DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

Алексей Искров «Скрипка и голос»

Мама позвонила и сказала, что нужно встретиться.

Из-за пурги город застыл в бесконечной пробке. Машины сигналили, водители высовывались из окон и кричали, по радио крутились однообразные новогодние песни. До праздника оставалось чуть меньше месяца. Город застыл в бесконечной пробке, и я опоздал.

Возле подъезда мигала карета скорой помощи. Я вбежал в дом, дальше на второй этаж, толкнул дверь – открыто.

Мама лежала на полу, воздух со свистом выходил из легких, лицо покраснело, ногти до крови впились в ладонь. Над мамой кружил медбрат, шкаф в синем халате.

— Родственник?!

— Сын. Как она?

— Сам не видишь? Хреново. Cоседка вызвала.

Мама хрипела.

Салон скорой промерз, сильно воняло спиртом. Казалось, что машина вот-вот развалится. Мама открывала рот в бесполезных попытках ухватить хоть немного воздуха, колотила кулаком по каталке. Медбрат зафиксировал руку и стал готовить капельницу.

Смотреть на то, как дива, гений, голос поколения, твой самый родной человек не может вымолвить слова и даже вдохнуть – страшно. Но гораздо ужаснее знать, что ты не в силах помочь.

Машина скользила на льду, водитель спешил, ехал по дворам, объезжая заторы.

Медбрат установил капельницу и теперь всматривался в лицо мамы.

— Вера Сотникова. «Песня-76», «Песня года». В прошлом году на «Первом» показывали, в «Достоянии республики», — подсказал я.

Медбрат вскинул бровь.

— Отец ее обожает. Во голосище!

Я только кивнул. С болезнью, пришедшей около года назад, мама потеряла голос и больше не могла петь.

— Я сам на гитаре играю, — внезапно добавил медбрат.

— Мир умрет без музыки, — вспомнил я любимую присказку матери.

— Эт-верно. Сейчас ей должно стать легче, продышаться должна.

И действительно. Мама перестала хрипеть. Я взял ее за руку. Нагнулся поцеловать.

— Могут… прийти. Надеюсь, не... но… не…соглашайся… скрипачка… Ди… Он…Он…Он…

Снова захрипела.

— Все будет хорошо. — Я не знал, что сказать.

На губах мамы зажглась улыбка. Такая добрая, светлая.

С трудом сдержал слезы.

— Без музыки…

— Мир умрет, — закончил я.

Утром Веры Сотниковой не стало.

           

Телефон разрывался. На некоторые звонки я даже отвечал. «Россия 1», «Первый», «НТВ» готовили передачи в память о великой Вере Сотниковой и хотели получить интервью сына дивы.

Отказал всем.

Слез не было, только странная апатия, отчужденность от всего, будто перед моими глазами разворачивается дурной фильм, а я — просто зритель.

В канун Нового года вышла передача по «Первому». Приятная, теплая, со старыми фотографиями и добрыми словами от коллег. Тогда и разрыдался. Вуаль отчужденности разорвалась, и горе ударило со всей силы.

Праздничной ночью я взял скрипку. Наигрывал любимый рождественский гимн матери. We Three Kings. О, как она его пела. Голос дрожит от вибрато, на губах восхитительная улыбка, кулаки сжаты у груди, воздух пронизан энергией, еще чуть-чуть и искры полетят. Другой она была в жизни: спокойная, тихая, обладающая мягкой речью и красивыми, но на удивление сильными, руками. Две разные женщины. Я хотел навсегда запомнить обеих.

 

Позвонили днем второго января.

— Здравствуйте, мы организуем концерт в память о вашей матери в «Олимпийском», — затараторили в трубке, — и непременно хотим видеть вас в числе музыкантов. Прослушивание седьмого января и…

— Помедленнее.

— О, меня зовут Владислав Стрельников, работаю на крупного продюсера. Мы были лично знакомы с Верой Александровной. Она не упоминала? Плохо. Так вот…

— Что за концерт?

— Говорю, в «Олимпийском»! Вы будете аккомпанировать Диане!

Имя мне ни о чем не говорило.

— Я подумаю.

Положил трубку.

Предложение казалось заманчивым, учитывая, что для больших залов не играл давно.

В гугле нашел Диану. Вернее, Dиану. Молодая певица, в музыке совсем недавно, меньше года. Послушал первую попавшуюся песню, по спине побежали мурашки. Голос напомнил о матери. Местами недотягивал высоту, но в целом очень похоже. Не попса, но на удивление популярна. На одном ютубе миллионные просмотры и огромное количество лайков.

Когда Стрельников перезвонил, я согласился на прослушивание.

           

Только пятого, спустя почти месяц после смерти мамы, я решился приехать в пустующую однушку. Редко бывал в квартире у мамы, чаще она наведывалась ко мне, говорила, полезно старые кости разминать. Комната встретила запахом духов. Крышка пианино была поднята: после болезни мама часто играла, голос ушел, но музыка осталась. Я закрыл инструмент. На гладкой лакированной поверхности выцарапали три слова: «скрипка и голос». Нахмурился. Что-что, а инструменты мама ценила.

Начал убирать. Спрятал бумаги в стол, протер пыль.

Пианино издало звук, разорвавший тишину.

Си второй октавы.

Я вздрогнул, обернулся. Подошел к инструменту, тронул клавиши. Крышка снова открыта. Ерунда какая. Стало не по себе, по спине побежали мурашки. Пятясь, я вышел из комнаты.

Пошел на кухню, поставил чайник. Не будь дураком. Просто нервы и все, подумал закрыть инструмент, а не сделал. Все нормально.

На подоконнике я заметил потрепанный ежедневник. В последнее время мама часто записывала мысли и дела. Память уже не та, говорила…

Полистал. Обычные напоминания: купить таблеток, ингалятор, молока, позвонить сыну; только в самом конце странная запись, перечеркнутая жирной линией.

«Сын скрипка може заменит. Не дури. Скрип у них есть нуже голос. Я, а не он».

           

Вечером приехал Стрельников, обсудить детали.

— Так, играем «Светоч» твоей матери, но в новой аранжировке, зал рыдать будет.

 Огромный зоб мужчины трясся при каждом движении, поросячьи глазки бегали из стороны в сторону.

— Ноты дать пока не могу, на прослушивании все получишь, знаю я, знаю… но версия крутая, очень-очень хорошая, только для скрипки и голоса.

Скрипка и голос.

— Что?

— Ты на аккомпанементе, Диана поет.

Могут прийти. Не соглашайся.

В голове забила тревога. Что-то не так.

— «Олимпийский»?

— Да, все центральные каналы снимать будут. Прослушивание в другом месте…

Могут прийти. Ди... Диана. Твою-то мать.

— Я вынужден отказаться. Выход найдете.

На лице Стрельникова отразилось почти детское недоумение, часто заморгал.

— Вы не представляете, какие это деньги, память мамы…

— Вы меня не поняли?

— Выслушайте хоть! Я потратил кучу времени, чтобы…

— Сочувствую.

Стрельников ушел, напоследок хлопнув дверью.

             

Седьмого, не переставая, валил снег, тяжелые крупные хлопья танцевали вальс под мелодию ветра. Такси остановилось возле дома мамы.

Я зашел в квартиру, вывалил бумаги на стол. Песни, старые записи, партитуры для пианино. Ерунда, ерунда, ерунда. Компьютером мама не пользовалась, электронной почты не заводила. Телефон. Точно. Старенький кнопочный мобильник я обнаружил на книгах. Поставил на зарядку, включил. Зеленый экран замерцал. Память sim-карты заполнена. Сколько раз учил чистить СМС, а все одно. Открыл входящие сообщения: «выгодные» предложения от оператора, поздравление с днем рождения от меня, мусор, мусор, мусор. Пролистал в самый низ.

«Концерт станет настоящим прорывом, уверяю. Мой наниматель ваш фанат. Прослушивание состоится седьмого. Приезжайте».

«Мне рассказали о ваших сомнениях. Уверяю вас, они напрасны. Не будьте суеверны. Ваши коллеги отдадут все за такую возможность».

«Он выбрал тебя. Это честь».

«Ты не можешь отказаться! Ты не знаешь, с кем играешь, потаскуха».

«Ты ответишь, сука!»

Я набрал номер.

— Привет, скрипка, — раздался голос Стрельникова. — Я же говорил, что она ответит.

Быстрые гудки. В голове метались мысли. Что происходит? Кто эти люди? Мама умерла не от болезни…

Комната уменьшилась в размерах, воздух сгустился, стало нечем дышать. На улицу. Я выскочил в прихожую, открыл дверь.

 — Здорово, скрипка. Урок музыки не дашь?

В подъезде стоял медбрат из скорой.

 Я шагнул назад, набирая на телефоне 112, но для своих габаритов медбрат оказался на удивление проворен, я не успел даже вскрикнуть.

Мобильник выскочил из рук.

Пианино взвыло в диссонансе.

За окном взорвалась петарда, в ответ завизжала сигнализация.

К лицу прижали вонючую тряпку. Все звуки исчезли.

           

— Точно подойдет? – Женский голос.

— Ее сын, подойдет, конечно. Кровь – не водица. Главное, не просри партию, все-таки готовила скрипку… Смена ролей – плохо, но не критично, если ты...

— Я справлюсь.

— Надеюсь! — Стрельников. — О, проснулся. Весь в мать. Знаешь, да? Упрямый, тупой, суеверный. И почему Отец выбрал ее… Ладно, все нормально. Просто чуть раньше станем честны друг с другом.

Машина ехала сквозь зимний лес, ветки скребли по крыше. Вел автомобиль медбрат, рядом сидела женщина. Диана.

— Давай сразу, сука, проясним. Ты сыграешь, что тебе дадут. Без вопросов. Без нытья. Без сюрпризов. Сыграешь и свободен. — Стрельников сжимал пистолет. — Сыграешь и катись на все четыре стороны.

Я кивнул, голова вспыхнула болью.

— Отлично. Умница, сука.

Машина выехала на поляну. В центре стояло белое строение с куполом. Явно новое и дорогое здание выглядело неуместно в окружении глухого леса.

 Стрельников вытолкнул меня из автомобиля.

— Туда.

Внутри воняло ладаном и дерьмом, тяжелый, вязкий дух мешал дышать, вызывал тошноту. Огромный зал, полный людей, освещали красные свечи, висела странная тишина. Все взгляды обратились ко мне.

Белый потолок был изрисован уродливыми карикатурами: вот мужчину, сжимающего в руках пальмовую ветвь, покрывает осел, чуть дальше Богородица держит на руках нечто с десятком длинных рук, в центре купола — лик Иисуса, измазанный коричневой массой.

Я медленно пошел сквозь толпу, в спину упирался пистолет. Голова болела, сердце бешено колотилось, во рту стоял горький привкус, жутко хотелось пить.

Провели через зал, в пустую каморку. Стрельников кинул в лицо ноты.

— Читай.

Я бегло просмотрел.

— Это не имеет смысла. Это просто…

— Я не прошу тебя искать смысл, скрипка. Ты это сыграешь, понял?!

— Без подготовки не смогу, это нелепо, нужно время, чтобы…

— О, не бойся, после того, как возьмешь первую ноту, тебе поможет сама скрипка.

— Почему я? — Голос дрожал.

— Твоя мать, хитрая сука, все-таки смогла найти выход. Надо было брать раньше. Молилась о потере голоса! Это надо додуматься! Теперь отдувайся ты.

Пусть это кончится. Просто странный кошмар. Он уйдет. Потерпи немного.

Но я не проснулся.

Вошла Диана, в руках скрипка и смычок.

— Канифоль принеси.

Стрельников кивнул, покинул комнату, но быстро вернулся с жестяным ведром, внутри пульсировала алая, дурно пахнущая жижа. Диана взяла смычок, зачерпнула из ведра и быстрыми движениями начала натирать волос. Закончив, Диана облизнула руку и зажмурилась, как довольная кошка. Волос потемнел.

— Наш выход! – Диана протянула мне скрипку.

В центр зала поставили пюпитр и микрофон. Стрельников толкнул меня вперед. Люди расступались, некоторые аплодировали.

— Без сюрпризов, — шепнул Стрельников, — иначе, сука, без мозгов останешься.

Я положил голову на подбородник, смычок на струны, руки дрожали. Стрельников взмахнул пистолетом.

Я взял ноты. Противоестественная, диссонансная мелодия выскочила из-под волоса, пронеслась по залу. Диана обхватила микрофон и запела, бессмысленный набор гласных втекал в отвратительный голос скрипки.

Пальцы прыгали по струнам, рождали нечто больное, нечто мерзкое. Тонкий визг младенца резко сменил волчий вой, звук прыгнул выше и перетек в женский плач, лавиной рухнул вниз, зарычав неведомым зверем — и снова к потолку, крича от невыносимой боли тысячей голосов. Я хотел остановиться, но руки стали чужими, мне больше не надо было смотреть на партитуру, чтобы играть.            

Толпа билась в экстазе. Стрельников отбросил пистолет в сторону, зоб затрясся. Лопнул. Из кровавого месива вылезло сморщенное личико. Люди менялись. Теряли форму, приобретали странные, нечеткие очертания. В свете свечей танцевали тени с множеством лап, рогов, крыльев. Вонь стала невыносимой, к горлу подкатил ком, из глаз брызнули слезы.

Прекратить играть. Ты можешь.

Не мог.

Мелодия вышла на крещендо, задрожала, на мгновение замерла и начала поглощать звук. Всасывала в себя вой ветра за окном, треск свечей, редкие стоны, вокал Дианы, мой крик.

Наступила тишина.

Пальцы продолжали бешеный бег по грифу, струны вибрировали, но скрипка рождала безмолвие. Я чувствовал, как оно растет, проникает внутрь меня, обнимает холодом. Услышать хоть что-то! Малейший звон. Малейший стук. Шорох! Что угодно! Но звук умер, мелодия уничтожила его раз и навсегда.

Картины ожили, зашевелились, переползли с потолка на стену. Чудище на руках Богородицы схватило лицо девы и рвало на части. Осел быстро сношал мужчину, по ляжкам несчастного текла кровь. Изо рта Иисуса хлынул бурый поток. Картины пульсировали алым сиянием, дрожали, приобретали объем. По полу прошла трещина, десятки рук с длинными тонкими пальцами ухватились за края.

Пустота. Отсутствие малейшего колебания. Такой тишины быть не должно. Мир умрет в тишине.

Тишина. Тишина. Тишина. Си второй октавы.

Нота разбила безмолвие на осколки. Я с трудом ухватился за звук, переместил пальцы. Сыграл.

Вернулись крики, стоны, пронзительный визг Дианы, лишь отдаленно напоминающий человеческий голос. Подскочил Стрельников с перекошенным лицом на шее, замахнулся когтистой лапой.

Я заиграл.

Чудовище замерло, отошло на шаг.

We Three Kings.

Мелодия, сначала неловкая, медленная, но постепенно все более и более уверенная, понеслась по залу, взлетела. Диана завизжала, заткнула уши. Третьей рукой, растущей из лица, прикрыла глаза.

Скоро осталась только музыка, заглушила крики. Пианино вступило внезапно, и Вера Сотникова запела. Мама запела.

We three kings of Orient are

Bearing gifts we traverse afar.

Диана рухнула на колени, раскинула руки и исчезла, оставив маленькую красную лужицу. Стрельников когтями царапал шею; мгновение, и тоже пропал. Тени таяли, прятались по углам, растворялись. Трещина в полу закрылась, обрубив пальцы.

Sounds through the earth and skies.

Я уронил скрипку, шея ныла, кисти горели. Толпа исчезла, только кровь по всему полу, точно неизвестный маляр пролил с десяток ведер красной краски.

Guide us to thy perfect Light.

Голос мамы медленно затих, растаял в звуках зимней ночи.

Бешено выла вьюга, тихонько трещали свечи, глухо стучало сердце.

Я поднял пистолет и похромал к выходу, наслаждаясь чавканьем, с которым ботинки опускались в кровь. Распахнул дверь и подставил лицо ледяной крупе, ринувшейся навстречу.

Кто-то стоял возле машины, едва различимый из-за белой завесы. Пошел ко мне. Ближе. Еще. Медбрат. Я вскинул оружие.

Прогремел выстрел.

Снег захрустел.

Замок машины щелкнул.

Я сел в салон, нарочито громко захлопнув дверь, и включил радио. Верка Сердючка пела о елках.

Даже эта музыка была прекрасна.

Комментариев: 0 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)