DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

ПРОКЛЯТИЕ

Стивен Галлахер «Топилка»

 

Stephen Gallagher, “The Box”, 2006 ©

 

Телефонную трубку подняла женщина.

— Вы бы не могли позвать мистера Лэвери? — попросил я.

— Вы по какому вопросу?

Я представился и добавил:

— Это из Уэйнфлитского морского колледжа. Я его инструктор, преподаю вертолетчикам курс техники безопасности.

— Мне казалось, с прошлой недели уже все.

— Мистер Лэвери не довел дело до конца.

— Да? — удивилась она. — Подождите, не вешайте трубку.

Было слышно, как она кладет трубку и отходит. Мгновение спустя невнятно донесся отдаленный разговор. Два голоса — ее и мужчины, явно из другой комнаты. Звуки были настолько неразличимыми, что я ничего не разобрал.

Вскоре послышались шаги.

Я ожидал, что трубку возьмет Лэвери, но подошла снова та женщина.

— Очень сожалею, но Джеймс отказывается с вами разговаривать.

В ее голосе проскальзывали недовольные нотки.

— Может, подскажете почему?

— Он был довольно категоричен.

Из ответа следовало, что Лэвери не только не объяснил причины, но и встретил вопрос в штыки.

Понизив голос, моя собеседница добавила:

— Я не знала, что он не доучился. Джеймс ясно дал понять, что занятиям конец.

А вот это можно было понимать по-разному.

— Мистер Лэвери знает, что не сможет работать без документа об окончании курса?

— Об этом речи не шло.

Женщина по-прежнему говорила тихо, чтобы не услышал Лэвери, который, похоже, приходился ей мужем. Впрочем, моя собеседница так и не представилась.

— Последнюю неделю он ведет себя странно. Что-то случилось?

— Не знаю, я надеялся, он мне расскажет. Вас не затруднит пригласить его к телефону еще раз?

Она согласилась, и на этот раз я услышал крики Лэвери.

Вернувшись к телефону, женщина сказала:

— Мне так неудобно перед вами.

— Спасибо в любом случае. Не смею вас больше беспокоить, миссис Лэвери.

— Мисс Лэвери, — поправила она. — Джеймс мой брат.

 

***

 

В 1950-х британские вертолеты начали выполнять первые регулярные рейсы — перевозили пассажиров из Ливерпуля в Кардифф. Прошло всего несколько лет, и вертолетные путешествия стали дорогой, шумной и волнующей частью нашей жизни. Ни одна фантазия о городах будущего не обходилась без вертолетной площадки. Дети, услышав шум мотора над головой, мчались вприпрыжку и приветственно размахивали руками.

Авиационная промышленность уже подготовилась к новой эре в грузовых и пассажирских перевозках, и необходимость в различных навыках вернула к жизни многие мелкие аэродромы и летные школы. Уэйнфлит был морским колледжем, но предлагал одну возможность, которую они предоставить не могли. У нас имелся специальный тренажер, известный как «топилка».

Я работал на курсах спасения года три, почти с самого их начала. Большинство клиентов осваивало науку успешно. То есть в любой системе подготовки бывает отсев, особенно из числа мечтателей, но мы старались брать обстрелянных, с жизненным опытом за плечами. Многие успели отслужить в военной авиации или на флоте, где романтические бредни выбивают из головы в условиях куда более суровых. Наши учебные сценарии не шли ни в какое сравнение с тем, что довелось испытать этим людям.

И все же число выбывших у нас постепенно возрастает, думал я, разглядывая личные дела, разложенные на письменном столе в моем кабинетике. Возможно, проблема в нас самих? В данных курсантов ничто не указывает на общую причину.

Я прошел по коридору к кабинету Питера Тейлора, моего начальника. Он подписывал за столом свидетельства об окончании курсов.

— Для Лэвери можешь не подписывать, — сказал я.

Питер поднял удивленный взгляд, но я только пожал плечами:

— Сам пока не понимаю.

— Может, он просто струсил?

— Большинство наших парней — герои войны. О какой трусости здесь может идти речь?

Питер вернулся к свидетельствам, но разговор продолжал:

— Легко быть героем, если ты мальчишка с ветром в голове. А лет десять мирной жизни и парочка обязательств, и становишься чуток умнее.

Поставив последнюю подпись, он надел колпачок на ручку и взглянул на меня. Я не знал, что и сказать. Питер Тейлор отслужил в торговом флоте, но войну пересидел прямо здесь, на брони.

— Ну, я, пожалуй, пойду.

Из учебного корпуса я направился к зданию, где находился наш морской отсек. Идти было недалеко. Светило солнце, но сквозь просвет между строениями, как обычно, задувал ветер с океана. Этот ветер отдавал песком и морем, а еще той гадостью, которую начали сбрасывать в устье реки новые фабрики на побережье.

Когда-то давно Уэйнфлит был туберкулезным санаторием. Судя по нескольким старым фотографиям в столовой, работали в нем монашки. Потом здесь устроили здравницу для шахтеров, и наконец — морской колледж. На территории проживало двести кадетов, для которых у нас имелись общежития, плац и стадион для игры в регби, под довольно заметным углом наклоненный к скалам. Я не входил в преподавательский состав, обучавший кадетов. Меня касались лишь дела платного отделения.

 

***

 

Команда из четверых подводных спасателей прибиралась после дневных занятий. Морской отсек когда-то был обычным бассейном, добавленным во времена здравницы, но затем его углубили и переоборудовали для наших целей. Морская вода проходила очистку, а зимой ее подогревал котел. Правда, вы бы об этом даже не догадались, доведись вам плескаться здесь в декабре.

Возглавлял спасателей Джордж Браун по кличке Торпеда. Этот лихой здоровяк почти полностью облысел, а то, что осталось, сбривал чуть ли не подчистую, по-военному. Бочкообразная грудь, круглая голова — в водолазном костюме он выглядел как человек-снаряд. Собственно, под конец войны он как раз и осваивал двухместные торпеды.

— Помнишь, на прошлой неделе у нас обучался некто Лэвери? — спросил я.

— Как он выглядит?

Я описал и добавил:

— Что-то пошло не так, и он бросил учебу.

— Кажется, я знаю, о ком ты. Запаниковал на тренировке, и нам пришлось его доставать. Он там чуть ли не в припадке бился. Заехал Джеки Джексону правым в нос.

— А когда его вытащили, как он выглядел?

— Смутился вроде. Но что произошло, не сказал. Ушел злой, и больше мы его не видели.

Торпеда понятия не имел, что нашло на Лэвери. Сам он и его команда во время той тренировки ничего необычного не заметили.

Оставив его заканчивать со снаряжением, я пошел взглянуть на топилку.

Топилка — грубая имитация вертолетной кабины, сделанная из алюминиевых листов на заклепках — свисала на тросе со шлюпбалки, которая вывешивала ее над водой и опускала. В тренажере помещались четверо. Как только он погружался, его опрокидывала вверх тормашками хитроумная система цепных передач. Мы постарались сделать аварийное приводнение максимально реалистичным, но при этом держали целиком под контролем. Курс спасения под водой начинался утром в классе, а после обеда шла практическая тренировка.

Топилка висела на исходной позиции у бассейна, дюймов на шесть не доставая дном до кафельного пола. Забравшись на борт, я схватился за первое, что оказалось под рукой, стараясь не упасть в кабине, которая закачалась от моего веса.

Внутри никто не пытался сделать ее достоверной: когда болтаешься вверх ногами, похороненный под шестью футами воды, становится не до разглядывания подробностей. Кресла и привязные ремни взяли настоящие, но не более того. В остальном здесь был голый металл и алюминиевые распорки, а окнами служили прорезанные отверстия. Внешне как детский игровой домик, только из жести и подвешенный на кране.

Сам не знаю, что хотел найти. Я подергал сиденье — болты держали крепко. Приподнял привязной ремень, пропустил ткань сквозь пальцы. Влажную, тяжелую. Встав поустойчивей, застегнул и подергал замок.

— Я их лично проверяю, — сказал через окно Торпеда Браун. — Каждый раз.

— Тебя никто обвинять и не собирался.

— Да уж надеюсь, что нет, — с такими словами он ушел.

На следующем же занятии, всего три дня спустя, запаниковал еще один курсант.

Я взял личные дела домой и изучил все похожие случаи, но закономерности так и не вывел. Если мы и делали что-то не так, я не понимал, что именно.

У нас учились люди с опытом. Большинству было от тридцати до сорока, и, как я выше заметил в разговоре с Питером Тейлором, все нюхнули пороха. Кто-то служил в аэропортной обслуге, многие — пилотами, а после войны устроились в коммерческую авиацию. Порой среди курсантов попадались те, чьи дела приходили помеченными специальным грифом и пестрели пробелами в личных данных. Мы знали, хоть и не говорили об этом вслух, что этих людей нам присылает в рамках общей подготовки Ми-5.

Короче, никаких салаг. А некоторые вообще круче некуда, но для нашего курса не требовалось крутизны. Он был не испытанием, не проверкой на прочность. Война давно закончилась.

Как я уже сказал, учебный день начинался с классной комнаты. Понятно, иногда приходилось рассказывать то, что курсанты и так знали, но технику безопасности не пропускают, как бы некоторым этого ни хотелось. Взрослым мужчинам вообще в классе неуютно.

Сначала я объяснил, как заполнять бланки. Потом собрал их.

Затем, когда все вернулись на места, начал:

— Мы здесь не для того, чтобы вас истязать. Мы здесь для того, чтобы вы на практике поняли, как действовать, если вертолет совершит экстренную посадку на воду. Надеюсь, этот курс поднимет ваши шансы на выживание. Больше всего людей гибнет не при падении, а потом, в воде.

Я спросил, есть ли в классе те, кого послали для тренировки с ребризером. Поднялась пара рук — можно было запомнить их обладателей в лицо.

— Значит так. Мы с вами разберем еще несколько пунктов, а после перерыва отправимся в бассейн.

Я провел стандартный краткий инструктаж, рассказав про летные костюмы, привязные ремни и спасательные жилеты разных типов. Проверил напоследок кое-какие мелочи, предупредил про очки, вставные зубы и незакрепленные предметы в кабине. Сказал держаться за что-нибудь для ориентации и готовиться к удару.

У пары курсантов возникли вопросы. Двое не умели плавать. В общем, все как обычно.

После короткого перерыва в кафетерии колледжа мы отправились на практикум. Торпеда Браун со своими ребятами уже был в воде. Они готовили надувную лодку для тренировки по спасанию на шлюпке, что начиналась сразу после вынужденного приводнения. Курсанты выбрали себе на вешалке по костюму и скрылись в раздевалке, а я принялся готовить топилку.

Выйдя, парни выстроились вдоль бассейна. Наш ныряльщик выровнял тренажер, и я из-за пульта управления скомандовал:

— Номера с первого по четвертый, шаг вперед.

Эти четверо взобрались на борт, и топилка закачалась на тросе. Когда они пристегнулись к креслам, Торпеда Браун, стоя в дверном проеме, проверил у всех привязные ремни, после чего махнул мне рукой, залез внутрь и запер дверь. Я предупредил их сигналом, что поднимаю, и потянул рычаг.

В помещении мотор крановой лебедки попросту оглушал шумом. Как только груз оказался футах в двенадцати над полом, я развернул шлюпбалку вокруг оси, чтобы поместить тренажер прямо над бассейном. Он качался над водой, поворачиваясь на тросе, и через грубые прорези — окна вертолета — виднелись люди внутри.

Двое ныряльщиков в аквалангах уже ждали под водой первых спасшихся, чтобы проводить их к поверхности. Торпеда Браун оставался внутри. Для него это все было привычно. Задержит дыхание на минуту или около того — сколько обычно длится упражнение, а потом прокатится в топилке к борту бассейна и заберет следующую четверку.

Как раз сейчас он вкратце повторял нынешней то, что я рассказывал в классе. И вот: «Внимание, внимание, приготовиться к удару!» — и я опустил топилку в воду.

Это не крушение, а управляемое падение, хотя новички все равно стоят на ушах. Топилка ударилась о воду и начала стремительно заполняться, Торпеда давал последние наставления.

Затем она затонула, и вокруг воцарилась безмятежность замедленной съемки, действие перешло на глубину. От кабины во все стороны расплывались тени — как призраки, бегущие из своего замка. Курсанты выбрались за считанные секунды. Когда выныривал очередной, выкрикивали его номер. Наконец все четверо были в сборе, и я поднял топилку.

Вот так, быстро и четко.

Это повторялось, пока таким нехитрым способом каждый курсант не побывал под водой. Затем они снова выстроились в ряд, и мы все повторили, но на этот раз, когда тренажер затонул, добавили вращение. Так имитация приобретала дополнительную реалистичность, потому что настоящие вертолеты часто переворачиваются под весом двигателя. Подбадривая курсантов, я обычно говорил, что выбираться из перевернутой кабины проще: ты сразу вылезаешь через окно лицом к поверхности, а так намного легче вынырнуть.

И опять — никаких проблем. Спасатели знали плохих пловцов и помогли им больше. С самим тренажером не возникло никаких трудностей. Никто не ударился в панику, никто не застрял. В течение часа все прошли топилку.

На этом мы разделили группу. Двое остались с Торпедой Брауном изучать ребризер, остальные отправились в другой конец бассейна на тренировку со спасательной шлюпкой. Я снова проверил топилку, пока Торпеда у бассейна объяснял двоим курсантам, как пользоваться ребризером.

Ребризер, или аппарат повторного дыхания, состоит из воздушного мешка (он же спасательный жилет), снабженного загубником и клапаном, и позволяет использовать выдыхаемый воздух повторно. В нем кислорода много больше, чем кажется. Конечно, ребризер не акваланг, но поможет продержаться под водой лишнюю пару минут, а они порой означают разницу между жизнью и смертью.

Оба курсанта, похоже, видели ребризер не впервые. Их звали Чарнли и Бриггз. Даже в летном костюме с чужого плеча Чарнли выглядел подтянуто, по-офицерски. У парня были тонкие усики, как у Эролла Флинна [Голливудский актер, кинозвезда и секс-символ 1930-х и 1940-х годов — прим. пер.], и волосы, набриолиненные так сильно, что прическа не нарушилась и после двух погружений в воду. А вот Бриггз выглядел сержантом до мозга костей. У него был сильный акцент, а волосы ему будто обкорнала жена, когда была не в самом лучшем расположении духа.

Торпеда оставил обоих тренироваться с загубниками и пошел за маской и воздушным баллоном. Я отгонял пустую топилку на место. Вода била изо всех щелей.

— Слушай, Торпеда, — я опускал кабину и старался перекричать шум, — я тут вот что подумал. Когда у Лэвери случился припадок, он ведь с ребризером упражнялся?

— Пожалуй, так и было.

— А сколько человек было с ним в топилке?

— Еще двое. С этими все прошло гладко.

Я не стал вдаваться в подробности. Никто из бросивших не тренировался с ребризером, когда решил выйти из программы, так что вряд ли здесь прослеживалась какая-то закономерность.

Упражнение с ребризером всегда протекало в три захода. Сначала топилку опускали так, чтобы воды внутри было по грудь. Курсанты наклонялись в ней вперед и знали, что в случае чего достаточно просто сесть. В результате их уверенность росла, а затем следовало полное погружение — целая минута под водой и дыхание через аппарат. Если все было хорошо, упражнение завершалось тем, что кабина полностью тонула и переворачивалась. А затем спасение.

Все шло хорошо. До этой финальной стадии.

Остальные уже закончили тренировку со шлюпкой и покинули бассейн. Топилка ударилась о воду и перевернулась с тем впечатляющим лязгом, который обычно издают цепи подъемного моста. Да и работала она по тому же принципу.

Затем над топилкой сомкнулась вода и наступила гулкая тишина.

Прошла минута, и началось спасение. В глубине мелькнул силуэт, но только один. Человек вынырнул на поверхность, его номер выкрикнули. Бриггз. Взглянув на топилку, я увидел, как Торпеда выплывает через окно. Моя рука лежала на рычаге лебедки, но я не торопился: если потянуть не вовремя, можно нанести увечья. Но вот Торпеда пробил поверхность и замахал «быстрее», так что я, переворачивая, поднял кабину из воды. Из окон прямо-таки хлестала вода.

Торпеда выбрался из бассейна, и мы одновременно оказались у топилки. На Чарнли все еще был привязной ремень, во рту — загубник ребризера. Он вяло размахивал руками. Я хотел вытащить загубник, но Чарнли резко меня оттолкнул и выплюнул его.

Отбросив его руки, Торпеда забрался внутрь и расстегнул ему привязной ремень. К этому времени Чарнли уже начал приходить в себя и действовал чуть более осмысленно. Однако до полного спокойствия еще было далеко. Оттолкнув нас обоих, он выбрался наружу, встал возле бассейна и, кашляя водой, сорвал с себя спасательный жилет.

— Что там случилось? — спросил я.

— Черт бы побрал этот тренажер! Разобрались бы вы с этой хреновиной, — тяжело дыша, ответил Чарнли.

— За языком следи! — одернул его Торпеда, как ни странно, не лишенный пуританской жилки.

«Не сейчас», — взглядом попросил я.

— А что с ней такое? — полюбопытствовал я.

Вместо ответа Чарнли швырнул снаряжение на пол так, словно только что одержал над ним победу в рукопашной.

— Не лезьте ко мне, и без вас тошно.

Он раздраженно удалился в раздевалку.

Пока мы с Торпедой закрепляли топилку, я между делом спросил, что случилось. Он только пожал плечами:

— Я тронул его за плечо, чтобы выплывал, а он ноль реакции, — пояснил Торпеда. — Сидит и все. Я уж думал, обморок, но когда приблизился, он начал от меня отбиваться.

Что же там случилось у Чарнли? Я пошел искать его в раздевалке. Бриггз уже торопливо переоделся — не хотел опоздать на автобус.

— Хорошую запеканку на вашего парня перевели, — буркнул он, столкнувшись со мной в дверях.

Запеканка или нет, но возле душевых кабинок пахло рвотой. Чарнли уже вышел и, бледный как мел, перед зеркалом завязывал галстук. Галстук Королевских ВВС, отметил я.

— Капитан Чарнли?

— Ну что еще?

— Готовы рассказать, что произошло?

— Ничего не произошло.

Я ждал.

Прошло полминуты, а то и больше, и он повторил:

— Говорю вам, ничего не произошло. Возможно, съел несвежее яйцо за завтраком. Будет мне наукой не доверять вашему кафетерию.

— Я включу вас в списки на завтра. Занятия в классе можете пропустить.

— Не утруждайтесь, — ответил он и потянулся за блейзером.

— Капитан Чарнли…

Тут он повернулся и уставился на меня мрачным, чуть ли не угрожающим взглядом.

— Я ничего там не видел. Ровным счетом ничего. Ясно? И не надо распространять слухи, будто я что-то видел.

А ведь я об этом даже не заикался.

За воротами была автобусная остановка, но у капитана Чарнли имелся собственный транспорт — шумный спортивный кабриолет с низкой посадкой, покрашенный в зеленый цвет британской гоночной команды, один сплошной напор и «Кастрол». И умчался он, с ревом распугивая птиц с деревьев.

Я вернулся к себе и снова изучил анкету Чарнли. Согласно ей, он летал на одноместных истребителях «Харрикейн» с 249-й эскадрильей, когда она базировалась в Йоркшире. После войны Чарнли работал в стекольном бизнесе, но планировал вернуться к полетам и устроиться в Британские Европейские авиалинии.

Ничего не видел… Что бы это значило? Что там вообще можно было увидеть?

Должен признаться, когда у нас возникли первые подозрения, мне пришла в голову бредовая мысль изучить историю топилки. Только истории как таковой не оказалось. Отнюдь не кабина потерпевшего крушение вертолета, где обитают призраки погибших. Напротив, собрана в качестве практики учениками местного авиазавода.

Ей было не больше трех с половиной лет, и все на виду. Сиденья не новые, но сняты со списанного тренировочного вертолета, ни разу не участвовавшего в бою, ни разу не падавшего.

Когда я вернулся в морской отсек, Торпеда уже сменил водолазный костюм на пиджак и галстук и собирал у персонала карточки учета рабочего времени, собираясь закрывать здание. Другие ныряльщики давно убрали снаряжение и ушли.

— Можно попросить тебя об одолжении? — спросил я.

— Валяй, только мой мотоцикл, мою женщину и мои деньги не проси.

Думаю, он уже понял, какая у меня просьба.

— Ты не задержишься на несколько минут, чтобы прогнать топилку? Хочу сам сесть и разобраться, в чем дело.

— Я и так скажу тебе в чем, — фыркнул Торпеда. — Одни выдерживают, а другие нет.

— Нет, что-то тут не то. Все эти люди на деле доказали свою отвагу.

Внезапно я будто снова очутился в армии зеленым офицером, которому вежливо читает нотации бывалый сержант.

— При всем уважении, сэр, вы не понимаете главного. У обстрелянных чувство опасности вовсе не притупляется. Скорее, наоборот.

Мы приступили к тесту. Я нашел костюм по размеру и переоделся. Добавил спасательный жилет и ребризер. Без ныряльщиков для страховки — только Торпеда и я. Когда вдалбливаешь другим правила техники безопасности, самого так и подмывает малость «погусарить», как тех парней в наколках, что гарцуют на ярмарочных аттракционах.

Я пристегнулся и махнул Торпеде, что готов. Трос с резким рывком пришел в движение, и я невольно напрягся. Пока топилка шла вверх, а потом в сторону бассейна, я осматривал кабину в поисках странного. Ничего не было.

Следуя стандартной процедуре, Торпеда опустил меня прямо в воду. Топилка плюхнулась на поверхность и, переваливаясь с борта на борт, пошла ко дну. Морская вода с шумом хлынула в кабину, я озяб, но как только первое потрясение прошло, стало терпимо. Бывал я в Уэльсе в отпуске, так там море еще холоднее.

Когда вода дошла до подбородка, я сделал глубокий вдох и, нырнув, стал осматриваться и ощупывать все вокруг. Искал что-нибудь необычное, но ничего не было. К ребризеру я пока не прибегал. Подергал замок привязного ремня, приподнял защелку — расстегнулась без труда. Выпутываться из страховочных ремней было немного неудобно, но это обычное дело. Я задержался еще на несколько мгновений, чтобы обследовать кабину, и, снова ничего не найдя, выплыл через окно, не задев краев.

Не прошло и нескольких секунд, как я вынырнул. Увидев меня, Торпеда поднял топилку. Пока я плыл к бортику, она прошла надо мной, поливая дождем колыхающуюся поверхность бассейна, как грозовая туча.

К тому времени, как я вскарабкался по лестнице, топилка уже была на исходной позиции, готовая к следующему заходу.

— Послушай, а где Чарнли сидел? — спросил я. — Сзади слева?

— Заднее сиденье по левому борту.

Это место я и занял для второй попытки. Почему бы не восстановить ситуацию с максимальной приближенностью? Правда, ничего полезного пока не вырисовывалось. Я пристегнулся, дал сигнал Торпеде, и все пошло по новой.

Надо было пройти все этапы, просто чтобы доложить Питеру Тейлору о завершенной проверке. Дотошность уже стала для меня второй натурой. Куда ни посмотри, выживают те, кто никогда не полагается на слепую удачу. На этот раз я надул по пути мешок ребризера и к тому времени, как плюхнулся в бассейн, уже пристроил во рту загубник. Кабина снова, переваливаясь с борта на борт, пошла ко дну, но теперь кое-что изменилось: ее почти сразу начала переворачивать цепная передача.

Странное ощущение — тонуть вниз головой. Вот вроде падал, а тут раз и уже под водой — конечно, люди теряются, особенно впервые. На этот раз я твердо решил, что пробуду на глубине целую минуту. Поблизости нет ныряльщика, некому дать сигнал, что время на исходе, поэтому придется самому прикинуть. Но это не так уж сложно.

Кабина окончательно перевернулась и замерла. Наступила тишина — осталось лишь гулкое эхо в самом здании, долетавшее до меня сквозь несколько тонн воды. Я висел на ремнях, затаив дыхание. Ощущение почти полной невесомости. От морской воды начало пощипывать глаза.

Я и забыл, как темно становится в опрокинутой кабине, да и в самом бассейне на такой глубине полумрак. Говорят, американские вояки еще больше усложнили дело, и на последнем этапе у них все носят затемненные летные очки, чтобы имитировать ночное приводнение. С моей точки зрения, это уже перегиб. Как я говорю курсантам в классе, топилка вовсе не проверка на прочность. Скорее, способ дать представление о том, чего, надеюсь, им никогда не доведется испытать.

Я задумался о словах Торпеды. Что он имел в виду той своей фразой? Ну, про обстрелянных? Будто намекал, что я сам не такой.

В начале войны я был еще слишком молод для армии, но уже летом 1940-го пошел в летчики и проявил себя отличным штурманом, а затем двенадцать раз летал через Ла-Манш бомбить немецкие десантные суда, которые готовились к вторжению на укрепленном французском берегу, пылавшем от пожаров, как световое шоу на Блэкпульской набережной.

Потом штаб перевел меня в инструкторы. Команда роптала. Ребята не просто потеряли штурмана: экипажи в большинстве суеверны, и мой боялся, что от него отвернется удача. Но командование тоже можно понять. Возможностей наших самолетов не хватало для нормальной навигации в темноте, и чтобы счислять путь ночью при световой маскировке, требовалось умение. У меня оно вроде было, и в штабе решили, что я принесу больше пользы, обучая этому других.

На смену мне пришел мой ровесник, тоже сразу после учебы. Его звали Террис. И он, и самолет со всем экипажем не вернулись со следующего задания. Меня до конца войны грызла вина, напоминая о себе то в одной классной комнате, то в другой.

И, пожалуй, грызет до сих пор.

Сколько уже прошло? Секунд тридцать, наверное. Я выдохнул и снова набрал в легкие теплый воздух из мешка, отдающий прорезиненной тканью.

Затхловат. Использованный воздух не насыщает, но имитация дыхания помогает снять болезненное напряжение в легких.

Я посмотрел на пустое сиденье сбоку, и тень в привязных ремнях посмотрела на меня в ответ.

Вот как оно было. Нет, я не утверждаю, что видел нечто конкретное. Просто из-за игры светотени в кресле казалось, будто там кто-то сидел. Я повернулся к пустому сиденью напротив, и фигура в нем, вскинув голову, уставилась на меня.

В висках застучала кровь. Дыхание перехватило, я и забыл про ребризер. Летные очки фигуры отразили свет. От нехватки кислорода в глазах потемнело, но я почувствовал, что в последнем, третьем кресле рядом с моим есть кто-то еще.

И тут я сломался. Нет чтобы подумать — я попросту запаниковал. Вся отработанная много раз процедура вылетела из головы. Я хотел только одного: выбраться на поверхность. Ситуация вышла из-под контроля. Возможно, я галлюцинировал, но как ни сознавай, что видишь кошмарный сон, это не помогает.

Я судорожно сжимал края сиденья и пытался вылезти, хотя ремни, конечно же, не пускали, врезаясь в плечи и бедра. С тупым отчаянием я рвался вперед, будто малое дитя, которое пытается силой сложить то, что не складывается.

От паники кислород заканчивался быстрее. А от недостатка кислорода паника только усиливалась. Но в какой-то момент здравая мысль все же мелькнула, и я понял, что если хочу выбраться из топилки, надо сначала расстегнуть привязной ремень.

И тут призрачная фигура в кресле напротив нагнулась и плавным движением положила руку на замок ремня. Лицо в очках уставилось на меня в упор, только в промежутке между плоскими стеклами и маской была пустота. На мгновение я подумал, что фигура хочет помочь, но она не убрала руку. Какая там помощь, мне мешали сбежать.

Я чувствовал ее прикосновение. Без перчатки. Казалось бы, моя рука должна пройти насквозь, как через пустоту, но я ощутил такое же твердое тело, как у меня или любого другого человека. Когда я пытался ее оттолкнуть, на ощупь показалось, будто там переломаны все кости. Она перетекала и шелестела, как гранулы в пакете со льдом.

Когда я попробовал оторвать ее от ремня, она еще крепче в него вцепилась. Я помог себе другой рукой, но так и не разорвал хватку. Сам не знаю как, но при выдохе я потерял загубник ребризера, и теперь мое драгоценное дыхание улетучивалось в виде струйки пузырьков. Интересно, Торпеда увидит, как они выпорхнут на поверхность? Конечно, нет — они не доплывут, а просто соберутся под днищем топилки и будут там болтаться, пока ее не перевернут крышей кверху.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не набрать воды в опустевшие легкие. За локоть трогает чья-то мертвая рука. Должно быть, кто-то из остальных. Похоже на подбадривающий жест, но на самом деле это попытка удержать. Что-то еще крепко хватает за щиколотку. Перед глазами темнеет. Меня утягивает вниз, в неизвестность.

И вдруг все заканчивается. Топилка, переворачиваясь, поднимается к свету, изо всех щелей хлещет вода. Когда она уходит, становится хорошо видно, что другие кресла так же пусты, как в начале проверки.

Еще несколько секунд я ничего не слышу и плохо соображаю, и это длится до тех пор, пока не вытряхиваю воду из ушей. Также приходится высморкаться, чтобы освободить от нее нос. Голова болит, словно я ее застудил.

Замок ремня расстегивается без труда, но я не спешу вставать. Не уверен, достанет ли сил. Хватаюсь за подлокотники и жду, пока опустится топилка.

 

***

 

Я все еще держался за них, когда Торпеда Браун заглянул в окно:

— Что с тобой?

— Ничего.

Похоже, я его не убедил. 

— Да ну?

— Не мог отстегнуть ремень. Будто что-то мешало.

— Что именно?

— Не знаю.

— Ну, сейчас вроде все нормально, — заметил он, посмотрев на расстегнутый замок.

Я думал, что смогу до конца гнуть свою линию, но вдруг не выдержал:

— Ну хватит уже! — и, оттолкнув его, выбрался из кабины.

Я так и не рассказал Торпеде, что увидел, и это стоило мне какой-никакой дружбы. Взяв трехнедельный больничный, я подал заявление на перевод в другой отдел. Просьбу удовлетворили, назначив меня инструктором на курсы пожаротушения. А если бы и нет, я бы все равно тогда уволился. Ни одна сила не заставила бы меня снова оказаться в морском отсеке, тем более вблизи топилки.

Причина, которую я не открыл никому, проста. Я знал, что если когда-нибудь вернусь, меня уже будут поджидать. И Террис, и все остальные. Хоть я этого и не хотел, из-за меня от них отвернулась удача. Теперь они держали мне местечко среди них, на дне морском.

Везде, где есть море. Топилку вовсе не населяли духи умерших, она была tabularasa — чистая доска. Не имела истории, не обзавелась призраками. Каждый человек приходил со своими.

Теперь мои дни протекают схоже. Как и раньше, они начинаются в классной комнате с анкет, лекций и инструктажа по работе с дыхательным аппаратом. Затем мы идем на тренировочную площадку: сначала к закопченному металлическому цилиндру, который изображает горящий самолет, а потом — в лабиринт комнат, к приходу курсантов заполненных дымом, чтобы они на ощупь пробирались к дальнему выходу.

Эти комнаты называются крысоловкой и прекрасно дают представление о моделируемой ситуации. Частенько ребята после них выглядят испуганными и притихшими. Если поднажать, они рассказывают, что в дыму кто-то был и незримые руки хватали их за одежду, умоляя остаться.

Я выслушиваю, говорю им, что это обычное дело. Потом подписываю свидетельство об окончании курса и отпускаю.


Перевод Эллы Гохмарк

Комментариев: 1 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)

  • 1 Аноним 07-12-2023 23:14

    Впечатлило, очень по-хорошему драматичная и лиричная история.

    Учитываю...