DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

ПРОКЛЯТИЕ

Владимир Сулимов «Эта сука»

Иллюстрация Ольги Мальчиковой


Сумерки опустились на шоссе тенью летящего дракона, начал накрапывать дождик, и одновременно с этим Борис заметил впереди то, что почти отчаялся найти прежде, чем снова даст знать о себе его деликатная, так сказать, проблема. Он выключил радио, мусолившее опостылевший блатняк на единственной частоте, которую ему удалось здесь поймать, и свернул к отелю. В низу живота что-то шевельнулось, булькнуло, и Борис почувствовал знакомую резь. Она вернулась, но теперь не была так ему страшна.

— Пам-парам… — немузыкально промурлыкал он — время, проведенное в компании Круга и «Вороваек», не прошло без последствий.

Перспектива заночевать посреди кукурузного поля таяла, хотя легкое беспокойство не покинуло Бориса полностью. Могло статься, что все комнаты в отеле заняты… но разрази его гром, если он не потребует места хоть в подсобке, чтобы разместить свое бренное тело. Он смертельно устал, он хуже видел к вечеру, его глаза начали болеть от контактных линз.

И не стоит забывать о проблеме.

Источник проблемы следовало искать в пельменях, которыми он угостился в кафешке, где остановился перед отъездом из Иваново. Хотя вызвать ее могла и окрошка в суздальской забегаловке, которой он рассчитывал погасить изжогу. Также Борис допускал, что в случившемся виновны оба ингредиента, которые, соединившись, дали убойный кумулятивный эффект.

Говоря грубоватым, но простым языком, Бориса знатно, до дрожи в ногах, пронесло.

Первые спазмы начались на выезде из Суздаля. Посетив тесную, провонявшую ссаниной кабинку на заправке, Борис посчитал, что угроза миновала — слишком много из него вышло.

Как оказалось, он редко ошибался в своей жизни настолько сильно.

Второй приступ настиг его после Владимира. Вокруг простирались то посадки, то посевы. Борис, считавший себя человеком в высшей степени цивилизованным, не мог помыслить, что однажды окажется в ситуации, когда придется удобрять чье-то поле средь бела дня. Однако альтернатива была еще более унизительной.

Он бросил машину на обочине и, обливаясь холодным потом, убежал в подсолнухи, недостаточно высокие, чтобы скрыть его полностью. В этот раз из него выплеснулось едва ли не больше, чем на заправке. С трассы ему насмешливо сигналили проезжающие автомобилисты. Он представлял, каким уморительным кажется им со стороны: толстяк, отсвечивающий огромным, как дряблый цеппелин, бледным задом среди подсолнухов. Возможно, кто-то успел снять его на мобилку, чтобы потом выложить в «Тик Ток».

Подтершись дорожной картой, Борис, переваливаясь и пыхтя, вернулся к машине. Вытирая руки влажными салфетками, он с беспокойством думал, сколько продержится, прежде чем случится новый позыв. От карты ничего не осталось. Другой бумаги он не захватил.

Ему предстояла невероятно долгая поездка до Сочи, к жене с детьми. Изначально они намеревались отправиться туда все вместе на машине, но Борису пришлось отложить отпуск на неделю, и семейство укатило поездом без своего главы. С той поры Лидия ежедневно названивала ему и жаловалась, что без авто в Сочи абсолютно нечего делать. Только ходить на пляж, гулять в парке, посещать разнообразные экскурсии и есть спелые, сочные фрукты. Фотографии прилагались.

В Петушках Борис предусмотрительно купил упаковку туалетной бумаги, но желудок, к счастью, решил дать ему передышку и до Воронежской области не беспокоить.

Так что, когда боль вновь заявила о себе, отель подвернулся как нельзя кстати.

На обращенном к шоссе белом щите, возвышающемся у въезда на крохотную стоянку, красовалось алое, точно написанное помадой, название «Гостиный дом “У ЛИЗЫ”». Под ним желтыми полустертыми буквами шла приписка: «Мы вам рады!» Проблем с парковочным местом не возникло, даже несмотря на крохотные размеры стоянки — компанию «субару» Бориса составляли только «хендай акцент» с помятым крылом и старая проржавевшая насквозь «десятка». Борис задался вопросом, на ходу ли она.

Он заглушил двигатель, выбрался из машины и поежился от налетевшего ветерка. Резь в животе дала о себе знать сильнее. На висках Бориса выступила испарина, он приложил к наморщенному лбу тыльную сторону ладони, но так и не понял, есть ли температура.

Он не стал забирать чемодан из багажника, запер «субару» и заторопился к входу в отель. Проходя мимо «десятки», увидел, что ее шины спущены. Тусклый потрескивающий фонарь заливал вязко-оранжевым пятачок утоптанной почвы возле ступеней отеля. За пределами светового пятна сумерки превращались в настоящий мрак. До слуха Бориса доносился гул проносящихся машин. Ни одна из них не сбавляла ход перед «У ЛИЗЫ».

Это, решил Борис, даже хорошо. Значит, ночью никто не будет бродить по коридорам, до трех смотреть за стеной телевизор, и слушать фальшивые стоны проститутки, над которой в соседнем номере покряхтывает дальнобойщик, ему тоже не придется.

Из ближайшего к двери окна пробивался серый с синевой свет работающего телика. Борис поднялся по ступеням и вошел в тесный полутемный холл. За стойкой сидела женщина лет пятидесяти, поджарая и коротковолосая. Она смотрела шоу, которое, если судить по закадровому смеху и чрезмерно бурными аплодисментам, не проходило по разряду интеллектуальных. Лидия, его жена, любила такие. Администратор «У ЛИЗЫ», как видно, тоже. Впрочем, подумал Борис, чужие вкусы не так уж важны, когда угроза навалить в штаны становится все актуальнее.

— Приятного времяпрепровождения, — приветствовал он в типичной для него витиеватой манере. Женщина настороженно улыбнулась и убавила звук закрепленного у потолка телевизора. — Отыщется ли у вас местечко для ночлега одинокому путнику, утомленному долгой дорогой?

«И пельменями с окрошкой», — добавил про себя.

Улыбка женщины потеплела.

— Чего тут с избытком, так это свободных мест, — ответила она. Борис приблизился к стойке. Отсюда ему стал виден разрез ее платья и бедро, крепкое, белое, упругое… соблазнительное. ¬— Можете выкупить всю гостиницу, если денег хватит. Были бы документы в порядке.

— В полнейшем! — заверил он, протягивая заранее подготовленный паспорт.

Женщина взяла документ, легко коснувшись пальцев Бориса своими пальцами. Он увидел, что и руки у нее гладкие, сильные. Заметил два круглых, меньше монетки, пятнышка на запястье, похожих на ожоги. Прежде чем он задумался над их происхождением, резкая боль полоснула его под брюхом и что-то провернулось в его кишках, как острозубый ребенок. Его проблема. Испарина снова выступила на висках, он вмиг утратил игривое настроение, его взгляд панически принялся обшаривать углы холла, не находя ничего достойного внимания.

— Борис Головацкий, — прочла женщина, раскрыв паспорт.

— Он самый, — подтвердил он, переминаясь с ноги на ногу. — Мне бы хотелось…

— …скорее покончить с формальностями, — закончила женщина за него.

— Верно, — согласился он, сжимая кулаки за спиной. Резь повторилась, но на этот раз решила не покидать его. Зубастый младенец начал прогрызать себе путь сквозь его потроха. Но даже в таком состоянии Борис отметил, что простота женщины ему приятна. — Именно это я и подразумевал.

* * *

Он попросился в угловой номер, получил ключи от пятого и ринулся туда с неподобающей для тучного сорокалетнего джентльмена прытью. Долго возился с расхлябанным дверным замком — из-за спешки никак не мог попасть ключом в скважину, и все это время живот бурчал, голосил, настаивал на уединении в маленькой, пахнущей дезинфицирующей жидкостью комнатке с белоснежным троном посередине.

Наконец борьба с замком увенчалась победой Бориса, и чемпион ворвался в номер получить главный приз.

К чести Бориса, он получил его вовремя.

Путаясь в спущенных брюках, он плюхнулся на унитаз и там, наконец, отпустил напряжение.

Буквально обнимая очко жирными ягодицами, слыша под собой всплески, ощущая, как запах хлорки постепенно вытесняется другим, менее приятным, он предался грезам о том, как засудит проклятую забегаловку, отравившую его, и, по мере освобождения от бремени, поднимался выше и выше на вершину эйфории.

Особое удовольствие он получал еще и оттого, что делал свои дела в полном одиночестве. Дома Лидка не упускала возможности подшутить на тему слишком долгого, по ее мнению, времени, которое занимал у него деликатный процесс очищения. Она называла это «толчковой медитацией». Ее любимой шуткой было как бы невзначай пройти мимо двери туалета, где укрылся Борис, и спросить что-нибудь вроде: «Эй, сегодня идешь на мировой рекорд?» или «Борьк, звонили из “Книги Гиннесса”, тебя спрашивали». Борис затравленно огрызался.

Минут через пятнадцать, когда наслаждение поутихло, он со вздохом отлепил от сидушки зад, подтерся и нажал кнопку смыва. Бачок харкнул тугой струей, взметнулись брызги, и вода с воющим хлюпаньем унесла в слив нечистоты. Звук получился какой-то гулкий, горловой; «загробный» — пришло на ум Борису подходящее слово. Он напоминал стон человека, застрявшего в канализационной трубе.

По неясной причине смущенный, как если бы за дверью, как дома, ерничала жена, Борис вымыл руки, смыл в дýше остатки дорожной усталости и вышел из номера заново родившимся.

* * *

— Лиза Сяглова, — представилась женщина-администратор, когда Борис, забрав чемодан из машины, вернулся в холл и завязал разговор, чтобы узнать, где можно подкрепиться.

— Рад знакомству. — Он приподнял над головой несуществующую шляпу. — А не вы ли, часом, та Лиза, в честь которой названа гостиница?

— Это я, — ответила женщина. — Я здесь и владелица, и администратор, и бухгалтер, а иногда даже горничная и повариха, когда девчат нет. Девчата приезжают из города помогать, но это требуется все реже. Работы здесь только убавляется. Сами судите. — Она обвела рукой пространство: мол, никакого наплыва клиентов. — И это летом.

— А где можно отобедать в этом уединенном оазисе? — полюбопытствовал Борис.

Лиза отмахнулась.

— Ай, перестаньте, «оазис». Та еще дыра. Доживает последние деньки. Но ужин есть. Ужин хороший, я сегодня не готовила, со вчера осталось, но все качественное. Если подождете, я подогрею.

— Уж пожалуйста, — оживился Борис, и Лиза, огласив меню, ушла в столовую, которая располагалась в соседней с холлом комнатушке.

— А вы откуда и куда? — донесся из-за стены ее голос.

— Путь мой лежит из Иваново, города невест, в Сочи, всероссийскую здравницу! — Борис приблизился к окну и заглянул в поглощающую землю ночь, из которой помаргивал лихорадочным румянцем одинокий фонарь.

— Далеко-о, — откликнулась хозяйка. — На отдых?

— Можно и так сказать, — туманно произнес Борис, представляя себе семейство, которое не даст ему ни минуты покоя. Вид из окна навевал необъяснимую тоску, и Борис нашел, что у нее много общего с ноющим ощущением в пустом желудке. В ночи, вдалеке, угадывались огни проезжающих мимо машин, беззвучных, как фантомы.

Чтобы не загрустить окончательно, Борис отправился в столовую.

Вскоре горячий ужин, оказавшийся перед ним, щекотал ароматами ноздри. Сосиски с гречневой кашей, горошком и пятнышком кетчупа, два вареных яйца, бутерброд с паштетом, апельсин и чашка киселя.

— Великолепно, — оценил он. — В вашем райском местечке нашлось все необходимое для того, чтобы изгнать злого духа голода. Осталось лишь одно маленькое препятствие.

Лиза вопросительно обернулась к нему от мойки, теребя в руках кухонное полотенце. В ярком свете столовой ее волосы казались сделанными из гладкой медной проволоки.

— Не откажите и составьте мне компанию. — Борис улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой. — За сегодня я едва обмолвился словом с кем-либо.

Если Лиза и колебалась, то недолго.

— Совсем как я, — пожала она плечом. Затем ответила на его улыбку. — Кстати, есть бутылочка вина. Хорошее вино, крымское.

После вина все сложилось само собой.

* * *

Они переместились в его номер. Он чувствовал волны желания, исходящие от Лизы, жаркие флюиды, которые давно перестал ощущать в Лидке. Настоящий голод. В перерывах, когда они лежали на перекрученных одеялах и глядели, пыхтя, в потолок, он размышлял над тем, что слово «голод» имеет два значения.

Она предпочитала быть сверху. Бледный, мертвенно-серебристый свет, сочащийся из окна, омывал ее вздымающееся и опускающееся тело, делал совсем юной, обращал десятилетнюю разницу между ними в ее пользу.

Он кончил трижды. С женой у него такое получалось, когда он сам был молод и весил килограммов на пятьдесят меньше.

После второго раза они перестали обращаться друг к другу на «вы».

После полуночи она ушла из номера, подобрав в охапку брошенное на пол платье. Он представил, как она ступает во мраке коридора, голая, пересекая квадраты лунного света; черный аккуратный треугольник между ее ног выступает из темноты и растворяется в ней. Его опавший было член снова поднялся, как корабельная мачта.

Он прошлепал в сортир, чтобы обтереть бумагой своего вождя краснокожих и принять душ. Использованную бумагу скомкал и выбросил в унитаз.

* * *

Пожалуй, только одна вещь омрачала его покой в оазисе «У ЛИЗЫ».

Канализация.

Трубы стонали, надрывались, всхлипывали, что грешники, замурованные в стенах. Когда Борис и Лиза изображали зверя о двух спинах, трубы принялись клясть прелюбодеев на все лады. Как будто отель насылал проклятие, подумал Борис, и не нашел в мысли ни толики забавного. От негодования канализации сотрясалось здание. В перерывах между заходами Борис слышал, как капает из крана. Звук капель, падающих на дно ванны, напоминал укоризненный стук пальца.

— Подобное не редкость, — сказала Лиза, когда он посетовал на канализацию. — Здание старое. Не хочу об этом.

В ее голосе за напускным равнодушием и подлинной утомленностью он уловил отражение собственной тревоги. Но прежде чем он дал этой мысли прорасти, Лиза перекатилась к нему, прижалась к боку всем телом и жадно — голодно — прошептала:

— Возьми меня.

Его не потребовалось просить дважды.

* * *

Когда ушла Лиза, Борис принял таблетку феназепама — он с трудом засыпал в чужой обстановке. Таблетка да, пожалуй, медлительность, присущая многим тучным людям, уберегли его от того, чтобы закричать, когда из унитаза зазвучал голос.

Борис проснулся около трех ночи и побрел в туалет отлить. Щурясь от резкого света, он спустил широченные трусы с пожарными машинами и уселся на унитаз, поскольку предпочитал писать сидя — живот мешал разглядеть краник и направлять поток. Голос под ним раздался прежде, чем в унитаз капнула первая капля. Борис подпрыгнул, точно из пучины слива поднялась рука и цапнула его за бубенцы. Тряся складками, он сорвался со своего насеста и заглянул в унитаз.

— Что?! — переспросил Борис высоким, срывающимся голоском. — Как?.. Кто тут?

Его взору предстала едва колышущаяся поверхность воды и внутренняя поверхность трубы, обрамленная сероватым полумесяцем соляного налета. Самая заурядная картина, виденная им миллион раз, но, прежде чем Борис успел убедить себя, что голос послышался ему в полудреме, тот обратился к нему снова:

— Эй ты там, наверху? Ты меня слышишь?

— Как это возможно?

Борис натянул трусы. Он чувствовал себя больше озадаченным, чем испуганным. Все это было слишком странным и похожим на сон, чтобы вызвать испуг.

И потом, у происходящего наверняка есть объяснение. Может, в соседний номер заехал жилец, пока Борис спал, и его голос из трубы — чудеса акустики.

— Слышишь, нет?

— Н-ну… — сказал Борис. — Наверное. Вы… вы в подвале где-то?

До него донесся смешок. По поверхности воды в сливе пробежала легкая рябь. Одинокий пузырь всплыл из трубы и беззвучно лопнул.

— Я определенно внизу, — ответили из унитаза уклончиво.

— А-а… — протянул Борис. Ему по-прежнему ничего было не ясно, кроме одного: с малой нуждой придется повременить. — А… Вы там… застряли?

— Верно сказано, сосед! — воскликнул невидимка развязно.

У него был голос взрослого мужика, дерзкий и сиплый, как у тех исполнителей, которые своим творчеством истязали Бориса последние часы поездки. Еще пара пузырей всплыла на поверхность. Борис отметил, что голос невидимки созвучен с шумом в трубах, и когда тот говорил, его речь сопровождало слабое, кажущееся Борису неприятным, эхо.

— Как вас угораздило? — задал Борис очередной вопрос, и тут же: — Как можно там находиться так долго? Это розыгрыш какой-то?

Снова смешок вместо ответа.

— Как по имени тебя, сосед? — спросил некто из унитаза. Борис долго молчал, и голос ехидно поинтересовался: — Забыл, что ли?

— Борис, — ответил Борис.

Он сомневался, что это хорошая идея — называть себя кому бы то ни было из унитаза, но и причин соврать не нашел. К происходящему его жизнь не готовила. Как себя вести, он не знал.

— А я Никитос, — представился незримый собеседник. — Борис и Никитос. А что, звучит. Х-хе!

Пожалуй, признал Борис той частью сознания, которая еще могла рассуждать спокойно. Другая же часть не прекращала нервный галоп в поисках объяснения происходящему.

Объяснение могло быть как рациональным, так и иррациональным. Инстинкт Бориса настойчиво выбирал последнее, как стрелка компаса, снова и снова. Борис вспомнил ужастик, на который его однажды затащила жена: про монстра, живущего в канализации, который был сперва клоуном, а затем превратился в какую-то непонятную тварь со множеством лап. В то, что с ним говорит подобный монстр, он не верил, но был готов скорее поверить в призрака, чем в застрявшего водопроводчика или спрятанный динамик. В эту минуту его сердце не находило тут ничего невозможного.

— Я не разговаривал ни с кем пятнадцать лет, — сказал Никитос, подкрепляя его догадку. — С тех пор, как… Для других я только шум в трубах. Но, коль уж появилась такая возможность, грех ее упускать. Моя матушка говорила: если бог дает шанс, не упускай его. Боженька не любит, когда отвергают его дары. Думаю, она права была, моя маман.

Голос — Борис никак не мог связать его с именем «Никитос» — казался беспечным и дружелюбным. Борис отказывался признать наигранность веселья. Это обострило бы ситуацию. Сделало бы ее пугающей.

— Вот что, Боря, а давай ты меня выручишь?

— А как? — Борис бросил взгляд через плечо на капающий кран над ванной и вспомнил некстати другой фильм, «Психо», знаменитую сцену в душевой.

— Помоги мне выбраться, — ответил Никитос без обиняков.

— Я не знаю. — Борис непроизвольно сделал шаг назад. — Боюсь, я не представляю как.

— Боря, — сказал Никитос успокаивающим тоном. Звучало ли в нем сдерживаемое напряжение? Возможно. — Раз ты меня слышишь, значит, между нами есть связь. Она, я подозреваю, должна быть обратной. Это логично, согласись. Во всяком случае глупо не попробовать. Протяни мне руку.

Последнее было сказано будничным тоном инструктора по вождению, объясняющего ученику, как заводить машину. Человек, заточенный в унитазе, живой или нет, не должен говорить так спокойно. Для этого он слишком… стеснен.

— Как вас угораздило?

— Угодить на парашу? — усмехнулся Никитос горько. — Интересует история? Лады, сосед, я расскажу. Я мертвяк, ты ведь и сам догадался, Борь, да?

По крайней мере, Борис не выбежал из ванной, воя и крестясь, и Никитос одобрил:

— А ты храбрый парень, сосед.

«Наверное, ты лучше готов к подобным вещам, если ты единственный из всех побывавших здесь постояльцев способен услышать голос призрака в шуме труб», — подумал Борис.

— Да, я мертв, и очень давно. Я отсидел год по малолетке, и мне казалось, что в колонии время тянется бесконечно, но здесь… Здесь я понял, что такое настоящая вечность. Это вечность, в которой тебе на голову валится говно, ссанье, плевки. Любителей вздрочнуть тоже хватает. Или вот сегодня. Сосед, это было феерично — то, что ты учудил. Просто Ниагара. Как тебя угораздило? — Восхищение в голосе явно было искренним.

— Пищевое отравление, — ответил Борис, конфузясь. — Некачественные пельмени, я полагаю. Прошу меня извинить. Я ведь не знал.

— А эта бумажка с кончей, после того как ты отжарил эту суку!

— Су… Кого?

— Лизку, — произнес Никитос. — Женушку мою. Вдовушку.

«Мертвый, — вертелось в голове Бориса. — Я тут разговариваю с мертвецом, и я спал с его женой».

— Как такое возможно?

— Что Лизка — бывшая моя?

— То, что вы у… Ну, при… э…

— При-ви-де-ни-е! — закончил Никитос. — Откуда мне знать как? Прикалываюсь я, по-твоему? Ты бы прикалывался, когда ты запомоен сверху донизу, хуже парашного петуха?

Надрыв в его голосе был столь искренен, что Борис невольно проникся сочувствием к туалетному призраку.

— Извините, — произнес он. — Я не хотел обидеть. Просто… столько всего…

— Что трудно переварить? — подсказал Никитос, и одновременно с его словами капающий кран противно, с дребезгом, свистнул. — Как те харчи, которые ты на меня выплеснул, ага? Понимаю, сосед. Тебе нужны подробности. Нужна история.

Борис энергично закивал. Непонятно как, но Никитос увидел — или почувствовал — это.

— Почему бы и нет, — протянул Никитос задумчиво. Очередной пузырь всплыл и лопнул в сливе, распространив зловонный душок. — В конце концов, ты вскрыл мохнатый сейф старушке Лизе, так что мы, почитай, одна семья, родня. Коль так, имеешь право знать, какая это сука.

Чувствуя внезапную усталость от навалившихся событий дня, Борис присел на край ванны и приготовился слушать.

— Мы купили — я купил — это заведение в девяносто девятом. Еще два года доводили его до ума. Эх и сглупил же я, когда оформил половину недвижимости на Лизку! На Лизоньку мою. Думал, подарок ей сделаю свадебный… Что говорить!.. Были у нас и кой-какие деньжата в те времена, да только проклятый клоповник их все подъел. Местечко оказалось неприбыльным. Клиентура, чтоб ей лопнуть, появлялась строго по воскресеньям и почему-то по средам. В основном женатые мужики из города, которые возили сюда любовниц. Я даже подумывал, не свернуть ли дело. Но в две тысячи третьем лопнул бизнес у Просвиркина, который держал мотель на самом въезде в город, да сгорела «Калинушка». Ну, и в нулевых у людей стали деньги появляться. Дела сразу пошли в гору. Но до настоящего процветания было еще далеко.

Я сделал предложение Лизке летом двухтысячного, а осенью уже играли свадьбу. Она все талдычила, что надо экономить, что лучше пустить деньги в оборот, а я хотел, чтобы было по-людски. Чтобы, шкуры, не сказал никто, что я жмотяра. Свадебку грохнули — дай бог каждому. Одной родни в столовку набилось сорок человек! А Лизка, она, вишь, прям как накаркала. Ну ладно.

Значит, стали вести хозяйство. Я завхозничал, Лизка на бухгалтерии. Начались расходы, а где расходы, там убытки. Да что там! Докатились, откровенно говоря. Я начал подрабатывать на бензоколонке, что на повороте. Как она, до сих пор стоит?

— Не заметил, — признался Борис. Сквозняк обернул его голые ноги в гусиную кожу, и он чихнул.

— А и хер с ней! Борька, его тоже звали Борькой, хозяина ейного, был тот еще гондон. Вечно платил меньше, чем Вовчику, потому что я, видите ли, срок отмотал. Еще и смотрел как на вошь. Надеюсь, та бензоколонка взорвалась, а он бомжует на теплотрассе.

Борис промычал что-то невнятное.

— Ну, слушай. Платили копейки. Имею я право на них отдохнуть? Имею! Вот и заглядывал в «Льва». «Лев», перед заправкой, он-то остался?.. Да что ж такое! — воскликнул призрак, когда Борис ответил отрицательно. Трубы в стене прогудели органное «до».

— Лизка начала капать на мозги. Говорила, что будет цирроз и язва у меня. Нормальная поддержечка? Она думала, дура, что я по девкам там волочусь. А хоть бы и так? Мужик волен поступать себе в угоду, а женщина есть женщина. Ее задача мужу не перечить и сапоги ему снимать. Так было и так будет! Правильно я говорю, ага?

Борис закивал так ожесточенно, будто Никитос и его собрался заставить снимать сапоги, грязные и заблеванные «Старым мельником». У него была своя точка зрения на тезис, озвученный Никитосом, но он не собирался выкладывать ее разошедшемуся призраку: и неразумно, и излишне.

— А она пилит и пилит, пилит и пилит, уже трезвый я или пьяненький, спасу нет, — продолжал бушевать Никитос. — Туши свет! Еще такая говорит, что я как отдохну, так в драку лезу. А я не лез. Если бы я бил, она не встала бы у меня. Говорит, мол, я ее щипал. Это как называется? Мол, я сигаретами ее прижигал, пятна показывает. Сама себя истыкает сигаретой, жаба, и мне показывает. И так целый год. В «Льва» таскалась, опозорить захотела. Ну, я объяснил ей, кто в семье главный.

Так и жили. Ладно. Дела с гостиницей стали к тому времени совсем никакие. Собрался продавать. Так она взвыла! «Нет, “Вавилон” еще принесет нам прибыль!» Отель тогда «Вавилон» назывался… А просто не хотела работу искать, как все люди, морда! Не продал. Слава богу, потом получше стало. Наладилось. Я с бензоколонки уволился. Сказал Борьке в лицо все, что думаю, и уволился. А то уж хотел свою половину загнать задешево, и пусть здесь хоть цыганский табор селится.

Значит, все хорошо. А раз на прибыль вышли, почему не расслабляться по-людски иногда? Только я во «Льва» — и она во «Льва». Ну, я напомнил ей прошлые уроки. Ладно.

Друг у меня приехал. В Чечне воевал, во вторую. Корешок мой с детства. Грех не отметить. Ну, и закатились во «Льва».

Гудели ночь напролет. Хозяин, поди, за наш счет озолотился — такой взяли темп! Возвращался под утро никакущий! — В голосе призрака зазвучало восхищение, какая-то детская радость. — А Дема, не знаю, где-то отвалился. Ну, не суть. Дополз, значит, как-то до отеля. Ноги сами привели, ну, ты знаешь, как оно. Ожидал, что Лизка орать начнет, по своему обыкновению, ан нет. Развернулась и ушлепала спать. Ну это я тогда так подумал, что спать. Сразу не допер, чего эта сука спокойная вся была. Понимаешь? А тогда такой: вот и ладушки!

Ну ладно. В те времена у нас как было заведено: когда клиентов нет, живем, спим и едим во всех номерах, куда взгляд упадет, по-простому. Проснешься утречком в номере первом, посрать сходишь в восьмой, завтракаешь в холле. Телек смотришь в пятом. Уборщицу отпустишь, и твори что хочешь.

— Да-да, — некстати вставил Борис.

— Да-да, — беззлобно передразнил Никитос. — Сюда слушай. Я как заявился, спать захотел. Забрался в свободный номер и уснул на полу! Проснулся, когда солнце взошло, чую: «вертолеты» прилетели, щас блевану. Бегом в толкан. Крышку поднимаю, перед очком на колени бух, зову Ихтиандра, и вдруг сзади рука с ножом протягивается. Лизка! Откуда ни возьмись. Вскочила на спину, схватилась за волосья, да так лихо лезвием по горлу полоснула, что твой мокрушник. Вцепилась прям в меня — не стряхнешь! Я еще от похмелюги не отошел, короче, табак дело.

Как же было больно, сука, как же я пересрал! Глубоко она меня продырявила. До самого этого… как он называется, пищевод? Я гляжу: блевота не изо рта, а из-под подбородка прет. И кровь, с блевотиной смешанная, черная, стекает в парашу. Лизка визжит, кудахчет, волосья мне рвет, Николай Угодничек! А потом отрубился. Будто лампочку в мозгу вывернули, понял? Так меня и оставила башкой в очке, стерва эта. Да еще на смыв нажала, и ходит по ванной, хохочет. А я вроде отрубился, но и слышу ее. Чую. Бред!

Знаешь, как говорят эти, которые в коме побывали? Мол, видят они тоннель света, все дела… И я увидел тоннель. Только не световой — трубу эту увидел канализационную, изнутри. И всюду вода, всюду жижа. То ли плаваю, то ли лежу в ней, не понять. И вижу собственное лицо, со стороны. Сверху. Рожу свою перемазанную, окровавленную вижу и глаза, как у вареного судака. Вот так я стал призраком.

С той поры и торчу в трубах отеля «Вавилон», который сука своим именем теперь называет. Призраки — я в фильме раньше смотрел — привязаны к определенным местам. Подтверждаю. Зáмки там, пещеры с сокровищами… А я застрял в сортирных трубах, как джинн. Какая ж тут вонь… Знаешь, вот без понятия, есть ли рай и боженька. Отсюда мне не видно. Но трубы эти — реальный ад. Не огонь и сера, а говно и слизь.

— А что Лиза?

— Позвонила в мусорню, что. «Товарищи милиционеры, я мужа зарезала». С-скотина! Приехали мусорки и увезли мою женушку, то есть вдовушку. Я даже немного порадовался: справедливость восторжествовала, посадят конкретно дуру. Мужа зарезать! Кто бы она без меня?

И вдруг! Года не прошло — вернулась. Зацени, отпустили зверюгу. Я не знаю, как это, у меня слова кончаются! Небось, наплела, что я ее щипал, кусал, что самозащита и все дела, состояние аффекта. А может, просто судье дала. Отпустили, понимаешь?!

Плеск в трубах возрос до предела, казалось, они вот-вот лопнут. Запотевший сливной бачок задребезжал крышкой, точно одержимый — а он и был одержим духом, — и Борис отшатнулся, заслоняясь руками, из опасений, что возмущение Никитоса разнесет унитаз на черепки.

— Ладненько, — зло продолжил Никитос. — Сведем брутто с нетто. Я превратился в сортирное привидение, а этой суке достался «Вавилон». Бизнес шел в гору. Но недолго — есть на свете справедливость. Я не знаю, что там у вас снаружи происходит, но последнее время отель простаивает впустую. Голову даю на отсечение… хм! А ведь именно это, можно сказать, со мной произошло! А, сосед?

— Нет слов, — отреагировал Борис.

История производила впечатление; встреча с призраком производила чертовски сильное впечатление; но он понимал: если не выспится, завтра не сможет продолжить поездку.

И не стоит забывать про справление нужды. Борис не представлял, как ему быть, коль в канализации завелось привидение.

— Так вы тут сколько, говорите?

— Бесконечно долго, — мрачно ответствовал Никитос.

— И все это время вы?..

— Развлекался как мог. Вредил, портил трубы. Кричал, ругался. Клиенты думали, вода шумит. И Лизка думала. Да подозреваю, в глубине души она обо мне знала. Чувствовала. Иной раз встанет над раковиной, наклонится и нюхает. Встанет у параши — и слушает. Долго так. Боится, сука.

— Так Лиза, она… Она может представлять угрозу?

— Она чокнутая. Чокнутая!

Борис невольно зевнул. Никитос услышал и заметил понимающе:

— Баиньки захотелось, сосед? Потерпи еще минуточку. Я столько времени не разговаривал с живой душой. Вдруг утром связь утратит силу? Ты знаешь, в стенах дома обитают какие-то… штуки. Я их не вижу, просто ощущаю, что они есть. Они мелкие и прыткие, как хорьки. Я не знаю, что они такое. Я к ним так и не привык, и я не хочу быть с ними рядом. И в говне сидеть до второго пришествия я тоже не хочу. Помоги мне, Боря, а там уж спи-отдыхай всласть, больше не потревожу.

Борис в задумчивости постукивал пяткой по стенке ванны. Никитос побулькивал. Борис опять ощутил запах — сладковатый запах тления. Как он не замечал его прежде? Вся гостиница была пропитана им, он чувствовался даже в холле. Борис представил Лизу, склонившуюся над раковиной и принюхивающуюся к душку из слива: глаза сузились, ноздри раздуваются, губы сжаты до синевы.

— Ты ведь не думаешь, что я галлюцинация, — нарушил тишину Никитос.

— Теперь стану думать, — невольно усмехнулся Борис. — Шутка.

— Ну так что, Боря? Решим проблему?

— А… — Борис по-прежнему колебался. — А что после?

— Без понятия. Ангелы за мной не уверен, что прилетят и отведут к райским вратам, тут я без иллюзий, а ад… ад я уже прошел. Может, отправлюсь куда-нибудь, куда все привидения уходят, когда проклятие снято. А ты потом садись на горшочек, как король, и сиди в свое удовольствие, сколь душе угодно. Просто опусти руку в унитаз, сосед, и вытяни меня.

Борис вдруг почувствовал себя страшно тупым. Впрочем, не это послужило причиной его медлительности. Причина была в интуиции. Она советовала ему оставить все как есть, и пусть призрак продолжает скитаться по трубам, пока на месте отеля не построят шаурмячную или «Макдоналдс». Не будет добра, если вытащить Никитоса из унитаза на свет божий. Кто знает, как на него повлияли годы прозябания в нечистотах? А отлить можно и в кадку с фикусом.

— Сосед? Ты не заснул там? Гляди, свалишься.

Голос призрака звучал задорно, но шипение, пронесшееся по вмурованной в стену трубе, походило на кошачье.

— А как же Лиза? — промямлил Борис. — Ты же не?.. В смысле…

— Стану ли я мстить? — Никитос, казалось, искренне изумился. — И в мыслях не держал. И потом, я же дух бестелесный. Я с тобой взаимодействую, с ней — нет.

«А еще ты можешь портить трубы», — подумал Борис.

Появилось и другое чувство, знакомое. Податливость перед давлением. В школе более сильные и хулиганистые одноклассники никогда его не били, когда им требовались деньги, им было достаточно хорошо попросить, и он отдавал свои карманные. В университете он позволял списывать сокурсникам, даже если не помнил их имени. На работе коллеги порой сваливали на него задания, если ситуация позволяла, с чем он безропотно мирился — откуда еще взялась та доработка проекта, из-за которой он вовремя не ушел в отпуск? Да что говорить, он и женился потому, что Лидия доставала: женись да женись, двадцать девять мне уже.

Нет, он не шел против коллектива. Проще было расстаться с мелочью. Или протянуть руку призраку.

— Сокол, сокол, я орел, — забулькал Никитос. Сквозь шутливые интонации сквозило нетерпение и еще что-то… Злость? Борис не желал думать об этом. Так становилось только хуже.

Он встал и подошел к унитазу.

— Молодец! — отреагировали оттуда. — Поздороваемся за руку, по-мужски!.. Ты что делаешь, Боря, потерял чего?

— Ищу перчатку, — ответил Борис, который крутил головой по сторонам.

— Ну какая перчатка, так не сработает. Необходим полный контакт. Ты не бойся. Помоешь потом руку.

— М-да? — пролепетал Борис и склонился над унитазом.

Однажды он уронил телефон в туалет, и ничего, полез рукой, успел спасти. Правда, тот унитаз был свой, домашний. Борис, морщась, уперся руками в края фаянсовой чаши, привыкая к чужой нечистотé.

— Теперь, — инструктировал Никитос, — опускаешь пятюню в трубу. Кисти будет достаточно. Просто же, а?

— Элементарно! — попытался бодриться Борис.

— Ну?

— Ну? — не понял он.

— Руку, Боря, руку. Не тяни.

— Ага… Может, лучше священника позвать?

Вода в унитазе взорвалась пузырями, заставив его отшатнуться — Никитос хохотал.

— О-ох, о-ох, впервые за пятнадцать лет поржал, сосед! Спасибо, от души!

— А вдруг я застряну?

— Застрянешь, если решишь полезть сюда целиком, — заметил Никитос резонно.

На этом отговорки у Бориса кончились. И хотя ему хотелось продолжать упрямиться воле Никитоса, никогда еще сопротивление не давалось ему столь тяжело.

Зажмурившись, он осторожно, стараясь не задеть стенки, опустил в унитаз левую руку. Конечно, он сразу коснулся холодного фаянса и по-девчачьи ойкнул.

— Это пока не я, — сказал Никитос. Он явно потешался над происходящим.

Кончики пальцев коснулись воды. Борис помедлил, зажмурился крепче и с силой пропихнул кисть в слив. Труба обхватила его руку по запястье, как удав. Сердце Бориса бешено колотилось, его стук отдавался в ушах.

Но даже он не смог заглушить довольное, почти умиротворенное урчание воды.

— Быстрее! — прошипел Борис сквозь зубы.

— Уже, — алчно пообещал призрак. — Больно не будет.

И схватил Бориса за руку. Очень крепко.

— Надеюсь, — прибавил он и рванул.

Борис успел подумать, что это грубая и безыскусная шутка, одна из тех, которыми развлекают себя школьные хулиганы, поймавшие забитого одноклассника. Надо лишь дать им удовлетворить свое жесткое веселье, тогда они отстанут — Борис хорошо это усвоил в свое время. Никитос попугает его и отпустит.

А затем его кисть целиком втянуло в ту часть слива, что была заполнена водой. Борис услышал всплеск и хруст костей. Горячая волна боли прокатилась по его руке.

— Остановись! — взмолился он. Если ныть пожалобнее и изображать чрезмерное страдание, хулиганы быстрее оставят в покое, как вампиры, насытившиеся не кровью, но мучениями. Правда, сейчас его страх, как и боль, были неподдельными. — Прекрати, ты ломаешь мне руку!

— Знаю. — Голос призрака теперь звучал совсем рядом, возле уха.

Никитос начал тянуть со все нарастающим усилием, совершенно нечеловеческим, и Борис услышал треск, как будто кто-то наступил на сухую ветку. Руку пронзила боль, такая острая, будто он сунул руку в костер.

Колени Бориса разъехались, когда рука протиснулась глубже. Вытесняемая плотью вода заплескалась, подбираясь к локтю. Его накрыла волна туалетной вони. Выше локтя рука превратилась в перекачанную автомобильную шину. Он уперся рукой в край белоснежной чаши, в которую самозабвенно выплескивал жгучее содержимое своего желудка всего несколько часов назад, когда самой его серьезной проблемой было послать дежурную эсэмэску жене.

— Ох и жирный ты, — сказал призрак.

Борис завопил.

Треск, с которым сломались кости предплечья, был глухим, но боль, пронзившая его, оказалась яркой и ослепительной, как взрыв сверхновой. С нарастающим ужасом Борис понял, что теперь его рука изгибается, уходя в трубу, под неестественным углом, словно рукопожатие призрака добавило ей дополнительный локтевой сгиб. Он набрал воздуха для новых криков, но его горло оказалось прижато к ободку унитаза, край сидушки заткнул рот, и его легкие выдали только астматическое сипенье. Боль была жуткая, чудовищная. Он никогда не испытывал подобной боли, даже представить не мог. Мелькнула мысль, что вытаскивать мертвеца из унитаза было наихудшей идеей из возможных. Затем сломалась очередная кость, и новая вспышка боли отключила все его мысли.

Теперь рука уходила в трубу по плечо, превратившееся в лиловую подушку. В панике Борис заколотил второй рукой, нашарил и сорвал с подставки рулон туалетной бумаги, и тот укатился, разматываясь, под ванну. Ноги Бориса елозили по кафелю — уже не в поисках опоры, но в агонии. Крышка унитаза шлепнула его по затылку.

Бах! — сломалось плечо. Звук как взрыв. Щека Бориса расплющилась о фаянсовое дно унитаза. Дно было ледяным, щека — раскаленной. И здесь, под крышкой унитаза, было полно поднявшейся вонючей воды.

— Помогите! — просипел Борис. Изо рта вырвалась струя черной пузырящейся крови.

Призрак разразился ведьминским хихиканьем, на что трубы откликнулись вибрирующим стоном.

— Не волнуйся, — проквакал он ободряюще, хотя Борис утратил способность понимать что-либо в мире, где остались лишь боль и агония. — Смерть — это только начало.

Борис умер незадолго до того, как кожа на его ладони лопнула и аккуратно разошлась по сторонам, как кожура банана. Дело сразу пошло быстрее. Закручиваясь, в слив засасывало сухожилия, мышцы, раздробленные кости запястья. Спутанными веревками потянулись вены. Из складок скомканной шкуры показалась плечевая кость. Все, некогда составлявшее внутреннюю среду Бориса, вытягивало из кожаного мешка, как густой коктейль через соломинку.

Жир и кровь. Лимфа и дряблые мышцы. Желудок и сердце. Селезенка и печень. Перемалывающиеся кости, раскрошившийся череп и головной мозг. Наконец, с прощальным всплеском исчезла в унитазе лишившаяся наполнения кожа — и воцарилась тишина.

Она, впрочем, длилась недолго.

Унитаз взорвался. Столб жирной коричневой жижи вознесся к потолку и увесисто шмякнулся об пол, превратившись в вонючий потоп, забрызгавший стены канализационной скверной. Осколки унитаза разлетелись, оставляя выбоины на плитке, будто шрапнель. Лопнуло зеркало. Сидушка, кувыркаясь, вылетела в спальню. Бачок покачнулся, накренился и рухнул, как аварийная многоэтажка. За несколькими стенами, в другом конце отеля, заворочалась во сне его владелица.

Сотрясаемые родовыми схватками, надсадно выли трубы. Поток нечистот, бурля, затоплял номер, словно смрадные околоплодные воды. Прежде, чем показался сам новорожденный, плафон в ванной моргнул и погас.

В сгустившейся, парнóй, зловонной темноте раздались новые звуки. Неуклюжее хлюпанье, грязное чавканье — словно аллигатор барахтался в болоте.

Существо с трудом выпрямилось в полный рост. Цепляясь за стену, шагнуло в комнату. Бледные лучи занимающегося рассвета заблестели на мокрой коже — коже Бориса Головацкого.

* * *

Лиза Сяглова — она вернула девичью фамилию сразу после прекращения уголовного дела — спала и видела сон. Ей грезилось, что она лежит под одеялом в комнате, под которую был приспособлен один из номеров отеля, и ночник, ее талисман, оберегающий от ночных кошмаров, мягко и ненавязчиво светит с прикроватной тумбочки. Электронные часы показывают пятнадцать минут пятого. Как обычно, завывают трубы в стенах, и во сне Лиза думает, что не помешало бы вызвать сантехника.

Думает она так не впервые, как и не впервые забывает о своем намерении поутру.

Но, как это нередко случается в царстве Морфея, все моментально меняется, и сон оборачивается кошмаром. Она различает колебание тени на пороге, гораздо более плотной и темной, чем полумрак комнаты. Пахнет пивом, воскрешая в памяти те славные добрые деньки, когда Никита приползал на бровях из бара и принимался «учить ее жизни». Лиза успела позабыть этот запах, однако сейчас воспоминания возвращаются. Врываются в ее сон, ее мир.

Цепенея от ужаса, она приподнимается на локтях. Одеяло спадает с обнаженной груди, и вошедший может видеть ее соски, затвердевшие не от возбуждения, а от холода и испуга. Она, впрочем, забывает о своей наготе.

К запаху пива примешивается и другой, совершенно тошнотный, и поначалу Лиза не может распознать, что же она чует. Потом до нее доходит.

Гниль, промозглая сырость и тухлятина; этот букет прорывается сквозь запах «Мельника», и Лиза узнает эту вонь. Это ее она улавливала, когда порой склонялась над раковиной.

Она хочет сделать что-нибудь, что помогло бы ей проснуться, но паралич приковывает ее к постели. Теперь до нее доносятся и звуки, скребущиеся, мягкие. Они тоже ей знакомы. Когда муж напивался до такого состояния, что не мог открыть дверь, он начинал в нее царапаться. Запах нечистот делается крепче, он обволакивает ее, и Лизе хочется вырвать. Она не в состоянии отвести глаз от ночного гостя, и ей остается уверять себя, что все происходящее — сон.

Слабое утешение. Если кошмары могут быть столь реальными, они могут и нести угрозу.

Она понимает, что тварь, притаившаяся на пороге, сейчас заговорит.

И тварь говорит.

— Лизавета. — Конечно, это голос убитого ею мужа, и Лиза ощущает, как время поворачивается вспять. — Лизавет-та…

Он говорит в нос, невнятно, как обычно после попойки. Но в то же время что-то не так с его голосом. Она слышит в нем бульканье. Словно муж накачался под завязку, и пиво вот-вот попрет обратно.

— Я вернулся, Лизка, — клокочет пришелец. — Пусти меня под бочок, женщина.

Она не двигается. Внутренний голос твердит ей: проснись или сойди с ума. Проснись или умри.

— Молчание — знак согласия, — говорит гость и делает неловкий шаг к кровати.

Из тьмы выплывает лицо, и она изумленно понимает, что это ее постоялец Борис. Только с ним случилось что-то неправильное.

— Приветик, — говорит Борис голосом мужа.

Кожа на Борисе висит складками, как на шарпее. Он выше и худее, чем был несколько часов назад, но все же это он, а кто же еще; даже смешные трусы с пожарными машинами на нем, правда, мокрые, как и сам Борис. Его шевелюра съехала на бок, будто парик. И лицо… точно его разобрали, а после собрали заново в попытке слепить из плоти физиономию покойника-мужа.

Ночной гость поднимает руку и указывает на нее пальцем. С кончика пальца капает вода, «кап» да «кап», совсем как из крана.

— Приветик, женщина, — повторяет это создание. Лиза до сих пор в замешательстве, Борис ли это или Никита, но когда тварь ухмыляется, сомнения проходят, оставляя место безжалостной уверенности. Ее мочевой пузырь сдается, и она чувствует горячую жидкость на внутренней стороне бедер и ягодицах, которые недавно — и невероятно давно — ласкали пальцы Бориса. — Вот он я.

— Нет, — шепчет она и пытается отползти на локтях подальше. Да только деваться ей некуда, и она кричит: — На помощь!

— О, помощь уже здесь, — заверяет Никита. — Хочешь, я защищу твою честь от посягательств того жиробаса? Он не знал, что секс-обслуживание входит в прайс отеля. Я объяснил.

— Что с ним? — задыхается она. — Что ты с ним сделал?

— Позаимствовал кой-чего. — Ухмылка Никиты превращается в оскал. Лиза замечает грязь, сочащуюся сквозь его зубы. — Плюс трусы в придачу. Неплохо на мне сидят? Рада меня видеть, ебливая собачонка?

— Ник, уходи, — слабо протестует Лиза. — Ты же мертв. Убирайся обратно…

— Не-ет, обратно я не хочу. — Никита выглядит одновременно оскорбленным и хитрым. — И ты не можешь сказать мне: «Уходи». Я не твой дурацкий сон.

Он медленно приближается, огибает кровать, половицы скрипят под босыми ступнями. Его движения неуклюжи, но набираются уверенности с каждым шагом.

— Кто присмотрит за тобой, Лизавета? Не Борька же. Борька-трясущиеся цыцки.

Он хихикает. Присаживается на кровать в ногах у Лизы, как заботливый врач, который явился навестить больного. Происходит то, что она боялась предвидеть: лапа пришельца проникает под одеяло и касается ее голени, гладит и скользит выше. Ладонь мокрая, сальная и ледяная, как какое-то глубоководное существо.

— Дай полюбоваться на тебя, — чавкает пастью монстр, подаваясь вперед. Жижа, которой полон его рот, переливается через зубы и стекает по подбородку. Несколько капель попадает на одеяло. — Поизносилась ты, женщина. Пофиг. Я истосковался.

Его ладонь замирает на ее коленке, шершавый большой палец ласкает кожу. Вонь стоит удушающая, она обволакивает, и Лиза думает, что ей вовек ее не смыть.

Да и будет ли такая возможность?

Никита протягивает руку — чужая кожа свисает с кости, как дряблая старушечья плоть — и дотрагивается до ее груди. Еще несколько капель покрупнее оскверняют белизну одеяла. Муж щупает ее грудь, сжимает сосок пальцами и с силой выкручивает. Лиза кричит.

Не только от боли. Она наконец смогла рассмотреть лицо чудища ближе.

Оно вздувшееся, как гниющий плод. Коричневая грязь скопилась в уголках глаз, и ею же выпачканы брови. Его губы шевелятся, словно не понимая, какое выражение им принять. Зловонная мерзость тонкой струйкой проливается из его рта в ложбинку между грудями Лизы.

Она кричит снова.

— Все наладится, — обещает монстр и вскарабкивается на нее. Одной рукой продолжает терзать грудь Лизы, другой откидывает одеяло и неуклюже стягивает трусы с пожарными машинами. — Будет хорошо.

Он тяжелый и весит, наверное, центнер, а то и два. Он холодный, как те ящики с дешевыми замороженными цыплятами, которые привозят в отель раз в месяц. Однако та часть тела, которой он вторгается в нее, грубо и без предупреждения, горячая, раскаленная. Лиза охает, и он, видимо, принимает ее возглас за стон удовольствия.

— Какой чудный сон! — свистит и булькает чудовище.

Черный сгусток, липкий и вонючий, шмякается из его рта ей на щеку. Его лицо, как гниющая чокнутая луна, дергается над ней туда-сюда, и Лиза больше не кричит, она орет, визжит, ее голос срывается, и она чувствует кровь у себя в горле.

Эта огненная штука, пульсирующая внутри нее. На грани безумия Лиза догадывается, что извергнется в нее вместо семени: жидкое дерьмо.

Она пытается сопротивляться. Сбивает рукой ночник с тумбочки; он падает и из-под кровати отбрасывает на стену поток психоделического света, в котором мечется горбатая тень насильника. Тот ловит Лизу за руки, но она успевает оцарапать ему щеку. Из царапин сочится желтая слизь. Монстр кричит в ярости и хватает ее пальцами за подбородок, разворачивает к себе.

— Смотри! — велит он, и, хотя Лиза пытается глядеть мимо него, она видит.

Лицо твари опускается на ее лицо, как тропический паук. Рот раскрывается шире и присасывается к ее губам, юркий язык шурует меж ее зубов; она пытается его укусить, но прежде, чем ей это удается, в ее рот хлещет тошнотворная гниль, адская смесь из глубин канализации; эта же гниль выплескивается из ноздрей чудовища, из его ушей и глаз, выступает на коже точно пот, точно испарина.

Она кашляет, захлебывается, ее сознание меркнет, но тут чужие губы исчезают, открывая доступ воздуху. Она с надсадным кашлем исторгает из себя вонючую грязь. Ее сердце — то, что от него осталось — колотится на износ.

— Айда в ванную! — ликующе восклицает создание, ерзающее на ней.

В этот момент она ощущает, что сошла с ума и что это не вызывает у нее никакого сожаления. Обжигающая влага наполняет ее лоно. Тварь отваливается, как нажравшаяся пиявка, и стаскивает Лизу за волосы с кровати. Она опять пробует сопротивляться, вцепляется чудищу в лицо. Кожа под пальцами смещается, словно надетый на голову чулок.

— Тебе надо помыть голову, — пыхтит тварь. — Параша как раз для этого сгодится.

Когда они врываются в ванную, трубы принимаются неистово гудеть. В иной ситуации этот гул напомнил бы Лизе человеческий голос, но сейчас ей не до ассоциаций.

— А, заткнись, — презрительно бросает Никитос, словно понимая речь труб, и поднимает крышку унитаза.

* * *

Солнце очертило линию горизонта, когда он уселся в «субару» толстяка. Дела сделаны, но ему не хотелось спешить. Он провел кончиками пальцев по приборной панели. Щелчком отправил в пляс ароматизатор-«елочку», подвешенную к зеркалу. Опустил ладони на рулевое колесо — нежно, почти невесомо. С наслаждением глубоко вздохнул.

Закашлялся. Изо рта на рубашку из гардероба толстяка выплеснулась вода, но совсем немного. Он чувствовал, что жидкости в нем почти не осталось. Скоро солнце поднимется выше и хорошенько его просушит. Он не знал, что произойдет тогда. Исчезнет ли вонь, которой он пропитан? Или исчезнет он сам?

Если второе, можно попытаться это отсрочить. Он отхлебнул из бутылки вино, недопитое Лизкой и ее жирным хахалем, и рыгнул.

Как скоро ее найдут? Он оставил мусорам столько загадок. Как, например, объяснят они, почему толчок в пятом номере разорван, будто в него засунули динамитную шашку, а края трубы развернулись лепестками металлического цветка?

С телом Лизки им будет попроще. Он держал ее башкой в унитазе, смывая и смывая воду, а Лизка все трепыхалась, и, когда ему надоело, треснул ее о дно лицом со всей дури, другой раз, третий, и, вновь нажав на смыв, смотрел, как забитое очко заполняется водой, подкрашенной кровью.

Он выкинул опустевшую бутылку в окно. Жарковато. Внимательно всмотрелся в свое отражение в зеркальце. Увидел щеки, свисающие, как пустые карманы. Складчатые рыхлые морщины, избороздившие лоб. Фиолетовые круги вокруг лихорадочно блестящих глаз, в уголках которых засохла коричневая грязь.

— А и пусть, — произнес он скрипуче. Его нижняя губа треснула, и на ней выступила прозрачная вязкая капелька, которую он машинально слизнул. — Я выбрался. Это главное. И почему бы мне не поехать, к примеру, в Сочи? Там жарко, но зато там целое море воды.

А еще там супруга толстяка. Почему бы толстяку ею не поделиться? Он ведь спал с его женой? Поэтому все честно.

Рассуждая так, он завел машину и выкатил на пустующую утреннюю трассу. На скособоченном лице, его и не его, замерла улыбка.

Услышат ли менты шум в трубах, гадал он, разгоняя «субару». А если да, разберет ли кто-то из них человеческую речь?

Один голос или два?

Хороший вопрос.

Он включил радио, услышал старый добрый шансон — ну, хоть вкус у бывшего хозяина авто был что надо — и покатил на юг, где в ожидании его изнывал и плавился под солнцем город-курорт.

В конце концов, он заслужил отдых.

Комментариев: 7 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)

  • 1 applemice 04-06-2022 23:11

    Рассказ понравился. Спасибо!

    Учитываю...
  • 2 yuntasha 13-07-2021 13:11

    рандомно выбрала две пасты на этом сайте. и обе оказались про говно. потрясающе

    Учитываю...
    • 3 Парфенов М. С. 13-07-2021 22:35

      yuntasha, если что, то тема текущего номера - "грязный хоррор". И да, "пасты" и "РАССКАЗЫ ужасов" - это не одно то же. Поколение мракопедии, блин.

      Учитываю...
    • 4 Аноним 14-07-2021 00:17

      yuntasha, "паста". Какое омерзительное слово, от него прямо веет неуважением к автору.

      Учитываю...
  • 5 Эсма Давидович 30-06-2021 22:46

    Ахаха, ну и трэш! Не хочется бросаться громкими словами, но это же шедевр. Призрак, обстоятельно вещающий из унитаза целую историю — такого я еще не видела. Упоминающиеся прямо в тексте рассказа отсылки к "Психо" и "Оно" — отдельное браво, именно эти фильмы всплывают в памяти почти сразу же, и не укажи на это сам автор, можно было бы праведно побрюзжать и обвинить в ненамеренном (или плохо скрытом) плагиате. Но тут никакого плагиата нет, отличная трэшовая пародия-перевертыш со своим сюжетом и лучшим из возможных финалов — промучавшийся в аду наконец обрел новую плоть и "восстал из мертвых" к новой жизни.

    Учитываю...
    • 6 РоганБорн 06-07-2021 23:16

      Эсма Давидович, сердечное Вам спасибо, добрый читатель.

      Учитываю...
  • 7 Алексей 20-06-2021 11:23

    Рассказ а-ля Стивен Кинг. "Оверлук" или "1488". Отечественная версия. Провинциально-канализационная.

    Учитываю...