Пропавших отыскали довольно быстро, уже на третий день. Да и ушли от палатки они недалеко. Тела нашли возле Пещеры шамана в пяти километрах ниже по течению реки Буйной, совсем близко от того места, где она впадает в Чертово озеро. Нет, конечно, озеро называется совсем иначе — Сююн, или Молочное, если переводить на русский. Прозвище за ним закрепилось, когда русские поселенцы стали теснить аборигенов, прибирая себе угодья получше, то есть веке в восемнадцатом. Озеро с той еще поры снискало дурную славу, да и ныне редкий год проходил без того, чтоб в его окрестностях чего-нибудь не случалось. Чаще всего дело заканчивалось неприятными пустяками, но сейчас Михеич вызвал нашу группу и велел незамедлительно отправляться на Сююн — районный прокурор требует неотложного разбирательства. Дело возбуждено, как же без этого, да и, очевидцы рассказывали, больно страшная картина происшествия. Немудрено, что статья вышла небанальная — убийство одного или нескольких лиц. Обычно у нас такого не происходило. Потому Михеич заметно волновался, посвящая нас в детали.

— И чтоб все честь по чести разобрать и прокурору представить, — напутствовал он нас. — А не как с группой Числова. По возвращении доложите. И помните о журналистах, они уже разохотились.

Фотографии приложил, действительно жутко. Я давно такого не видел. Лица умерших искажены, точно в предсмертной агонии, тела скрючены, вокруг разбросан мусор из карманов. Вполне возможно, кто-то на этих двоих туристов из Иркутска напал и зарезал, польстившись на нехитрые их пожитки. Или, хуже того, не найдя желаемого — а что можно найти у любителей августовского путешествия по заповедным местам, кроме впечатлений и камеры? — ухайдакал обоих. Впрочем, по фотографиям разобраться, что именно случилось, невозможно.

Выехали мы без задержек, захватив с собой все необходимое. Мы — это старший следователь Семен Рухин, медэксперт Игнат Берестовский, волонтер, а по совместительству и отличный водитель Баатар Ганболдов, тот самый, что первым обнаружил тела, руководитель поисковых групп старший сержант полиции Жамбалын Туваан и я. Озеро Сююн — самая глухомань области, сотня километров от райцентра, почти граница с Монголией. Визит следственной группы в те места большая редкость, сам Михеич не мог припомнить, случалось ли на его памяти подобное. А потому требовал сделать все возможное и ошибок не повторять. Мы пообещали, но на душе кошки скребли. Случай с Фаддеем Числовым был памятен всем, Жамбалыну особенно. Он тогда служил участковым в поселке Быстровка, ближайшем к Сююну, участвовал в поисках, а затем и помогал чем мог следствию — сперва областному, а после двух месяцев топтания на месте и прибывшему из самой Москвы.

Это в шестом году случилось, тоже в августе месяце. Группа туристов из шести человек во главе с опытным путешественником, альпинистом Фаддеем Числовым, отправилась из Красноярска путешествовать по «местам силы» — так они называли свой визит к Сююну и окрестным сопкам. До того они уже посетили Денисовскую пещеру, были на Байкале и еще где-то, а вот теперь решили напитаться нашей энергетикой.

В середине августа группа вышла в поход. Планировалось на две недели, семь дней из которых числовцы — а именно так их стали называть журналисты по аналогии с дятловцами, сгинувшими полустолетием раньше на Северном Урале, — должны были провести у озера Сююн. До места они добрались по расписанию, но после группа на связь не вышла. Поначалу никто не удивился: сотовая связь тогда мало где имелась, только города покрывала, да и там сбоила нещадно. А рация у пастуха, гонявшего стадо у Чертова озера — именно к нему числовцы должны были выйти на десятый день путешествия и подать весточку — могла и не работать. Родные забеспокоились, когда группа не прибыла назад в райцентр. Пропавших отыскали довольно быстро, в первый день, но живой обнаружили только жену Фаддея, Руслану, в состоянии критическом. За последующие три месяца физическое здоровье ей поправить в нашей клинике сумели, а вот психическое — увы, нет. Руслана, молчавшая со времени доставки в больницу, так и не заговорила, днями безмолвствовала, уставившись в одну точку и лишь изредка, будто увидев кого, вскрикивала и спешно пересаживалась на другой конец кровати. И снова продолжала молчать и смотреть.

Остальные погибли жуткой смертью: многочисленные ушибы и переломы, едва ли не каждый сантиметр кожи покрывали кровоподтеки. Казалось, на группу напали какие-то безумцы.

Поначалу так и подумали. Журналисты даже начали поиск по своим каналам, но вот только экспертиза показала, что ни у одного из убитых на теле нет следов взаимодействия с посторонними предметами. Точно сам воздух, сгустившись, поуродовал их. Криминалисты только руками разводили — как так получилось, сказать точно невозможно.

Через неделю генпрокурор забрал дело из области в Москву, но до сей поры оно так и пылится в тамошних столах. Причины смерти группы никто даже официально назвать не смог. Немудрено, что Михеич долго и убедительно донимал нас требованиями. Никому попасть в такой переплет не хотелось.

Мы запаковались и отбыли. Путь занял три с половиной часа: как ни старался студент высшей школы полиции Баатар, но по нашим славным дорогам больше тридцати выдать не смог. Ближе к вечеру прибыли к подножию холмов, окружавших Сююн. Погода, резко переменившись, нахмурилась, сгустились тучи, возвещая скорый дождь, поднялся неприятный колкий ветерок. А ведь перед выездом стояла жара. Мы выгрузились из «газика» и, оставив его, направились к перевалу — на его вершине Баатар и нашел пропавших иркутян. Машину пришлось оставить, волонтер очень надеялся на своих товарищей, но в условленном месте не нашел даже их следов. Странно, но я не удивился их отсутствию, будто чуял, что работать нам придется в одиночестве. От мысли этой холодок пробежал по коже, я прогнал ее, но тут сержант, хмыкнув, заметил, что ни один человек в здравом уме не останется у Сююна в сумерках, даже журналист. Баатар, возмутившись, тотчас возразил, у них вышла перепалка, кажется, обоим быстро наскучившая, но необходимая. Но как только студент начал повышать голос, Жамбалын мгновенно замолчал, нахмурившись, кивнул в сторону Сююна и произнес:

— Лус-савдак этого не любит.

— Ну конечно, — буркнул в ответ Баатар. — А прежде вы говорили на большого шамана. И где логика?

Но и сам замолчал. Я спросил, много ли пишущей братии успело побывать на месте. Оказалось, всего один, с кабельного.

Баатар двинулся к месту трагедии, ведя нас, за ним следовал сержант, я замыкал шествие. Чахлая растительность постепенно исчезла, остались лишь редкие кустарники, прятавшиеся в тени камней, разбитых временем, ветром и дождями. Каменные осыпи преграждали путь, приходилось постоянно смотреть под ноги, чтоб не напороться на появившийся на пути иззубренный камешек. Холодный, неприветливый пейзаж вокруг озера походил больше на марсианский, да и упавшая температура оказалась ему под стать. Игнат, идущий прямо передо мной, беспрестанно ежился и шмыгал носом. Брели мы долго, пока меж скальных обломков, преграждавших путь, не завиделись два белых флажка, установленные Баатаром сегодня утром.

Семен ойкнул, споткнувшись, и обронил мобильный.

— Жуткое место, — мрачно произнес он, изучая поврежденный аппарат. Я кивнул: сейчас мы поднялись почти к самому месту страшной находки, до нее оставалась всего пара сотен метров вдоль перевала. Чуть дальше, в низине, располагалось само озеро. Тучи, так и не спрыснувшие дождем холмы и долы, расходились, но ветер неожиданно стих. Мне стало не по себе, будто мы и вправду явились, незваные, к владетелю этих пустынных мест и тревожим его покой. Я поежился, оглядываясь.

Отсюда, с перевала, хорошо была видна Буйная. Извиваясь меж скал, река пробиралась к Сююну, молочной пеленой появлявшемуся из-за скалистого утеса. Озеро походило на подкову; два километра протяженностью и метров полтораста шириной, оно пугало невольных путников цветом своих вод. Причина банальная: Буйная размывала суглинки на дне Сююна, имеющего в своем составе большое количество солей, так поверхность озера и становилась белесой. Помню, когда я первый раз попал сюда, тоже с тургруппой, долго безмолвно дивился его жутковатой красоте. Да и сейчас замер, разглядывая матовую поверхность бездвижных вод. Сержант что-то прошептал под нос, затем обернулся к остальным и, выдохнув, кивнул в сторону пещеры, видневшейся чуть ниже перевала:

— Идемте, навестим хозяина.

Баатар хмыкнул, но последовал за ним.

Эта пещера издревле считалась местом обитания большого шамана, жившего во время оно. По разным легендам, описывавшим деяния Юзмерча, он с малых лет путешествовал по дальним и ближним краям, много познал, много узрел — потому его и прозвали зрящим, — а вернулся в родные сопки уже поседевшим мужем. Да не один, с не то невестой, не то женой по имени Салха. И надо тому случиться — она повстречала в здешних степях молодого пастуха, влюбилась в него и сбежала от супруга. Через какое-то время беглецы добрались до Сююна и здесь попались в руки лус-савдака, духа озера. Красавец оставил невесту и бежал, обменяв свою жизнь на ее. Здешние божки капризны и взбалмошны, Салха приглянулась лус-савдаку, а отступать от желаемого дух не умел и не хотел.

Одна из легенд говорит, будто пастух прибыл в юрту Юзмерча, повалился ему в ноги и рассказал о беде. Великий шаман устремился к Сююну, призвал духа и не то бился с ним, не то поразил его сразу же, перейдя в иной мир. По тутошним поверьям, всякий человек, попадающий по ту сторону тьмы, становится духом уже там. Неудивительно, что Юзмерч обуздал лус-сардака, но и сам уже не смог вернуться в наш мир. Стал владетелем этих земель вместо прежнего божка, обратившись в его подобие — великого змия. Много грустил он о бросившей его Салхе, о подлости ее жениха, а потому невзлюбил всякого, кто смел тревожить его покой.

— Вот оно, место, — произнес Баатар, обернувшись. Я вздрогнул, посмотрев на студента, затем перевел взгляд на тела. Двое темноволосых мужчин около тридцати, в схожих серых кепках, желтых куртках-энцефалитках, тяжелых ботинках; они мало походили на фотографические изображения. Снимки будто выпили из них души, тела казались куклами, небрежно брошенными на пологом склоне сопки невдалеке от каменного разлома, который и назывался Пещерой шамана. Туристы нередко заглядывали внутрь, впрочем, ничего особенного там не находя. Я тоже бывал в разломе и тоже пытался пробраться как можно глубже, сам не понимая зачем.

Я снова поежился.

— Журналисты говорят, они занимались изучением версий гибели числовцев, — проговорил негромко сержант. — Жаль парней, молодые совсем. — Он кашлянул, оборачиваясь на Семена. Тот молча смотрел, как я достаю перчатки, пинцет и пакетики — все, что может понадобиться для изучения причин смерти.

— Меня зря потащили. — Игнат совсем окоченел. — Лучше б дождался вас, занялся спокойно вскрытием.

— Трупы придется затаскивать в машину, за один раз можем не справиться, — холодно изрек старший.

Игнат подошел к пещере. Многим казалось, оттуда веет теплом. Ничего подобного: если из разлома и дул ветерок, то ледяной, будто из далекой Арктики. Или мне показалось так, когда я полез внутрь один, вооружившись фонариком и фотокамерой?

Игнат недовольно буркнул что-то, я не слушал его — отряхнув старые мысли, занялся изучением тел. Лица действительно жуткие, но сейчас, в неровном свете уходящего на покой за плотными тучами солнца, выглядят не так выразительно, как на фото. Просто страшные маски.

— Как думаешь, отчего они так? — спросил меня Игнат. — Испугались, понятно, но я следов не вижу.

Он был прав: посвечивая крохотным фонариком, я изучал тела буквально на ощупь. Повертел голову одного, обнаружив на затылке гематому и ссадины. Это от удара о землю. У другого, лежавшего на боку, не обнаружилось подобного, видимо, не упал как подкошенный, а медленно осел. Значит, у него должны быть согнуты колени, но кто-то из волонтеров…

— Баатар, вы трогали тела?

— Нет, я только…

Молодой человек помялся, нерешительно подошел ко мне, стараясь не смотреть мертвым в глаза.

— Я пытался закрыть лица, понимаете, они так смотрели. Стас закрывал им глаза, но без толку, я тогда…

— Вас же просили ничего не трогать.

Он смутился, заалел и замолчал, переминаясь с ноги на ногу.

— Понимаете, этот человек, он — Сторожевой конь, вы, наверное, не знаете. Видео в сети выкладывает, как игры проходить, известный человек. С ним многие разработчики сотрудничают, игры присылают, он их проходит еще до официального релиза, комментирует или обзоры делает. На него полтора миллиона человек подписаны.

— Так вот чем он занимался, а я все думал, что за работа такая у него странная, —покачал головой Жамбалын. — Никогда б не подумал, что можно зарабатывать, играя в игры. Другой хоть программист, но чтоб вот так, как мой младший…

— Подождите. — Я заметил порез на теле. Нет, не то. Видимо, получен раньше, за день или чуть больше. Точнее Игнат скажет.

В карманах тоже ничего не обнаружилось, все их содержимое оказалось разбросанным окрест. Будто оба пытались откупиться нехитрыми своими запасами от незримого врага.

Странная мысль, с чего она вдруг пришла мне в голову? Наверное, потому, что так и не нашел никаких повреждений, кроме естественных, полученных иркутянами либо незадолго до смерти, либо сразу после. Даже не знаю, что найдет Игнат, он уже смотрит на меня с каким-то нездоровым интересом. Наконец я поднялся, невесело кивнул медэксперту.

— Вижу, ничего нет, — хмыкнул он, подходя. — Ну, что сам-то надумал?

Я нехотя пожал плечами, снова бросив взгляд на лежавших. Баатар прав, надо было прикрыть им лица, смотреть невозможно. Кивнул Игнату.

А что сказать товарищу? Он и сам найдет то же, что и я, а остальное отыщется только на хирургическом столе при вскрытии. Я взял, конечно, соскобы, но проку от них явно никакого. Наверное, зря мы Игната потащили морозиться, всего-то и нужен был человек для переноски либо тел, либо инструментов для их изучения на местности.

Тьма потихоньку сгущалась. Озеро потемнело, но продолжало еще белеть, пожалуй, даже сильнее, чем при солнечном свете. Странное явление.

— Я изучил одежду, пошарил по швам, взял пару ниток на анализ, но, кажется, толку никакого. Осталась одна версия. Глянь внимательно в носоглотке, может, какие изменения найдешь. Глазницы я внимательно осмотрел, кожу на шее и запястьях тоже — там ничего.

— Ты что, зарин подозреваешь? Или хлор? — усмехнулся невесело медэксперт, снова ежась: куртка от морозца не спасала никак.

— Тебе судить, глянь наскоро.

Игнат вздохнул, но вынул фонарик и, встав на колени, занялся пристальным изучением лиц покойных. Проверил ушные раковины, еще раз прошелся по глазницам, старательно выворачивая веки. Баатар, прежде внимательно следивший за всеми моими действиями, не выдержал, отвернулся. А вот Семен, напротив, подошел поближе, будто поджидая неизбежную развязку. Я заметил в его руках мешки, снова подумал про отравление газом. Версия никакая, но, может, дохнуло из расселины…

Когда я лез в самую глубь Пещеры шамана, долго, натужно пыхтя, краем глаза заметил непонятное. Будто молочная пелена Сююна поднялась на полусотню метров к перевалу, подобравшись к самой расселине. Туман, вязкий, густой, как кисель, медленно колыхался, касаясь камней, по которым я полз, пытаясь добраться до непостижимого, движимый и любопытством, и желанием что-то доказать, и даже страхом — тем самым, что должен был выгнать меня из пещеры, но на деле лишь загонял в самые ее дали. Я втискивался в пролом, старательно подгибая колени, раздирая куртку, лез, чувствуя необъяснимую необходимость в этом. И лишь когда туман начал подниматься, растекаясь по расселине, я не выдержал, бежал прочь, но сперва крутанулся на месте, сбивая в кровь ладони, и быстро поковылял на четвереньках назад из пещеры, выбрался и отбежал к перевалу, а затем еще дальше, к дороге, к людям. Вернее, пока прочь от людей, от друзей-приятелей, отправившихся вместе со мной в составе той туристической группы. Лишь добравшись до конца осыпей, остановился, оглянулся. Перестав слышать, ощущать движение тумана, а еще что-то большее: шорох неведомых шагов, тихо сопровождавших меня как на пути вперед, так и при бегстве обратно. И голос, тот самый голос…

— Никаких повреждений. — Игнат выпрямился. — Давайте запаковывать, тут я ничего не найду. Или меня же вы тут и найдете.

— Нехорошо так говорить, — заметил сержант. — Вы же…

— Ой, да прекратите. Вы нам два дня поисков этими суевериями мозги компостировали, сейчас хоть не надо! — не выдержал Баатар, сам начавший мерзнуть. Небо выхолаживалось, да еще с реки подуло холодом, видимо, ночью подморозит. Туман начал охватывать реку, утихомиривал Буйную, до нас ее щебетание доносилось все слабее и слабее. Сююн погружался в его белизну, хотя казалось как раз обратное: будто озеро начало выходить из берегов и само двигаться в горы, медленно расползаясь.

Жамбалын не ответил, молча принял у Семена мешок и стал помогать с погрузкой тел. Я все возился с упаковкой вещей иркутян. Странно, конечно, что их не забрали сразу, видимо, посчитали уликами. И жаль, что не дождались нас, хотелось спросить поточнее. Узнать подробности от лица с незамыленным взглядом, не как у сержанта.

— Красиво, — наконец произнес Баатар. — А еще красивей будет через часик, когда туман начнет переливаться в долину. Вот тогда не оторваться, жаль, темно только очень, не видно такой прелести.

— Надо бы до того времени свалить отсюда, — не выдержал Жамбалын. — Не хочется в тумане оказаться. — Он откашлялся, меняя тему: — Продрогнем, холодом веет.

Баатар фыркнул, точно ворчливый кот.

— Опять вы за свое, — с ноткой презрения произнес студент. — Ведь серьезный человек на ответственном посту, столько всего повидали, а пересказываете какие-то бабкины сказки.

— А они куда вернее ваших баек, — не выдержал сержант. — Поди, мало народу погибло на Сююне с… да хоть в прошлом веке? Человек тридцать, не меньше, и все те, кто не верил, что тут опасно.

Семен встал между спорящими, стал успокаивать сержанта. Странно, что так тихо, видно, сам не хотел тревожить сгущающийся сумрак. Как и полагается вести себя в таких местах, стал вполголоса выговаривать Туваану, тот передернул плечами, но замолчал.

Суеверия окружали Сююн непрошибаемой стеной. Но сержант в одном прав: в тумане к озеру лучше не соваться. Мало того, что его вода холодна в любое время года — на дне били холодные ключи, — так еще и горька, как полынь. Тоже примеси минералов и солей. Местные издавна обходили Чертово озеро десятой дорогой, я не слышал, чтоб кто-то из аборигенов — кроме молодых да ранних — осмеливался тревожить вечный покой Юзмерча. Напротив, отговаривали только. Все погибшие возле озера за последнюю пару сотен лет — исключительно переселенцы с большой земли или их неблагодарные потомки, смеющиеся над чужой верой. Всякий раз напрасно.

Туман поднимался, зыбился. Внезапно до моих ушей донеся знакомый шелест, я обернулся и замер. Из расселины медленно, величаво даже, изливался поток, странно поблескивавший в сумеречном небе — сияние это происходило будто бы изнутри его, неприятно холодное. Я вздрогнул, шагнул назад, зацепился за Баатара и едва не упал. Студент удивленно на меня глянул, посмотрел в ту же сторону и изумлено произнес:

— Вот это да! Никогда подобного не видел.

— Пакуйте уже! — тотчас среагировал Жамбалын, резко дергая тело, зацепившееся рукавом за пластик мешка.

Игнат поднялся, разглядывая истекавший туман прищурившись, будто растерзанное в прозекторской тело. Хотел что-то произнести, но в этот момент Жамбалын встал перед ним, загораживая всем остальным обзор, произнес нечто распевное, несколько слов, и велел немедля уходить. Лицо его, прежде невозмутимое, сейчас необычно побелело, сержант едва сдерживался, чтоб не бросить все и бежать куда глаза глядят, только б не оставаться тут, не видеть, не слышать, не ощущать.

Как я когда-то, очень давно и совсем недавно. Кажется, всего ничего времени прошло с той поры, несколько минут назад я выскочил из расселины, озираясь, верно, как безумец, оглядывая себя в тех местах, где меня коснулся туман. Слыша в голове все тот же странный шорох, шепот, вздох, я не понимал, что это там в глубине, тут на ясном солнце, я не выдержал ощущений этих, не смог, я побежал прочь, я…

Сержант качнулся в сторону, но удержал себя в последний момент. А нервы у него куда крепче, чем у меня, что тогдашнего, что нынешнего. Этот туман взбаламутил во мне все прежние тревоги, страхи, сомнения, все былое, шепоты и шорохи забрались в уши, обездвижили, обессилили.

— Ничего страшного, — я слышал свой голос, доносившийся будто со стороны, — обычный туман. Это странно, но не страшно, я докажу.

Я шагнул в сторону Пещеры шамана, ноги коснулись привычной с прошлой встречи прохлады. Жамбалын вскрикнул и замолчал, подавившись возгласом. Семен произнес что-то вроде «не дури, давай лучше…», слова разом оборвались, больше ничего услышать я уже не смог.

Только шепот, пришедший из юности, двадцатилетней давности слова, которые услышал еще в пещере и будто сейчас воспроизводил вновь, оказавшись во власти тумана. Знакомый страх охватил меня и тут же растаял. Я ощутил странное дуновение, туман начал истаивать, но не испарился окончательно, лишь освободил место владетелю Сююна. А он…

Я видел его прежде, вернее, не смел смотреть на него, когда… тогда, в Пещере шамана. Понимал, что он здесь, ощущал присутствие Юзмерча, знал, кто это, неведомо как и почему, представлял его в мыслях. Видно, потому еще тогда столь стремительно бросился прочь, не в силах вынести одной мысли о подобном свидании. А он не отставал, позже настиг меня, не один раз, почти каждую ночь. Владетель Сююна, великий шаман, разве он отпустит побеспокоившего, сможет простить нарушившего покой? Все те, кто оказывался перед его чудовищно изменившимся ликом, все они — как эти иркутяне, все до единого. Я это осознал еще тогда, в первый свой визит в пещеру, понимал и теперь. И только сейчас посмел открыть глаза и встретиться взглядом с тем, кто так долго и так давно приходил ко мне ночами.

Сразу после моего бегства. Он являлся мне в том виде, какой, верно, обрел во время потусторонних скитаний. Я и во сне не смел даже помыслить о встрече с шаманом взглядом, боялся до дрожи, до колотья в сердце. Немудрено: тот вид, что теперь навсегда с ним, воистину пугающий. Только теперь я посмел разглядеть хозяина Сююна. Когда он подлетел ко мне с едва слышным шорохом, тем самым, что многие принимали за шелест крыльев или шорох крохотных лапок. Наивные, они полагали, будто в расселине гнездятся летучие мыши или живут крысы, — конечно, это обман. Сами подсознательно понимая, кто именно с давних времен существует возле Чертова озера, все они, и я в том числе, пытались обмануться, отвлечься от мысли о подлинном владетеле Сююна, о его облике, о нраве, обо всем, что говорилось в легендах и преданиях, о том, что они, мы, считали мифом, суевериями, но чего так боялись при каждом визите сюда.

Вот он, предо мной. Великий змий, седой, с копной тяжелых волос, окаймляющих вечно насупленные брови, спускающиеся до самых впалых щек, к тому, что прежде у него можно было называть щеками. Тяжелая пасть вытянута, обнажая массив острых зубов, каждый с большой палец. Густой туман источают широкие ноздри, темные, как сама чернота, что некогда окружала нас — в прошлую нашу встречу. Узкая тонкая бородка свисает с конца пасти, раздвоенный язык изредка касается ее, будто проверяя, все ли в порядке, и тотчас возвращается обратно, исчезая меж зубов. Черные зрачки пристально вглядываются в мою фигуру.

Я помнил их, я помнил его, я прекрасно знал облик, представший сейчас предо мной — с той поры, с того мига, как туман коснулся меня впервые. Я… сколько времени я бежал его, бежал во снах, всегда, когда ощущал присутствие шамана — как же часто оно случалось!

Обычно я оказывался невдалеке от города, среди сопок, один, и в тот же миг туман охватывал меня, я ускользал от него, хорошо понимая всю тщету своих попыток скрыться. Я уходил от тумана, но змий, настигавший меня, все одно оказывался рядом. Внутренним взором видимый, он останавливался в зените и с высоты птичьего полета выглядывал меня; он ощущал мое присутствие ровно так же, как и я его, и в этом мы роднились, сходились неумолимо. Я пытался укрыться, заходил в дома, укрывался в подъездах, коридорах, бежал света. Бесполезно — змий выламывал двери, выбивал окна и, как и прежде, начинал кружить сверху. Я не мог поднять глаза, боялся до безумства, пытался хотя бы мысленно укрыться от него, но ничего не помогало. Змий всегда оказывался рядом. Связанные незримыми нитями, мы продолжали это бесконечное движение до той поры, пока я не просыпался в поту и холоде.

Туман внезапно разошелся, рассеялся, свет померк окончательно, мы остались наедине. Юзмерч смотрел не отрываясь, тяжелое дыхание со свистом вырывалось из пасти, мощная шея раздувалась и опадала всякий раз, как он вздыхал. Долго шаман изучал мою фигуру, прежде чем произнести первую фразу

— Мне пришлось ждать твоего возвращения, — наконец изрек он. Я молчал, не отводя глаз. — Долго ждать. Неужели ты думал, что сможешь избегнуть встречи?

Черные глаза бездонными колодцами впились в меня. Казалось, они проникают в самую сердцевину души, в темное море, что зовется сознанием. Я по-прежнему молчал, понимая прекрасно: ничего от моего ответа не переменится. Все уже сказано давно, очень давно. Задолго до того, как я появился на свет. И сейчас лишь будет повторено, как до того для двух туристов, искавших истину, а нашедших могилу, как еще раньше для тех, чью истину они искали, всех шестерых, а до них еще одному, еще пяти, еще, еще…

Наступила тишина, которую ничто не могло прервать, да и некому было. В целом мире не осталось никого, кроме нас двоих. И великий шаман ожидал от меня ответа на единственный вопрос, который мог и желал задать. Только сейчас он был озвучен:

— Я велю тебе, посмевшему потревожить мой покой, раскаяться и возместить ущерб: ты должен уйти ко мне до конца времен и жить вместо меня в теле лус-сардака. Или ты хочешь заменить себя другими, теми, кто пришел тревожить меня? Сколько их, всего-то четверо? Впятеро меньше, чем в прошлый раз. — Дохнув ледяным туманом, Юзмерч помолчал и прибавил: — И теперь, как тогда, я жду, пойдешь ли ты со мной или отдашь пришедших вместе с тобой в мою волю.

Снова нерушимое молчание овладело пустыней, окружавшей нас. Я не смел двигаться, но вот необоримое желание ответить начало овладевать мною. Не от него ли я бежал семнадцать лет назад? Верно, и от него тоже, а не только от ледяного тумана и голоса, звучавшего в голове. Ответа на невысказанный вопрос я боялся больше, чем всего остального, ведь именно он, ответ этот, должен был положить конец всему мной ощущаемому, мыслимому, переживаемому. Я это понимал неким шестым чувством, но от того не становилось легче. Напротив. Желание ответить распирало, я не мог противиться ему. Я сделал шаг назад, вернее, попытался. Не получилось — мое тело полностью находилось во власти Юзмерча. Седой змий неотрывно смотрел на меня, черные глаза проникли в самый разум, в глубокое его болото. Выискивали, как тогда, ответ на вопрос.

— Я решил… — выдавили начало фразы мои губы. Столько лет ждал, но иначе поступить не мог. Кто они мне, эти люди, Баатар и Жамбалын — просто шапочные знакомые, о существовании которых я забуду через четверть часа после расставания. Кто они, мои сослуживцы? Друзья, которые не приглашают на свадьбы дочерей и не делятся сокровенным. Просто коллеги, которым я ничем не обязан, которые ничем не обязаны мне, кроме подарков на Новый год или день рождения. Кроме редких застолий, встреч в баре, посиделок за городом. Мы плохо знаем друг друга, я даже не в курсе, как зовут жену Семена — может, он говорил, но я запамятовал. Тем более мы не представлены. Тем более в будущем году его переведут в область, а стало быть, мы расстанемся навсегда.

— Я решил, что уйду с тобой, — окончательно сформулировав мысль, ответил разум, и следом прошелестели губы. — Мне не все равно, как гибнуть, но лучше сейчас, чем когда бы то ни было. Я почти не знаю этих четверых, как уже не помню тех девятнадцати, что были со мной в прошлый раз, но… пусть будет так.

Во всяком случае, мало кто об этом сильно пожалеет. По-настоящему близких друзей у меня нет, с родными я мало контачу, да и эти встречи носят характер почти обязанности. Бывшая давно не пишет из Волгограда — кажется, она все еще там, а тот мой однокашник… честно, жаль, что он уехал, но… сейчас, наверное, и лучше, что я расстался с ним, разругавшись вдрызг через полгода после посещения Пещеры шамана.

Не потому ли случилось наша ссора, окончившаяся расставанием, не потому ли я расстался с любимой, хотя готов был жизнь за нее отдать, не потому ли не смог сойтись даже с Игнатом, к которому прикипел душой, что всякий раз даже при малейшей попытке сближения хоть с кем-то в черепной коробке вспыхивала красная лампочка, предупреждавшая о той неслучившейся встрече, о том незаданном вопросе, на который рано или поздно все одно придется дать четкий и недвусмысленный ответ?

Видимо, да. Я и так пожертвовал многим и многими, пора бы уже остановиться и принять самого себя как есть. Давно пора.

— Это твой окончательный ответ? — спросило чудище, и эхом повторило вопрос то его отражение, что столько лет жило во мне, создавая меня нынешнего, вылепливая по образу своему и подобию. Монстрам положено жить во мраке, туда мне и надлежало устремиться.

Я кивнул. Юзмерч кашлянул в ответ. Какое-то мгновение лус-сардак молчал, затем произнес несколько слов на языке, для меня и для всякого человека непостижимом. Это немного погодя я сам буду изрекать подобные фразы, тяжело выдыхая туманный холод, сотрясая гривой волос, шурша чешуей…

Мгновение — и меня охватила тьма. Шаман исчез в ней, все, что я видел, слышал, ощущал, тотчас же растворилось, исчезло, будто и не существовало никогда, весь крохотный мирок, окаймленный чернотой. Сейчас она вдавилась внутрь, исторгая Юзмерча, впилась в меня холодными щупальцами, обуяла, охватила…

Я вскрикнул и очнулся. Все сгинуло, все вернулось. Я находился в командирском «газике», двигавшемся на максимально возможной по бездорожью скорости, его фары резали мрак, кромсали на части. Рядом со мной сидел Игнат, придерживая меня на откинутом сиденье, кажется, пытался напоить из фляжки коньяком, во всяком случае, емкость я увидел. С другой стороны располагался Семен, сержант сидел впереди, повернувшись к нам всем телом, пристально вглядываясь в мою фигуру.

Я попытался подняться. Слабость, сковавшая меня, не дала этого сделать. Игнат поднес флягу. Жамбалын выдохнул:

— Очнулся. Значит, будете жить, лейтенант, легко отделались.

Я глотнул сорокаградусный напиток, поперхнувшись от крепости.

— Где мы сейчас?

— Почти дома. До города всего ничего осталось, вон и асфальт уже появляется, — откликнулся студент, невольно улыбнувшись. Я поднял голову, странная мысль закралась: я ведь до сих пор не понял, что именно случилось. Простил ли меня Юзмерч или смилостивился и отложил вердикт на потом? Ведь наверняка кто-то еще, кроме меня, попадал в подобную историю и оказался так же выброшен из тумана прочь, ответив хозяину на его вопрос, такой же или немного иной. Люди знают только тех, кто остался в тумане, выжившие не будут говорить о спасении.

А может, великий шаман вернул себе ту часть, что была вручена двадцать лет назад и с той поры неустанно присматривала за мной, чудовище, соединявшее меня с мраком пещеры? Сейчас вот, странно, я не ощущал его, вовсе ничего не чувствовал.

Надо будет вглядеться в себя и постичь, что мне осталось, что дано.

— Что со мной случилось? — спросил я. Мои сотоварищи переглянулись, в салоне внедорожника повисла неловкая пауза.

— Вы вошли в туман и пропали, — наконец произнес Баатар. — Не знаю, что случилось, но две или три секунды ни я, ни кто другой вас не видели. Будто пелена загустела. А потом вы снова появились и упали. Мы подбежали, вынесли вас, погрузили в машину и…

— А трупы? — зачем-то спросил я.

— Нашел о чем переживать, — хмыкнул Семен. — Здесь все, донесли и тебя и остальных. Туман быстро разошелся.

— Хозяин вас простил, — глухо произнес Жамбалын, ни на кого не глядя. Странно, но Баатар, обычно не пропускавший подобных фраз, на этот раз промолчал. В моей голове вдруг что-то вспыхнуло.

— Вы знаете, что со мной было? — тут же спросил я. Но сержант лишь покачал головой, решив, что и так много сказал.

Я повернулся к Игнату:

— Слушай, просьба к тебе.

Приятель немедля кивнул, еще до того, как я озвучил ее.

— Напиши, что туристы отравились испарениями или угарным газом, сероводородом, метаном, ну, чем-то таким, неважно. Пусть не ходят хоть какое-то время, не попадают в туман.

Проговорился, но медэксперт будто не заметил моих слов. Забрал фляжку, посчитав два глотка для меня нынешнего достаточными.

— Не вопрос, сделаем.

Машина остановилась на первом светофоре у въезда в город.