Страшное, пугающее и необычное в русском фольклоре нашему читателю достаточно хорошо и полно известно и, что самое главное, интуитивно понятно. Лешие, водяные и русалки прочно прописались в классике русской литературы, затем в советском кинематографе, а после перекроили кафтаны на западный лад и проникли в современный печатный и экранный хоррор и фэнтези. Что уж говорить, нам известны жуткие европейские вурдалаки и виверны, мы с легкостью верим новым американским монстрам (от механической «Кристины» до имеющего японские корни демона из «Оно»). Но что пока скрыто чащобой неизвестности для русского читателя — это мифологические истоки ужасов Восточной Европы и древних карпатских лесов.

Дракула, кровавая Эржбета Батори и волки-оборотни — пожалуй, все, что навскидку назовет рядовой любитель хоррора, вспоминая Карпаты. На самом деле это лишь скудный плевок на фоне практически бесконечного разнообразия монстров и нечисти, да и просто страшных и необычных обрядов и мифов этой местности.

Карпаты — мифическая червоточина, глубокий колодец, из которого издревле черпают свою порцию ужаса разные народы и народности, проживающие здесь. А их немало и все они имеют древнюю историю. Первые стоянки людей, обнаруженные на месте закарпатского Ужгорода-Унгвара, имеют возраст около 40 тысяч лет, «официальный» возраст города — более тысячи лет. Уже к середине XIX века на территории Карпат обитают гуцулы, лемки, бойки, мадьяры (мад’яры, венгры), а также евреи, немцы, армяне и итальянцы. Карпаты становятся мифотворческим источником для словаков, поляков, румын (в прошлом волохов), молдаван, гагаузов и прочих. Логично, что такой пестрый коктейль разнородных культур, традиций и языков формирует необычайно насыщенный, плотный пласт карпатского мифа и хоррора.

Тьма сама по себе как пугающий, несущий опасность элемент яснее всего проступает в верованиях украинских гуцулов. На ночь в гуцульских селах до сих пор запираются ставни домов, после захода солнца ничего не отдается чужим людям с подворья, а откликаться в сумерках на однократный зов значит накликать беду. Тьма является антагонистом солнца и культа огня как его земного «представителя», от нее берегут высоко в горах пастухи-овчары ритуальный огонь, «ватру», ее же зажигают на свадьбах и похоронах. Тьма для гуцулов — это время разгула нечистой силы разного пошиба, от сельских чертей и бесов и до лесных мавок и прочих «непевних». Кстати, в отличие от привычных восточным славянам русалок, у карпатских мавок нет и намека на хвост и чешую, зато ярко и призывно блестят в ночи выразительные глаза и большая грудь. Зло у гуцулов почти всегда сексуально и маняще.

Жители южной части Карпат, гагаузы, напротив, во всем винят воду. Некогда вышедший с Балканского полуострова народ «зовет» мертвых предков на каждый свой праздник, используя магические действия и ритуалы. Однако главную опасность и страх гагаузы видят для себя в воде и питье. Заговоренную воду подливают видным парням и девушкам, чтобы их сгубить, ее же используют для черных дел в ходе застолий. Логично, что основные традиции гагаузов направлены на то, чтобы оградиться от всего этого. На свадьбах выливают жениху и невесте под ноги чистую воду, чтобы «омыть» будущий путь, а любое питье пробуют прежде гостя, часто пьют с ним из одного ковша. Один из главных ритуалов гагаузов, опять же, связан с водой — это вызывание дождя для обеспечения урожая в будущем году, отдаленно похожее на вуду с использованием куклы-вольта.

Практически любой народ Карпат связывает ужас и страх с колдовством. Град побил посевы — колдун-градовник постарался. Пропало молоко у коровы — ведьма забрала у нее «ману» (чуете, откуда корни у известного в узких кругах термина?) Муж вдруг стал бить жену — кто-то посредством колдовства украл семейное счастье. Возвращали его так же, с помощью колдунов и колдуний, либо самостоятельно. В последнем случае отправлялись на заветную Чорногору либо шептали свои просьбы Мертвому озеру (Чорне озеро), в котором, по поверьям, живут мертвые. Целебной грязью озера Синевир мазали лоб для ума, руки для ловкости — все это, по местным поверьям, приходящему могли дать души местных влюбленных-утопленников, которые предпочли смерть разлуке друг с другом.

Жители Карпат часто видят страшное в обыденном. Мокрые следы у скамьи либо просто на земле — знак присутствия нечисти Водяника. Пролетела по небосклону падающая звезда — это злой Лiтавець торопится соблазнять вдовушек либо, приняв женское обличье, летит на поиски падких на красоту мужчин. Ребенок заходится плачем либо ведет себя необычно — не иначе его подменили бесы и черти, скорее нужно идти выменивать своего, родного, обратно, в лесу или у источника. Вампиры-упирi привычно и уверенно проникают ночами сквозь неплотно закрытые ставни либо со сквозняком и сживают со свету целые семьи.

Известные многим волки-оборотни — едва ли не ключевая «фишка» южной части Карпат. Возможно, все дело в том, что особое место волку издревле отводилось в культуре гагаузов и румын. В украинской части Карпат принято считать, что «вовкулаки» — вполне обычные люди, купившие способность к оборотничеству у ближайшего колдуна, либо самостоятельно проведшие обряд с помощью ножа. Заняты они в волчьем обличье все тем же, что и остальные волки-оборотни: нагоняют страх на честной люд и скот. А в человеческом облике существуют среди нас: ведут хозяйство, сеют рожь, гуляют на свадьбах и похоронах.

Похороны — отдельная страница карпатских ужасов, если речь идет о традициях гуцулов. Сегодня многие из них забыты и изжиты стараниями церковников, однако благодаря воспоминаниям, передающимся из уст в уста, мы еще можем составить примерное представление о том, что творилось в хате, где лежал покойник. Гуцулы три дня к ряду принимали здесь же гостей, угощали кушаньями, в особенности тонкими карпатскими голубцами и кукурузным банушем, и, как это ни странно прозвучит, устраивали игрища. Часто обидные для проигравшего, со скрытым сексуальным подтекстом и, в нашем понимании, совершенно не уместные перед ликом вечности. Назывались забавы молодежи на похоронах «грушка», «комашня», «коза» и т. д. Во время игрищ часто звучали смех и громкие вскрики, и такие проводы умершего гуцулам виделись правильными.

Три дня в году у гуцулов отводились на помин умерших предков. В течение этих дней еще в начале ХХ века селяне разговлялись пищей на могилах, пели и танцевали здесь же. Необычное, веселое отношение к смерти, что тут скажешь.

Если страха в повседневной жизни мало, значит, его, по мнению карпатских народов, требовалось создать. Иначе не объяснить сообщений о том, как хозяева пасек «заводили» чертей для помощи, заставляли своих пчел красть мед у соседей, а прочие «высиживали» себе беса-домового из яйца. В западноевропейской традиции ужасного Василиска получали путем высиживания куриного яйца жабой, в Карпатах же личную нечисть выводили на свет своими силами, не умываясь, обмазываясь при этом сажей в течение нескольких дней, не здороваясь с людьми и время от времени совершая прочие магические действия в пределах собственной хаты и печи.

Вам когда-нибудь встречалось растение под названием страх («жах»)? А в Карпатах и такое есть — гуцулы величают так вполне безобидный сорняк дурнишник. Что любопытно, львиная доля растений здесь имеет приставку –зiлля (зелье). Iванове зiлля (папоротник мужской), зiлля баранє (арника), погане зiлля (белладонна), роман-зiлля (ромашка аптечная), гiльтяй-зiлля (девясил), крещате зiлля (вороний глаз), барвiн зiлля (барвинок малый) и так далее. Остальные травы, не получившие заветной приставки, кажется, тоже стремятся поразить, очаровать, напугать: урода (гриб чага), баб’ячий прокльон (омела белая), гече-пече (шиповник), нехворощ чорнобиль (полынь-чернобыльник), псяча гречка (пастушья сумка), петрiв батiг (цикорий), бiс-дерево (дурман) и другие. Известная в Европе мандрагора успешно заменяется карпатскими ведьмами корнем брионии белой, которую гуцулы ласково называют «мандрагуля» (не забываем, что у местных «мандри, мандрувати» — это путешествия, а «гуля» — нечто фигообразное по форме).

Одними флористическими загадками «украинские Альры» не ограничиваются. Чем дальше в лес, тем больше нечисти. Так появились истории о, возможно, самом известном и уникальном «жахе» Карпат по имени Чугайстр. Подобно работникам британских шахт, почитавших кобольдов, гуцульские пастухи всегда оставляли немного пищи для своего мифического соседа, чтобы не вредил и страху не нагонял. Одни описывают Чугайстра как существо, похожее на снежного человека и ростом с елку-смереку. Другие утверждают, что эта нечисть иногда принимает вид почти людской, разве что сильно заросший. Завидев человека, Чугайстр может пригласить его на танец, ну а если ноги подведут путника, тут уж пеняй на себя. Хозяин Карпатских гор, хоть и страшный на вид, умелого танцора и просто хорошего человека обижать не станет, остальным готовит незавидную участь.

Кроме Чугайстра человека в карпатском лесу поджидают такие ужасы во плоти, как бес Вихор (чудовище с хвостом, крыльями и открытыми взору внутренностями, которое дарит взглянувшему на него безумие), дикi люди (странные существа, пасущие диких зверей на манер пастухов), Блуд (готов водить кругами по лесу), а из-за каждого ствола и глубокой заводи выглядывают самоубийцы-стратники, умершие некрещеные дети-потерчата, охраняющие горы горгуни, а также почившие до свадьбы девушки-повiтрулi, продолжающие поиски нареченного и после смерти.

Страшное смотрит на человека и с бастионов и руин замков, которых в Карпатах великое множество. Своя легенда есть практически у каждого из них, однако некоторые просто-таки пропитаны ужасом и болью. Призрачная обитательница Ужгородского замка, Бiла Дева, ночами ищет возлюбленного, навеки замурованная при жизни в его стенах. Одна из легенд о Невицком замке рассказывает: строила его настолько жестокая Погана Дева, что заставляла местных жителей использовать для кладки последние куриные яйца, кровь и даже женское молоко. Мукачевскому замку по имени Паланок и историй никаких придумывать не нужно — еще только при строительстве замкового колодца глубиной более 75 метров погибло несколько человек, а во времена венгерских войн вода в нем была отравлена.

Как видим, масштабов этой статьи не хватает даже для беглого описания самых известных ужасов Карпат. Сколько их еще расцветает яркими красками буковых лесов осенью, спускается вместе с пастухами и свежей брынзой с гор, живет испокон веков рядом с людьми — меж ветвей садовой яблони, под дорожным камнем и выглядывает по ночам безумием и Тьмой из сельского колодца?