, будто к могучим деревьям подвели электричество, и теперь они вибрировали, не в силах сдержать растущее напряжение. Тряслась и земля под ногами, но эти колебания были едва заметны — утробные и далекие, они словно исходили из самых недр.

На плечах вздрогнуло. Илья замер: неужели перевертыш жив? Он повернул голову назад, силясь углядеть малейшее движение тела за спиной, но урод висел безвольной тушей. Перехватив его поудобнее, Илья сошел с тропы и, продираясь сквозь заросли крушины, направился к болотам.

Вскоре под ногами зачавкало. Сапоги пружинили на мшистых кочках и по щиколотки проваливались в топкие лужи. Кустарники поредели, а спустя несколько метров исчезли совсем, открыв обширное болото. Как и все вокруг, цвет его носил неестественный красный оттенок. Илье казалось, будто перед ним застыла густая кровавая жижа.

Он сбросил перевертыша с плеч. Урод со шлепком упал в жирную хлябь — и громко застонал. Илья испуганно отскочил в сторону и схватился за ружье. Он нацелил ствол на тварь, но вскоре опустил его: существо тихо постанывало, но других действий не предпринимало. Монстр, раскинув конечности, лежал на животе, и его голова на вялой шее безвольно свисала со спины. Заплывший глаз на левом виске вращался по сторонам, а затем остановился на Илье. Сфокусировался.

Перевертыш в ужасе замычал, уставившись одним оком на Илью. Губы на лбу дергались в жутких спазмах, будто хотели что-то сказать, но распухший почерневший язык мешал существу оформить в слова горловые отрывистые звуки.

Илья не мог больше этого вынести. Он уверенно подошел к уроду и пнул его сапогом под живот, толкая в болото. Перевертыш, вскрикнув, перекинулся на бок — голова, растущая из хребта, не позволяла ему повалиться на спину. Илья присел возле существа и, сморщившись от отвращения, руками спихнул его в болото. С гулким хлюпаньем вязкая жижа обволокла перевертыша, медленно и необратимо потянув на дно.

Над поверхностью возвышалась голова уродца, которой он вертел в разные стороны, словно пытаясь за что-то уцепиться… или поймать взгляд Ильи? Перевертыш мычал перекошенным на лбу ртом и вращал глазами, раскиданными по вискам.

— Нхды… нхды… на… плну… — истошно хрипело существо, и в его надорванном голосе Илье слышались умоляющие нотки.

Вскоре все закончилось: болотная жижа сомкнулась надо лбом перевертыша. Его рот, исчезавший последним, выплюнул предсмертный звук, и Илья содрогнулся: ему почудилось, что урод произнес слово «поляна».

Какая еще поляна?!

Болото побулькало в том месте, где исчез перевертыш, а затем утихло, превратившись в бурый кисель, по которому лупили струи дождя.

Илья выпрямился. Отдышался. Успокоился. И побрел обратно через заросли кустарников к тропинке, которая вела к его палатке. Перед глазами плыло, ноги подкашивались. Выросли деревья, и Илья углубился в чащу, продираясь сквозь разлапистые ветви елей. Где же тропинка? Под ногами ощутимо трясло: казалось, что вибрация, пульсировавшая глубоко в недрах земли, теперь стремилась вырваться наружу. Свечение с небес насытилось кровью, и весь окружающий мир показался Илье словно увиденным через красный фильтр. Гудело — теперь не только со стороны деревьев, но и внутри головы.

Ельник резко закончился, и у ног раскинулась поросшая травой поляна. Откуда она взялась? По прогалине стелилась легкая дымка, мерцавшая алым сиянием. У противоположного края поляны Илья заметил спасительную тропинку: рассекая чащу, она убегала вглубь зарослей.

Он обернулся: лес за спиной заволокло пунцовой мглой. Что делать? Повернуть назад, к болоту, и попытаться отыскать другой путь, или же перебежать поляну и выйти, наконец, на тропинку? Вся эта чертовщина изрядно надоела Илье: хотелось поскорее добраться до палатки, завалиться спать, а на утро навсегда уехать из этих проклятых мест. Больше его здесь ничего не держало.

Наплевав на все, Илья ступил на прогалину и, быстро шагая по мокрой траве, направился к противоположному краю, где маячила тропа. Под ноги выскочила лисица — и, поджав уши и хвост, замерла перед Ильей, вытаращив на него испуганные глазищи.

В следующий миг земля под ногами перевернулась: Илью подбросило, и с глухим ударом он шмякнулся во влажную траву. Гул, до этого монотонный, разбух и запульсировал в такт со всполохами красного света. Глаза заволокло кровавой пеленой, а потом обрушилась тьма.

Илья разлепил веки. Перед взором плыло и плясало, и никак не получалось сфокусировать зрение: изображения с сетчаток не стыковались друг с другом. Наконец, Илья догадался зажмурить один глаз.

Картинка встала на место: он лежал на земле, перед ним расстилалась все та же поляна, чуть поодаль темнели заросли елей и виднелась тропинка, уходившая вглубь леса. Дождь прекратился. Воздух, наполненный красным сиянием, был сухим и жарким, как перед грозой. В тело впивались травинки и комья земли, и Илья понял, что распластался по поляне совершенно голым.

Где моя одежда?!

Илья пошевелил рукой (плечо отозвалось острой, пронзительной болью), но вместо руки в поле зрения возникла нога. Холодок пробежал по спине и заколол по шее — гораздо раньше, чем к тому привык Илья.

Он поднял голову, огляделся. В глотке застрял крик ужаса.

Голова Ильи возвышалась посреди спины. Обнаженное тело резко обрывалось на том месте, где раньше была шея. Вместо рук по земле распластались ноги, а вместо ног из ягодиц прорастали руки.

Он превратился в перевертыша.

Илья открыл второй глаз, и перед взором снова поплыло. Он застонал, а потом сорвался на крик — и этот отчаянный, полный ужаса звук вылетал из его лба — там, где был теперь рот. Слезы брызнули из глаз — и потекли по шее, будто соленой жидкостью сочились уши. Илья потянул к лицу руки, но в движение снова пришли ноги, произрастающие из плеч.

Несколько минут он учился координировать сокращения перепутанных местами конечностей: чтобы ощупать лицо ладонями, следовало привести в движение суставы нижней части тела, откуда теперь торчали руки. Если же Илья хотел пошевелить ногами, то мозгу требовалось отправить команду на плечевой пояс — там, где раньше были руки. Каждое сокращение мышц отзывалось острой болью. Илье представилось, будто невидимый хирург — или, скорее, мясник — раскромсал его на куски, а затем хаотично сшил, позабыв о наркозе.

Изогнувшись, правой руконогой он дотронулся до лица. Его страхи сбылись: на месте орбит он нащупал соски, мягкая впадина пупка заменила собою нос, а глаза расползлись по бокам головы — Илья поочередно помахал перед ними ладонью. Он ощупал темя, затылок — и, наконец, нашел слуховые отверстия на задней поверхности шеи: когда он касался их пальцами, звуки внешнего мира затихали. Ушные раковины отсутствовали. Илья глубоко втянул ртом воздух (он не знал, где прятался теперь нос, да и остался ли он вообще), стараясь успокоиться и унять нервную дрожь.

Нужно что-то делать.

Непонятно, сколько времени он провалялся на поляне. Дождь прекратился, трава и земля высохли, но утро еще не наступило: ночное небо затягивала все та же красноватая пелена. Странно, могли ли почва и заросли так быстро просохнуть после мощного ливня?

Илья приподнялся на трясущихся конечностях: ноги, согнутые в коленях, торчали впереди туловища, а вывернутые в локтях руки топорщились сзади. Стоять было неудобно, тело дрожало и норовило грохнуться оземь. Илья сделал пару пробных шагов — и повалился на траву, вскрикнув от боли.

С третьей попытки он удержал равновесие. А затем осторожно, сжав зубы на лбу, поковылял к тропинке, маячившей у края поляны. Цель была простой: как можно скорее добраться до палатки и оттуда по спутниковому телефону вызвать помощь.

Трава щекотала живот, конечности, измазанные в грязи, то и дело оступались на кочковатой тропе, но Илья, постанывая, упорно двигался вперед. Когда боль в местах новых сочленений становилась нестерпимой, он позволял себе  короткую передышку, а затем продолжал путь, продираясь сквозь чащобу.

Наконец заросли расступились, и перед Ильей открылась поляна, на которой возле потухшего костра высилась палатка. Илья с облегчением выдохнул: почти добрался, осталось совсем немного. Конечности дрожали от напряжения и усталости, готовые вот-вот предательски подогнуться и уронить его.

Еще чуть-чуть.

Он сделал шаг — и наступил на сухую ветку. С треском она переломилась. В ту же секунду силы покинули Илью, и на подогнутых конечностях он опустился на землю. Завалиться в нескольких метрах от палатки со спасительным телефоном было обидно и глупо, поэтому Илья, стиснув зубы и превозмогая боль, пополз на животе: сзади он отталкивался руками, а впереди загребал ногами, подтаскивая за ними туловище. Тело, растягиваясь, отзывалось пульсирующей болью в аномальных суставах, и Илья громко простонал. Покряхтывая и мыча сквозь стиснутые зубы, он волочился к палатке по сухой, шуршащей траве.

— Эй, кто там пьяный бродит? — гаркнул резкий, отдаленно знакомый голос.

Илья замер. Внутри кто-то был! Неужели Степаныч?! Пришел на его поиски? Илья открыл рот, собираясь позвать на помощь, но изо лба вырвалось нечленораздельное мычание. Прошибло потом: он не мог говорить!

Илья, пошатываясь, приподнялся на дрожащих конечностях, чтобы ускорить движение к палатке, но, не рассчитав сил, повалился на пенек с забытым на нем котелком. Сбитая посудина с лязгом упала на землю. В следующую секунду по его телу полоснул яркий свет: из окошка в палатке бил луч фонаря.

Ослепленный ртутной вспышкой, Илья трясся на месте, пытаясь с трудом устоять на шатких конечностях. Он отрывисто захрипел, силясь выговорить хоть какое-нибудь слово, — и, покачиваясь, двинулся ко входу в палатку, обходя ее сбоку. Луч фонарика исчез из окошка и светил теперь изнутри, понизу шатра.

Потемнело: выгнув голову вверх, торчащим на виске глазом Илья увидел, как на небе сгустились багровые тучи, готовые обрушить мегатонны воды.

Утробно мыча, Илья проковылял ко входу в палатку. Просунул ноги в полог, затем подтянул туловище с головой на спине, очутившись в душном полутемном нутре, рассеченном лучом фонаря.

С неба громыхнуло, а в следующий миг грохот выстрела и яркая вспышка разорвались перед Ильей. Левое плечо прожгло мощным ударом: Илью выбросило из палатки на поляну, и холодные капли дождя посекли его тело.

Он очнулся от красного света: алые всполохи мерцали перед взором, и вначале Илья принял их за пульсацию крови под веками. Сфокусировав зрение, он понял, что жидкое сияние разливалось с небес.

Мелькающий лес. Утробный гул. Вибрирующие деревья. Тряска шагов. Струи дождя. Влага на теле. Кровь на плече. Жгучая боль.

Органы чувств — пусть и расположенные как попало на теле — поочередно собирали информацию от окружающего мира и организма, и вскоре у Ильи сложилась полная картина: раненого, его несли на плечах, словно тушу подстреленного зверя. Точно так же, как совсем недавно он тащил на горбу перевертыша.

Холодок пробежал по телу, и Илья непроизвольно содрогнулся. Человек, который его нес, остановился и прислушался. Илья застыл, не зная, как поступить: отозваться или замереть? Человек, постояв, продолжил путь, и ветви елей зацарапали голое тело Ильи. Боль в левом плече жгучими волнами разливалась по туловищу, подкатывала в голове — и в какой-то момент стала настолько невыносимой, что Илья потерял сознание.

Удар вернул его в чувства. Илья застонал, ощущая телом холодную жирную хлябь. Он лежал на животе, раскинув конечности. Несло тиной и затхлой болотной вонью. Голова Ильи свисала со спины, и он не мог ее поднять — силы оставили его вместе с кровью, хлеставшей из простреленного плеча. Он разлепил один глаз и повел им вокруг: промелькнуло багровое небо и темные заросли вдали. Взгляд остановился на сапогах, и он посмотрел выше.

Перед ним стоял его двойник — точная копия самого Ильи. Дождь хлестал по перекошенному от отвращения лицу, красные всполохи отражались в широких черных зрачках.

Илья с ужасом замычал. В одно мгновение, равное вспышке с небес, в голове сложились кусочки мозаики: он разгадал тайну красной ночи. Каким-то невероятным образом — будь то пространственно-временная аномалия или другая чертовщина — на загадочной, неведомо откуда взявшейся поляне его перекинуло в прошлое на несколько часов. Очевидно, такие «забросы» случались в лесу и раньше: их жертвами обычно становились животные, а пять лет назад в ловушку попался отец. Мгновенные перескоки в пространстве не проходили бесследно, и невольные путешественники во времени возвращались в прошлое деформированными — в виде перевертышей.

В перевертыша превратился отец. Перевертышем обернулся Илья.

И он знал, чем все закончится.

Двойник подошел ближе и пнул Илью под живот, сталкивая в болото. Илья, вскрикнув, завалился на бок: голова, торчащая из спины, не давала ему распластаться. Двойник присел рядом и столкнул его в болото.

Плотная холодная жижа сомкнулась у тела — и потянула вниз. Илья не мог пошевелиться: вязкая гуща сковала и без того обессиленные конечности. Он лишь вертел головой над поверхностью болота, хватая воздух и захлебываясь зловонной кашей.

«Не ходи на поляну!» — пытался выкрикнуть Илья, но вместо слов изо лба вылетали надорванные булькающие звуки.

Глаза заволокло мутной жижей, но над болотом еще оставался рот. «Поляна!» — в предсмертном вдохе вырвалось у Ильи, но он уже знал, что двойник — он сам — не поймет предупреждения.

Тьма поглотила Илью и потащила на дно — туда, где ждал его отец.