DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

ПРОКЛЯТИЕ

Марина Комарова «Ворысь»

За окном плясала вьюга. Всё замела белым бело — не разглядеть ни дорожки, ни покосившегося заборчика, ни даже колодца во дворе. Зима разошлась не на шутку. Выходить в такую погоду — самоубийство. Часть пути пройдёшь, но потом превратишься в ледышку. Зато в доме было жарко натоплено, пахло свежеиспечёнными шаньгами и сушёной душицей, пучками свисавшей с потолочных балок.

Ветер завыл диким волком, покрытое морозным узором стекло задрожало. Что-то было в этой вьюге странное, заставляющее сжиматься сердце и настороженно смотреть по сторонам.

— Ворысь нынче разгулялся, — скрипучим голосом произнёс дядька Жебег и поставил на стол чайник. — Ты грейся, давай. А то лица совсем нет.

Дядьке Жебегу за восемьдесят, голова будто присыпана снегом, глубокие морщины прорезали бледную кожу лица, но глаза — смотреть страшновато, точно лёд, сковавший Утьву-речку. Плечи сгорблены, кожа на руках — что берестяная кора, а сам сухой, как старое деревце. При этом ум ясный он сохранил и управлялся с хозяйством в одиночку — внуки давно по городам разъехались, в деревне оставаться не пожелали. Зимы в Пермском крае суровые, мне, южанину, тут и сезона не протянуть, а ему хоть бы хны. Оно и ясно — уроженец Большой Кочи.

— Ворысь — это что? — спросил я, сжимая в ладонях чашку с отбитой ручкой и детским рисунком, с годами превратившимся в смазанное пятно. Блаженное тепло от чая из трав текло горячей струёй в судорожно сжимавшийся желудок. Больше никаких путешествий в одиночку. И так спасибо, что привели заблудшего журналиста в дом, отогревая, как родного.

Дядька Жебег усмехнулся:

— Не что, а кто, — в старческом голосе появилась едва различимая усмешка. Не злобная, но всё же заставившая насторожиться. — Хозяин лесной, защитник наш, — он глянул на меня. — В городе и не услышать о нём, а нам и по сей день без Ворыся никак.

— Значит, леший? — уточнил я.

Дядька Жебег кивнул. За окном стало тише, но вдруг разлетелся какой-то металлический звон, от которого мурашки пробежали по коже.

Церковный колокол? Но что-то я не видел здесь никаких церквей. Странно.

— Ты как сюда попал? — дядька Жебег как ни в чем не бывало налил горячего чаю в блюдце и теперь, держа его руками, дул, остужая. Кажется, звук его совершенно не смутил.

— Репортаж делаю про Курегкар, — ответил я. — Хоть и писали о нём не раз, но вот взбрело моему начальству в голову ещё и убийства связать с ним.

Дядька Жебег изумлённо посмотрел на меня, в голубых глазах мелькнуло непонимание:

— Помилуй, Гень, какие убийства-то?

Моё имя он произносил на коми-пермяцкий манер и, кажется, искренне считал, что это звучит куда лучше Генки.

Я отставил чашку и потянулся к стоявшей на столе керамической плошке с шаньгами, но, услышав вопрос, уставился на собеседника:

— Вы не знаете? Дело-то громкое было. Лет пятьдесят назад деревня у вас тут стояла — Ыджыт Горт. Зимой, говорят, страшная метель была — занесло всё вокруг, дома потом откапывали. Почти все погибли, только несколько человек богу душу не отдали. Пытались спасти их, но до больницы не довезли — автобус пропал. Нашли его уже спустя несколько месяцев, да и то — не полностью, а частями. Будто кто сплющил его огромной рукой, как консервную банку. И что интересно — к обломкам вели следы, на человеческие совсем непохожие: больно вытянутая ступня и большой палец сильно отставлен в сторону от остальных. Поначалу думали, что это выходки мальчишек из соседнего села, но потом выяснили, что неблизко до него тут. Следы появлялись каждую ночь, но кто их оставлял, никто так и не понял. А потом как-то и вовсе об этом говорить перестали. Я слышал, что правду не раскопали, так как следователи не вернулись. В общем, тайна. И сейчас об этом — молчок.

Дядька Жебег слушал меня, подперев подбородок кулаком, и смотрел за окно. Только казалось, что напротив меня сидит одно тело, а сам он далеко-далеко.

— Продолжай, — обронил тихо.

— Да что тут, — пожал я плечами. — Источников перешерстил тьму, но сведения везде повторяются. Приехал сюда порасспрашивать местных.

Снова раздался металлический гул, и я тут же смолк. Вроде ничего особенного, но стало не по себе. Дядька Жебег громко вздохнул, по-старчески провёл ладонью по глазам, будто стирая какое-то видение.

— Было дело. Старый я, запамятовал. Ыджыт Горт — лишь одно из имён, деревню-то по-разному называют. Во всём не разобраться.

Язык почему-то онемел. Волчий вой ветра заставил поёжиться, показалось, будто кто-то поскрёбся в окно, однако Жебег не шевельнулся. Да и я ясно видел, что во дворе никого нет.

— Болтали разное, Гень. Иван Гаврилыч, сосед мой покойный, и вовсе байку про чудь рассказывал.

— Про чудь? — изумился я.

Морозный узор на стекле вдруг дрогнул, стал расползаться туманным пятном, будто кто-то с той стороны согревал его дыханием.

Жебег опустил блюдце на стол, но по-прежнему не смотрел на меня. Запах душицы стал неожиданно сильным, будто пучок оказался под носом.

— Ага. Очень уж легенды ему нравились. Говорил: много здесь кого было. До людей хозяйничали те, чьи имена и не назвать. Только общее: олысе, морт, ёму… Все, кто привёл сюда искусников и мастеров — белоглазую чудь, да так потом и остались ей помогать.

Я напряжённо слушал старика. Вроде сказку рассказывает, слова непонятные, но что-то странное слышится в его речи, тот самый металлический гул, как и в завываниях вьюги за окном. Мысленно выругав себя за разгулявшееся воображение, я вдруг понял, что даже забыл про еду.

— И? — тихо спросил, желая услышать продолжение рассказа.

— Раньше-то лес людям был и отцом, и матерью. Не смел охотник отправиться туда, не испросив благословения духов, не шли к ручью брать воду, не задобрив водяного морта.

Много чему научили чудь духи, но больше всех — Хозяин Ворысь. Следил за лесом зорче сокола, знал, о чём шепчет листва, на какую стежку ступил чудин белоглазый… А потом пришло лихо с запада, да такое, что ни отпору ему дать, ни земли отстоять.

В вое вьюги вдруг послышался звон стали, треск костров, в которых горели деревянные дома, плач женщин, еле слышный шёпот молитв стариков. Оглушил страшный рёв Хозяина леса, задрожала земля под ногами, начали падать вековые деревья, погребая под собой неисчислимое войско врага. Перед глазами вдруг всё поплыло, в нос вместо душицы ударил запах дыма, от которого я тут же закашлялся. Сердце застучало, как сумасшедшее. Вокруг царило раскалённое пекло, крики раненых и умирающих слились в одно целое. Кто-то ухватил меня за руку и потянул за собой:

— Бежим!

Не разбирая дороги, я мчался вперёд, а потом резко рухнул вниз. Голова пошла кругом, в ушах зашумело, а по глазам ударил ослепительный блеск. Когда сумел присмотреться, ахнул и прижал руки к груди.

Я стоял посреди подземелья, сплошь уставленного золотыми вещами изумительной работы. Сундуки, из которых высыпались изящные украшения, блюда, шкатулки и вазы, лежавшие прямо на полу, хаотично рассыпанные ожерелья… Сказочное богатство, которое не описать словами. Рядом со мной стояло множество людей с удивительно светлыми глазами, почти белыми — не разглядеть ни зрачка, ни радужки — матовая яшма и всё тут! Ещё ближе ко мне — невысокий человек в белой одежде, запястье его правой руки плотно охватил широкий браслет с чудскими образками в виде медведей.

Потом это назовут пермским звериным стилем, мелькнула догадка и тут же скрылась.

— Ворысь позаботится обо всём, — тихо произнёс человек, — врагу не взять нас. Стражи не допустят этого.

Раздался глухой удар. Один, второй. Пронёсся стон-вдох, вылетели толстые столбы, поддерживавшие деревянную крышу подземелья. Вмиг рухнула невероятная тяжесть, пришла боль, воздух с хрипом вылетел из лёгких, боль по всему телу.

— Много кого потом здесь было, — продолжал звучать старческий голос. — Много названий было, да больше всех Курегкар закрепилось.

Из непроглядной тьмы возникли лица: иссохшая кожа, провалы глаз, немо раскрывающиеся рты. И шелест-шёпот вокруг:

— Проклинаю, проклинаю… Не коснутся чужие руки…

Что-то скользнуло по моей щеке, с влажным хрустом шлёпнулось вниз. Я вздрогнул, голова пошла кругом.

 — И по сей день оно живёт, только люди разные приходят, — говорил Жебег. — Отца Ворыся не чтят, дичь убивают без разбору, древесину из леса вывозят без спросу. А кто и вовсе хочет сокровища откопать… Вот тогда из-под земли звучит голос заживо захороненной чуди, звенит древним золотом, зовёт Ворыся на помощь. И не до шуток после этого делается. Коль придёт сюда Ворысь, обидчикам назад дороги не отыскать. Только осерчал он последнее время от старости и одиночества, губит многих без разбору.

Чашка со звоном выпала из моих рук. Я встрепенулся и ойкнул. Никакого подземелья и в помине не было. Никакой боли. Никакой погребённой чуди. Я по-прежнему сидел на кухне, напротив — дядька Жебег.

— Эка ж ты, — посетовал он и повернулся ко мне.

По спине пробежали мурашки, на лбу выступила испарина. Его глаза утратили ледяную голубизну, смотрели на меня матовой белой яшмой. Он поднял руку, рукав рубахи скользнул вниз, обнажая запястье, охваченное широким золотым браслетом.

Сердце готово было выскочить наружу, воздух не шёл в лёгкие. Нет! Не может быть!

За окном зловеще расхохоталась вьюга, сыпанула снегом в окно. Жебег. Только сейчас дошло, что никого в наше время так не называют. Имя очень старое. Миг — он моргнул и встал, по-старчески кряхтя.

— Сейчас приберём.

Наваждение исчезло, я выдохнул. Ни браслета, ни чудных глаз. Обычный старик. Сообразив, что натворил, быстро вскочил и, забрав у него тряпку, принялся вытирать с пола остатки чая и собирать осколки.

— Простите, пожалуйста, — промямлил я, — завтра вам новую привезу.

Дядька Жебег махнул рукой:

— Посуда бьётся к счастью, забудь. Я тебе тут наговорил, но ты уж не сердись на старика, поболтать хочется.

Он усмехнулся, в глазах искрились смешинки.

— Ничего, — кивнул я, выпрямляясь и глядя на него, — мы, журналистская братия, привычны. Сами наговорить можем, что уж там ваш воры…

Я мельком глянул в окно и замер. Стекло было прозрачным и чистым, будто мороз и вовсе исчез, а по белому полотну пушистого снега прямо к лесу тянулась цепочка чёрных следов. Быстро-быстро, словно кто-то торопился поскорее спрятаться за деревьями. Только… ступавшего не было вовсе, а цепочка следов уже скрылась в лесу.

Вьюга вновь захохотала, закружила в безумном танце, рассыпая вокруг снежные сокровища. И в этот звук вплёлся одинокий тягучий гул, металлический и печальный. Я похолодел на месте, не в силах шевельнуться.

Дядька Жебег достал новую чашку и снова наливал чай:

— Да уж, — задумчиво произнёс он, — разгулялся нынче ворысь-то, разбушевался. Но ничего, — поднял голову, глянул на меня. Голубизна глаз вновь стала снежной белизной, моё сердце ухнуло вниз. — Тебя наш Хозяин не тронет, не за чужим ведь добром пришёл.

Комментариев: 1 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)

  • 1 Аноним 06-10-2023 18:47

    Красиво и поэтично)

    Учитываю...