Пока тенями полночь землю укрывает,

Такими страшными в их черноте,

Бог защитит, когда Иуда лобызает

Тебя устами мертвеца во тьме.

 

Старый Адам Фаррел лежит мёртвый в доме,где в одиночестве прожил последние двадцать лет. У молчаливого и грубого отшельника не было друзей при жизни, и лишь двое мужчин проводили его в последний путь.

 

Доктор Стейн поднялся и поглядел из окна в сгущающиеся сумерки.

— Вы считаете, что сможете провести здесь ночь? — спросил он своего спутника.

Тот — его звали Фалред — согласился:

— Да, конечно. Полагаю, что это мне по силам.

— Какой глупый и бесполезный обычай — сидеть с мёртвыми, — прокомментировал доктор, собираясь уходить, — но, полагаю, ради соблюдения приличий придётся смириться с суевериями предков. Возможно, я смогу найти кого-то, кто приедет и подежурит здесь вместе с вами.

Фалред пожал плечами:

— Я сомневаюсь в этом. Фаррела не любили — мало кто водил с ним знакомство. Я сам едва знал его, но не против просидеть ночь с телом.

Доктор Стейн начал снимать свои резиновые перчатки, и Фалред наблюдал за этим процессом с интересом и даже очарованием. Его невольно пробрала лёгкая дрожь при воспоминании о прикосновении этих перчаток — гладких, холодных, липких, как прикосновение смерти.

— Если я никого не найду, вы можете остаться в одиночестве на всю ночь, — заметил доктор, открывая дверь. — Но вы не суеверны, не правда ли?

Фалред рассмеялся:

— Едва ли. По правде говоря, из того, что я слышал о характере Фаррела, я скорее согласился бы смотреть на его труп, чем стал его гостем при жизни.

Дверь закрылась, и Фалред начал своё дежурство. Усевшись на единственный в комнате стул, он мельком взглянул на покрытый простынёй бесформенный предмет, занимавший большую часть кровати напротив него, и принялся за чтение при свете тусклой лампы, стоявшей на неровном столе.

Снаружи скоро сгустилась темнота, и наконец Фалред отложил свой журнал, чтобы дать отдых глазам. Он снова посмотрел на то, что при жизни было Адамом Фаррелом, удивляясь капризу человеческой природы, сделавшему труп не таким уж неприятным на вид, но при этом — источником страха. Бездумие и невежество — видеть в мёртвом лишь напоминание о неизбежности собственной смерти, лениво решил он, и начал праздно размышлять о том, что составляло жизнь этого мрачного и раздражительного старика, у которого не было ни родственников, ни друзей, и который редко оставлял дом, где умер. Обычные россказни о скупце, копившем богатство, — но они столь мало интересовали Фалреда, что ему не нужно было преодолевать искушение поохотиться за сокровищем, возможно, сокрытым в этом доме.

Пожав плечами, он вернулся к своему чтению; его дежурство оказалось скучнее, чем можно было бы подумать. Но через некоторое время Фалред понял, что каждый раз, когда он поднимал глаза от журнала, его взгляд падал на кровать с её зловещим обитателем, заставляя невольно вздрагивать — едва заметно и скорее инстинктивно, но из-за этого он начинал злиться на себя. Как будто он позволил себе на мгновение забыть о присутствии покойника, и ему напоминали об этом самым неприятным образом. Ни звука не доносилось из-за окна, и Фалред впервые осознал абсолютную, мертвящую ночную тишину, окутавшую дом. Адам Фаррел жил так далеко от соседей, насколько это было возможно, и в пределах слышимости не было ни одного дома.

Фалред встряхнулся, чтобы избавиться от этих неприятных размышлений, и вернулся к чтению. Неожиданный порыв ветра проник через окно, и огонёк в лампе задрожал и внезапно потух. Фалред, тихонько чертыхаясь, стал нащупывать в темноте спички, обжигая пальцы о ламповое стекло. Он чиркнул спичкой, вновь зажёг свет и, бросив взгляд на кровать, испытал глубочайший шок. Лицо Адама Фаррела было повёрнуто к нему, мёртвые глаза, широко распахнутые и чёрные, слепо смотрели на него с искажённого серого лица. Хоть Фалред и вздрогнул невольно, разум подсказал логичное объяснение странному происшествию: простыня, закрывавшая тело, была небрежно накинута на лицо, и резкий порыв ветра отбросил её в сторону.

Всё же было в этом что-то вызывающее ужас, что-то наводящее на зловещие мысли — как будто в полной темноте мёртвая рука отбросила в сторону простыню, словно труп собирался подняться...

Фалред, человек впечатлительный, пожал плечами при этих неприятных мыслях и пересёк комнату, чтобы поправить простыню. Мёртвые глаза, казалось, смотрели недоброжелательно, со злобой, превышавшей его грубость при жизни. Фалред знал, что это работа яркого воображения, и закрыл серое лицо, сжавшись, так как его рука случайно коснулась холодной плоти — гладкой и липкой, как прикосновение смерти. Вздрогнув от естественного отвращения живого к мёртвому, Фалред вернулся к своим стулу и журналу.

Наконец, почувствовав сонливость, он лёг на кушетку, которая, по некоей странной прихоти первого владельца, являлась частью скудной обстановки комнаты, и приготовился ко сну. Решил оставить приглушённый свет, уверяя себя, что это соответствует обычаю сохранять огни, горящие для мёртвых, не желая признаваться себе в том, что уже чувствовал страх при мысли о том, чтобы остаться наедине с трупом в полной темноте. Он дремал, просыпался и смотрел на кровать. Тишина царила в доме, и снаружи было очень темно.

Близился час полуночи с его зловещим влиянием на человеческий разум. Фалред снова поглядел на кровать, где находилось тело, и оно, закрытое простынёй, показалось ему чем-то отвратительным. Фантастическая идея родилась и росла в его мозгу: под тканью покойник стал странной, чудовищной тварью, отвратительным мыслящим существом, наблюдающим за ним глазами, которые горели сквозь материю. Эту фантазию он объяснил себе легендами о вампирах, неупокоенных духах и прочими в том же роде — зловещими символами, которые окружали мёртвых бессчётные годы с тех пор, как первобытный человек увидел в них нечто, враждебное жизни. Человек боялся смерти, думал Фалред, и часть этого страха перешла на мёртвых. И их вид порождал суеверия, пробуждавшие страхи наследственной памяти, прятавшиеся в тёмных уголках разума.

Во всяком случае, это тихое, прячущееся существо действовало ему на нервы. Он подумал было снова откинуть простыню, полагая, что такая фамильярность изгонит суеверный страх. Черты лица, спокойные и неподвижные в смерти, надеялся он, изгонят все эти дикие измышления, что преследовали его вопреки его воле. Но мысль о мёртвых глазах, смотрящих на него в искусственном освещении, была невыносима; наконец он потушил свет и лёг. Страх крался к нему так коварно и постепенно, что он не знал, насколько тот велик.

Тем не менее, когда свет погас и Фалред перестал видеть мертвеца, вещи приобрели свои обычные формы и значения, и он уснул почти мгновенно, во сне улыбаясь своему прошлому безумию.

Он пробудился внезапно, не зная, как долго спал. Сел, — его пульс отчаянно бился, холодный пот украсил лоб бисером. Он немедленно понял, где находится, вспомнил и другого обитателя комнаты. Но что пробудило его? Сон — да, теперь он вспомнил! — отвратительный сон, в котором мертвец с горящими глазами и противной злобной улыбкой, застывшей на серых губах, поднялся с кровати и прошёл крадучись через комнату. Фалред лежал неподвижный, беспомощный; когда труп протянул скрюченную ужасную руку, он пробудился.

Он хотел пройти во мраке, но вся комната была черна, и было настолько темно, что ни единый отблеск света не проникал через окно. Дотянулся дрожащей рукой до лампы, затем отдернул её как будто от затаившейся змеи. Пребывание здесь в темноте с трупом было ужасно, но Фалред не осмеливался зажечь лампу, так как боялся, что его разум может погаснуть подобно свече из-за того, что он мог увидеть. Страх, абсолютный и бессознательный, полностью овладел его душой; он больше не подвергал сомнению инстинктивные страхи, которые всё возрастали. Все те легенды, которые слышал Фалред, возвратились к нему и заставили поверить в них. Смерть была отвратительной вещью, разрушающей мозг страхом, наполнявшей трупы со зловещей недоброжелательностью. Адам Фаррел при жизни был просто грубым, но безопасным человеком; теперь он стал ужасом, монстром, демоном, скрывающимся в тенях страха, готовым прыгнуть на человечество с когтями, глубоко опустившимися в смерть и безумие.

Фалред сидел на месте и вёл своё тихое сражение, его кровь застыла. Слабые отблески разума начали одолевать испуг, когда мягкий, чуть слышный звук снова обездвижил его. Он не осознавал, что это шёпот ночного ветра, проникающего через подоконник. Взбудораженное воображение принимало звук за поступь смерти и ужаса. Фалред вскочил с кушетки и остановился в нерешительности. Спасение было в его разуме, но он был слишком ошеломлён, чтобы даже попытаться придумать план. Даже его навык ориентирования исчез. Страх парализовал его разум, и Фалред был не в состоянии размышлять. Темнота волнами текла вокруг Фалреда, тьма вступила в его разум, сковав его своими цепями, отчего все его действия стали замедленными, как у слабоумного.

Ужасный страх того, что мертвец находился позади него, крался к нему со спины, постоянно рос. Он больше не думал о том, чтобы зажечь лампу; он больше ни о чём не думал. Страх заполнил всю его сущность, не оставив места ни для чего другого.

Фалред медленно отступал в темноте, держа руки позади, инстинктивно нащупывая путь. С огромным трудом он частично стряхнул с себя цепкий туман ужаса и, покрывшись холодным липким потом, постарался сориентироваться. Фалред ничего не мог видеть, но кровать стояла в другом конце комнаты, перед ним. Он отступал от неё. Там, согласно законам природы, должен лежать мертвец. Если же покойник был, как он чувствовал, позади него, то старые рассказы верны: смерть действительно вселяла в трупы сверхъестественную жизнь, и мертвецы бродили тенями, заставляя сынов человеческих выполнять свою ужасную и злую волю. Тогда — великий Боже! — что был человек, если не кричащий младенец, потерянный в ночи и окружённый ужасными тварями из чёрных пропастей и зловещих неизвестных пустот пространства и времени? Эти заключения не пришли к нему путём рассуждения; они в одно мгновение поразили его ошеломлённый мозг. Он продолжал свой путь назад медленно, идя на ощупь, цепляясь за мысль, что мертвец должен быть перед ним.

Тогда его заведённые за спину руки столкнулись с чем-то гладким, холодным и липким — как прикосновение смерти. Крик породил эхо, сопровождаемое грохотом падающего тела.

 

На следующее утро люди, приехавшие в дом смерти, нашли в комнате два трупа. Покрытое тело Адама Фаррела лежало неподвижно на кровати, а в другом конце комнаты находилось тело Фалреда — ниже полки, где доктор Стейн по рассеянности оставил свои перчатки. Резиновые перчатки, гладкие, прилипающие к нащупывающей в темноте руке — руке убегающего от собственного страха; резиновые перчатки, гладкие, липкие и холодные, как прикосновение смерти.