DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

Внутри и снаружи «Зоны ужаса»

Зона ужаса (авторский сборник)

Автор: Парфенов М. С.

Жанр: ужасы

Издательство: АСТ, Астрель-Спб

Серия: Самая страшная книга

Год издания: 2017

Похожие произведения:

  • первые авторские сборники Стивена Кинга
  • Клайв Баркер «Книги крови» (авторские сборники)

Когда речь идет о книгах, объединенных общим, серийным названием «Самая Страшная Книга», то вполне естественно, что самыми статистически распространенными отзывами будет пара: «Мне было очень страшно»/«Мне было вообще не страшно». Это, в общем и целом, характеристика двух полюсов, Инь и Янь любителей жанра. Одни «идут в хоррор», чтобы испугаться, другие наоборот — чтобы доказать себе и окружающим, что «их так просто не возьмешь». Между двумя полюсами, не на прямой и даже не на плоскости, обретается большинство любителей ужасов. Каждый отдает предпочтение собственным страхам, каждый сам решает, чего он хочет бояться, а чему — противостоять. Где победить, а где — поддаться.

Работая над рецензией, я потратил немало времени, чтоб найти тот «ключ», способ подачи. Строить материал в виде набора коротких отзывов по каждому рассказу изначально не собирался. Хотелось говорить о книге, как о цельном произведении, о мозаичном портрете автора. И в этом отношении самая лучшая рецензия на «Зону ужаса» уже написана, и это — послесловие автора. Михаил дает спокойную и системную оценку собственного творения, и мне действительно трудно что-либо к ней добавить. Но есть с чем поспорить. Точнее не так. Не поспорить. Подискутировать.

Идеология хоррора — это страхи. Страхи поверхностные и глубинные, рациональные и иррациональные, интеллектуальные и неврологические. Страх, по словам темного отца нашего Говарда Филлипса — древнейшая из человеческих эмоций. Не буду оспаривать этот факт. Но не соглашусь с узостью определения в отношении творчества.

Где-то глубоко внутри себя я вообще не считаю что термин «хоррор» — верен. Он устоялся и принят большинством, но уже давно сфера, которую он охватывает, вышла за рамки изначального определения. И потому для меня вышеупомянутый термин звучит так:

Литература запредельного.

И чтобы не уходить в сухую теорию, постараюсь практически проиллюстрировать мое убеждение — критически разбирая «Зону ужаса», как один из наиболее разноплановых хоррор-сборников, мной прочитанных.

Действительно, первое, что для любого человека лежит за пределами дозволенного — его страхи. Они прячутся в темных углах сознания и скалятся из этой темноты, всегда довольные производимым эффектом. Начиная от банального проявления инстинкта самосохранения, заканчивая психопатическими фобиями вне человеческой логики. И ужас — как экстремум любого страха, состояние, когда не человек испытывает эмоцию, а эмоция управляет им.

Будучи истовым евангелистом Страха, Парфенов намеренно ставит его во главу угла каждого произведения. Страхи «Зоны ужаса» разные. Инсектофобия «Страны тараканов», технофобия из «В пыль», гипертрофированные бытовые фобии, как в «Гробе на колесах» и «Что тебе снится?». Страхи разные, но есть все же один общий для всех произведений, который как кусок ржавой проволоки пронизывает их все. Михаил всегда делит ужас своих произведений на две плоскости. Первая — та самая, хоть и присутствующая не во всех рассказах — плоскость страхов персонажей. Познаваемых или непознанных, сверхъестественных и рациональных, не важно. А вот вторая плоскость — куда более эфемерная. Именно здесь проявляется истинный талант автора. Парфенов легко, с первых страниц начинает вести диалог с читателем напрямую, отнюдь не принуждая его бояться вместе с персонажем. Он принуждает читателя БОЯТЬСЯ ПЕРСОНАЖА.

Кое-где эта работа очевидна — там, где, как в «Остановке у кладбища», сами персонажи не боятся, а действуют осознанно и целенаправленно. В других случаях, как в «Бабае», персонаж (источник страха реалистичного) демонстративно вступает в соревнование со страхом внешним, иррациональным, как бы состязаясь за испуг читателя. Что больше напугает: Лавкрафтовская Тварь-из-бездны или Бездна человеческого безумия от Томаса Харриса? И наконец, в третьем варианте страх читателя и страх персонажа сплетаются воедино, ибо персонаж, как и читатель, боится сам себя. «Благословенная тишина», еще в «13 маньяках» ошеломлявшая этим гиперэмоциональным симбиозом, и здесь выступает квинтэссенцией страшного, пиковой точкой книги. Судя по композиции и порядку рассказов, такой пиковой точкой автор все же полагает «Комнату Павлика» (вполне заслужено), но я оставляю за собой право на личное мнение.

Со страхом, кажется все. Теперь второй кит литературы запредельного — Отвращение. Сам автор в послесловии позиционирует Отвращение как оттенок ужаса, приводя довольно наглядный пример. Но все же я с ним не согласен. Отвращение — это самостоятельная эмоция. А смесь его со страхом порождает отдельное суб-чувство — Брезгливость. Т.е. боязнь соприкосновения, прямого контакта с отвратительным, варьирующееся от легкой фобии до панического ужаса.

Отвращение же — самостоятельная часть Запредельного. Шесть веков назад, соскользнув с кисти Иеронима Босха, в мировую культуру прочно и незыблемо вошло понятие «Эстетика безобразного». И «Зона ужаса» с этой эстетикой работает повсеместно. Ярче всего она проявляется нелицеприятным ню в исполнении престарелых персонажей («Что тебе снится?», «В пыль»), сюда же можно отнести образ Вани Штыря, а еще больше — беременной Яны («Конец пути») и постиндустриальный пейзаж «Моста». Эстетика безобразного, наряду с отрицательной харизмой — важный аспект Запредельного, без которого крайне сложно обойтись любому автору. «Зона ужаса» подает нам безобразное под разными соусами, иногда фокусируясь на нем, стараясь испугать им, а иногда — совсем субтильно, почти между строк, когда это самое безобразное по кирпичикам создает настроение «неправильности» мира, выпячивая его уродливую, но вместе с тем — естественную сущность.

Гротеск — такая же часть эстетики безобразного, только вызывающая нездоровый смешок, которого сам подспудно стыдишься. Как «Уродливая герцогиня» Квентина Массейса. У Парфенова есть своя «герцогиня» — Сигизмунд Подкарпатский («Корректура»), не вызывающий ни страха, ни сочувствия. Его первые появления — классический пример гротеска от литературы запредельного. Впрочем, тут безобразное смыкается со смешным, а о смешном речь пойдет отдельно.

«Страна тараканов» же как раз работает с брезгливостью — доведенной до пиковой формы, поставленной на ту безумную грань, где неизбежно рвется ощущение реальности. И это действительно мощный пример того, как отвратительное может пугать, пример синергии двух непреложных аспектов хоррора. Но вместе с тем, в повести нашлось место и чистому отвращению — бытовому, абсолютно реальному. Образ матери-алкоголички словно списан с картин Питера Брейгеля, эдакая «Безумная Грета» от литературы — и это яркий пример того, как должно работать Отвращение в литературе.

Ну и наконец, третий важнейший аспект после Страха и Отвращения (или впереди них, кому как нравится)… это, конечно же, Возбуждение. Фрейдизм определяет сексуальность источником всех человеческих мотиваций. Так это или нет — вопрос спорный, но литература Запредельного физически не может обойти сексуальность запретного стороной. Еще со времен «Жюстины» и «Сало» мир знает, каким сладостным может быть недозволенное. Степень вовлеченности широка невероятно: от латентной сексуальности отрицательных персонажей до откровенной порнографии, смешанной с ужасом.

«Зона ужаса» не оставляет этот аспект без внимания — хотя, пожалуй, уделяет ему несколько меньше внимания по сравнению с остальными. Стержневой идеей запретная сексуальность является только в рассказе «Каждый парень должен пройти через это» (что слегка очевидно уже по названию). Но уж эта вещь в прямом смысле «отдувается за всех», впечатляя многогранностью идеи и ярким гендерным аспектом. Более латентная сексуальность присуща и другим рассказам — очень хорошо она развивается и эволюционирует на фоне основного сюжета в «Корректуре», сплетается со страшным в «Комнате Павлика», с безобразным в «Что тебе снится?» и придает фотографическую реалистичность старту «Страны тараканов». Щемящий готический романтизм «Теней по воде» — замечательное аутро сборника, которое выносит сексуальность ужасов в иную сферу — более привычную девичьей аудитории, и для Парфенова — приятно неожиданную.

И вот сейчас самое время отметить определенный недостаток сборника.

По понятным причинам, рассматривая термин «Запредельное», нельзя апеллировать к переходу неких моральных границ или эксплуатации запретных тем. Но все же, я привел бы аналогию со спортивными единоборствами. Аристократичный, с вековыми традициями бокс прямо запрещает удары ниже пояса, локтями, укусы и прочее. Это — классическая литература, если позволите. Но в иных единоборствах понятие «запрещенный прием» заменено понятием «грязный прием». Т.е. допустимый, но формально не приветствуемый. И вот ужасы, продолжая аналогию со спортом, — это своего рода американский реслинг. Да, формально здесь не одобряют, когда противники дубасят друг друга стульями, удачно найденными битами и прочая. Но здесь важно не соблюдение правил. Здесь важно шоу. Шоу оправдывает любые средства.

Но применение этих средств тоже имеет свою обусловленность. Не правилами, но сценографией. Уместностью того или иного элемента. Его органичностью в течении (пускай и целиком постановочного) боя.

В литературе запредельного такой «грязный прием» — это дети. Он повсеместен и неизбежен, как смерть романтического героя в мелодраме или револьверная дуэль — в вестерне. Ребенок — априори беззащитное и чистое человеческое существо, и насилие над ним традиционно воспринимается острее, чем насилие над взрослым. Ввести ребенка-жертву — это такой себе чит, легкий способ «накалить обстановку». Но тут все по-честному — из слонобойки хорошо охотиться на слонов, а вот стрелять из нее по уткам — странновато, согласитесь.

Парфенов блестяще использует тему насилия над ребенком в «Мосте» — это стержневая идея, которая раскрывается медленно и в итоге заставляет цепенеть от ужаса произошедшего. И сексуальность этого стержня вызывает при прочтении особую панику, то самое меметичное «Я хочу это развидеть!» В том же ключе, пусть и менее сильно, работает аналогичный ход в «Бабае». Это два правильных, хрестоматийных фактически примера. Несколько в ином ключе, но тоже очень и очень хорошо выступают «Снежки», заставляя взглянуть на уже, казалось бы, вдоль и поперек изъезженную тему зомби-апокалипсиса глазами ребенка. Отлично работает нагнетание вокруг беременности Яны в «Конце пути». Не так круто, как в старшем кузене от мэтра Маккарти («Дорога» и ее сцена с поеданием новорожденного), но все равно щемяще и тревожно. И, конечно же, во многом центральное произведение сборника «Комната Павлика», где тема семьи и ребенка является основополагающей.

В то же время, в некоторых случаях дети выглядят заплаткой, намеренно нашитой на вполне добротную, цельную ткань рассказа. Такой заплаткой выглядит Маша из «Страны тараканов». Рассказ едва ли потерял бы и сотую долю своего очарования, не будь этого персонажа вовсе.

Ну и, наконец, слегка особняком от трех китов запредельного стоит юмор-за-гранью. Место в «Зоне ужаса» для него тоже нашлось. О смешном-безобразном я уже говорил и могу разве что добавить, что помимо явного воплощения в «Корректуре» оно обнаруживается, пусть и более тонко, в других рассказах — в том же «Гробе на колесах», придавая общему безумию эдакий тонкий привкус гротеска. Смешное-страшное гнездится в «Ампутации», пугая скорее абстрактно, умозрительно, нежели по-имажинистски, образом. Здесь смешное и страшное не соприкасаются прямо, это не смешение, строго говоря. Рассказ идейно перекликается с классическим «Того же и вам — вдвойне!» от мэтра фантастики Шекли.

Оба юмористических рассказа хороши, но, по большому счету, они кажутся скорее интермедиями, разбавляющими весьма непростое в моральном плане чтение, нежели самобытными произведениями. Парфенов обещает сборник юмористических рассказов в соавторстве с Максом Кабиром, чье тонкое чувство юмора читателям известно хорошо. Так что, эти два рассказа стоит считать скорее анонсом, нежели серьезной заявкой в жанре комедии ужаса.

Вот, пожалуй, и все. Завершающий вывод вполне очевиден: «Зона ужаса» — тот сборник, который вправе претендовать на титул «Экуменической Библии от Хоррора», красноречиво демонстрирующей глубину и разнообразие жанра. В этом она, пожалуй, обходит титульную серию «Самая Страшная Книга». Ежегодные сборники ССК, на самом деле, никогда не претендовали именно на жанровую всеохватность, поскольку в них, в первую очередь, отбирались авторы, а не произведения. А цель «Сделать антологию жанрово разнообразной» никогда не ставилась и не могла ставиться.

У «Зоны ужасов» все наоборот. Жанрово разноплановая, она объединена общей, узнаваемой стилистикой и набором характерных приемов. Это большая и многогранная работа, которая прекрасно демонстрирует Парфенова-автора, корнями уходящего к Парфенову-популяризатору. Это принципиальное отличие от уже ставшего культовым «Запаха», от тематических антологий серии «13». Мощная и самобытная работа, выходящая за пределы литературы — как, впрочем, и фигура автора.

Комментариев: 0 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)