Иллюстрация Антонины Крутиковой

Тщедушный черный щенок ковылял по проулку, повизгивая и поджав хвост. Мартовская грязь и слякоть осели на его шерсти комьями. В темных глазах-бусинках блеснула радость, когда на горизонте появилась помойка. Копавшийся рядом пенсионер никак не смутил хвостатого, а зря. Стоило щенку подойти и обнюхать громадный бак, как над ним тут же сверкнула погнутая алюминиевая клюка.

— Я тебе сейчас! Сволочь! — воинственно забранился старикан, направив свое оружие на кроху.

— Извините… — пропищал кто-то неподалеку, отсрочив страшную казнь.

Рядом с пенсионером возник подросток. Его голову покрывал капюшон, голос дрожал, как и руки, измазанные сажей. Такого бы и блоха не испугалась.

— Че? — отрывисто рыкнул дед.

— Ничего-ничего, — трусливо и поспешно отмахнулся подросток, взяв на руки четвероногого.

Четвероногий был не против.

Когда спаситель отошел на пушечный выстрел от помойки и злого старика, то сбросил капюшон. Солнце осветило вытянутое и нелепое лицо Вани Каверина. Показав в улыбке кривые зубы, он взглянул на щенка и облегченно вздохнул, а после тихо промолвил:

— Ну, теперь мы с тобой друзья, да?

Ваня учился в одиннадцатом классе, и учился более чем хорошо. Его нельзя было назвать гением, но его упорства в учебе не признал бы только слепой. Он всегда мечтал сделать что-нибудь великое. Он не знал, что именно, лишь бы добиться славы, признания, в конце концов, денег, которые помогли бы вытащить семью из нищеты.

Ваня толком и не мог представить, как выглядит жизнь богатых людей. «У людей с деньгами друзей много, и ездят куда хотят, и… девушка есть», — такие простые выводы делал он, когда смотрел на некоторых одноклассников.

В классе его не сильно жаловали, но и не издевались. Словно призрак, Ваня каждый день слонялся по школьным коридорам, садился за последнюю парту, боялся заговорить хоть с кем-то, и будни его проходили в безмолвии. Он не знал почему, но когда нужно было — голос его не слушался. Изо рта выползали разные нечленораздельные звуки, которые упрямо отказывались складываться в слова, кровь подступала к щекам, обагряя прыщавую кожу нездоровым, резким румянцем, а черные глаза, доставшиеся в наследство от отца, прятались от собеседника. У многих он вызывал мимолетную жалость, и ее хватало на один редкий разговор, который обычно забывается через день, если не через час.

Ваня торопливо шел через когорты обветшалых коричневых трехэтажек, лавируя от одного квартала к другому, погрузившись в воспоминания. Сегодня у него был особенный день. Одна из намалеванных школьных красавиц по имени Вера уже не первый раз посещала его странные фантазии.

Она сегодня коснулась его руки. В столовой ее шелковистая ладонь случайно скользнула по предплечью Каверина, что, конечно, заставило Ваню перепугаться, взбудоражиться и застыть, притвориться мертвым.

Вот уже битый час он заново проживал эти секунды, словно плавал в ее ладошке. Ноздри до сих пор ощущали запах духов, которые стелились флером за длинными золочеными прядями красавицы.

Щенок с любопытством смотрел в лицо новому хозяину, черные глаза-бусинки, как два маленьких зеркала, отражали блаженные гримасы Вани. Однако сказке когда-то нужно было закончиться, и заканчивалась она обычно у порога дома.

Страшная вонь из парадной вернула Ваню с небес на землю. Немудрено: на первом этаже расквартировывался целый полк рабочих-таджиков, второй занимала странная бабка-собирательница, которая тащила с помоек бесчисленные «сокровища» и выпускала на прогулку по подъезду полчища тараканов. Напротив нее обитал вороватый и грубый ветеран-пьяница. На третьем была квартирка Каверина.

Жил он с матерью. Или, как он ее называл, мамочкой. От нее всегда пахло дешевым табаком; волосы, распущенные и засаленные, напоминали засохшие длинные макаронины, а лицо пошло морщинами от всяких бед еще с десяток лет назад. Сына своего она, наверное, любила, хотя сказать точно было трудно. Сегодня она была немного не в духе.

Ваня захлопнул дверь, пустил щенка с рук и пошел на кухню — отчитываться перед мамочкой. Это была ежедневная процедура. Она сидела, растопырив ноги, на табуретке и курила. С сигареты на протершийся халат то и дело летел пепел, но мамочка не замечала, погруженная в себя.

— Мам, я дома, — просипел Ваня.

— Четверки есть? — громко и гнусаво спросила она.

— Нет, одни пятерки, — потупив голову, произнес он.

— Свободен. Жрать через час. — Мамочка затушила бычок и вскрикнула, когда почувствовала, что ее ноги коснулся мокрый грязный нос нового жильца.

Она изо всей силы пнула его так, что щенок с визгом отлетел на другой край кухни.

— Это что такое?! Ты кого к нам привел? — заголосила мамочка и поднялась со стула.

Она нависла над худощавым сыном, и Ваня почувствовал себя беззащитным, маленьким и слабым. Это случалось, когда мамочка злилась, и каждый раз Ваня в искреннем раскаянии падал у ее ног, пока она бичевала ремнем его плечи и спину.

— Что за дрянь притащил домой, поганец?! А? Выкидывай его!

В глазах Вани мелькнул протест.

— Мамочка, ты не поняла, он…

— Знаю я, притащил себе игрушку, чтобы в доме срал и вещи портил! Убирай его к чертовой матери!

— Мамуль, он мой друг, я не могу с ним так, — Ваня чуть повысил голос.

Такого мамочка не потерпела. Лицо ее перекосилось от дикого оскала.

— Ты ох-х-херел! — прорычала она, выбежав вон из кухни.

Ваня уже знал, что его ждет, потому взял дрожащими руками щенка и запихнул его в тумбочку под раковиной. Собачий детеныш заскулил, чуя Ванин страх.

Вскоре раздался звук хлестких ударов. Обычно мамочка не мелочилась и заворачивала старое твердое мыло в полотенце, после чего методично, не жалея сил, била Ванечку до крови. Он повизгивал, стиснув зубы, но не убегал и не сопротивлялся. Чаще всего он признавал свою мнимую вину и только сегодня не понимал, почему мамочка злится на его нового друга.

«Думаешь, у нас есть деньги его лечить? Или содержать? Он сдохнет здесь же, а перед этим обоссыт всю квартиру. Кому убирать? Мне!» — говорила мамочка в перерыве после каждого замаха.

Наконец она выдохлась и вышла из кухни, оставив Ваню в тишине. Когда он был младше, приходилось какое-то время лежать, пережидая первую, самую жгучую боль. Тогда Ваня представлял себя куском мяса, из которого сделали отбивную. Руки матери казались огромными ивовыми ветками, длинными и крепкими, от которых невозможно убежать. Но маленький Ваня знал, что это не самое худшее, и ему тут же становилось легче. Самым страшным было бы, если бы мамочка достала папино ружье…

Вся кара заняла от силы минут пять. Тихонько разогнувшись, Ваня пощупал руки и ноги, проверяя, не сломаны ли они. Ежегодно он появлялся в больнице с переломами. Но сегодня ему везло, и все тело оставалось относительно целым, если не считать, что под ребрами при каждом вздохе слегка кололо.

Ваня достал перепугавшегося щенка из тумбочки и неловко, виновато улыбнулся.

— Я тебя не брошу, друг. В Ваниной комнатушке щенку нашлось место под кушеткой.

Из комнаты Каверина можно было попасть на балкон. Ванину судьбу сделали две вещи: балкон в комнате и телескоп.

Сколько себя помнил, он боялся выходить на улицу. Спрятавшись в комнате, Ваня смотрел на звезды со своего открытого балкона, представляя, как улетит туда, на другую планету, далеко-далеко, и построит там дом с таким же балконом, и будет смотреть с него на свою планету, такую страшную и непонятную.

Потом, когда Ваня чуть-чуть подрос, его отец, сидевший по молодости в тюрьме, а потом обносивший квартиры, притащил домой телескоп. Это был самый дорогой подарок в жизни Вани. Каждый раз, когда отец бил их с матерью, Ваня вспоминал телескоп и улыбался.

Щенок выбрался из укрытия и ткнулся носом в ногу Вани. Он не сразу заметил своего друга.

— О, привет. Ты поспал, да? Как дела? — спросил Ваня.

Щенок жалобно тявкнул и заскулил.

— Да, точно, с собаками же гуляют… Сейчас пойдем

Через пятнадцать минут оба уже выходили из дома. Шли они к лесопарку, который был неподалеку. Его постоянными обитателями были отморозки да наркоманы с курьерами. Ночь скалилась звездами, всаживая в землю маленькие снежинки, которые тут же таяли, растворяясь в грязи. Ваня шел, задрав голову, и что-то считал про себя, а щенок глядел под ноги, выискивая съестное.

— Слушай, а я ведь даже не знаю, как тебя зовут, — пролепетал Ваня, оторвавшись от неба. Деловито рывшийся в урне щенок ничего не ответил.

— Ну нет, тишиной я тебя звать не хочу. Это ведь не имя даже. Ты будешь, — он взглянул на небо, — Эврика! Ты будешь Цефей. Как созвездие. Да, тебя так и зовут, да и по форме ты как Цефей. Ну точно Цефей.

Цефей равнодушно фыркнул. Они пошли обратно. Дома Ваня отмыл Цефея и обнаружил пару продолговатых гноящихся ран, а мамочка сказала, что застрелит Цефея из отцовского ружья, если Ваня его не выкинет.

Но Ваня не собирался предавать своего друга. Ночью Ване приснилось, что его дверь в квартире выбил огромный черный волк. Он почему-то рычал знакомым басом, требовал что-то от мамочки, а потом вытолкнул ее в гостиную и закрылся там на целую вечность. Тогда Ваня взял нож, чтобы вскрыть замок, но дверь отворилась, и волк набросился на него, подмяв мальчишечье тело под себя. Ваня выпустил нож из рук и попытался освободиться, но каждый раз, когда он отталкивал от себя зловонную пасть, в которой грозно желтели гнилые клыки, волк стискивал его все сильнее. Ваня вскрикнул и… проснулся.

Этот сон посещал Ваню несколько раз в месяц, заставляя просыпаться в поту, если не обмочившимся. И несколько раз в месяц мать била его с особой жестокостью, если он не успевал прятать мокрые простыни. Но сегодня все обошлось, и ободренный Каверин пошел в школу, учиться и притворяться призраком.

В середине дня он направился в узкий тесный кабинет, находившийся на цокольном этаже. Налил из припрятанного чайника кипятку в стаканчик, бросил туда пакетик и сел в ожидании классной руководительницы.

Женщина лет сорока, по лицу которой разбежалась орава морщинок, со светлыми волосами, всегда прибранными в хвост, проплыла в кабинет и закрыла за собой дверь. Устроив полную фигуру за заваленным бумагами столом, она вздохнула и улыбнулась Ване. Ваня улыбнулся в ответ.

— Привет, Вань. Ну, рассказывай, как у тебя дела? — сказала она тихо и устало, но не без радости.

— У меня? У меня… — Ваня задумался, тщательно подбирая слова в голове, чтобы они вышли изо рта ясно и без помех. — У меня появился новый друг!

— Ух ты. Как его зовут? — участливо спросила женщина, улыбнувшись еще приветливее.

Она была странным учителем. Как говорят, без навыка расставлять приоритеты. Вместо того чтобы концентрироваться на течении учебного процесса, под которое, как рыбы, должны были подстроиться ученики, она распылялась на кучу маленьких ручейков, создавая для каждого малька свое русло. И, конечно, это стоило большого труда и сил, но совесть ее была чиста. За нее ей пришлось заплатить страданиями. Иногда она задумывалась о том, чтобы убить себя или взорвать каждую школу на планете, но сил у нее хватало только на тяжелый вздох.

— Цефей. Он… Как это… Мохнатый, мохнатый и черный! — брызжа слюной и восторгом рассказывал Ваня.

— Ну, значит, будет хорошая замена мне.

Ваня впал в ступор, а женщина продолжила:

— Я ухожу, Ваня. Ты меня поймешь, я знаю. Просто устала от всего. Мне нужно отдохнуть.

Ваня молча кивнул. Его широко открытые черные глаза застлали слезы. Но он ничего не сказал, просто посмотрел на нее, как в последний раз.

Вскоре звонок застрекотал, и, словно убитый, Каверин вышел из кабинета, чтобы вновь погрузиться в учебу.

После уроков его шок переполз в тоску, которую он донес вплоть до двери своей комнаты. Там его ждал друг. Цефей жалобно затявкал при виде Вани, и этот шум заставил его улыбнуться, а мамочку сильно рассердиться. Скоро товарищи побрели к ветклинике. Через лабиринт переулочков они вышли ближе к центру города, и оба почувствовали себя не в своей тарелке. Ваня принюхался: знакомый запах. Ладони вспотели.

— Привет. Это твой? — послышалось сбоку.

Верин голос был припудренно-нежным, как всегда. Ваня с испугом обернулся, уставился на девушку, щеголявшую модным бежевым тренчем, и кивнул, потому как слова застряли в горле. Цефей принял Веру с большим энтузиазмом: сначала обнюхал, потом залаял. Вера рассмеялась от выходки пса.

— Такой милый… Ты куда?

— В… Э… В больницу… Для животных, — потупив взгляд, объяснялся Ваня, чувствуя каждой порой своего тела стыд и наслаждение.

— А, его лечить? Ну хорошо. А я вот решила прикупить пару платьев…

Ване стало гадко. Он молчал и молился, чтобы Вера поскорее исчезла. Так она и сделала. Махнув на прощание рукой и отпустив одну из своих кокетливо-будничных улыбок, она убежала, стараясь успеть на зеленый свет.

Каверин гордо поднял голову и искривил рот в улыбке.

— Видишь! Ты не нравишься мамочке, зато нравишься Вере. Это в триллион раз круче, наверное…

В клинике врач обследовал щенка и, выходя к Ване, неблагосклонно помотал головой. Каверин задрожал в ожидании вердикта.

— У вашего… Как его? Цефея? По всем признакам чумка. Нужно отправлять дальше на анализы, узи и потом лечить — холодно промолвил он. Ваня замотал головой.

— А сколько это?

— По времени?

— Сколько стоит?

Врач с минуту подумал, а потом написал сумму на листке. У Вани сперло дыхание. Цефей озадаченно посмотрел на обоих.

— Можем в рассрочку, если не можете оплатить лечение полностью. Сколько у вас сейчас, молодой человек?

— Времени?

— Денег… — процедил врач.

Ваня достал старый кожаный бумажник, оставшийся от отца, и раскрыл его. Внутри одиноко блестела зеленая тысяча.

— Господи, — врач вздохнул и снял маску, закрывавшую лицо. Длинные, завитые усищи насмешливо качнулись. — Отдайте его тогда в питомник. Там ему должны помочь, если вы сами не можете.

— Но вы можете, — опасливо произнес Ваня.

— Извини, друг, но мне тоже надо что-то есть — отрезал врач.

— Давайте я вам суп принесу? Мамочка такие супы варит!

Но доктор не стал слушать дальше. Выписав ему несколько адресов ближайших приютов, он выставил Ваню за дверь.

На улице начался дождь. Тоска пнула в сердце. «Ну, я предложил ему все, что мог… Неужели ему просто лень? Лень спасти жизнь?» — думал он. Каверин накинул капюшон, посмотрел на пса, который, размахивая хвостом, пытался поймать маленькие капельки в свою пасть, и, взяв его на руки, отправился по первому адресу.

Ване действительно не хотелось расставаться со своим другом. И он не заглянул ни в один питомник.

Пришел домой Ваня поздно, промокший и уставший. Цефей чувствовал себя не лучше. Мамочка спала, и Ваня знал, что завтра, в выходной день, его непременно будет ждать какое-нибудь наказание.

Ночью он долго не мог заснуть, посматривая то на лежавшего в углу друга, то на телескоп, заботливо сложенный в чехол. Безысходность сжирала его изнутри, какой бы выход он себе ни предлагал, все упиралось либо в мамочку, либо в деньги. Ваня боялся, что не успеет заработать достаточно ко времени, когда Цефея еще можно будет вылечить. Сама мысль о смерти друга встала перед ним во весь рост так явно, что Ваня не сдержался и заплакал от страха. Тут его воспаленные глаза снова задержались на телескопе.

— Эврика… Эврика-а-а! Эврика, эврика, эврика! — нервно залепетал Ваня. В эйфории он невольно приподнялся с кровати, светящийся от, казалось бы, очевидного, но только сейчас приплывшего к нему в руки решения. Он снова посмотрел на Цефея и в который раз произнес:

— Я тебя не оставлю, друг.

Ваня так и не смог заснуть. Окрыленный как никогда, он пролежал в кровати до восхода солнца, после чего начал собираться в город. Сзади скрипнула дверь. Мамочка стояла с полотенцем, мрачное спокойствие на ее лице не обещало ничего хорошего.

— Он еще тут? Сучонок! — гаркнула она на щенка, который было уже побежал под кровать, но на полпути получил крепкий удар полотенцем по ребрам. Жалобный визг наполнил Ванину комнату болью и отчаянием.

— Мамочка, я все придумал, мы со всем справимся, я… — залепетал Ваня, полностью уверенный в том, что мамочка обрадуется его находчивости. Но получил попадание тапкой в ухо. По левой стороне лица разлилась ноющая боль. Спросонья мамочка оставалась такой же меткой.

— Что я тебе говорила, мелкая дрянь?! Да вас обоих застрелить мало. Нашлялся вчера со своими шлюхами, а?! — разразилась она громом и занесла руку для следующего удара в ожидании, что сын упадет на колени, как он всегда и делал.

На душе у Вани повис каменный пуд, а к горлу подобрался ком. Впервые он понял, что ни в чем не виноват перед мамочкой, и эта мысль, как капля яда, проникшая в его кровь, жгла, заставляла испытывать обиду. Он предпринял еще одну попытку:

— Мамулечка, у меня есть решение, я просто пойду…

Но прилетевшее по глазу полотенце не дало ему закончить. От боли он повалился перед матерью, которая с остервеневшим наслаждением принялась хлестать сыночка по спине. Сил растянуть удовольствие с утра у нее было не так много, потому вскоре она прекратила и взяла передышку.

В этот момент отчаявшийся Ваня поднял голову, чтобы в последний раз попытаться все объяснить мамочке.

— Я продам телескоп! Этих денег точно хватит, чтобы его вылечить. А потом устроюсь на работу, и мы сможем его содержать!

Мамочка на секунду замерла, и Ваня уже начал вставать, почуяв свой успех. Стоило только разогнуться, поравняться с мамочкой и посмотреть ей в глаза, как он тут же содрогнулся от животного ужаса.

Мамины ноздри раздувались что есть мочи, как у быка, показывая силу подступившего бешенства. Не сказав ни слова, она вцепилась Ване в шею и повалила его на пол. В панике Каверин растерялся и начал беспомощно трепыхаться, тупо щурясь глазами в потолок. Он боялся смотреть на нее.

У мамочки была странная, болезненная любовь к Ваниному отцу. При каждом удобном случае она поносила его как могла, обвиняя во всех ужасах, которые произошли и продолжали происходить в ее жизни. Но стоило только Ване случайным словом этого же отца задеть, как она переносила весь свой праведный гнев на сына, поднимая мужа из грязи в князи, если не в боги.

Ваня не помнил, почему папу посадили в тюрьму, но, спросив однажды и получив за это двадцать ударов по спине, решил, что это не так уж и важно. Сейчас же, из пламенной любви к мужу, она душила своего сына, однако и здесь у нее недостало сил.

Ваня пришел в себя и вырвался, отбежав в угол. Уставшая мамочка сплюнула на пол и ушла восвояси. Чуть погодя послышался хлопок от входной двери. Ушла.

Ваня оттолкнулся от паники, как тонущий отталкивается от дна, чтобы всплыть. Он быстро покончил со сборами, кликнул Цефея и отправился на рынок. Родной дом превратился в самое опасное место на Земле, опаснее неизвестного мира за дверью. Кровь пульсировала в висках, когда он погрузился в шум субботнего рынка.

Ряд шатров раскинулся широким рукавом и по ходу разветвлялся, превращаясь в настоящий лабиринт. Очумевший Ваня сел с краю от стройных железных ворот. Цефей приютился у его ног. В рое голосов, ног и рук он вновь почувствовал себя невидимкой и постепенно успокоился.

«Она просто не выспалась и плохо меня поняла, а сейчас ушла, наверное, за пивом. Вот выпьет немного и поймет меня», — рассудил Ваня, приободрившись.

Прошло несколько часов, прежде чем его заметили. Напротив остановился парень в черной косухе. Он замер, с минуту пристально изучая Каверина, прежде чем подойти. Ваня весь засветился от радости, взглянул на Цефея, потом на косуху, которая небрежно заковыляла к нему.

— Че это? — плюнул парень словами в нос.

— Это телескоп! Телескоп! — едва сдерживая восторг, заявил Ваня.

— Че делает?

— Звезды… Смотреть… — чуть оробев, объяснил Каверин.

— Почем?

— Двадцать. Тысяч.

— Че-е-е? — ошеломленно спросил парень, выпучив свои наглые пьяные глазенки, и повелительно добавил: — Покажи.

Ваня достал телескоп из чехла и аккуратно, чуть ли не любовно, начал его собирать. Цефей зарычал. Поставив телескоп на ножки, Ваня замолчал в ожидании, но косуха ничего не говорила, поглощая взглядом странную конструкцию.

— Ну дак… Брать будете? — виновато пробубнил Ваня.

— Да, — ответил парень в косухе и, обхватив руками телескоп, кивнул Ване, направившись к выходу.

— А деньги?! — вскрикнул Ваня, поднявшись со ступеньки.

— Щ-щ-щас! — гаркнул парень вслед, прежде чем исчезнуть навсегда.

Ваня подхватил недоумевающего Цефея на руки и крепко сжал его в объятиях.

— Я же говорил, что не брошу тебя, друг! Видишь, сейчас мы пойдем в клинику, и тебя вылечат. И все будет хорошо!

Пробил десятый час вечера, когда он, преобразившийся, возвращался домой. Ночь свирепела ледяным ветром, продувавшим до костей. Лицо его превратилось в надгробный камень. Цефей медленно хромал и не поспевал за ним. Взгляд мальчика, тупой и мертвенно холодный, не передавал ничего. Убитое разочарованием существо тащилось домой, и внутри него, капля за каплей, начало собираться смоляно-черное море. В самой его глубине и сидел Ваня.

Не думая ни о чем и ничего не замечая, он отворил дверь в квартиру, сбросил дырявые ботинки и пошел в свою комнату. Его даже не сразу насторожили странные звуки из гостиной. Только там не был потушен свет. В коридоре пахло табаком, а мамочка обычно курила только на кухне.

Ване вдруг стало тревожно, и эта тревога вытянула его на поверхность со дна смоляного моря. Он приоткрыл дверь и увидел гостиную в полном беспорядке.

У дивана копошилось толстое обнаженное тело, издавая неестественные, чавкающие звуки. Маленькая лысая голова быстро покачивалась. Она казалась Ване несоразмерной с огромным жирным туловищем. Каверин встал в ступор от ужаса, рука инстинктивно потянулась к телефону… Цефей воинственно тявкнул. Нечто неловко, но резко повернулось с ответным лаем:

— Кто здесь?!

Ваня отпрянул и уперся в стену. В незнакомце он не сразу признал своего отца, который как раз таки сегодня вышел из тюрьмы в очередной раз. Папочка в несколько громких, слоновьих шагов подошел к нему. Он осклабился золотой половиной зубов. Щетина на обвисшей шее походила на тысячу острых окровавленных булавок. Папина туша заслонила Ване свет. Обомлевший от страха Каверин-младший пытался не задохнуться.

— Привет, сыночек, — нарочито слащаво прошамкал папа, — Как ты здесь жил? Без меня. А? Смотрел, как твою маму-шлюшку имеют, пока папочка на зоне, да? Но сучка готова. Иди, посмотри.

В исступлении Ваня повиновался. Он робко прошел в гостиную и среди общего беспорядка увидел полностью раздетую мамочку, которая лежала на животе. Она застыла, будто статуя. Лица ее видно не было. Ваня не смел подойти ближе, он не верил своим глазам. Через минуту шестое чувство закричало: кто-то за спиной!

— Помнишь, как мы с тобой играли? Я так соскучился, Ванечка! — сладострастно, с дрожащим восторгом пробасил отец и сильно толкнул сына.

Ваня врезался головой в шкаф со стеклянной дверцей, разбив ее в осколки. Голова загудела. Круглая фигура подходила все ближе и ближе. В глазах двоилось. Грубо, по-хозяйски отец начал стягивать с Вани штаны. Ваня попытался собраться и ужаснулся, увидав в лице отца волчьи черты. Тем временем папа обхватил своими великанскими ладонями бедра Вани и развел их в разные стороны. Что-то текло из затылка сына, в правой руке застрял крупный кусок стекла.

Папа нагнулся к уху и стал изрыгать какие-то грязные словечки, но Ваня ничего не понимал. Казалось, воля полностью покинула его, пока Каверин не почувствовал внутри себя нечто теплое. Правая рука с зажатым куском стекла сама собой полетела наотмашь и полоснула толстяка по горлу.

В этот момент к Ване на мгновение вернулась ясность, и он испугался сильнее прежнего, потому что ощутил, как в груди закипает восторг от вида хлынувшей крови и корчившегося на полу отца.

Бедняга пытался зажать горло, но все было тщетно. Кровь просачивалась сквозь толстые пальцы, струйками лилась на ковер. Папа начал отчаянно хрипеть, и это понравилось Ване еще больше. Наконец туша рухнула на пол. Ване тоже оставалось жить недолго. Он закрыл глаза, выдохнул и отправился во тьму.

Однако Цефей решил вмешаться снова. Лаявший изо всех сил, он привлек внимание соседей. Кратковременные грохот и крики не вызвали ни у кого интереса, но постоянный лай, напротив, взбесил соседей.

С руганью первым в квартиру зашел ветеран, живший этажом ниже. Увидав бойню в гостиной, он перекрестился, обыскал все закутки на наличие чего-нибудь ценного и, призадумавшись немного, таки решил вызвать полицию.

Очнувшись в палате, Ваня не сразу поверил в то, что он жив.

Новый его опекун, брат матери, жадный до всего, кроме интернет-казино, не хотел утруждать себя лишними заботами и тратами. Дядька заходил пару раз на дню, чтобы спросить, где у них в доме что лежит.

Под следствием Каверин, естественно, не оказался. На допросе отвечал сухо, но подробно. Пробыв дома неделю, он снова отправился в школу, и учеба пошла из рук вон плохо. На скромных похоронах, где дядя тоже умудрился сэкономить, Ване на мгновение почудилось, что оба его родителя открывают глаза и вылезают из своих криво сбитых гробов, поднимая руки, чтобы его задушить.

Он сам не понимал, почему остался жив. После всего, что произошло, он явственнее всего ощущал жизнь и ту границу, за которой она пропадает. Впоследствии он начал острее чувствовать одиночество, которое раньше его не смущало.

Вконец больной Цефей еле перетаскивал лапы, гадил по углам и, по-видимому, начал слепнуть. Ваня уже не обращал на него внимание.

Если Ване везло — он мог засыпать по ночам и тогда спал чутко, беспокойно, ворочаясь. Но обычно фортуна обходила его стороной, и, закрываясь одеялом, он падал в омут мыслей и вопросов, на которые никто ответить не мог. Из этих бессонных ночей он постепенно, день за днем, вырастил в груди тупую, тихую и крепкую злобу на все живое.

Однажды новая классная руководительница, только что выпустившаяся из университета девушка лет двадцати пяти, подошла к Ване. Она была крайне растеряна известием о гибели обоих родственников и в нерешительности надеялась, что несчастный Каверин просто отлежится несколько месяцев дома. Но Ваня, как назло, вышел совсем скоро.

— Ваня, привет… — робко начала она.

— Что? — отрезал Ваня, проткнув ее хищным взглядом.

Учительница ему не нравилась, отчасти потому, что проигрывала ушедшей, отчасти потому, что в своей трусливости напоминала его самого.

— Если… Ну, если тебе плохо, то у нас есть психолог… Я тебя записала на сегодня… Вот…

— Где? — с недоумением громко спросил он, насторожившись.

— В двадцать седьмом кабинете. Юрий Михайлович. Зайди к нему, — пролепетала девушка и тут же, сделав вид, мол, куда-то торопится, ускакала, стуча каблучками по коридору.

Ваня долго смотрел ей вслед.

Он стал замечать, что многие в классе начали его сторониться. Если раньше он был сущим призраком, то теперь обрел форму. Пугающую форму. Некоторые пятнышки крови так и не вывелись с его серенькой толстовки, а глаза, еще несколько недель назад пугливые и робкие, теперь светились животной злобой и при тусклом освещении могли приобретать кровавый оттенок.

Начались толки и сплетни. Кто-то говорил, что его родители работали на магазин наркотиков и чем-то насолили дилеру, другие заявляли, что за расправой стоят тюремные авторитеты. Никто и подумать не мог, что Каверины просто перерезали друг друга. Но молва шла по всей школе, и страх перед Ваней нарастал. Ваня чувствовал его. Миазмы ужаса стали вечными Ваниными спутниками, хотел он того или нет.

В тот день он зашел к психологу. Веселый, энергичный пузатый мужичок в возрасте встретил его без удивления.

— А, Каверин? Проходи.

Тесный кабинет, обставленный парочкой кресел, давил на Ваню стенами.

— Ты у нас на сегодня записан? — как бы между делом спросил он, щелкнув кнопку на принтере. Аппарат загудел, пережевывая бумагу.

— Да. Что делать? — спросил Ваня, исподлобья рассматривая психолога. Но за шумом принтера ничего не было слышно.

— Что-что ты там говоришь?

— Что делать?!

— А?

Нечто попросилось из груди наружу. Ваня не сопротивлялся. Руки машинально поднялись и ударили по столу. Принтер замолк.

— Так, а вот психи устраивать не нужно. Успокойся…

Ваня стиснул зубы.

— Я, к сожалению, сегодня не могу тебя принять… Помогаю в организации олимпиады, да… Ты перезапишись на пятницу, ладно?

— Л-ладно, — пробормотал Ваня и коряво записал на маленькую досочку с расписанием свою фамилию, после чего вылетел из кабинета пулей.

Несколько девочек из младших классов заприметили его и начали шептаться. Несмотря на срыв, Ваня почувствовал, что психолог ему даже нравится.

Придя домой, Ваня прошелся взглядом по своей комнате в поисках единственной вещи, которая помогала скоротать время. То было Евангелие, вчитываясь в которое до посинения, он переносился в другой мир, и ему становилось легче. Книга настолько занимала Каверина, что он даже начал записывать свои мысли и рассуждения в тетрадке, ранее предназначавшейся для астрономии. Про звезды он забыл, как будто их вообще никогда и не было.

В пятницу психолог не пришел в школу. В следующую среду он обещался и божился, что сможет принять Ваню через неделю. И с каждым разом Ваня все сильнее и сильнее верил ему, отчаянно надеясь на помощь. Но в очередную пятницу мужичок встретил его с недоумением и удивлением. Сконфузившись, то ли от стыда, то ли от смеха, он сказал Ване: «Слушай, друг, скажу честно… Ты же знаешь, какие у нас зарплаты? Небольшие. Вот и приходится со всей этой бюрократической мишурой копаться. Сейчас, правда, не совсем, так сказать, я в кондиции… И… В общем, до конца года я, наверное, не смогу тебя принять, и…».

Ваня не дослушал. Что-то в его голове щелкнуло, и он вышел, сбежал с уроков, ушел в лес и долго блуждал среди сосен в надежде встретить медведя или наркомана, который бы убил его.

Конечно, это ему аукнулось. Новая волна слухов отголосками навалилась на него. «Бедолага, уже не может без дозы. Родители подсадили…», «К бандитам бегает, к бандитам», — шептали по сторонам. Окутанный туманом из слов, Ваня совсем потерялся, словно ослеп. Он шел в столовую, когда что-то сильно толкнуло его в плечо. Раздался писк, и Ваня увидел перед собой упавшую Веру. Видимо, он ее неосторожно задел и повалил. Кто-то вскрикнул. Ваня, чувствуя, как внутри шевельнулось что-то теплое, робко и тихо, как раньше, извинился. Никто не услышал. Только взглянув на Веру, он прочитал в ее лице сильный испуг, и Ване стало очень больно. Девушка отползала назад, широко открыв глаза.

— Чудовище!

— Каверин с ума сошел, на Верку напал!

— Позовите учителя!

Ваня застыл, все его тело задрожало. Какой-то плотный мальчик из параллельного класса встал против него. Было видно, что он нервничал, но, оглядываясь по сторонам и встречая поддержку, таки решился поиграть в героя.

— Ты чего, Каверин, рамсы попутал? На людей уже нападаешь!

— Че? На кого? — прерывисто выдавил Ваня, явно сдерживаясь.

— В бреду, что ль? Животное. На Веру напал. Вон смотри, как напугал!

Ваня снова взглянул на Веру. Она плакала. Это стало последней каплей. Ваня рухнул на колени и зарыдал во весь голос. Вокруг начали летать шепотки.

Вскоре пришел завуч, отвел Ваню к себе, провел профилактическую беседу, которую Каверин не запомнил, и в конце отпустил его, порекомендовав не возвращаться в школу «какое-то время».

Ваня не мог успокоиться до вечера. Вместе с ним страдал и Цефей, но не от горя, а из-за спазмов, которые усиливались каждую ночь. Щенок терся о его ногу, просил о помощи, но Ваня отворачивался и уходил. Что-то в вое Цефея напоминало Ване о недавнем, и от этого становилось еще гаже на душе. Ближе к ночи, не вытерпев скулежа, Ваня вышел в коридор.

С кухни доносились громкие маты: дядя вновь спускал все, что заработал. Возможно, он уже заложил мамину квартиру. Равнодушно взглянув в сторону входной двери, Ваня включил свет в гостиной. Прошелся по ней несколько раз. Сел на диван, на котором задушили мамочку. Потом подошел к шкафу с разбитым стеклом и долго в него всматривался. Уцелевшие осколки топорщились из рамы. В них отражалось чудовище.

«Почему я не умер? Почему я жив? Почему меня боятся? Почему мои родители умерли? Почему меня выгнали из школы? Почему?» — думал Ваня, уставившись в шкаф.

Вдруг Каверин вцепился в его торцы и затряс, оскалившись. Ему хотелось кричать, рыдать и, как ни странно, убивать. Истерика вновь дошла до крайности и перешла в апатию. Тогда он вновь взглянул на торчавшие стеклышки, отломал одно из них, поднес к горлу…

И заметил, как задняя стенка шкафчика чуть-чуть отодвинулась. За ним что-то было. Ваня остановился. Им овладело навязчивое любопытство. Как будто каждая деталь норовила занять его внимание, только на секундочку, чтобы отсрочить кончину. Аккуратно отломав краешек стенки, он обомлел. В потайном узеньком отделении стояло отцовское ружьишко. Темное цевье так и поманило взять оружие.

Воровато оглянувшись, Ваня тихо и торопливо доломал тонкую фанеру, разделявшую его и ружье. Руки начали дрожать еще сильнее, потому что в тайнике обнаружилась маленькая старая сумка.

Не медля ни секунды, он вцепился в найденный клад и потащил его к себе в комнату. Заперся на ключ. Разложил ружье на столе и попытался унять трепет. Все внутри дрожало. От такой находки у Вани на лбу выступил пот, стало труднее дышать. Каверин еще не знал, зачем оно ему нужно, почему он принес его, но внутренне ощущал в нем силу сродни той, которой раньше обладала мамочка.

Весь момент портил вой съежившегося в углу щенка. Ваня обернулся и шикнул, но в ответ на это Цефей завизжал еще громче. Ваня снова начинал злиться.

— Замолчи! — сказал он повелительно, как мамочка раньше говорила ему. Но Цефей не умолкал. Все тельце его начало извиваться в судорогах. Ванино сердце терли наждачкой. Он нагнулся к своему бывшему другу и крепко сжал его в руках.

— Заткнись! Заткнись, чертова псина!

Цефей жалобно заглядывал в глаза хозяину, хрипел и ерзал. Ваня чувствовал, как в нем отзывается этот взгляд, как он напоминает ему обо всем, из-за чего ему хотелось умереть. Но злоба из-за испорченного момента с ружьем была больше. В агонии Цефей завыл навзрыд, и жалость смешалась с яростью. «Нужно помочь! Освободить!» — шептал чей-то голос в голове. Ваня завопил, стиснул мохнатую голову щенка и резко дернул ее на сто восемьдесят. Послышался хруст. Цефей погас. Придерживая его маленькое тельце, испытывая радость, подобную радости от смерти отца, и горечь, подобную горечи от смерти матери, он то ли заливался смехом, то ли ревел, и этот момент казался ему длиною в целую вечность.

Он не вспомнил, как успел заснуть с трупом щенка в руках, но, пробудившись, оказался предельно спокоен. Первым делом Ваня спрятал ружье с сумкой, пополнившейся патронами, в укромное место, потом пошел на ближайшую помойку.

Там он равнодушно распрощался со своим бывшим другом, даже не удосужившись положить его в пакет. «И так сгниет», — мимолетом подумал Ваня, возвращаясь домой. На протяжении нескольких часов он сидел, рассматривая и изучая оружие. Оно успокаивало Каверина, давало немой ответ на все его вопросы.

Ближе к обеду он вновь читал Евангелие. Суд Понтия Пилата вызывал у него смешанные чувства. Ваня все никак не мог понять, почему видел на троне судьи не Пилата, а себя. Он проходил с этой мыслью весь день, а ночью забрал ее с собой, в кровать, где его уже ожидало ружье. Любовно разглядывая мушку, цевье, приклад, он совмещал все воедино, и тогда перед его глазами встал измученный прокаженный старик. В руках у него было по ножу, лицо измазано кровью, глаза излучали блаженное страдание. «Кто же ты?» — подумал Ваня, и на мгновение у него захватило дыхание, после чего он вскочил, осененный.

— Эврика, эврика! — кричал Ваня, — Великий тот, кто берет на себя грех, убивает, чтобы никто не мучился! Неужто... И правда я?! Я! Я старик! Вот мой крест. Вот почему я жив. Вот! Вот!

Ваня принялся за дело основательно. Скрупулезно изучил модель своего ружья в интернете, пользуясь ноутбуком дяди, с которого тот по вечерам крутил рулетку или играл в покер. Потом Ваня нашел истории, схожие со своей, отчего вдохновился еще больше.

«Архангелы повсюду!» — думал он, пристреливая ружьишко в лесу, ощущая себя единым с другими «великими» и «архангелами». Теперь он был не один. Ваня чувствовал себя причастным к важному делу, а он всегда хотел сделать что-то важное. Истратив половину сумки на деревья и птиц, он кое-как наловчился обращаться с ружьем, правильно целиться, не медлить при перезарядке и терпеть нехилую отдачу.

На этом его изыскания не закончились: после он переписал инструкцию изготовления кустарной взрывчатки, которую нашел на одном из странных форумов. Отправился подрабатывать, чтобы купить все нужное, и с каждым приобретением радовался, словно заядлый коллекционер или нумизмат.

Вся жизнь его в последний месяц запестрила красками, наполнилась особенным, сакральным смыслом. Ваня не чувствовал беспокойства в преддверии того, что ему предстояло сделать. Наоборот, в нем поселилось спокойствие крепче, чем у любого буддийского монаха. К середине мая он был полностью готов. Бомбу Ваня обернул злосчастным полотенцем, которое более всего напоминало о матери. Отцовское ружье лежало в чехле из-под телескопа. Погода на улице обезумела: уже который день валил снег. Каверин надел ушанку, обернулся шарфом и, взглянув на свою поклажу, представил на месте бомбы и ружья родителей. Они обнимались, на их лицах светились улыбки, напоминавшие изогнутые хвостики комет.

Охранник на входе, уставший от очередной внеплановой смены, прикорнул в кресле, не заметив прошмыгнувшей фигуры. Ваня помнил расписание и пришел перед самой длинной переменой, чтобы успеть приготовиться. Он позаимствовал ключи и в десять минут обошел всю школу, дабы запереть каждый запасный выход.

Потом дождался перемены. Знакомый звонок прогудел — и толпа детей ввалилась на обед в столовую. Ваня протиснулся вместе с ними, сел в угол, чтобы не привлекать внимания, и, выждав несколько минут, убедившись в своей призрачности, как бы невзначай пошел к выходу, около которого и бросил замотанную в полотенце взрывчатку. «Один вход — один выход. Как иронично», — заметил Каверин, взглянув на часы. До конца перемены оставалось пять минут. Устроившись в конце коридора, он взял кнопочный телефон и начал выжидать. В столовой часто задерживались старшие классы, чтобы якобы случайно опоздать на урок.

За минуту до «освобождения» Ваня трижды перекрестился, расстегнул чехол и взял в руки ружье. Двадцать седьмой «Иж» ластился в Ваниных ладонях. Несколько четвероклассников с интересом уставились на чудака в ушанке. Но они не успели как следует его рассмотреть, потому что поблизости раздался громкий и резкий хлопок, после которого послышался многоголосый гул. Два мальчика тут же рванулись куда глаза глядят, а третий впал в ступор. Страх сковал его. Навстречу ему высыпали большие-большие парни и девушки, старшие товарищи, которые сбили его с ног и затоптали. Вдалеке послышались грохот, ругань и визги, но все это уже было не важно. Кто-то наступил ему на шею, кто-то на голову, и четвероклассник отправился в небытие.

Ваня же вытряхнул гильзы, отлаженным движением запихнув новые. Он знал, что толпа не нападет на него — страх всегда сильнее рассудка. Не торопясь, он заглянул сначала в столовую и, увидав истекающего кровью паренька из параллельного класса, еще живого, пусть и без ноги, перекрестил его, после чего пошел разгуливать по коридорам.

То тут, то там можно было увидеть следы крови. «Не волнуйтесь, я скоро освобожу вас, потерпите, родненькие», — божился Ваня, прибавив шагу.

Несколько лужиц вело в кладовую, что находилась рядом с лестничным пролетом. Ваня скрипнул дверью и увидел перед собой знакомое личико. Да, Веркин ухажер стоял прямо перед ним, дрожа всем телом. Пытаясь скрыть свой ужас, он хмурился и сжимал кулаки, но Ваня видел его насквозь. Каверин не сразу поднял ружье, чем спровоцировал парня. С отчаянным воинственным воплем он бросился Ване на грудь. «Бей-беги, точно… Читал же…», — заметил Ваня, с любопытством наблюдая за нервными потугами выжить опрокинувшего его на пол старшеклассника. Пару ударов по лицу Ваня стерпел, но, почувствовав, как спокойствие потихоньку рвется на лоскуты, решил ответить и, уперев ствол в чужую ногу, нажал на спуск. Выстрел разодрал левое бедро оппонента в клочья. Ваня скинул с себя корчащееся тело, медленно поднялся, осмотрел, в порядке ли ружье, после чего решил пойти дальше.

Но услышал судорожный шорох в кладовой. «Так значит, и сейчас кто-то кого-то защищает?» — с изумлением подумал Каверин и вошел в узкую комнатку, заполненную ведрами и швабрами. Прерывистое дыхание еще одной жертвы возбуждало в нем неудержимое желание сделать больно.

Вера пыталась набрать больше воздуха, чтобы начать молить о пощаде, но задохнулась, узнав кроваво-карие Ванины глаза. Ваня тоже на секунду застыл, увидев, кто перед ним сидит. Девушка оперлась спиной о полки с разными хозяйственными мелочами и пыталась зажать рану. Из ее икры на пол постепенно натекало все больше и больше крови.

Ваня склонился над девушкой, и та, оставаясь в сознании, растолковала Ванин жест превратно: начала поспешно расстегивать свою легкую розовую блузочку. Это заставило Ваню усмехнуться.

— Не волнуйся. Скоро тебе будет хорошо, милая, — с кроткой нежностью прошептал Каверин, сухо поцеловав девушку в щеку и спустив курок.

Тем временем школу успели оцепить. Рой мигалок резал глаза зевакам, а люди с оружием пугали и вызывали вздохи. Ваня же не боялся. Он знал, что его ждет. Насчитав около пяти человек освобожденными от страданий в этой жизни, Ваня решил не останавливаться, пока его самого не отправят в ад, к таким же, как он. «Теперь я никогда не буду одинок», — с умилением думал он, шагая по пустым коридорам. На пути его снова кто-то встал. Ваня увидел: психолог. В груди колыхнулась обида, дуло посмотрело в брюхо мужчине.

— Ваня, Ваня, успокойся! Все хорошо! — выставив руки вперед, кричал психолог, обливаясь от страха потом. Ему определенно не нравился тот факт, что учителя начальной школы, в классе которых он прятался, только заслышав шаги, выгнали его на амбразуру, чтобы он разубедил убийцу и защитил ораву малышей.

— Ваня, давай поговорим.

— Нет. Не хочется, — сухо ответил Ваня, решив, что плохого человека от жизни он освобождать не собирается. Вместо этого он прошел мимо, в открытый класс.

Сначала визгливый голос руководительницы, а потом несколько выстрелов пронзили уши психолога. Он не смел шелохнуться, просто стоял и слушал, как раздается одна пара выстрелов, потом другая, затем третья…

Запасные выходы были вскрыты. Несколько команд, вооруженных до зубов, начали подниматься наверх, чтобы найти террориста, «Мальчика с ружьем».

А он вышел из кабинета, вытирая кровь с лица. Выглядел Мальчик с ружьем удрученно: у него закончились патроны. На психолога даже не взглянул, только чихнул и без спешки свернул на лестницу.

Психолог же, убедившись, что Ваня достаточно далеко, почувствовал в себе силы и с надеждой на лучшее, непонятно почему, зашел в класс.

Здесь пахло порохом. Дым от выстрелов рассеялся не до конца. За его пеленой таилась свалка тел: белые рубашечки пропитались кровью. По стенам стекали багровые капли. У одной из учительниц пропала лобная часть черепа.

Из угла послышался писк, словно мышь придавили. В исступлении психолог пошел на шум и увидел белокурого мальчугана, измазанного кровью. Он все хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Взгляд, полный отчаянной надежды, вскоре потух, и его муки прекратились.

По рации доложили: цель засекли и ликвидировали. Мальчик с ружьем не оказывал сопротивления. Все здание прочесали саперы, бригад скорой помощи едва хватило. Вскоре выяснилось точное число жертв, перевалившее за десяток, как Ваня того и хотел. Он всегда желал сделать что-то великое и, если бы смог наблюдать, наверное, обрадовался бы в первые дни: его ритуал освобождения вызвал резонанс, скорбели все от мала до велика. Предлагали приставить к каждой школе по сотруднику силовых служб с табельным оружием, устроили очередную волну запретов и проверок…

Спустя десятилетие охранник дремал уже в другой школе, находившейся совсем неподалеку от прежней, психолог повесился в своем кабинете, а Мальчик с ружьем превратился в героя страшилки, которой пугали и пугают старшеклассников и по сей день.