Иллюстрация Александра Павлова.

Скоро травой порастут

Туаталов град и Темайр;

Иль угроза не внятна им? —

Град Керма пуст в эту ночь.

Стихи королевы Гормлайт

Сытость. Покой. Угасающий свет проглоченных душ дрожал внутри него, смешиваясь с гнилью и грязью, которой был он сам.

И он забыл ключ в дверях. Какая рассеянность! Дверь захлопнулась за ним. От толчка ключ выпал из скважины. Мягко, беззвучно приземлился в пыль. Теперь ничто не помешало бы ему открыть дверь запасным ключом. У него были ключи от всех дверей — кроме одной, единственной, которая была ему нужна.

Потерянный ключ поблескивал из-под выбеленных временем костей в том слабом отраженном свете, что всегда есть в самом глубоком и темном подземелье.

Либо же сам являлся его источником.

*

— Да насрать мне на твоего бога! — рявкнула Гильдис.

Ее голос вспугнул тупиков, которые в изобилии гнездились на скале. Черно-оранжевые птицы закружились над их головами, неприятно крича.

Лицо Туатала посерело от гнева, стало цвета грязного пергамента. Он крепко стиснул ее руку.

— Думай, что говоришь, женщина, — свистящим от гнева голосом произнес он. — Это святой и мудрый человек, мне нужен его совет, как…

Гильдис резко вырвала руку.

— И на святого твоего мне тоже насрать! — выкрикнула она. — Это тебе нужен его совет и прочие паломничества! А у меня болят ноги и тянет живот!

Она развернулась и побежала прочь с полянки, где воины короля Туатала остановились на привал.

— Эта женщина — твоя беременная жена! — резко произнес Синдри, старый кормчий.

Это он привел кнорр туда, куда указала старая потрепанная карта, что дал ему король.

— А ты гонишь беременную бабу в гору и даже носилки для нее не позволяешь сделать! — продолжал Синдри.

Туатал повернулся и смерил его взглядом. Кормчий усмехнулся, обнажив пеньки сгнивших зубов. Сложность в применении к нему подобных взглядов заключалась в том, что Синдри за сорок лет, что прожил в Ирландии, повидал не меньше десятка королей. И правители из дома Муйредаг болтались где-то в середине списка, который возглавляли Уи Дунхада, Уи Дунлайнге и Уи-Нейллы. А вот кормчий у короля Туатала был один-единственный — он, Синдри из Ат Клэйт.

Прежде, чем Туатал успел сказать что-нибудь столь же верное, сколь и самоубийственное, пожилой Бриартак мак Нуадха, один из его придворных, произнес очень мягко:

— Ваша супруга, разумеется, не ранена и не больна, вы абсолютно правы, ваше величество. Но она на сносях. Для женщин в таком положении длительные прогулки тяжелы. Королева Гильдис может начать рожать прямо здесь, на этих каменных ступенях, а срок, насколько я знаю, еще не подошел.

Они обменялись с королем взглядами людей, которых объединяет некая тайна. Синдри заметил этот взгляд, и он ему очень не понравился.

— Сделайте носилки, — отстраненно сказал король.

— А ну живо! — поторопил воинов Фаолан, придворный помоложе. — Или вы не слышали, что сказал его величество?

Синдри первым устремился в рощицу. В ущелье, примыкавшем к узкому карнизу, на котором и были высечены каменные ступени, росли дикие яблони, которые вполне сгодились бы для носилок.

*

Гильдис заревела. Гнев, усталость и безысходность слиплись в ее груди в один черный колючий комок — и теперь рвались наружу. Гильдис в ярости принялась ломать подвернувшиеся под руку ветки.

Ее тошнило от этого острова. Он был каким-то неправильным, ненастоящим. Его хотелось разрушить. Бело-розовый маяк, красивый, как игрушечка, в солнечных лучах сиял и казался почти прозрачным, словно был сделан из стекла, а не из камня. Башня будто бы парила над островом. Смотрелось, конечно, здорово — да что там, просто захватывало дух, — но Гильдис привыкла у другим маякам. Суровым башням, сложенным из серых неотесанных глыб.

Крупный белый песок в заливе; уютная зеленая бухта; виды на вересковые пустоши с дороги… Гильдис подозревала, что, когда ее прокладывали, строители руководствовались желанием показать путнику все самые красивые места острова — крутые обрывы, водопады, залив. А вовсе не соображениями удобства пути — и уж конечно, не собирались они, неизвестные строители эти, дать гостю самую короткую возможность достигнуть цели.

Даже в этом ущелье яблони, рябины и сосны росли в таком порядке, словно это было не дикое место на самом краю земли, а чей-то пусть ныне заброшенный, но когда-то очень любимый сад.

Правда, необходимо было признать, что ее последнее время тошнило все время.

«Но ведь я люблю сады, — думала Гильдис, привычными движениями сплетая из сломанных веток венок. — Люблю все ухоженное. Пусть даже давно запущенное».

Ей нравился садик при церкви и дубрава в Майстиу. Друиды ушли, но камень с глубоко высеченными в нем рунами остался, хоть синяя краска, наполнявшая их когда-то, давно стерлась.

Гильдис сморщилась и отбросила сгнившую ветку, попавшуюся среди других. Вытерла испачканную ладонь о юбку и продолжила плести.

«Гниль, — подумала она. — Это место не просто заброшено. Оно испорчено».

Нахальная крапива и лопухи, торчащие в самом неподходящем месте. Усыхающие, больные деревья. Запах гниющих яблок. Потеки на скалах — ржаво-красные, отвратительные. Вот от чего ее тошнило.

Гильдис успокоилась раньше, чем закончила венок. Простая работа всегда успокаивала. В ее голову пришла простая и светлая мысль: сейчас она, и кормчий Синдри, и ее брат Кенион, и лучник Хальвор, и другие воины из дружины, преданные лично ей, спустятся вниз. И без носилок, которые предложил соорудить сострадательный Синдри, она обойдется. Они вернутся на кнорр. Она, Гильдис, ляжет на мягких одеялах в палатке на носу корабля. Синдри сварит ей успокаивающий отвар, а то живот уже весь как каменный. Кенион, может быть, даже свежей рыбки поймает. Так они и подождут, пока Туатал побеседует с отшельником.

Гильдис окинула творение рук своих критическим взглядом, осмотрелась и с трудом поднялась на ноги. Добавила пару веточек орешника и рябины — и венок получился на славу. Гильдис стянула концы шнуром. Вот только она ни в коем случае не собиралась его надевать. Не то было настроение.

В этот момент Гильдис заметила крест. Воткнутый в землю почти у самой скалы, он не был заметен сразу. Здесь, видимо, был похоронен кто-то из монахов, последовавших сюда за своим святым.

Гильдис повесила венок на крест, и он съехал почти до самой земли. Гильдис нахмурилась. Ей помнилось, что верхняя перекладина должна находиться повыше. К ней прибивали руки казнимого. Хотя, вспомнила она, кто-то из святых завещал распять себя вверх ногами. Послушники, которые жили здесь, видимо, решили последовать его примеру.

Но смотрелось все равно нелепо. Гильдис медленно, придерживая живот руками, опустилась на корточки, чтобы снять венок. Через венок, как через украшенную цветами зеленую рамку, она увидела скалу за крестом. От удивления Гильдис даже присвистнула.

Затрещали кусты, словно сквозь них ломился средних размеров медведь. Гильдис протянула руку к поясу. Хотя на медведя с кинжалом не ходят, она не собиралась продавать свою жизнь задешево.

Но это оказался всего лишь Синдри. Лицо его собралось в сплошную сеть мелких морщинок, когда он увидел ее — старый кормчий улыбался.

— Пойдем, — сказал он. — Хальвор дал для носилок свой плащ. Можешь хоть спать по дороге.

Перед тем, как покинуть полянку, Гильдис бросила последний взгляд через венок, сняла его с креста и кинула в траву.

*

Ребенок заворочался внутри Гильдис так энергично, что она проснулась. Точнее, вывалилась из мутного и стремительного, как весенний горный ручей, сна. Гильдис села. Вонючее рваное одеяло сползло с нее. Некоторое время она оглядывалась, совершенно не понимая, где находится. Она помнила ужин, сухопарого старичка, каким оказался святой Сейриола, и отблески факелов в разноцветных витражах. На груди святой носил не крест, а замысловатый формы большой ключ — Гильдис еще подумала, что таким ключом и убить можно, если удачно хватить по башке.

Так почему же теперь она лежала на соломенном тюфяке в одной рубахе и носках? Что это за комната — маленькая, темная, с голыми стенами, из обстановки в которой имелось лишь ведро в углу?

Где Туатал? Где дружина?

«Измена», — холодея, подумала Гильдис.

Очень может быть, что Туатала взяли в плен и теперь шантажируют ее, Гильдис, участью. Ее и ребенка. А может, и нет.

В любом случае Гильдис не собиралась сидеть в этой камере. Что-то было в ней бесконечно неправильное. Крысы! Эти постоянные и назойливые спутники людей, которые умудрялись переплывать моря на кноррах, причиняя ощутимый урон припасам, несмотря на все старания желтоглазых скогги, норвежских кошек. Гильдис похолодела. Здесь не было крыс. Не было даже их запаха — смеси мочи, мокрой шерсти и тухлой муки. Хотя, думается, о таком уютном подземелье в качестве прибежища для пары-тройки стай можно только мечтать.

Гильдис села, подвернув под себя ноги, обхватила живот руками, чтобы успокоиться. Ее любимый кинжал, который привез дядя из похода на далекий юг, с обтянутой кожей рукоятью и изображением корабля на серебряной накладке, у нее, конечно, забрали вместе с одеждой. Но те, кто раздевал ее, не осмелились снять широкий кожаный пояс, подбитый мехом. А зря. Гильдис носила его на бедрах, поддерживая живот; собственно, именно он от неудобной позы впился так глубоко, что ребенок заворочался.

Гильдис торопливо и осторожно ощупала швы. Есть! Она ловко извлекла длинное и тонкое шило, которое подарила ей мать. Дверь в камеру была закрыта на засов с той стороны. Повозившись немного, Гильдис приподняла засов и выскользнула наружу. Она оказалась в небольшой комнате. В дальнем конце каморки виднелся выход в большой зал.

Комната была завалена одеждой. Платья, штаны, плетеные пояса, фартуки, чепцы и плащи… Меховые шапки соседствовали с сапогами, из-под юбки сиротливо торчала маленькая варежка. Именно варежка ее и добила. По коже Гильдис снова побежали мурашки, хотя здесь было совсем не холодно. Она почти сразу заметила свое платье — ее одежда лежала сверху. Гильдис хотела было надеть его, но передумала. Во-первых, те, кто придут за ней, в первую очередь обратят внимание, что исчезла одежда именно последней пленницы. Во-вторых, сейчас ей была нужна удобная одежда, а не красивая. Рубаху пришлось сменить на мужскую, пахнущую застарелым потом. Гильдис поморщилась, но привередничать не приходилось. Спутанные волосы кое-как заплела в косу и стянула ее чьим-то разноцветным плетеным пояском из общей кучи. Только сапоги она забрала свои, да с верным поясом и подвеской-молотом Тора не смогла расстаться. Мысль о том, что неизвестные враги не польстились даже на украшения, была неприятной. Тем более что кинжал, самая дешевая вещь из всех ее драгоценностей, пропал. Она в какой-то миг всерьез поверила, что найдет его здесь, между чьими-то сережками и тяжелым мужским золотым браслетом.

Закрыв дверь на засов, она направилась в зал. Здесь не было ни ламп, ни факелов (а факел, горевший в ее камере, она оставила на месте, чтобы сохранить иллюзию, что пленница все еще здесь), но обстановку можно было более-менее разобрать в лунном свете, который просачивался через маленькие квадратные окошки под самым потолком. В середине зала что-то белело, овальное и большое. Гильдис остановилась на пороге, учуяв неприятный, но хорошо знакомый запах. Старая, сгнившая кровь. Дерьмо и масло. Масло? Гильдис принюхалась. Да. Воняло тем самым приторно-сладким маслом, которое так любят христианские священники.

Она прокралась в центр зала, чуткая и пугливая, как крыса, готовая при любом подозрительном шорохе кинуться наутек. Под ногами у нее что-то хрустело. Про себя Гильдис обрадовалась, что вокруг темно и ни черта не разберешь. Не то чтобы ей не приходилось ходить по человеческим костям, но это не то зрелище, которое хочешь видеть снова и снова.

На овальном камне в центре зала обнаружились вбитые в камень крепления, на которых висели заскорузлые от жира кожаные браслеты. Жертвенник. Гильдис поняла это раньше, чем нащупала пробитую по центру канавку-кровосток. Старательно вычищенный. Глаза ее уже почти привыкли к темноте, и она различала провалы в стенах, чуть более черные, чем они сами. В зал — или из него — вели четыре выхода. Один в каморку, из которой выбралась Гильдис. Остальные три вполне могли вести к свободе — ну или хотя бы один из них. По крайней мере, Гильдис на это надеялась.

Но сначала… Гильдис скользнула к смутно белеющему во мраке пятну. Это от него несло кровью, дерьмом и гниющим мясом. Гильдис очень этого не хотелось, но она должна была узнать. Если по задумке проклятого монаха — а она уже не сомневалась, что это все его затеи — она должна была оказаться на жертвеннике следующей, она должна была знать, что случилось с тем, кто обагрил своей кровью камень до нее.

От женщины мало что осталось. То, что здесь убили именно женщину, Гильдис поняла по жесткой от крови косе, прикрепленной к остаткам черепа. Кто-то сломал его, как орех, и высосал мозг. Остальные кости лежали вперемешку, со скользкими гниющими остатками мяса на них. Но не берцовая кость со следами зубов сломила дух Гильдис окончательно. Она лишь подумала, что клыки слишком странные. По форме они напоминали волчьи, но слишком длинные, и были загнуты назад, как у акулы.

Рядом с берцовой костью лежал череп — слишком маленький для взрослого человека, слишком мягкий для любого рожденного человека…

Гильдис опустилась на колени и завыла, раскачиваясь из стороны в сторону, обхватив себя руками и совершенно позабыв, что ее могут услышать. Слезы капали на свитер, на руки Гильдис, на грязные кожаные штаны.

И на маленький череп, который она была не в силах выпустить из рук. Не могла оставить здесь его, маленькое создание, так никогда и не увидевшее солнца. Она не могла уже даже рассердиться — ее всю поглотил животный, унизительный страх.

«Говорила же мне мама — не ходи замуж за христианина!» — мелькнуло в голове Гильдис.

И это было практически единственное, в чем Деланей, мать Гильдис, была единодушна с мужем. Друиды тоже много чего себе позволяли, говорила она. Но они были наши, собственные друиды, а не какие-то чужаки из-за моря.

Когда Гильдис спрашивала у отца, правда ли, что на ветвях священного дуба в Упсале развешаны кишки и прочие части тела жертв, Торкетилл только смеялся и говорил, чтобы она меньше слушала жрецов чужого, южного бога. И что христиане-то вообще на каждой мессе едят мясо своего бога и пьют его кровь, до чего лично он никогда не опускался. Он, Торкетилл, даже человеческого мяса никогда не ел, если уж на то пошло. Хотя многим викингам известен его вкус. Когда штормом занесет черт знает куда и болтает в открытом океане, и земли не видать, а все звезды незнакомы…

Гильдис всхлипнула в последний раз. Вытерла слезы и поднялась, опираясь о стену.

Надо было искать выход отсюда. Гильдис выбрала ближайший коридор. То, что это был плохой выбор, стало ясно почти сразу. Но она была слишком расстроена и не сразу заметила, что проход, петляя и извиваясь, ведет вниз. Здесь пахло пылью, затхлостью и старой слизью. Гильдис очнулась лишь тогда, когда ее руку что-то укололо. Она поняла, что идет на четвереньках, а свитер уже взмок от пота. Здесь было намного теплее. И здесь был тупик.

А в руке у нее было зажато нечто сложной, непонятной формы. Гильдис поднесла вещь к глазам, испытывая безумную надежду, что это ее кинжал. Раздался тихий щелчок, шипы и выступы на предмете словно бы сложились. Гильдис уже потеряла способность удивляться: от пережитого ужаса она отупела. Но сейчас она была готова поклясться, что в руках у нее — ее любимый кинжал. Она ощущала выпуклости кораблика на серебряной накладке. И точно так же она была готова отдать руку на отсечение, что еще мгновение назад эта вещь не была ее кинжалом.

Гильдис сунула его за пояс, отползла, неудобно пятясь задом, до того места в коридоре, где смогла развернуться.

*

Обычно гости не могли отвести взгляда от полога, закрывающего второй выход. Сейриола сам выдубил эту кожу и считал, что теперь она смотрится гораздо лучше, чем на Киби. На старом послушнике она висела какими-то неопрятными складками. Сейчас же она чуть покачивалась от незаметного сквозняка.

Или, возможно, от дыхания того, кто за ней стоял.

Сейриола знал, что нужно услышать тому, кто иногда поднимался из своих затхлых глубин к самому порогу этой комнаты. И Сейриола позволял гостям рассказать, зачем они пришли на этот остров, вечно окутанный туманами, и проделали изматывающий подъем по ста сорока пяти ступеням к одинокому маяку здесь, на самом краю мира. Обычно гости были так взбудоражены предстоящим ритуалом, что сами вываливали свою нехитрую подноготную радушному хозяину. Три, нет, четыре корабля? И чтобы теща наконец сдохла, старая змея, да как-нибудь помучительнее? Здоровья и богатства, и чтобы эль не переводился, и все это хотя бы лет сто?

Но Туатал задумчиво глядел на огонь в камине и знай себе прихлебывал глинтвейн. Кажется, он чувствовал себя вполне уютно. Сейриола почувствовал даже некоторую досаду. Хотя мог бы уже привыкнуть к его манерам.

— Я сделал его из кожи послушника, который последовал за мной на этот остров, — указывая на полог, сказал он.

Туатал скользнул по нему доброжелательно-безразличным взглядом.

— Хорошая выделка. Видна рука мастера. А ваш… помощник… точно может дать мне то, что я прошу?

Не успел Сейриола оскорбиться, как Туатал пояснил:

— Поймите меня правильно, в прошлый раз все сбылось так, как вы и обещали. Но не королем Лейнстера хочу я быть. Что такое Лейнстер? Клочок земли, раздираемый жадными убийцами. Кербалл этот… — Туатал поморщился, как будто раскусил что-то кислое. — Да и Ирландия наша — разве не то же самое происходит с ней? Носятся безумные мясники, руки по локоть в крови, и рвут ее на части…

— Так вы хотите…

— Я всегда знал, что мое имя — это знак. Мой великий тезка правил всей нашей страной, и при нем царили мир и благоденствие, а уж викингами тогда и не пахло. Теперь же тень от их черных парусов накрывает всю страну, а король в Темайр — это просто пустой звук. Один народ, одна страна, один король, один бог. Вот мой путь, и я вижу его ясно.

— Все зависит от количества… и качества даров, которые вы принесете, — ответил Сейриола. — Для моего господина нет ограничений. Вопрос в том, чтобы он захотел помочь вам. А плату за свои труды счел достойной.

— Я помню, он предпочитает невинные души. Что ж, одна невинная душа там точно есть. — Туатал махнул рукой в сторону полога.

Тот колыхался все сильнее. Сейриола бросил быстрый взгляд на стену — не появился ли знак. Не пора ли идти, подготавливать ритуал. Вытащить намеченную жертву, сонную и ничего не понимающую, из ее камеры и привязать к алтарю. Но нет, камень все еще был сухим и чистым.

— Моя жена и половина моей дружины — разве этого мало? — продолжал Туатал. — Проклятые полукровки, дети жестоких грабителей и матерей-предательниц своего народа?

— Посмотрим, — сказал Сейриола уклончиво. — А вы не любите викингов, как я посмотрю?

— А кто их любит? — откликнулся Туатал. — Сами-то норвежцы еще ничего, дикие звери, язычники, что с них взять. Но те, в чьих жилах их грязное безумие смешано с нашей кровью… Кровью потомков Дану!

Это уже начинало утомлять. Сейриола не мог похвастаться смиренным и кротким нравом еще в то время, когда был настоятелем Пенмона.

— Кстати, что это за история, будто Маэл Бригте, могучий колдун, приходится вам отцом? — спросил он самым невинным тоном.

И тут же пожалел об этом. Не стоило дразнить этого жестокосердного фанатика. Маэл Бригте был не только колдуном, но и скоттом. Туатал мог ненавидеть отца — или мать — за то, что сам не обладал «чистой кровью». Вовсе не стоило проверять, как его идея чистоты крови уживается с реальными фактами собственной «нечистокровности».

— Еще глинтвейна? — спросил Сейриола, желая сменить тему, и взялся за кувшин.

Но Туатал, к его изумлению, заулыбался.

— Да, папаша был силен, — сказал он, подставляя кубок. — Вы знаете, что после смерти он насмерть загрыз Сигурда Эйстенссена, своего убийцу? Тот оказался достаточно глуп, чтобы поднести его голову — отрубленную — слишком близко к своей.

Сейриола наполнил кубок гостя и заодно свой.

— Да, я слышал что-то такое, — сказал он. — Говорят, вы и сами…

— Неподалеку от Дубх Лайнна есть кладбище, где рты всех покойников забиты камнями, — небрежно ответил Туатал.

— Я не очень в этом разбираюсь, — сказал Сейриола. — Вроде бы язычники делают это для того, чтобы злобный нравом покойник не встал из могилы?

— Второй раз, — ответил Туатал. — Чтобы он не покинул могилу второй раз. Мордред мог бы и объяснить вам это.

— Мы с братом никогда не были особенно близки, — признался Сейриола. Умозаключения вихрем пронеслись в голове бывшего монаха. — Но кто же тогда… засунул им в рот все эти камни?

— Я не самый могущественный колдун Лейнстера, — со вздохом признал Туатал. — Есть там ведьма одна… Но и у нее есть уязвимые места. То, что она любит, но не сможет уберечь, — закончил он и мерзко улыбнулся. — Кстати, я почему-то не могу колдовать здесь.

Холодный и острый, как копье, взгляд уперся в лицо бывшего монаха.

— Я позволил себе подстраховаться, зная ваш крутой нрав, — признался Сейриола.

Увидев, как перекосилось лицо Туатала, он поспешно поднял кубок и произнес:

— За вас, ваше величество! За короля Темайр, верховного короля всей Ирландии!

Туатал улыбнулся и поднял свой кубок тоже.

*

Некоторые камни в кладке только ждали дня, когда чья-нибудь крепкая рука поможет им обрести свободу. Синдри зажал камень в руке и расположился на полу у решетки, не сводя с охранника глаз. Может быть, он подойдет поближе. Может быть, камень удастся кинуть так, что он попадет ему в прямо в висок. Это все не имело смысла. Но Синдри рассчитывал провести эту ночь в чуть более уютном месте, чем камера в подземелье, и теперь ему хотелось утешиться какой-нибудь приятной мелочью.

Поэтому он увидел, как из бокового коридора за спиной охранника выскользнула грузная тень и воткнула что-то в шею парня. Глаза его округлились. Он схватился за шею.

Синдри отложил камень. Кенион радостно вскрикнул. Что-то неразборчиво рыкнул Хальвор — оказывается, он тоже уже проснулся.

Гильдис отступила, выдергивая шило. Кровь брызнула на ее лицо, руки и грубый свитер из серой некрашеной шерсти. Охранник упал, загребая ногами. Рядом с головой растекалась кровавая лужа. Гильдис пнула тело, чтобы перевернуть.

— Ай, молодец, — сказал Синдри. — Вы посмотрите, ребята — не успели мы отвернуться, наша королева уже кого-то ограбила.

— Или это тебя ограбили, сестренка? — крикнул Кенион. — Да что ты там ищешь?

Деланей пришлось дать дочери норвежское имя, на этом настоял Торкетилл; но в отцы Кениону она выбрала Муйрекана, короля Нас-на-Ри, и тот совершенно не возражал, когда Деланей решила назвать ребенка хорошим старинным ирландским именем.

Гильдис, сидя на корточках, шарила руками по поясу охранника.

— Это все бесполезно, — сообщил Синдри. — Ключ от решетки наш хозяин носит на шее.

Гильдис с трудом выпрямилась, подошла к решетке и осмотрела огромный ржавый замок. Затем вставила в него кинжал и шило, пытаясь поддеть механизм. На миг Синдри показалось, что ее руки окутала серебристая дымка. А затем он увидел в ее руках ключ. Замок заскрипел, открываясь.

— Кто-нибудь знает, как выбраться отсюда? — крикнула Гильдис, распахивая дверь.

Кенион почесал в затылке.

— Нас всех стаскали сюда, как мешки с зерном, после того как мы заснули за столом, — произнес он с сожалением.

— Я знаю, — сказал Синдри.

Гильдис вопросительно посмотрела на него.

— Эль мне сразу показался прокисшим, — широко улыбнулся он. — Я почти не пил, а когда парни начали засыпать, подумал, что недурно будет сделать как все.

— Старый мудрый змей, — с нежностью сказала Гильдис. — Показывай дорогу!

*

Фаолана разбудил имбирный эль, который настойчиво просился наружу. Не открывая глаз, Фаолан выбрался из комнаты. По дороге он чуть не наступил на Ристеда. Фаолан добрался до уборной, где и распрощался с элем — неторопливо, с глубоким облегчением.

Фаолан побрел обратно досыпать, держась стены и все так же не открывая глаз. Он услышал топот множества ног. Открыв глаза, увидел толпу воинов, которые поднимались по боковой лестнице ему навстречу.

— Уйди с дороги, — свирепо сказала женщина с растрепанной косой и в старых рыбацких штанах, в которой Фаолан не сразу признал королеву.

— Ваше величество? — изумился он. — Что случилось?

— Ты знаешь что! — рявкнула Гильдис, в гневе топнув ногой. — Твой король привел нас сюда, как овец на убой! Обменять наши жизни на всякие почести и блага! Мою и моего ребенка, и их! — Она махнула рукой на воинов, толпившихся у нее за спиной.

От изумления Фаолан потерял дар речи.

— Отойди, или я сброшу тебя с лестницы, — энергично крикнул Кенион, выдвигаясь вперед.

Хлопнула дверь. Раздался до боли знакомый скрип тетивы. Воины замерли, глядя куда-то за спину Фаолана.

— Это вряд ли, — раздался очень спокойный голос Ристеда.

Красивый, как сам бог Луг, черноволосый и голубоглазый, на которого заглядывалась сама Гильдис, хоть и замужняя женщина, пока беременна не была, тихо удивляясь его одиночеству, воин стоял в пролете чуть выше. Натянутый лук в руках Ристеда не оставлял сомнений в серьезности его намерений.

— Ты с ним заодно? — яростно заорала Гильдис, нервным жестом перекидывая косу на грудь. — Заодно, да? Что он тебе пообещал? Трон Лейнстера?

Лук задрожал в руках Ристеда. Воин направился навстречу замершей в ожидании его действий компании. Он опустил лук и взялся за косу королевы.

— Убери лапы, ты, ублюдок! — возмутился Синдри.

Но Гильдис жестом остановила его. Ристед рассматривал плетеный поясок, которым она стянула косу. Медленно и тщательно, словно не видел. Не хотел верить в то, что видел.

— Каоилинн… — сдавленно произнес он.

— Не может быть, — пробормотал Фаолан.

Ристед стоял совсем рядом с ним, только что не задевая его луком. Он молча сунул под нос товарищу конец косы королевы, сильно дернув ее. Гильдис поморщилась.

— Простите, ваше величество, — произнес он, спохватившись.

Он поднял на нее невидящий, слепой взгляд.

— Где вы это взяли? — спросил он.

— Там около жертвенника валялось много разной одежды, — ткнув рукой в свой свитер, сказала Гильдис.

— А, да, слушай, это же ее цвета, — бормотал Фаолан, держа в руках кончик косы королевы и глядя на поясок в ней. — Фиолетовый и желтый… И спиральки эти… Она всегда их любила.

— Ваше оружие скорее всего там, где вы его оставили — в каморке перед пиршественным залом, — сказал Ристед. — По крайней мере, свой лук я забирал оттуда. Я пойду соберу остальных. Встретимся у ворот.

Он развернулся и ушел. Гильдис проводила его взглядом. Из слов Ристеда явствовало, что не только Синдри устоял перед искушением приналечь на дармовый эль — как оказалось, щедро сдобренный сонным зельем. Ристед успел не только проснуться, но и подняться в зал за своим оружием, а потом вернуться к себе.

Предложенный Ристедом план был разумным, и воины последовали ему. Тем более что зал оказался буквально в двух шагах.

— Что это с ним? — спросила Гильдис на ходу, едва поспевая за Фаоланом.

— А, ты не знаешь, — пробормотал тот, торопливо обходя все еще заваленный объедками пиршественный стол. — Была у нас девушка, очень красивая. Каоилинн, дочь старого Аэрина, — задумчиво повторил он. — Хотя до тебя ей, конечно, далеко, — с привычной ловкостью царедворца поправился Фаолан. — Очень Ристед любил ее. Но замуж она за Туатала вышла. Ну вот. Когда были Каоилинн с Туаталом в Дубх Лайнне, года два тому, о чем-то ему договориться там с викингами надо было, нанять кое-кого, товары кое-какие посмотреть…

— Не отвлекайся, — перебила его Гильдис, огибая стоящую в нише статую.

— Да… Поехали, значит, с женой на лодочке кататься, — продолжал тот. — Вернулся Туатал один. Шторм, говорит. Налетел, говорит. Лодку разбило, выбросило на остров, купцы подобрали, говорит.

— Вот как, — задумчиво сказала Гильдис.

Они были уже почти на месте. Синдри и Хальвор ломали дверь в каморку.

— Наши-то девки потому и не хотели за него. Хоть Туатал тогда как раз королем стал, как старый Лоркан-то помер, — стыдливо понизив голос, закончил Фаолан. — Шторм-то, оно конечно, но все равно как-то… Знаешь…

— Теперь знаю, — сказала Гильдис мрачно.

Дверь с треском рухнула.

*

Хотя об этом никогда не пелось в сагах, викинги умели очень быстро бегать, когда хотели. И не только в сторону противника, но и в противоположную. Старых носилок они не нашли, а делать новые не было времени. Четыре дюжих молодца понесли Гильдис в плаще Синдри. Королеву мягко покачивало в такт их шагам, как в люльке. Она заснула, прижимая к груди топор. Она нашла его в каморке, а других желающих взять его не нашлось.

Проснулась Гильдис от того, что Синдри тряс ее за плечо.

— Ты сказала остановиться здесь, — сказал он. — Где мы делали привал.

— Да, — пробормотала Гильдис.

Ее бледное личико, только и видное из складок ткани, казалось маленьким, почти детским. Синдри вспомнилось, как смеющийся Торкетилл высоко поднял свою дочку, закутанную в красно-черное одеяло, на пиру в честь ее первого дня рождения.

Королева Гильдис выбралась из плаща на твердую землю.

— Но мы же здесь не задержимся? — спросил Кенион, указывая рукой куда-то вверх.

Голос его дрожал. Это было удивительно. Гильдис обернулась. Из ворот крепости над их головами выползал огромный черный змей. Он была отлично виден, несмотря на серые предрассветные сумерки. Сначала Гильдис подумала, что это выходят воины, верные Туаталу. Но тут она разглядела покрытые бородавками огромные суставы и услышала громкий костяной хруст. Так мог бы выглядеть Ермунганд в тот день, когда он поднимется из морских глубин на последнюю битву.

Но это был не Ермунганд. Змей тяжело перевалил через гребень холма, и стало заметно, что он состоит из костей от множества разных существ. Вот мелькнул длинный рог нарвала, а вот побежали человеческие ноги — не меньше десяти штук, прикрепленные к брюху чудовища на манер сороконожьих.

— Пресвятые угодники, — пробормотал Ристед.

— Козни Локи! — воскликнул потрясенный Синдри.

Кем бы ни был господин Сейриолы, он уже обнаружил отсутствие ужина и решил это исправить.

— Дружина — вниз, готовить кнорр к отплытию, — отрывисто скомандовала Гильдис. — Синдри — со мной, вы трое — ждите здесь.

Она почти бегом устремилась в ущелье. Синдри нагнал ее почти уже у самой каменистой стены, в том месте, где он нашел ее в первый раз.

— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — сказал он.

Сухой треск множества костей приближался и был отлично слышен уже здесь. Словно кто-то жарил каштаны на огромной сковороде. Чудовищу не приходилось следовать прихотливым петлям дороги, в отличие от людей — оно спускалось прямо по склону, сворачивая сосенки и мелкие камни.

— Крест, — пробормотала Гильдис, мечась между яблонями и соснами. — Здесь был крест…

— Вот он, — сказал Синдри.

Гильдис присела на корточки и принялась шарить в траве, мокрой от ночной росы.

— Сломай его, — сказала она.

Выдернуть крест из каменистой почвы оказалось просто, а вот сломать — не так-то легко. Дерево окаменело от соленых морских ветров.

Гильдис поднялась на ноги. В одной руке она сжимала свой венок, в другой — тот самый ключ, которым открыла подземный каземат.

Гильдис подняла венок на уровень лица и двинулась вдоль стены ущелья. Ее силуэт казался плоским, грязно-серым. Синдри молча наблюдал за ней. Сам он был не очень-то сведущ в подобных делах, так, напеть ветер — или хоть немного усмирить его, разогнать туман, заговорить зубную боль. Но он был хорошо знаком с Деланей, матерью своей королевы — еще в те времена, когда она жила в Ат Клэйт с Торкетиллом. Одной очень холодной зимой Деланей в одиночку остановила армию драугов. Синдри до сих пор помнил, как мертвецов, убитых второй раз, хоронили за излучиной. Как он забивал камни в их черные распахнутые рты.

«Яблоко от яблони», — подумал он с надеждой.

Гильдис остановилась. Царапнула ключом стену, словно пытаясь вставить в невидимую скважину. И провернула. На камне вспыхнуло изображение арки. Синдри резво отпрыгнул назад. Свечение погасло. Арка — осталась. Ворота с вырезанными на них кленовыми листьями, рунами и цветами начали медленно открываться. Из черной глубины донесся тихий смех — словно бы звенела на ветру сотня серебряных колокольчиков. Звук был очень нежным. Но от него почему-то мороз продирал по коже.

— Бежим! — бросила Гильдис через плечо.

Синдри не надо было повторять дважды.

— Кто это? — спросил он, когда Гильдис уже устроилась в своей люльке и они резво тащили ее вниз по ступеням, все дальше от проклятого замка, все ближе к родному кнорру. — Кого ты выпустила?

— Это враги наших врагов, — откликнулась Гильдис из глубин плаща.

— Так мы можем бежать медленнее? — чуть задыхаясь, спросил Ристед.

Гильдис отрицательно покачала головой.

— Это эльфы, Ристед. Если я все правильно понимаю.

— Обитатели холмов?!

Гильдис кивнула:

— Это их земля. Не знаю уж, кого…

Ристед рванулся вперед, чуть не сбив с ног Хальвора. Воины запутались в плаще и чуть не уронили королеву с обрыва.

— Я не знаю, кого призвал сюда Сейриола. Но настоящих владельцев этой земли он перед этим запер в горе, — невозмутимо закончила Гильдис.

— Что, — с интересом спросил Хальвор у Ристеда, когда вся маленькая дружина восстановила равновесие и продолжила путь, — эти эльфы и людей не очень, да?

*

Королева и ее спутники догнали остальных на одном из извивов дороги. Кнорр уже был совсем рядом. По прямой — так на расстоянии меньше полета стрелы. Но людям предстояло миновать еще не менее трех круто загнутых на скале поворотов.

Кенион первым увидел темные фигурки. Они выскочили на берег как будто прямо из скалы у них под ногами. Кенион возмущенно закричал. Гильдис выглянула из своей люльки.

— Я так и знала, что тут есть подземный ход напрямую! — воскликнула она.

 Когда Ристед собирал дружину, многих воинов — особо близких к Туаталу — он просто не нашел. Гильдис втайне надеялась, что, прежде чем отправиться в погоню, чудовище разорвало их, поняв, что не получит обещанных даров и их придется раздобыть самому; но она ошиблась.

И теперь Туатал, Бриартак и его люди бежали, разбрасывая песок сапогами. Они были гораздо ближе к кнорру, чем беглецы, и наверняка успели бы отчалить прежде, чем Гильдис и ее воины добрались бы до них. Кенион застонал от злости и разочарования. Ристед выпустил край плаща, который держал, и снял с плеча лук.

— Я останусь, — сказал он королеве. — Не дам вывести корабль из залива.

— Я тоже, — сказал Хальвор.

Гильдис выбралась из плаща.

— Бегите! — крикнула она воинам. — Лучники не смогут сдерживать их вечно! Мы должны вернуть кнорр!

Большинству не требовалось повторять дважды. Воины кинулись вниз по каменной лестнице, гулко топоча.

— А ты? — спросил Синдри, идя рядом с ней.

Несмотря на то, что Гильдис переваливалась при ходьбе с боку на бок, как медведица, она двигалась на удивление быстро.

Синдри посмотрел вниз. Люди Туатала уже спускали кнорр на воду.

— Может, споем туман?

— Только не туман! — горячо возразила королева.

— Тогда волны? — предложил Синдри.

— Это можно, — ответила Гильдис. — Но как бы нам не проломить дно кнорра об рифы.

— Здесь чистое глубокое дно, — ответил Синдри уверенно.

Они миновали один из трех остававшихся поворотов. Склон здесь был уже не таким крутым, как у самой крепости, и порос травой и кустами. Гильдис, скрипнув зубами, сошла с дороги и принялась спускаться прямо по нему — сев на задницу и съезжая, словно ребенок с горки. Синдри последовал за ней.

*

У Туатала не хватало людей, да и его приближенные не обладали сноровкой гребцов. Из-за этого кнорр нелепо и криво дергался, отчаливая. Но все же им это удалось.

Фаолан решил, что все кончено. Треск костей чудовища приближался. Фаолану не хотелось оборачиваться, но он знал, что оно близко. Очень близко. И воин продолжал бежать. В лицо ему ударила россыпь брызг от волн.

Волн? Каких волн?

Только что залив был гладким и спокойным, как зеркало. Лица Фаолана коснулся легкий ветер. Он стремительно набирал силу — и вот уже бил, словно мокрой тряпкой. На глазах у ошарашенного Фаолана вода потемнела, вспенилась. Волны обрушились на кнорр, отжимая его обратно к берегу. Все, что мог сделать Туатал, — не дать кораблю развернуться бортом к волне.

Фаолан с разбегу бросился в воду вслед за товарищами, не вполне понимая, что он делает. Вода оказалась ледяной, сапоги и меч немедленно потянули вглубь. Но он уже плыл рядом с Кенионом. Черный борт кнорра стремительно приближался.

Фаолану случалось принимать участие в морских стычках. Но чего ему никогда не приходилось делать — так это брать на абордаж свой собственный корабль. Да и в этих случаях все-таки приходится перепрыгивать с одного корабля на другой, а не карабкаться на него из воды.

«Да они же просто столкнут нас. Не дадут забраться», — отрешенно подумал Фаолан, яростно цепляясь за просмоленную обшивку. В подтверждение его мыслей над краем борта показалась фигура с топором в руках. Фаолан узнал Бриартака. Тот замахнулся, собираясь отрубить руки Кениону. Шустрый брат королевы уже перелезал через борт.

Что-то засвистело над головами воинов. Фаолан успел подумать, что это тупики, в изобилии гнездившиеся на берегу. Сразу две стрелы вошли в тело Бриартака: одна в грудь, вторая угодила в лицо. Не издав ни звука, Бриартак тяжело перевалился через борт. Фаолана хлестнуло по лицу плащом. Он чуть не сорвался обратно в черную воду вслед за трупом.

Фаолан даже не успел обрадоваться меткости Ристеда — или Хальвора. Он перемахнул через борт, на ходу вытаскивая меч из тяжелых мокрых ножен, и обрушил его на того, кто первым подвернулся ему под руку. Брызнула кровь.

Если брать на абордаж другие корабли Фаолану уже случалось, то убивать товарищей, тех, с кем он делил еду и вино, радости и тяготы, ему довелось впервые.

И он преуспел в этом.

*

Сразу несколько рук подхватили Гильдис, которую поднял на руках Синдри. Кормчий взобрался на борт сам.

— Она ранена! — завопил Кенион, увидев кровь на лице сестры.

Гильдис открыла глаза, усталым движением стерла кровь.

— Просто кровь носом пошла, — сказала она.

Кенион понял, что ей пришлось колдовать, и колдовать много. Он не успел удивиться налетевшему и так же мгновенно стихнувшему шторму, который так помог им, но теперь догадался, чья эта работенка. Он ободряюще сжал ее руку. Сестра устало улыбнулась.

— По местам! — зарычал Синдри, хватаясь за рулевое весло. — Уходим!

Кенион спихнул ногой труп с ближайшей банки и сел.

— Нет, — сказала Гильдис, вставая на ноги. — Мы не можем бросить Хальвора и Ристеда.

— Они уже мертвы! — крикнул Синдри через плечо.

Он смотрел на удаляющийся берег и ворочал веслом.

— Сама посмотри!

Ристед и Хальвор скатывались по склону. Рядом с ними с грохотом обрушилось с верхнего утеса огромное серо-сине-черное тело. Ухватило их огромными жвалами и утянуло внутрь себя.

— Обернись, — сказала Гильдис.

Голос ее был слишком спокоен. Синдри рывком обернулся.

Узкую горловину залива прямо на глазах затягивало алым туманом. Он соткался будто из ниоткуда. Странные тени колыхались в нем.

— Мы все погибнем, если войдем в этот туман, — сказала Гильдис.

— Табань! — завопил Синдри. — Табань!

Кнорр по инерции пролетел еще сажени две и замер, покачиваясь на воде.

Синдри затравленно оглянулся. Брови его приподнялись от изумления. То, что он принял за листья, ветки и землю, намотавшиеся на кости чудовища во время стремительного спуска, оказалось фигурами людей в синих, серых и черных плащах. Змей как раз тяжело обрушился на берег.

— Мы все умрем здесь! — закричала Гильдис, помахивая топором. — Но мы умрем в бою! Встретимся в Валгалле!

Воины, с которых ручьями стекала вода и кровь — своя и чужая — оставили весла и окружили свою королеву плотным кольцом. Гильдис слышала хриплое дыхание Кениона над ухом. Сзади кто-то чихнул.

Однако тут произошла странная заминка. Вместо того, чтобы ползти к кнорру, змей остановился. Фигурки в разноцветных плащах ссыпались с него.

— Кто это? — спросил Кенион. — Если это эльфы, почему они не дерутся с ним? Ты же сказала, они — его враги?

И действительно. Змей отполз в одну сторону и разделился на множество нелепых и отвратительных созданий, которые уселись на песок. Некоторые из них сбились в плотную группу, в середине которой Гильдис разглядела Ристеда. Другие принялись трогать друг друга своими щупальцами и костистыми руками, похожими на копья на шарнирах.

— Что это они делают? — пробормотал Синдри.

— Перевязывают раны, — ответила Гильдис.

 Воины в разноцветных плащах и сияющих доспехах отошли на другую часть берега, оставив между собой и мерзкими тварями свободную полосу пространства. Весьма воинственного вида черноволосая дева в алом плаще отделилась от общей толпы и принялась собирать ракушки. Один из воинов присел на камень, достал лютню и начал перебирать струны. В общем, для полноты картины мирного привала не хватало только, чтобы кто-нибудь развел костер и принялся жарить на прутиках хлеб.

— Это и правда эльфы, — изменившимся голосом произнес Фаолан. — Откуда они здесь?

— Правильный вопрос — «где мы?», — вполголоса ответила ему Гильдис.

Глаза Фаолана округлились. Туатал говорил, что они идут на Инис Сейриола, что рядом с Англси. Но в этот момент он понял…

— Стеклянный остров, — произнес Фаолан. — Боже мой! Остров яблок и прекрасных женщин, где за год проходит триста лет!

— И я слышал такое, про Кормака рассказывали, — заметил Кенион.

Дева, явно развлекаясь, приставила ракушки к своей голове. Воин прекрасным голосом пел песню на непонятном языке.

Костистые твари расступились, выпуская Ристеда. Из толпы эльфов вышел Хальвор.

— Переговоры, — радостно воскликнул Фаолан. — Они хотят договориться!

— Это как? — изумилась Гильдис.

*

Синдри подвел кнорр ближе к берегу, чтобы принять посланников. Хальвор даже ног не замочил, карабкаясь на борт. Он увидел Синдри, Фаолана и других — они все столпились с другой стороны кнорра.

— Не то чтобы я ожидал встречи с цветами, — сам себе заметил Хальвор и поправил венок на голове. — Эй!

Но никто даже не обернулся в его сторону. Все внимание было приковано к Ристеду. Он сидел на мешке с мукой. У него было лицо человека, который никак не может очнуться от кошмара.

— Ристед, — тихонько говорила Гильдис, трогая его за плечо. — Ристед?

— Может, вы чары какие наложите? — спросил Кенион.

Гильдис выпрямилась, откинула с лица прядь, выбившуюся из косы.

— Вдобавок к тем, которые на нем? — с сомнением в голосе сказала она. — И он превратится в козу?

Хальвор протолкался вперед.

— И чего ты их боялся? — обратился он Ристеду. — Резкие ребята, но веселые.

Теперь его наконец заметили.

— Хальвор! — воскликнула Гильдис, радостно обнимая воина.

— Да ты если в ад попадешь, и там с чертями закорешишься, — раздался сиплый голос.

— Сам ты попадешь в ад![1] — возмутился Хальвор. — Я попаду в Валгаллу!

— Ристед, миленький, говори еще! — воскликнула Гильдис.

И Ристед заговорил.

— У него был договор, — произнес Ристед. Глаз его дергался. Никто не стал уточнять, у кого «него», и так было ясно, что речь идет об отвратительном разборном змее.

— Но не с нами, — продолжал Ристед. — С монахом и твоим мужем. К нам он ничего не имеет и готов отпустить. Но договор был нарушен. Он хочет, чтобы мы отдали ему тех, кто не сдержал слова.

— Их тела еще не выкинули за борт? — обратилась Гильдис к Фаолану.

— Да когда бы они успели, — заметил Синдри. — Где-то здесь…

Он обвел взглядом залитые кровью банки, комки внутренностей на них, тюки с припасами, свернутое полотнище паруса. Усталые воины сидели и лежали рядом с трупами. Туатала и монаха было нигде не видать. Это могло означать только одно.

— А он возьмет кусками? — осведомился Синдри.

Тут Фаолан широко улыбнулся и махнул рукой в сторону носа кнорра.

— Госпожа, посмотрите сюда.

 Гильдис, уверенная в том, что Туатал и Сейриола погибли при захвате корабля, с удивлением воззрилась на мужа и отшельника, крепко привязанных к мачте.

— Мы подумали, может, ты сама захочешь с ним потолковать, — сказал Фаолан. — По-семейному.

— Тем лучше, — сказала Гильдис. — Приведите их сюда. Договоры не должны нарушаться.

Хальвор почувствовал, что пора и ему сказать пару слов.

— А это — тебе, — сказал он, снимая венок с головы.

Лепестки были с превеликим искусством сделаны из коричневого и зеленого шелка, цветы вереска и орешки — из лилалита нужных оттенков, а ягоды рябины — из крохотных сердоликов. Гильдис улыбнулась. Она поняла смысл подарка.

— Эльфы говорят, что у тебя есть нечто, что принадлежит им, — сказал Хальвор. — Они восхищаются твоей отвагой, красотой и мудростью, и хотели бы, чтобы ты это вернула. И еще ключ, который носит Сейриола — он украл его. Два ключа. Один от всех дверей, второй — от всего остального. Тогда, говорят они, змей сможет уйти домой — а он только этого и хочет. А они проследят, чтобы он никогда не вернулся.

— Я отдам, — кивнула Гильдис.

— Тогда надень венок на голову, — посоветовал Хальвор. — Это и будет знак, что ты согласна.

Гильдис подошла к борту, чтобы ее было видно с берега, и так сделала. Ответом ей был смех и восклицания тех, кто собрался слева от кнорра, и радостный скрип костей справа.

— Мне кажется, что я сплю и вижу счастливый сон, — пробормотала Гильдис подошедшему Синдри. — Как все мирно разрешилось! После всего этого…

— Не хотелось бы проснуться, — ответил тот.

К кнорру направился мужчина — тот самый, который играл на лютне. С другой стороны покатилось по песку нелепое костяное перекати-поле.

— Что же вы делаете! — закричал Сейриола.

Монаха и Туатала как раз притащили на корму. Гильдис сорвала с груди Сейриолы тяжелый ключ с причудливой бородкой.

— Бога ради, смилуйтесь! — вопил монах, извиваясь в руках Фаолана и Кениона. — Будьте милосердны! Как можно живую душу на съедение демонам отдавать!

Гильдис зашипела, как кошка:

— А я — не живая душа? Ты хотел скормить ему меня! Меня! И моих людей! А тебя я должна пожалеть? Сразиться за тебя, мешок ты с дерьмом, со всеми демонами ада?

— Язычники проклятые, — с ненавистью произнес Сейриола. — Крест на груди и черт знает что в душе! И тебя ведь должны были крестить, иначе вас не обвенчали бы! Прощать надо врагов, забыла? Быть милосердными!

— Ваш бог принес себя в жертву за все преступления людей, — ответила Гильдис. — А тебя мы принесем в жертву в уплату за твои собственные преступления! Даже твой бог согласится, что это правильно!

Гладкая костяная макушка уже показалась над краем борта. Нетерпеливо пощелкивая, взметнулись паучьи конечности. Сейриолу опустили на руки демона. Монах истошно закричал. Гильдис на прощание глянула на Туатала. Тот улыбался безумной улыбкой.

— Тебя погубить не получилось, — произнес он. — Но ничего, все равно будет проклятой старой ведьме от меня подарочек!

Он указал на живот Гильдис.

— Кстати, Синдри, — тоже улыбаясь, ответила та и погладила живот. — Свари-ка мне трав. Сам знаешь каких.

— Это я мигом, — откликнулся кормчий и сделал движение к своей палатке.

Туатал перекосило. Он рванулся из рук Кениона, но тот держал крепко.

— Да ты рехнулась! — заорал он. — Не смей убивать моего ребенка! Что ты за мать такая! Тварь! Ведьма проклятая! Это же смертный грех!

Терпение Гильдис лопнуло.

— А иди ты со своими грехами! — завопила она так, что посланник костяного змея присел в воду и чуть не выронил Сейриолу. — Лицемер и лжец! Ты зачем этого ребенка сделал? А? Только чтобы убить! Скормить своему демону! Как и вот этого!

Она выхватила из сумки на поясе маленький белый череп и взмахнула им перед носом у Туатала. Туатал побледнел и отшатнулся. Ристед, про которого все забыли, вскочил со своего места. Бесшумный и быстрый, как стрела, целеустремленный, как смерть, он подскочил к своему королю и схватил Туатала за горло. Оттащить Ристеда удалось только Синдри вместе с Фаоланом и Кенионом.

— Нет, — говорил Синдри, по одному разжимая пальцы Ристеда и кряхтя от натуги. Туатал в руках Хальвора неразборчиво сипел. — Нет. Не ты его убьешь. Но он умрет. Это будет хорошо.

Синдри перегнулся через борт в поисках посланника костяного чудовища и крикнул:

— Принимайте!

Кенион и Фаолан перекинули дергающегося Туатала в лапы чудовища. В этот момент Гильдис уловила чудесный нежный запах. Так пахнет счастье, яблоки, глинтвейн, любовь. Она увидела голову эльфа. Он был настолько высоким, что мог спокойно заглянуть через борт кнорра.

Эльф улыбался. Сладкое тепло растеклось по телу Гильдис. По сравнению с ним Ристед, признанный красавец, был что крестьянка рядом с королевой. Она протянула ключи посланнику королевы холмов. Эльф задержал ее в руку своей.

— Ты мудрая и храбрая женщина, — сказал он глубоким мелодичным голосом. — Ты изумительно сражалась. Тебе многое пришлось пережить этой ночью. Останься с нами, отдохни. Тебе никогда не будет скучно. Многие люди живут с нами…

Сзади восхищенно-завистливо цокнул языком Хальвор. Ему веселые и резкие ребята остаться с ними не предлагали.

«Да должна же я получить что-то взамен за этот ужас», — подумала Гильдис.

Она наклонилась — живот уперся в доски борта, получилось неуклюже, но эльф понял, что она хочет сделать, и подошел чуть ближе. Гильдис поцеловала эльфа. Она целовала его долго. Синдри тихо сказал за ее спиной: «Чего уставились? Брысь по местам!» Проскрипели сапоги воинов. Загремели в уключинах весла…

Но она не слышала ничего этого. Она тонула, проваливалась в мир нагретых солнцем вересковых пустошей, гладких камней, исписанных рунами, шумящих на ветру дубрав и сияющего на солнце льда на вершинах гор…

Эльф действительно хотел, чтобы она осталась.

— Благодарю тебя, — сказала она, выпрямляясь. — Это самое лучшее, что было со мной. Что вообще могло бы быть. Но я вернусь домой.

Лицо эльфа исказила боль.

— Как пожелаешь, — сказал он учтиво.

— Кстати, сколько времени прошло? — спросила Гильдис. — В когда мы вернемся?

Эльф непонимающе посмотрел на нее. Затем обернулся и прокричал что-то на своем языке. В лагере эльфов возникло движение.

— Ты получишь ответ, — сказал он и ушел.

Тот, кто торопливо двигался сейчас к кораблю, несомненно, эльфом не был. Хотя когда-то был очень приятным мужчиной. По пути он чуть не столкнулся с костяным чучелом, тащившим пленников.

— Папа! — душераздирающе закричал Сейриола и попытался вырваться.

Мужчина отшатнулся с выражением неимоверной брезгливости на лице. Эльф же, с которым Гильдис отказалась разделить вечность, подошел к чудовищному воинству и что-то сказал. Те с громким скрежетом принялись снова собираться в единое целое.

— Добрый день, ваше величество, — сказала Гильдис, когда мужчина подошел к кромке воды.

Артур устало улыбнулся:

— Приветствую тебя, королева Гильдис. Эльфы не понимают времени, поэтому Лориан позвал меня, — перешел к делу он. — Вы провели здесь около суток. Значит, в настоящем мире прошло три года.

— Три года?! — потрясенно выдохнула Гильдис.

Артур кивнул. Присел на корточки, опустил руку в воду, прикрыл глаза.

— В Ат Клэйт не ходите, — изменившимся голосом произнес он. — Черные корабли. Лиффи несет в океан много крови. И среди нее — такая же, как твоя… Почти такая же.

Гильдис закусила губу. Именно в Ат Кэйт она и собиралась направиться. К отцу. Но Торкетилл, судя по словам Артура, погиб в бою. Однако возвращаться в Майстиу она не собиралась в любом случае.

Омерзительные твари уже собрались в одно чудовищное создание. Лориан чертил ключом Сейриолы какую-то фигуру на песке. Костяной змей стоял, вытянувшись во весь свой немалый рост, чуть опустив книзу отвратительную пасть, и терпеливо ждал, сжимая в верхних лапах две маленькие фигурки. Он был настолько нелеп, отвратителен и чужероден здесь, на чистом белом песке, среди веселых зеленых рощ и поросшего вереском луга чуть выше по склону, что казалось, что даже тень его заставляет жухнуть траву, темнеть песок и опадать листья на деревьях.

Артур выпрямился.

— Только твоя мать догадывается, в чем дело, и верит, что ты вернешься, — сказал он. — Иди к ней. Лучше через Ветреный фьорд. Так получится дальше, но ближе.

Гильдис кивнула. Все равно к Нас-на-Ри, где мать жила со своим вторым мужем, с моря было не подобраться.

— Благодарю вас, ваше величество, — ответила Гильдис. — Пожалуй, я так и поступлю.

Лориан изящно и стремительно отпрыгнул. В песке перед ним раскрылась алая рваная бездна. Змей закрутился, как ураган, как поросячий хвостик, как голубые трискеле на рунных камнях, и нырнул в проход. Мелькнул конец шипастого хвоста, и проход бесшумно закрылся.

На песке остался лишь высокий гребень сдвинутого песка.

Но и он и уже медленно осыпался.

*

Ветер, несомненно — прощальный подарок эльфов, нес кнорр именно туда, куда сказала править Гильдис. Дружина, избавленная от необходимости грести, приводила корабль в порядок. Воины смывали кровь, пересыпали припасы из испорченных мешков в другие, выбрасывали за борт тела. Синдри стоял у руля. Гильдис сидела на мешках на корме, наблюдая за Ристедом, стоявшим у борта. Общение с костяными тварями не прошло даром: с тех пор, как кнорр отошел от Стеклянного острова, Ристед еще не произнес ни слова. Гильдис опасалась, не прыгнул бы он за борт.

Иногда холодные, вечные объятия моря кажутся очень привлекательными.

Ристед сорвал что-то с груди.

— Так вот чем они на самом деле занимаются в своих монастырях, — произнес он, глядя на вещицу, зажатую в кулаке. — Правильно вы делаете, что их грабите!

Гильдис, которая в жизни не ограбила ни одного монастыря, неопределенно пожала плечами и отхлебнула сидра из кожаной фляги.

Ристед швырнул крестик в волны. Он повернулся к королеве и спросил решительно:

— Какой обряд надо пройти, чтобы стать язычником?

— Ну, ты можешь подвеску с молотом Тора на грудь повесить, — отвечала Гильдис вяло.

Сейчас ее больше всего беспокоило то, что ребенок, который последнее время яростно брыкался и пихался, не давая ей толком поспать и поесть, затих. С тех самых пор, как он разбудил ее в подземелье, он не подавал никаких признаков жизни. Синдри забегался и забыл о травах, которые она просила его сварить, а Гильдис слишком устала, чтобы напоминать ему.

— Я так и сделаю, — сказал Ристед.

— Но дело же не в этом, Ристед, — устало заметила Гильдис. — Главное здесь — считаешь ли ты себя человеком Тора в своем сердце. А ты, как мне кажется, просто больше не считаешь себя человеком Христа. Это разные вещи, согласись.

— Да, — сказал Ристед мрачно. — Больше не считаю.

Он сел рядом с королевой и привалился спиной к борту. Она передала ему флягу, он отпил.

— Вообще-то, эта тварь на берегу — это был не он, — неохотно сообщила Гильдис. — Не твой бог. Не Христос, в смысле.

— А кто же? — возмутился Ристед, чуть не подавившись сидром. — Монах приносил ему жертвы! Нас и других бедолаг, попавших на этот проклятый остров!

— Я слышала их разговор, когда искала выход из подземелья. Туатал хотел власти над людьми, над всей Ирландией. Разве твой бог дает это? Он же скромный, не любит богатство. Меня крестили только перед свадьбой, я жреца вашего не особо успела послушать, — призналась она. — Но Христос любит убивать, как и мы. «Не мир, но меч», «ворожеек не оставляй в живых», — процитировала Гильдис по памяти особенно запомнившиеся высказывания священника из проповедей. — А этот… змей… он же договорился с нами. И весьма разумно договорился. И Христос все-таки был человек. Боги могут менять облик, но вот ты лучше знаешь — Христос приходил когда-нибудь в виде змея?

— Нет, — твердо ответил Ристед, внимательно следивший за нитью ее рассуждений.

— А кто приходил?

Глаза Ристеда расширились.

— Змей! Конечно! Это дьявол! — прошептал он. — Все богатства мира сего в его власти!

— Сейриола предал всех. Своего бога, своего отца и всех людей, когда вызвал этого демона на Стеклянный остров, — заключила Гильдис.

Она распустила волосы и молча протянула Ристеду желто-фиолетовый плетеный пояс и еще кое-что, что достала из сумки.

— Отвези ее родителям, — сказала она. — Они имеют право знать. И похоронить хотя бы внука.

Ристед не нашел слов и просто молча кивнул. Он аккуратно спрятал маленький череп и пояс в свой кошель. Некоторое время они сидели молча. Гильдис щурилась на солнце и слушала, как скрипит в снастях ветер.

— Этот наш поход войдет в легенды, в саги, — сказал Ристед, возвращая ей флягу. — Как плавание святого Брендана.

Гильдис отрицательно покачала головой.

— Нет. О чем здесь петь? Как храбро мы бежали, сверкая пятками? Как убивали товарищей, брали на абордаж собственный кнорр? Да и этот Сейриола — он же правда почитается как святой. Что тебе скажут твои жрецы, если ты расскажешь, что он предал своего бога и служил дьяволу?

Ристед состроил очень выразительную гримасу и кивнул в знак согласия.

— Скажем, шторм налетел, — произнесла Гильдис и отхлебнула из фляги. Лицо ее сморщилось, словно она подавилась чем-то кислым, но она продолжала твердо: — Скажем, туман был. Попали на какой-то остров, кнорр разбился. Король наш и еще некоторые люди его погибли. Три года устрицами и яйцами тупиков перебивались, скажем, латали кнорр плавником. А как починили, скажем, так и выбрались.

Она посмотрела на Ристеда в упор, чтобы убедиться, понял ли он ее. И внезапно смутилась. Гильдис сидела простоволосая, в одежде с чужого плеча, заляпанной грязью и кровью, — а в глазах Ристеда она увидела самую прекрасную женщину в мире.

— Ты же могла остаться с ними, — сказал он. — Они редко кому предлагают такую честь.

— И вечно быть беременной? — грустно сказала Гильдис и снова приложилась к фляге.

Ристед улыбнулся и тихонько сжал ее руку.

— Людям часто кажется, что если какой-то жестокий безумец выбрал их в качестве орудия для исполнения своих целей, то это их вина, — произнес он. — Что в них было что-то плохое. Это не так. Ты ни в чем не виновата. Это Туатал во всем виноват. Ты просто попалась на его пути, и все.

— Как бы не так, — мрачно ответила Гильдис и продолжала, распаляясь: — Он хотел отомстить моей матери за то, что она более могущественная колдунья, чем он. Это он наслал на Ат Клэйт ту армию драугов, которую она остановила. Он не мог никак по-другому достать маму и просто хотел уничтожить самое дорогое, что у нее есть. То есть меня! Ему вообще было наплевать на меня! Какая я!

В этот момент она сообразила, к чему были его последние слова. Он по-своему пытался ее утешить. Растерянная, Гильдис замолчала.

— Для меня вы всегда будете моей королевой, — воспользовался паузой Ристед.

Он поднялся. Озадаченная, Гильдис смотрела на него. Смысл происходящего ускользал от нее.

— Вы всегда нравились мне больше, чем должна нравиться королева простому вассалу, — сказал он сурово. — Я запрещал себе эти мысли. Но теперь вы вдова. И мне кажется, что вы не будете сильно грустить по своему бывшему мужу.

Лицо Ристеда исказила яростная гримаса ненависти и боли, но больше он ни слова не сказал о Туатале и закончил так:

 — Если вы решите оставить ребенка, я признаю его своим. Но это — только ваше решение. Мое предложение остается в силе независимо от того, как вы решите его судьбу. Для меня важны вы и только вы, Гильдис. О такой мудрой, смелой и красивой жене мечтают не только эльфы. Не отвечайте мне сразу. У нас у всех сейчас путаются мысли. Я буду ждать вашего ответа, когда мы прибудем в Нас-на-Ри.

Он поклонился и отошел. Гильдис оторопело проводила его взглядом. А потом улыбнулась.

Она обернулась, чтобы последний раз взглянуть на остров, где на круче стоит облицованный розово-белым камнем маяк.

Но он уже скрылся в тумане.