DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

ПРОКЛЯТИЕ

Сергей Корнеев «Попробуй себя»

 

Иллюстрация Максима Деккера.

 

Валера любил готовить. Сегодня он нарезал морковь полукружиями и высыпал на горячую сковороду. Туда же добавил лук, который от жара сначала стал прозрачным, а затем пожелтел до тёплого пивного цвета. Ни на секунду не отходя от плиты, Валера перемешивал овощную подушку деревянной лопаткой. Добавил специй и налил воды, выложил мясо. От мясного сока морковь и лук разбухли так, что теперь каждый кусочек должен был таять во рту. Валера убавил газовый огонёк до минимума и оставил чугунную сковороду на плите.

Влажный плотный дух готовки пропитал дом. Въелся в деревянные стены, казалось, насытил сам солнечный свет, придал тому вес и радость. Приготовленное мясо он вывалил в эмалированную миску: от горячей горки поднимался ароматный пар.

Валерий впервые готовил пальцы, и это доставляло неудобство. Отрезанные секатором, они оказались жёсткими, волокна плохо отделялись от костяных фаланг. Даже по меркам тушения они готовились долго. Валера коснулся ключа, висящего на шее вместо крестика, и спустился в подвал.

— Знаю, что не откажешься. И всё же я старался. Готовил как для себя. Пальчики оближешь, — он нервно усмехнулся.

На подвальном полу распластался исхудавший человек. Щеки его ввалились, а вместо лица был череп. Огромные глаза навыкате, казалось, выпадали из орбит. Человек был наг, грязная шелушащаяся кожа натянулась на рёбрах, как палаточный брезент. Пытки стерли человеческий облик, так что нельзя было сразу понять, мужчина прикован на цепи или женщина. Хитрая упряжь перехватывала это посередине. Бесполый ком страдающего мяса.

Тушёные пальцы пахли одуряюще. Узнику чудилось, что сами стены темницы сложили из ломтей жаркого. Полутруп в возбуждении засучил искалеченными ногами. Струпья на ступнях лопнули, и бетонная крошка смешалась с кровью в чёрную маслянистую грязь. Желание съесть собственные пальцы сводило с ума.

— Поставлю здесь. Как раз дотянешься. Угощайся.

Он опустил тарелку на пол, а сам отошёл поодаль. Поднял с пола садовую скамеечку, на углах которой застыли бурые пятна. Уселся и закурил.

Ему нравилось наблюдать, как пленник насыщается собственной плотью. Впервые за три месяца, что он держал мужчину в подвале на даче, он пережил мгновение, которое можно было назвать счастливым.

Узник жадно запихивал куски мяса в рот. Жевать не было ни сил, ни зубов. Он проталкивал пищу прямиком в горло. От голода желудок сморщился и не был готов к такому обжорству. Мужчину вырвало. Он собрал покрытые слизью куски и затолкнул обратно. Когда трапезу удалось завершить, он в изнеможении улёгся ничком. Мозг купался в волнах эйфории. Он опьянел от еды.

— Скормить тебя самому себе по кусочкам! Как я сразу не догадался? — Валера затянулся едким дымом. — Бабушка говорила: «Хорошая мысля приходит опосля». С мочой получилось хуже, не находишь?

Валера много чего перепробовал, прежде чем обратиться к кулинарии. Длинные порезы. Прижигания сигаретами. Раскалённая кочерга. Он загонял швейные иглы мужчине в мошонку. А как-то раз, вооружившись молотком, прибил руки мужчины к доске, вогнав гвозди по центру ногтей. Теперь дыры почернели и не заживали. Ногти сошли и не наросли заново.

Но с мочой, пусть в тот момент он ступил на верный путь, получилась мерзость. Он придумал мучить пленника жаждой. А когда тот два дня спустя слёзно молил о глотке, справил нужду в эмалированную кружку. Пленник схватил ёмкость и опорожнил. Его кадык скакал по горлу, как мячик для пинг-понга. Валера не сдержал отвращения.

 

Валера на вид был потешным мужичком, за сорок. Низкий, с толстыми щеками, видными, как говорят, со спины, и ранней лысиной. В студенчестве приятели прозвали его «Монах» — голая «опушка» появилась на третьем курсе, словно выстриженная на манер средневековых послушников. Он носил просторные светлые рубашки с коротким рукавом и умел обезоруживающе улыбаться. Тем, кто с ним знакомился, казалось, им протягивал лапу огромный щенок. Но Валерий умел убеждать. Он мог быть невероятно убедительным.

Устроившись в кресле, он перебирал газетные вырезки о «живодёре из Конаково» — так газетчики прозвали маньяка. Журналисты не скупились на подробности. Кровь на зернистых фотоснимках даже при цветной печати всегда была чёрной. Валерий вглядывался в знакомые разводы, и изнутри поднималась, распуская кольца, такая же чёрная змея. Он дразнил её, чтобы пробудить ото сна ярость. Примитивную жажду чужих страданий. Ведь даже измывательства приедались, когда превращались в повседневную рутину. Нервам нужен электрошок. Встряска. Впечатления, которые он черпал в воспоминаниях.

Но одна фотография не попала в газеты. Пусть и разлетелась по сотне аморальных сайтов, которые помешанные на насилии психи вели для таких же психов. Женщина была беременной. И ещё живой, когда он вскрыл живот и изнасиловал её.

Чувства пробудились.

Ненависть. Страстное желание убивать. Медленно. Он бросил взгляд на настенный календарь с перечёркнутыми накрест датами — очередной месяц подходил к концу. Его прошиб холодный пот, к горлу подкатила тошнота. Он прикоснулся к ключу, как к оберегу, дающему силу.

Приняться за готовку он смог лишь спустя пару дней.

Непрекращающиеся пытки, голод и заточение в подвале сломали что-то внутри самого механизма жизни. Чувства изменились. Пленник слышал шорохи и голоса людей, которых рядом никак не могло быть. Ощущал прикосновения к коже и покусывания. Зрение сузилось до обрамленного чернотой туннеля. И только ключ от замка, который мучитель носил на шее, горел ярче, чем лампочка в сотню свечей. Когда тюремщик спускался по лестнице, мужчина видел пляшущий силуэт ключа.

В подвал Валера захватил увесистый колун. Тот принадлежал ещё деду, но служил исправно, как и семьдесят лет назад. Тяжёлый тупой «клюв», разбивающий чурбаки, изъела ржавчина, такого же яркого цвета, как огненная дедовская щетина. И инструменту, и человеку они шли. Валера замахнулся и обрушил дробящий удар на правую стопу пленника. По подвалу разнёсся особенный звук — щелчок ломающейся кости, приправленный влажным чавканьем, с которым колун промял плоть. Узник заверещал.

За несколько ударов Валера отъединил половину стопы. Не торопясь. Хирургическая точность, которую дал бы топор, здесь неуместна. Он отщипывал кусок тела. Схватил кровоточащий обрубок и повертел перед человеком на цепи. Вскоре сквозь доски пола проникнет аромат готовящегося мяса.

Рану Валерий обработал перекисью водорода. На кровоточащий отруб плеснул прозрачную жидкость из пластиковой бутыли. Рану прижгло огнём, и мужчина заверещал вновь. Превзойти боль, с которой отламывали ступню, казалось невозможным. Но тридцатисемипроцентная пергидроль пролилась на кожу напалмовым дождём. Обрубок взбух розовой пеной.

— Убей меня!

Однако впалый живот вдруг ответил громким урчанием.

Валера фыркнул и поднялся из подвала. Кровь капала на лестницу жирными кляксами.

 

Валерия разбудил топот босых ног по полу.

Сын ходил уже в третий класс, но до сих пор не растратил детской нежности. Субботним утром родители оставались в кровати дольше обычного и не спорили, кто должен собирать ребёнка в школу. Мальчик проснулся вместе с летним солнцем и поспешил в родительскую кровать, чтобы прижаться к матери.

Холодные пятки врезались в толстый живот Валеры. Он пробурчал, что ему мешают выспаться в заслуженный выходной. Неделя выдалась тяжёлой. От работы колуном болели мышцы. Но в то же время он испытывал бесконечное счастье из-за близости сына. Он уткнулся носом в детскую макушку и глубоко вдохнул сладкий запах волос. Растрогался, не сдержал чувств и смачно поцеловал в темя.

Задорное солнце. Молочный запах ребёнка. Тепло одеяла. Нега полудрёмы. Всё вместе — дьявольский морок, который мучил Валерия каждое утро перед пробуждением. На мгновение ему казалось, что всё, что привиделось, есть на самом деле. Сейчас он распахнёт веки и увидит русую голову сына. Но только слёзы застилали глаза.

Тварь, которую он посадил на цепь в подвале, забрала Сашеньку. Жизнь в одночасье обернулась рисунком на витрине, в которую метнули камень.

Каждое утро Валера пробуждался так, будто выкапывал самого себя из глубокой могилы. Встав, шатался, как с похмелья. Он подходил к настенному календарю и перечеркивал очередной день жирным крестом. Примотанный на бечеве красный карандаш болтался, словно висельник.

Месяц кончался. Ряд крестов перечеркнул всю страницу. Переверни назад — увидишь ровно такой же карандашный погост. И дальше, Валерий знал, начнётся ещё один. С самой смерти жены и сына не было дня, когда наваждение оставило бы его.

Он не знал места, где смог бы найти покой. Заставлял вернуться в опустевшую квартиру, где кровь пропитала паркет и обои, но убегал с порога. Земля на кладбище пульсировала под коленями, словно отталкивала. «Уйди! Найди! Убей! Отомсти!» Валерий перебрался жить на дачу, но каждый день возвращался в Конаково. Бродил по городу из конца в конец: у ГРЭС, у Завода, резал шагами Бор к самой Волге. Искал. В том лесу ему посчастливилось поймать «Живодёра».

Маньяк повалил девушку на полог из хвои и мха. Валерий быстро, но мягко подбежал сзади и оглушил насильника ударом камня. Откатил обмякшее тело с девушки. От пережитого страха глаза её были раскрыты так широко и не мигали, будто нарисованные на половину лица. Валерий хотел помочь ей встать, но она в испуге отползла, сама поднялась и кинулась бежать, не разбирая дороги.

Но всё это было неважно. Он знал, что теперь земля на могиле сына не будет больше тревожна.

Что он испытал в ту секунду? Озарение. Валерий отчетливо понял, что сам Бог, существо высшее и непостижимое, передал ему дар. Это было благословение, которого тот не чаял. Он знал, что заставит убийцу испытать всю боль, которую тот принёс живущим. Семье Валерия. Ему самому. И надеялся, что кошмары закончатся.

Только то было проклятие.

 

Настал последний день месяца.

В разношенных тапках Валерий вышел на улицу. Слякоть проступила сквозь ткань. Он отпер сарай и вошёл внутрь. Труха, осыпавшаяся с притолоки, мерцала в полутьме золотом. Воздух здесь стоял такой густой, что, казалось, поглощал дневной свет. Пахло машинным маслом и отсыревшими тряпками. Но Валера изучил домушку ещё пацаном, когда помогал деду с инструментами, и мог бы с закрытыми глазами нашарить обломок полотна для ножовки. А когда бы и Сашка подрос, показал бы сыну тёмный прогал в брёвнах, где, если засунуть руку по локоть, нащупаешь мешок, сшитый из старой куртки. Внутри лежало ружьё.

Валерий медленным тяжёлым шагом спустился в подвал. Мужчина, прикованный на цепи, распростёрся на полу. Он казался раной размером с человека, с которой постоянно срывали струп. Кожу на рёбрах срезали прямоугольными лоскутами. В промежности надулся лиловый пузырь. Левая рука тянулась зигзагом, сломанная в локте и лучевой кости. Волосы с головы вылезли клочьями: скальп покрывали многочисленные круглые ожоги. Соски Валера отрезал ему секатором.

Он мечтал превратить узника в лужу человеческой плоти, на поверхности которой плавает рот, раззявленный от боли. Перемолоть кожу и мышцы, стереть кости в порошок. Но чтобы эта масса до последнего сохраняла сознание. Чувствовала, как шприцем впрыскивают соляную кислоту под кожу. Как клещами обрывают губы. Как пальцы давят тисками. Как гвоздь забивают в колено.

Валера проделал много отвратительных вещей, надеясь, что изощрённые пытки успокоят душевную боль. Но он и сам перестал быть человеком. Вместо человеческого существа осталась дыра в пространстве, вырезанная по контуру Валеры. И в дыру эту непрестанно сквозило.

Прежде чем понять, что истязание не приносит удовольствия, он с ужасом обнаружил, что пытки надоедают. Мучить другого человека день за днём, словно по рабочему расписанию, становилось постылым — все равно что холостяку есть по утрам одну и ту же яичницу.

 

«Конаковский» с трудом разлепил опухшие веки. Он утратил связь с миром: мог моргнуть и не знать, сколько прошло времени — секунда или несколько часов. Интеллект лопнул, как ёлочный шар, остались только осколки, изредка блестящие во тьме.

Собственная прожаренная плоть придала сил, но лишь оттягивала неизбежное. Он знал, что скоро умрёт. Единственным желанием стало приблизить конец. Но только мучитель в очередной раз откинул крышку люка, как в подвал потянуло мясным ароматом. Будь у него силы — он вырвал бы собственный желудок, чтобы не испытывать аппетита, заставляющего жить.

Валерий спустился к своей жертве, и мужчина разглядел предмет, который тот держал в руках. Мимолётная надежда придала его голосу сил.

— Я вспомнил твоего щенка.

Слова оглушили Валерия.

— Я же врал, что понимаю, о ком ты всё время говоришь. Сколько их у меня было — не сосчитать. Один от другого почти не отличается. Какая разница? Я их использовал, как салфетки. Но я постарался. Напряг память. Твой был особенно мягоньким. Я даже удивился. Обычно в них туго входит.

Дыхание Валерия участилось.

— Знаешь, что было забавнее всего? Как он умолял, чтобы я пощадил сучку-мать. И я даже пожалел. Выколол ей глаза, чтобы она не видела, как я с ним развлекаюсь. Но ушки-то у неё остались. Он верещал, как поросёнок.

Вся сцена, как он увидел её, когда вернулся домой, ожила перед ним. Растерзанная семья. И широко раскрытые глаза жены. Остекленевшие.

Мужчина усмехнулся. Он возбудился, словно переживал всё заново. Но боялся перегнуть палку.

— Это ведь у твоего была огромная родинка на попке? Я её хорошо запомнил.

Смешная деталь.

Слушать, как маньяк мучил сына, было невозможно. Отец, испепелённый изнутри горем, хотел только одного — прекратить всё. Заткнуть подонка, пусть бы он на вечность остался наедине с отчаянием. Валерий решился.

Он сорвал ключ с шеи, и цепочка больно оцарапала кожу. Он показал ключ. Мужчина умолк, как загипнотизированный.

Валерий оставил ключ посередине между собой и тварью в обличье человека, которая уничтожила его жизнь. Затем устроился на полу и принял удобную позу, чтобы отдача не увела дуло в сторону. Взвёл оба курка на старом охотничьем карабине и снёс себе голову.

В воздухе остро пахнуло порохом и горелой плотью.

Тюремщика не стало. А ключ пылал расплавленным металлом рядом — только протяни руку. Боль в искорёженном теле разом пропала. Собравшись с силами, он заёрзал по полу и пополз к ключу. Грубый бетон срывал свежие струпья с обрубка. Он полз и оставлял за собой грязный след. Цепь звенела позади. Как только она натянулась до предела, он вытянул руку, чтобы заграбастать ключ.

Один, пять или десять? Сколько сантиметров не доставало, чтобы дотронуться до него кончиками пальцев? Разве это важно? Каждый миллиметр раскинулся Большим Каньоном. Через раскрытый люк подвала, далёкий, словно на небесах, лился тягучий аромат мяса.

Комментариев: 0 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)