Эрнан Лхаран «Дьявольская скрипка»

Ты плакала и волновалась,

Смотрела долго в зеркала,

И перед самым первым балом

Молилась защитить от зла.

Всегда больна, в томленьях, в скуке

Жила, в надеждах и мольбах.

Тебя пленяли скрипки звуки,

Ты знала: в них – твоя судьба.

Терялась в зале, как во мраке

Среди гостей, свечей, картин,

В костюме цвета тьмы, во фраке

На бал явился господин.

Плыла, вальсируя с другими,

Жизнь новым смыслом облеклась:

Тайком узнать хотела имя –

Его все величали Князь.

Под тёмной и зловещей маской

Сквозь прорези пылает ад,

И словно вмиг объята лаской,

Ты мельком уловила взгляд:

Гипнотизирует, как пламя

И манит, как зрачки змеи,

Рисуя трепетом желаний

Мечты запретные твои.

Тебя вдруг охватила жажда,

С которой справиться нет сил.

Переглянулись снова дважды –

На вальс тебя он пригласил.

Кружишься с ним в безумном танце,

Дрожа, трепещешь как свеча,

Уже боишься с ним расстаться

И чувствуешь, что лишь сейчас

В его объятьях ты в экстазе!

Среди мишурной кутерьмы

Как быстро ты влюбилась в Князя!

И вдруг узнала… Князя Тьмы.

И полночь бьёт, темнеют краски –

Так море плещет в берега,

И Сатана снимает маску…

Подобен духам и богам

Не морок ложных трансмутаций –

Прекрасней всех он на балу!

Готова ты ему отдаться,

И сердце приняло стрелу.

В пустеющей зеркальной зале

Всё громче нарастает вальс.

Наедине ты с ним осталась,

Шепча: «Люблю я только вас!»

Ты словно плавишься, растаяв

И растворяешься в ночи,

Мелодия всё нарастает,

Твоей душой она звучит!

Терзаний боль, блаженство рая

Огнём сгорают в бездне бездн,

И музыка в тебе играет,

Как демонический оркестр.

Аккорды звёздного прибоя,

Все страсти солнц и песня лун –

Миры звучат одной тобою

За мимолётный поцелуй.

Так всеобъемлюще и зыбко

Ты тонешь в счастье, не дыша,

И стала дьявольскою скрипкой

Твоя влюблённая душа.

Князь колдовства и соответствий,

Пока желанье горячо,

Стрелу из девичьего сердца

Извлёк и превратил в смычок.

Ты – идеал в изгибах линий

И совершенство тонких струн,

Тебя он отдал Паганини

И начал новую игру…

Анастасия Эйвазова «Королева летучих мышей»

В пещере тихой всегда темно,

Огонь погашен.

Моих движений не видно, но

Я вижу ваши.

Вы спотыкаетесь по-людски,

Бранитесь звонко.

А я скрываю свои клыки

И перепонки.

Где только можно тут без помех,

Растут лохмато

Одновременно и вниз, и вверх

Все сталагнаты.

Под потолками кривыми мы

Зависли тучей.

Я – королева вот этой тьмы

Мышей летучих!

Мы недвижимы, как муляжи, –

Самцы и самки.

Но скоро станем опять кружить

Над старым замком –

Горизонтальной парить стеной,

Восторги множа.

То время будет всегда со мной,

Как эта кожа.

То время грязи, чумы и вшей,

Убийств и блуда.

То время магов и ворожей

И веры в чудо.

Сейчас в музеях, а не в земле

Ржавеют латы.

Никто не ищет в коварной мгле

Зверей крылатых,

Не возлагает больших даров,

Не просит гнева

На ненасытных своих врагов

У королевы.

Здесь не познает простой турист,

Учитель, школьник,

Какая сила живет внутри

Природной штольни,

Какие множатся миражи,

Как жар неистов

От неулыбчивой госпожи

Всех пессимистов.

Но для желаний пределов нет –

Лишь скудный разум.

Одна молитва – и мой ответ

Возникнет сразу.

Хоть к старой магии мир жесток –

Для вас все просто.

Но не несется по венам ток,

Ведь нет запроса.

Не бьются молнии, не горят

Сплошным узором!

Бредет ученых цивильный ряд

По коридорам.

И вот в покое и темноте

Они уныло

Лишь изучают моих детей

Как рукокрылых.

Я охраняю свой древний род,

Что ветхий идол.

Но знаю, время мое грядет,

Хоть я забыта.

И крикнет кто-то, не встав с колен

(Я наготове):

«Исполни просьбу мою в обмен

На каплю крови!»

Я умываю свое лицо

Водой инертной.

Рассвет недолог, закат пунцов,

А я – бессмертна…

Анна Васильева «Супергерой»

Я как-то раз через кладбище шел домой,

Бережно нёс в руках с шаурмой пакет.

Чёрная тень вдруг выросла предо мной,

Мощными спрятав крыльями лунный свет.

Ужас затмил мне сознание, я упал,

Крепко прижав пакет с шаурмой к груди.

Помню я лишь зловонный кривой оскал

Твари, что собралась меня унести.

Вдруг перегар, звон бутылок, проклятья, смрад…

Зверь под градом ударов отполз, визжа.

Дикий упырь кладбищенский был бы рад

Не оказаться в ту ночь на пути бомжа.

С воем пронзительным монстр улетел во тьму.

Бомж, матерясь, бродил средь могильных плит.

Я убежал, позабыв свою шаурму –

Странник бездомный будет сегодня сыт.

Невыносим, вонюч и противен бомж,

Встречу в ночи из памяти не стереть…

Помни, что есть не всегда у героев дом

И не всегда на кладбище только смерть.

Аркан Сэйв «Петля времени и смерти»

Восставший из Ада вернётся обратно,

Но память о нём на земле сохранится.

Возник среди роз и исчез средь развалин,

Разрушив привычных понятий границы.

На миг лишь один он на землю вернулся,

Но время изменит секунда молчанья.

Вороньим крылом, словно тенью накроет

Бездонность вселенская-Чаша печали.

Но мрак разрубить не успеет артерий,

И реки Земли своих русл не нарушат.

Чтоб он не восстал и не смял поколений,

Отдать нужно чистую светлую душу!

И смерть оборвёт беспорочное счастье...

Расчерчены вены на руку младенца.

Метал потускнеет, покрывшись багрянцем,

Мгновеньем остынет умолкшее сердце.

Вокруг расцветут и распустятся розы -

Ярчайшие краски прекрасного сада...

Лишь чёрный тюльпан на могиле пробьётся,

Где вечным спит сном не восставший из Ада.

Мари Вальтер «Высшая справедливость»

Ты осталась одна, погруженная в темноту.

Кто пытался помочь, разбивался о злые скалы.

Кто без спроса касался скелетов в твоем шкафу,

Неизбежно тянулся в ужасе за отравой

И вкушал, как опиум, лишь бы не видеть чернь

В глубине твоих диких глаз, без конца и края.

Кто прозвал тебя кроткой, свою проворонил тень

И, конечно, увидел кончину в твоем оскале.

Никого не подпустишь ближе, чем за версту,

Но а кто посмеет ослушаться, знает цену.

Для таких приготовлено место в твоем саду,

Где они дурной траве прорастут на смену.

По-другому никак. Не они ли в ночной тиши

Твоего дитя забрали из колыбели,

Окрестили нечистым, без имени и души

И в итоге предали огненной анафеме.

А потом задыхались от страха в своих домах.

Алой кровью и гноем в округе земля сочилась.

В небесах танцевала рубиновая луна.

Наконец воцарилась высшая справедливость.

Кассий Курганов «Пряха»

Тонкая нить

Лихо вьётся.

Того и гляди

Оборвётся.

Ловкие пальцы

Дрожат.

Ножницы рядом

Лежат.

Вновь замерло

Веретено.

Кому-то сгинуть

Суждено.

Берёт пряха вновь

Пряжи моток.

За новую жизнь

Сделав первый виток.

Кассий Курганов «Свечи»

Свечи в пещере горят и сияют,

Тень между ними мелькает во тьме.

Люди живут и смеются – не знают

О мере земной их, чадящей на дне.

Хрипло вздохнула фигура из тени,

Ловко взмахнула широкой косой.

Словно колосья в полях, как в смятенье,

Души умерших к ней шли на постой.

Всех примечала, ждала, не гадала,

И исполняла работу свою.

Смерть лишь ждала, но не существовало

Места для ней – ни в Аду, ни в Раю.

Кассий Курганов «Никита»

Она укрывает своим покрывалом

И нежно танцует в небесных ветрах.

То – вечности сила, то – мрачная слава,

Богиня ночная летит, сея страх.

За ней, развеваясь, вуаль неземная

Летит, и сверкает сквозь сумрак ночи.

И звёзд негасимые сонмы сияют,

Волшебного света искрятся лучи.

В рождении – хаоса вечная дева,

Парит и летает, не ведая сна.

Лишь зорьку завидев, всплакнёт она гневно.

Богиня растает, пропав без следа.

Александр Першин «Туонела»

Под серым небом мрачный, грустный край,

Где правит скорбь и процветает холод.

Туда попавший, будь он стар, иль молод

Мечтам и шансам говорит: «Прощай».

Река мечей и копий там течёт.

Она смертельна, гибельна и свята

И к жизням нет из вод её возврата.

Тем землям незнаком столетий счёт.

Среди наивных, безрассудных грёз

И чаяний нельзя витать беспечно.

Любое дело в этом месте вечно —

Так вечен тёмный сумрак средь берёз.

Не светит месяц, не горит закат.

Не каждая душа туда стремится.

Уходят все, но только единицы

Себе находят к свету путь назад.

Александр Першин «Приказ»

Тебе охота целый мир средь бледных звёзд качнуть?

Капризный сумрак — факел твой. Укажет нужный путь.

“Addio” горько прошептав, любимую обняв,

Спускайся в холод тишины, отринув грусть и явь.

Когда погаснет тёплый свет последнего луча

Приветствуй тень средь диких душ, почтительно молча.

Отдайся вьюге, будто снег, сорвавшийся в обрыв.

Гляди в себя, свои глаза для общества закрыв.

Осталось мыслей прекратить изменчивый полёт

И бесконечный мир теперь — дыхание твоё.

Александр Першин «Пропавший в глуши»

Зелёный сумрак закрывал дорогу.

Я шёл по необъятной стороне,

Где отливался каждый шаг в тревогу.

Внутри — буран. Молчание вовне.

Я часто видел след на старых тропах,

Прекрасно зная — он оставлен мной.

Бросал на миг свой взгляд — и дальше топал,

Тревожа беспокойных мыслей рой.

А нынче существую я во мраке.

Он заменил мне ноги и глаза.

По тёмным тропам, делавшим зигзаги

Плутал я слишком долго и устал.

Мои следы давным-давно пропали

И непонятно даже, что я есть.

Я — часть необозримо-вечной дали.

Ничто меня не потревожит здесь.

Со мной всегда теперь глухие тропы.

Не ведает никто про те края,

Где каждый шаг мне душу рвал и штопал,

Где незаметно существую я.

Константин Матросов «МЕШОК»

Тяжело идти с мешком.

На своих двоих, пешком.

Не таясь по полю в полдень,

Ночью по лесу – тишком.

В городе запасный полк,

А в лесу зубастый волк.

Осторожней надо, чтобы

Хоть в конце пути был толк.

Хлюпает на тракте грязь.

В речке воду мутит язь.

Я иду туда, где не был

Человече отродясь.

Я тащу на буерак

Свой мешок, а всюду мрак:

То болотина, то кочки,

То чащоба, то овраг.

Что в мешке в конце концов?

Может, бочка огурцов?

Может быть, ведро картошки,

Или груда леденцов?

Или зрелый там фундук,

Иль, глядишь, большой сундук,

Полный золотых сокровищ

Или даже виадук?

Может быть, там целый мир,

Миллионы чёрных дыр,

Люди, инопланетяне,

Галактический фронтир?

Любопытство мой грешок.

Нервный испустив смешок,

Я трясущейся рукою

Открываю свой мешок.

Зуб колотится о зуб.

Зябок стал двойной тулуп.

А в мешке – уже подтухший –

Собственный мой синий труп.

Вырваны его глаза,

На нос села стрекоза,

Надо мной и ним сгустилась

Кобальтовая гроза.

Константин Матросов «КАТОК»

При тусклом двуфонарном свете,

Надев дешёвые коньки,

Туда-сюда порхали дети

Беспечно, словно мотыльки.

Они, смеясь от столкновений,

Кромсали лезвием каток,

И липли их двойные тени

Ко льду, ложась наискосок.

Меланхолично падал сверху,

Мешая фигуристам, снег.

И превращался в водомерку

Дугой скользящий человек.

Улыбки шире, смеха больше,

Не будет смерти никогда!

А мне мерещится под толщей

Изрезанного ими льда,

Там, где погас навечно бакен,

Под шинкованьем многих ног,

Свивающий тентакли кракен,

Пульсирующий осьминог.

Вот-вот он вырвется наружу,

Схватив встревоживших его,

И от катка, помимо лужи,

Он не оставит ничего.

Кричащей в ужасе добыче

Он вспорет клювом животы,

Выхватывая тех, кто прытче,

Из зафонарной темноты,

Ломая кости с хрустом, этим

Сводя свидетелей с ума…

Как весело сегодня детям,

Какая славная зима!

Константин Матросов «КОНЕЧНАЯ»

Троллейбус встал, пустуя, на конечной.

Она будить хотела старика.

Но он не просыпался от толчка

В плечо. На фоне вывески аптечной

Старик мотнул безвольно головой,

Кондукторша окаменела в шоке...

Сирены удаляющийся вой,

Свет фонаря, желтящий шлакоблоки.

Троллейбус на закланье привели,

Жгутом резиновым рога стянули,

И чуют кровь машина-кобели,

Беснуясь у безропотной косули.

Вокруг зима, зима, зима, зима

В одной из этих раковых окраин,

Где круглый год депрессия и тьма

И встречный в этой тьме необычаен.

Порыться ли в расстёгнутом пальто?

Идти смотреть куда ушёл водитель?

Но всё не то, не то, не то, не то.

Куда глядел его ангел-хранитель?

Она металась в панике вокруг,

Ища себе внезапного спасенья,

Но равнодушно на её испуг

Смотрели только мёртвые сиденья.

Они вдвоём здесь лишь: она и он,

Но чувствовался рядом кто-то третий,

Прокравшийся тайком в пустой салон

Сквозь толщу наслоившихся столетий.

Застряли в горле улицы огни.

И в окруженье холода беспечность:

След на стекле от чьей-то пятерни -

Нелепая претензия на вечность.

Инесса Васильева «Ростовщик»

Растают снега

и в лесу обнаружат.

Труп ростовщика

и ревнивого мужа.

Он многим хамил

и чесались костяшки

Сам был из верзил

в офицерской рубашке.

Неистовый пыл

по признанию женщин.

Жену колотил,

раздражал деревенщин.

Рассудок во тьме

и черна селезёнка.

С таким реноме

век не долог поддонка.

Час икс подошёл –

и повисли на ели

гирлянды кишок,

декорируя зелень.

Вспороли живот

толстосуму и гаду.

Детей хоровод

танцевал до упаду.

На вилы жена

сердце споро надела. –

«Я отомщена

и хочу беспредела!

Народ жаждал сцен,

накидавший нехило.

Любовница член

поросёнку скормила.

А тот, кто занял

на похмел подороже,

плюнул в овал

перекошенной рожи.

Растают снега.

Загустится орешник.

Труп ростовщика

зацветёт, как подснежник.

Инесса Васильева «Начистоту»

Подставил под сомненье красоту,

я чаще её вижу омертвелой,

ступая на холодный кафель морга.

Давайте расскажу начистоту.

Не принимает здание подделок

и родственникам оттого здесь горько.

Промёрзших яблок цвет я увидал,

единожды влюбившись в свою смену,

когда раздел покойницу поспешно.

Лидокаин подал в груди сигнал.

Я к трупу подошёл как к манекену –

была на месте губ его усмешка.

Уста срамные вскользь поцеловав,

поднялся выше и ответ услышал.

Я шифр разгадал в морзянке пульса.

«Прошу добей без баловства, забав,

а дальше страсти следуя фети́ша,

мной восхищайся и реализуйся!»

Вы брови в ужасе нахмурили, звоните…

Нельзя же тайны, психоаналитик,

раскрыть начальству, полицейским… Как же так?!

Души своей открыл вам полумрак…