До знакомства с русским литературным хоррором, у меня был стандартный набор поклонника «страшной» книги: По, Лавкрафт, Кинг… еще Баркер… ну и все. То есть я, конечно, подозревал о существовании других авторов, иногда даже знакомился с их творчеством, но всерьез не интересовался. И уж тем более я не воспринимал наш, отечественный хоррор. Что вы, я находил его едва ли не тупиковой ветвью развития. Почему? Потому что я его просто-напросто не читал и не считал нужным это делать, все казалось очевидным: ну какой из Петьки Сидорова или Ваньки Ушанькина борец с призраками или зомби?  А разве из Усть-Угрюмска получится Безнадега? В общем, я был подвержен предрассудкам больше, чем великий инквизитор Томас Торквемада в славные годы сожжения еретиков.

Впервые к русским страшилкам я обратился лишь после настойчивого совета своего научного руководителя (спасибо ему за это), когда писал курсовую. Первой моей книгой в данной области стал роман А. Иванова «Псоглавцы». На страницах «Даркера» он получил невысокую оценку, однако я, что называется, прибалдел. Меня поразило, как лихо удалось автору совместить реалии умирающей деревни и классическое для жанра ужасов чудовище – оборотня. Нет, я не говорю о гениальности произведения или о его тонкости, напротив, оно в каком-то смысле неоднородно, может, небрежно, однако эта небрежность, эти рассказы/статьи/документы в рассказе, являются именно фичей, а не багом. А уж финальная погоня на самодельной дрезине! Я словно сидел в кинотеатре и смотрел качественную постановку, с шикарной атмосферой и захватывающей фабулой.

Так как приятно удивившие меня «Псоглавцы» были первой частью своеобразной дилогии о дэнжерологах, я, естественно, прочитал вторую книгу – «Комьюнити», которая, на сей раз, воспринялась рецензентом «Даркера» более положительно. В этом романе, ярче, чем в его предшественнике, видна социальная составляющая, декорации насыщеннее, герои жестче, атмосфера тягучее – в общем, все оказалось здорово. Здорово, что хоррор, пугая, давал также время на размышления о нестабильной культурно-общественно-экономической ситуации в стране.

Однако вышеописанное еще не убедило меня в возможности существования нашей литературы ужасов. Ведь то был сам Иванов! Уральский самоцвет российской культуры, превращающий обычный камень в дорогой малахит. «Он просто талант», – думал я, листая «Хребты безумия». «Ему просто повезло», – вторило мое альтер эго.

По-настоящему поворотным пунктом в моем несерьезном отношении к родным березкам кошмарам стал рассказ Максима Кабира «Слухи». Дмитрий Квашнин описал его так: «Жертвами трёх старух, сидящих на лавочке у подъезда, может стать любой, в том числе и девушка, недавно переехавшая в Подмосковье. Эти три фигуры, выделяющиеся в вечерних сумерках, не просто делятся друг с другом различными слухами, а предсказывают несчастные случаи, катастрофы и прочее».

Что за диво? Что за бесовские Ванги по-русски? Как из подобного вообще может получиться вменяемый рассказ? Я обязан был его прочитать, хотя бы из чисто спортивного интереса! Нашел в своем книжном «Неадеквата» Варго и «Апостолов Тьмы», открыл нужную страницу и…

Поймите, я стоял в просторном светлом магазине, окруженный толпой народа, и при всем этом меня мороз подирал по коже! То есть, дело было даже не в интересе, а в страхе, чертовых мурашках, ползущих вдоль шеи.

Потом я уже обстоятельно нахвалил сей рассказ, отметив, как и в случае с «Псоглавцами», крепкую и ядреную смесь реального, бытового с ирреальным, демоническим. Но то ощущение, то чувство космического – прямо таки по Лавкрафту – ужаса, было для меня самым ярким, самым важным моментом.

Тогда же, буквально через пару дней, я принялся за «Самую страшную книгу 2014». Не подумайте, что лукавлю или как-то гиперболизирую, но я просто взял и махом прочитал половину сборника. Вот просто схватил – и все, и не мог оторваться (покуда житейские заботы не лишили меня столь чудного времяпрепровождения). Помню, я тогда обрывисто записал в своем девичьем дневнике: «Самая страшная книга» – это не чисто русский хоррор, это просто чистый хоррор, не нуждающийся в навешивании каких-либо ярлыков. <…> До выхода этого сборника казалось, что русские имена и фамилии, дома и улицы, житье-бытье просто не созданы для жанра ужасов, и даже более – чужды ему. Ан-нет! Вполне пригодная почва для всякого рода чудовищ. Наша действительность ничем не хуже прочих, и точно также она вмещает в себя непобедимых маньяков и монстров, и точно так же, как американские города и английские деревеньки, хранит в себе древние злые тайны. <…> Рассказы безысходны, но красивы, ужасающи, но красивы, безумны, но... конечно же, красивы. Может, этого мы и ждали? Не чернухи про спившегося дядю Митю и зарезавшего жену Марфу (вот и весь сказ, вот и все ужасы), но чего-то более глубокого, таинственного и прекрасного. Пусть даже это прекрасное заключается в боли, крови, потном страхе и ошметках человеческого мяса. <…> В самом деле, после этого сборника стало ясно не то, что есть русский хоррор, а то, что есть русские писатели, умело работающие в этом жанре».

Каюсь, я сейчас слегка, совсем слегка, обработал эти записи, просто привел их в более-менее читабельный вид. Но в основе своей – это были мои первые впечатления от ССК. Это было время, когда впервые пошатнулся трон Короля; время, когда я безнадежно влюбился в отечественный литературный хоррор; время, когда несостоявшийся чукча-писатель превратился в довольного чукча-читатель.

И хоть сейчас этот чукча продолжает отставать ото всех и читает сборники страшных рассказов последним, его сердце отныне (и будем надеяться, навеки) принадлежит тому, что гордо именуется русской литературой ужасов.