W.C. Morrow, “A Game of Honor”, 1897

 

Четверо из пятерых сидевших вокруг карточного стола в каюте «Веселой ведьмы» смотрели на пятого с неумолимым презрением. Пятый, оказавшийся в меньшинстве, не мог вынести их ужасных взглядов. Склонив голову, он, с вялым и безразличным видом, рассматривал карты, которые лениво вертел в руках, и слушал свой приговор.

Самый властный из остальной четверки с пренебрежением указал на несчастного и обратился к товарищам:

— Каждый из нас помнит условия соглашения, джентльмены. В начале этой экспедиции мы условились, что лишь людям непоколебимо стойким должно быть дозволено в ней участвовать и получить возможные награды. Найти и возобладать великолепным сокровищем, которое служит нам видимой целью, но ради которого нам придется столкнуться с лютыми мексиканскими солдатами, принять весь тот риск, что вы сами осознаете. Как наниматель этого судна и руководитель экспедиции я выбирал для этого спутников самым тщательным образом. Мы были и остаемся равными друг другу, а мое предводительство как вдохновителя этого предприятия дает мне преимущество при дележе добычи. Поэтому я был наделен властью и, незаметно от вас, применил несколько средств, чтобы испытать мужество каждого. И если бы я не исчерпал теперь все разумные возможности и не счел надежными всех вас, кроме одного, то и не стал бы сейчас раскрывать тот план, которым руководствуюсь.

Остальные трое, смотревшие на удрученного товарища, теперь уставились на своего лидера с внезапным интересом.

— Последнее испытание духа мужчины, — спокойно продолжил тот, — это карточный стол. Где бы в нем ни крылась слабина, будь то алчность, трусость или лживость, здесь она неизбежно проявится. Если бы я был президентом банка, генералом армии или главой любого другого крупного предприятия, то непременно бы проверял качества своих подчиненных карточными играми, предпочтительно на деньги. Это единственный надежный способ, что дала нам мудрость былых веков.

Он остановился, а затем обратил презрительный взгляд на сжавшегося человечка, который тем временем сумел набраться смелости, чтобы поднять глаза, и, устремив все свое внимание, тщился понять странную философию его суждений. Его лицо так исказилось от ужаса и испуга, будто он стоял перед судом непостижимой мудрости и неумолимой справедливости. Но тут же встретился с взглядом своего судьи, и его нижняя губа, отвиснув, задрожала.

— Мы все сошлись на следующем, — решительно продолжил предводитель. — Тот, кто обманет или предаст товарищей, пусть даже в какой-нибудь малейшей мелочи, понесет наказание, исполнения которого мы все поклялись добиться. И частью этого соглашения, как помните, было то, что именно отступник должен первым потребовать исполнения наказания и что если он этого не сделает… полагаю, мне не нужно говорить, что последует в этом случае.

Снова наступила пауза. Виновник сидел недвижно, тяжело дыша и позволяя картам медленно выскальзывать из его пальцев и падать на пол.

— Мистер Росситер, — произнес руководитель, обращаясь к несчастному таким жестким и холодным тоном, что, казалось, при звуке его голоса кости промерзали до самого мозга, — у вас имеются какие-либо предложения?

Обреченный, с жалким, будто у висельника, видом, попытался вернуть себе самообладание. Если в нем и мелькнула надежда, основанная на мимолетном порыве взмолить о пощаде, она сразу же угасла перед твердыми и жестокими взглядами, что обращались к нему со всех сторон. Его душа явно извивалась в неистовой борьбе — ее выдавал румянец, покрывший его лицо. Но несколько мгновений спустя он все же смирился со своей судьбой. Поднял голову и с решимостью посмотрел на главаря — при этом набрав воздуха в грудь и смело расправив плечи.

— Капитан, — проговорил он уверенно, — кем бы я ни был, я точно не трус. Я смошенничал, тем самым предав ваше доверие. И условий соглашения я не забыл… Не могли бы вы подозвать шкипера?

Предводитель, не дрогнув лицом, поступился.

— Мистер Росситер имеет к вам просьбу, — сказал он шкиперу, — и какой бы она ни была, поручаю вам ее исполнить.

— Я желаю, — обратился к шкиперу мистер Росситер, — чтобы вы спустили лодку и пустили меня на борт с одним только веслом и ничем более.

— Да вы что! — воскликнул шкипер ошеломленно, в испуге оглядывая остальных. — Он с ума сошел! Отсюда в радиусе пятисот миль нет ни клочка земли. Мы в тропиках, и никто не сможет выжить четыре дня без еды и воды. И в здешних водах полно акул! Это же самоубийство!

Лицо главаря помрачнело, но прежде чем он сумел вымолвить хоть слово, мистер Росситер спокойно заметил:

— Это мое личное дело, сэр, — звонко ответил он.

 

* * *

 

Человек в лодке, с непокрытой головой и почти догола раздетый под палящим солнцем, обращался к чему-то, что находилось совсем близко от него в воде:

— Так, посмотрим. Да, кажется, мы проплыли вместе уже дня четыре, хотя я не вполне уверен. Видишь ли, если бы не ты, я бы умер от одиночества… Вот так! А ты не голоден? Я чувствовал голод пару дней назад, но теперь хочу только пить. А то, что ты голоден… ха-ха-ха! Разве кто-нибудь видел акулу, которая не была бы постоянно голодна? О, я прекрасно знаю, что у тебя на уме, друг мой, но на это у нас нет времени. Я совершенно не хочу нарушать этих приятных отношений, что сейчас сложились между нами. То есть — это даже забавно — я предпочитаю общение на расстоянии, нежели чрезмерную близость. Ха-ха-ха! Я знал, что тебя это рассмешит, пройдоха ты этакий! Какой же ты хитрый и настойчивый, а! А знаешь ли ты, что не будь у тебя этих нескладных плавников, жуткой грубой пасти и широко посаженных глаз, таких нелепых, если бы ты выбрался на сушу и потягался в остроумии с разнообразными и занятными созданиями, что обитают там, то твоя настойчивость в преследовании цели за год сделала бы тебя миллионером? До тебя доходит такая философия, дружище? Доходит сквозь твой толстый череп?

Ладно, ладно! Не крутись, не будь таким глупым! Не надо открывать пасть и выставлять солнцу свой сверкающий белый живот. Я еще не готов. Господи, как же хочется пить! А тебе когда-нибудь доводилось ощущать что-нибудь подобное? Видал такие слепящие вспышки, которые врывались бы тебе в сознание и затмевали само солнце?

Ты так и не ответил на мой вопрос. Хотя он гипотетический… Да, пожалуй, это я и хочу сказать. Гипо… гипотетический вопрос. Вопрос, да, верно. Полагаю, ты из тех рьяных молодых акул, что могли увлечься игрой, бросить мать в тревоге и спустить все псу под хвост. Акулы же спускают свое добро псу под хвост? Вот так задачка. Акулы, псы… Ух, до чего же ты занятная, смехотворная акула! И до ужаса осмотрительная. Из тех, что никогда не показывают своей силы, пока не наступит момент для нападения. Вот же коварный старый злодей!

Да, точно, ты спустил все псу под хвост, а потом собрался и покинул свой дом, чтобы стать человеком. Только представь — акула пытается стать человеком! А потом… Эй, полегче! Не горячись. Я тогда просто пошатнулся, но за борт не перекидывался. Ты из-за моих жестикуляций не волнуйся. Держи пасть сомкнутой, дружище, — такая улыбка тебе не идет. Значит, я говорил… Ой!..

Сколько я так провалялся, приятель? Как же хорошо, что ты не мог забраться ко мне в лодку, пока я так лежал. Слушай, у тебя раньше бывало подобное? Такое: бах — и тебя по голове бьет красным огнем. А потом… потом… ну, когда ты уже придешь в себя — чувствуешь, как тебе в голову впиваются неприятные кривые сверла, а в воздухе вокруг мечутся миллионы белых огоньков. Не попадай в такие ситуации, друг, избегай их, если можешь. С другой стороны, ты никогда не чувствуешь жажды. Так, что тут у нас? Когда меня ударило красным огнем, солнце было там, а сейчас оно вон где. Сместилось градусов на тридцать. Значит, я пролежал около двух часов.

А что эти псы? Это ты им все спускаешь или они сами тебя изводят? Когда как. Вот, скажем, у тебя были друзья, которые хотели оказать тебе хорошую услугу — хотели образумить, сделать из тебя человека. Они узнали, где точно находится чудесный клад, зарытый на острове в Тихом океане. Допустим. Они знали, что ты обладаешь некоторыми качествами, полезными в такого рода экспедиции, — безрассудная смелость, отсутствие страха и все в этом духе. Понимаешь, дружище? Так вот, все принесли клятвы — длинные, что твоя нога. Длинные, что… Ой, представь себе акулу с ногой! Ха-ха-ха! Что твоя нога! Подумать только! Ты меня прости, старина, но я не могу не посмеяться! Ха-ха-ха! Ну и ну!

И вы все поклялись — ты и другие акулы. Не лгать, не хитрить, не мошенничать. А первая провинившаяся акула должна позвать шкипера, чтобы тот отправил ее прочь с одним веслом и ничем более. И все, мой друг, когда ты дал обещание, то заручился честью своей матери, Бога, себя самого, своих друзей и связал себя обязательством быть верной и благородной акулой. Не палящее солнце, от которого ты покрываешься волдырями и которое плавит тебя до костного мозга и превращает кровь в кипящую лаву, — боль приносит не солнце. И не голод, который пережевывает тебя до мелких частиц; не жажда, от которой твое горло кажется трубкой из горячей меди; не слепящие удары красного огня по голове; не лежание замертво в лодке, пока солнце тайком преодолевает по небу тридцать градусов; не миллион огоньков, носящихся в воздухе, — ничто из того не приносит такую боль, как что-то бесконечно более глубокое и более ужасное. Как предательство чести твоей матери, Бога, тебя самого и твоих друзей. Вот что приносит боль, друг мой.

И уже поздно начинать жизнь заново, старина. Теперь, когда вступил в сделку со смертью, поздно решать быть хорошим, когда плохим быть уже нет возможности. Но это как раз наш случай, твой и мой, и мы сейчас не обсуждаем пользу от того, чтобы быть хорошим. Но мне не по душе эта насмешка в твоем взгляде. У меня всего одно весло, и я с удовольствием разобью его о твою дрянную голову, если подберешься хоть на ярд ближе…

Ага! Думал, я сейчас выпрыгну за борт, да? Видишь ли, я могу стоять прямо, если захочу. Но насмешка твоя мне не нравится. Ты не веришь в преображение умирающего, да? Ты мерзкий пес — низкий, подлый, никчемный пес! Усмехаешься, когда человек говорит тебе, что он может и будет честным до конца и встретит Создателя смиренно, но оставшись при этом человеком. Так давай, дружок, посмотрим, кто из нас достоин и благороден. Поставь свое мужество против моего и поручись за свое мужество своей жизнью. И мы узнаем, кто из нас двоих честнее. Так что давай, мистер Акула, сыграем на жизнь и на честь.

Подойди ближе и посмотри, как я брошу. Нет? Боишься весла? Ну ты и трусишка! Ты мог бы под конец стать благородной акулой, пусть и с расколотым черепом. Видишь визитку, разбойник? Смотри, я подниму ее повыше. С одной стороны кое-что написано — это мое имя, значит, это я. Другая пустая — это ты. Сейчас я брошу ее в воду. Если упадет именем вверх, значит, я выиграл. Если пустой стороной вверх — ты выиграл. Если выиграю я, то я тебя съем, если ты — то ты меня. Идет?

Погоди. Видишь ли, я могу бросить карту так, чтобы она упала той стороной, какой я сам захочу. Но это будет нечестно. Так что пусть последняя игра в моей жизни будет честной. Для этого я загну один край на эту сторону, а другой — на ту. И если бросить такую карту, то ни одна акула — неважно, с ногами или без, — не будет знать, как та упадет. Это честная игра, старина, и она уладит наш небольшой спор последних четырех дней — устранит те десять-пятнадцать футов, что нас разделяют.

Смотри, если я выиграю, ты подплывешь к борту, и я убью тебя и съем. Это позволит мне выжить и дождаться, пока меня не подберут. Если выиграешь ты, я выпрыгну в воду и ты меня съешь. Ну что, сыграем? Так, давай, жизнь или смерть… Ах! Ты выиграл! Вот тебе и игра чести!

 

* * *

 

Пароход, оставляя за собой след из черного дыма, неуклонно приближался к движущейся лодке после того, как смотрящий сообщил о своем открытии. Корабль спешил на помощь. Капитан, стоя на мостике, увидел в трубу одичавшего и почти нагого мужчину, который показывал необычные знаки и жесты, шатался и покачивался, рискуя при этом выпасть за борт. Когда корабль подошел достаточно близко, капитан увидел, что мужчина бросил в воду карту, а затем выпрямился со зловещей решимостью, и недвусмысленность его намерений не вызывала сомнений. Капитан подул в свисток, и человек в лодке, вздрогнув, увидел приближающийся пароход и заметил, что там уже готовились опустить шлюпку. Изгнанник стоял неподвижно, наблюдая за странным явлением, которое, казалось, возникло прямо из океана.

Шлюпка достигла воды и с силой двинулась вперед.

— Гребите изо всех сил, братцы, человек сошел с ума и готовится прыгнуть за борт. Там его поджидает крупная акула, и как только он окажется в воде, его будет уже не спасти.

Моряки старались изо всех сил и кричали человеку в лодке, указывая ему на акулу.

— Подождите минуту, — крикнули они, — и мы возьмем вас на корабль!

Затем изгнанник, наконец, понял их намерения. Он выпрямился, насколько мог, постаравшись проявить жалкое подобие достоинства, и хрипло ответил:

— Нет, я сыграл в игру и проиграл. Честный мужчина исполняет свой долг чести.

И с таким блеском в глазах, какой бывает лишь у тех, чье видение постигло чудеснейшую из всех тайн, выпрыгнул в воду.

---

Перевод Артёма Агеева