За гранью времен / The Shadow Out of Time (повесть)

Автор: Говард Филлипс Лавкрафт

Жанр: научная фантастика

Год издания: 1936

Похожие произведения:

• Герберт Уэллс «Война миров»

Посвящается столетию со дня первой публикации Говарда Ф. Лавкрафта: в ноябре 1916 года в журнале «United Amateur» увидел свет рассказ «Алхимик» (The Alchemist).

 

«За гранью времен» — одна из немногочисленных повестей Лавкрафта, известность которому принесли, скорее, все-таки рассказы. Тем не менее, она строится вполне типично для автора: есть зачин, в котором рассказчик намекает на некое зловещее откровение, есть основная часть произведения, в которой читателя размеренно подводят к «невероятной истине», есть кульминация, где мы, наконец, сталкиваемся с ней лицом к лицу. В скольких произведениях мэтр использовал эту или похожую формулу — не сосчитать.

Тем не менее, повесть «За гранью времён» довольно необычна по своей атмосфере, в ней есть интересные детали, касающиеся собственной мифологии Лавкрафта и есть кое-какие загадочные нюансы.

Сама повесть строится как мемуары главного героя, записки, обращенные к его сыну — у ГФЛ этот прием встречается нередко и, скорее всего, он навеян литературой предыдущего периода, когда для создания атмосферы «достоверности» писатели обожали представить свою книгу как публикацию неких документов, а то и вовсе создавали «роман в письмах». Но тут и возникает нюанс, на который не обращают внимания большинство читателей: главный герой повести пишет заметки как предупреждение сыну и говорит, что на руках у него нет никаких подтверждений настигшему его откровению, поэтому публикацию данного текста оставляет на усмотрение сыну. Судя по тому, что записки были напечатаны — сын счел их правдоподобными или обнаружил некие подтверждения. Деталь неочевидная, но зачаровывающая внимательного читателя.

Еще интереснее жанровая особенность повести, напрямую связанная с ее философией. Дело в том, что автор, судя по всему, писал ее как хоррор, но современный непредвзятый читатель воспримет «За гранью времен», скорее, как научную фантастику. В самом деле: на нашей планете давным-давно существовала иная, нечеловеческая раса, умеющая посылать сознание своих представителей в тела людей разных эпох, взамен давая возможность больше узнать о своей жизни и пообщаться с гостями из других эпох и цивилизаций. Скажите честно, вас пугает такая идея? Или, все-таки, скорее, интригует и завораживает? Из всего текста следует, что загадочная раса, собственно, и не пытается повредить людям, питая к ним, скорее, академический интерес. И что тогда страшного в том, что они существовали за миллионы лет до нас? Полагаю, многие из читателей были бы не прочь испытать то, что выпало герою повести — и не были бы при этом напуганы.

Другой разговор, что для Лавкрафта сама эта идея, вероятно, представлялась невероятно страшной — просто потому, что он был закоренелым расистом. Существование рядом с собой некоей другой, принципиально иной расы со своей культурой, внешним видом и даже физиологией действительно могло вызывать у него приступы отвращения и паники — и, в общем-то, неважно, негры это будут, азиаты или морщинистые конусы из других геологических эпох. Об этой черте его творчества, в частности, подробно и любопытно писал в своей монографии Мишель Уэльбек. И отрицать или порицать эту особенность творчества ГФЛ, как это стало модно в последнее время, — попросту глупо: напоминает поведение тех психов-антисемитов, которые считают себя христианами, одновременно отрицая, что Христос был евреем.

Если понимать эту особенность психологии автора, перешедшую и к главному герою, то становится понятнее мнимая затянутость, с которой описаны его переживания. Дело в том, что для героя существование иной расы, чуждой «белому англосаксу и протестанту» — факт настолько невыносимый, что, даже бегая по циклопическим древним лабиринтам, он упорно пытается убедить себя в том, что этого не существует. Рациональный мир белого человека просто не должен вмещать такие откровения. Если же, в отличие от автора, читатель не страдает ксенофобией, то повествование покажется ему просто завораживающим: сама возможность столкнуться с людьми из разных эпох и даже с разумными нелюдьми — разве это не потрясающе? Разве в самом перечислении тех, с кем ему удалось пообщаться, не звучит некая музыка? Впрочем, есть ощущение, что звучала она и для автора тоже — просто он боялся в этом признаваться даже самому себе.

Как бы то ни было, в двойственности повествования, в самой возможности взглянуть на Великих Древних Лавкрафта через призму научной фантастики, а не мистического хоррора, — именно в этом и состоит главная притягательность данной повести.

Как обычно, в случае с творчеством ГФЛ остро стоит проблема перевода. Даже название произведения, более известного как «За гранью времен», не вполне передает смысл английского «The Shadow Out of Time» — скорее уж тогда «Тень из-за вне-временья», хотя, согласны, по-русски это звучит несколько неуклюже. Чтобы не быть голословным, сравним оригинал с переводом.

Возьмем последние абзацы текста, те, которые оказываются ключевыми практически в любом произведении Лавкрафта. Если дословно перевести классика, то получится примерно следующее: «Конечно, дело было в книге в металлическом футляре — футляре, который я достал из забытого укрытия среди непотревоженной пыли миллиона веков. Ничьи глаза не видели ее, ничьи руки не касались этой книги со времен прихода человека на эту планету. И все же, когда я над ней поднял свой факел, в этой мегалитической бездне я увидел, что странно окрашенные буквы на ломкой, подкрашенной веками целлулоидной странице были вовсе не безымянными иероглифами времен юности Земли. Вместо этого там были буквы знакомого нам алфавита, складывающиеся в английские слова, написанные моим собственным почерком».

В переводе Василия Долгокупли (в том числе, в недавней серии «Некрономикон. Миры Говарда Лавкрафта») читаем: « Все дело заключалось, конечно же, в книге, которую я извлек из металлической ячейки в стене подземного хранилища. Ничья рука не касалась этой книги за все недолгое — по сравнению с возрастом этой планеты — существование человечества, и все же, когда я всего лишь на одну секунду зажег фонарь над ее раскрытой страницей, я увидел отнюдь не иероглифы, подобные тем, что испещряли окружавшие меня стены древнего города. Вместо этого я увидел буквы знакомого мне алфавита, которые легко складывались в английские слова и фразы, написанные, вне всякого сомнения, моим собственным почерком».

Судите сами, насколько важны подобные изменения, но всегда крайне аккуратно высказывайтесь по поводу стилистики Лавкрафта: практически ни одно его изданное на русском произведение не избежало вмешательства переводчика, иногда — значительно более грубого.