Вся квартира в разноцветных палых листьях. Я сметаю их снова и снова, но не нахожу пакета, чтобы вынести, и они опять разлетаются по комнатам, шуршат под ногами, цепляются за лампы, рамы картин и занавески, падают на полки, стол, диван...

Меня охватывает чувство вины, неразделимо связанное с детскими воспоминаниями. Сейчас домой вернётся мама и отчитает за то, что я не могу справиться даже с такой мелочью. Мысленно отвечаю: "Я уже не ребёнок, мама", но её голос в моей голове язвительно утверждает: "Тем более!"

А листья продолжают падать, касаются моего лица. Кажется, это пальцы мумии дотронулись до кожи. В нос бьёт прелый запах разлагающейся листвы, напоминает о жирных червях, вылезших на поверхность после очередного ливня.

Нелепый сон мучил меня еженощно. Раздражение и усталость из этого кошмара не исчезали и после пробуждения, сопровождали меня целыми днями, залегали тенями под глазами.

Жалкие мокрые листья покрывали улицы, и иногда, устало задумавшись по дороге с работы домой, я на несколько секунд теряла чувство реальности, думала, что вижу продолжение нелепого сна.

В городе царила ненавистная осень: с серым небом и ранней темнотой, с ветром, дождями и туманом, со скользкими листьями и грязью под промокшими ногами. Промозглый холод, бесконечная усталость и наглые жирные пауки в укрытиях — это осень.

Не то чтобы другие времена года были гораздо лучше. Я просто не особо любила жизнь. Свою. И вообще.

Этой ночью я опять во сне металась по квартире, пытаясь очистить её от осенних пыток. Когда что-то вернуло меня в тёмную реальность — фосфорные стрелки на часах утверждали, что было полпервого, — сонный разум не мог решить, радоваться ли окончанию кошмара или злиться за прерванный сон.

Но крик за окном заставил меня забыть всё.

— Мама!

Не помню, как выскочила из кровати и добежала до входной двери. Схватила ключи — неосознанное действие. Поняла, что покинула квартиру босиком, когда почувствовала под ногами холод грязных ступеней. Неважно. На улице ждал мой малыш: заблудившийся в осенних темноте и холоде. Только бы успеть, пока не воплотился в жизнь один из сотни ужасных сценариев, внезапно появившихся из ниоткуда в моей голове: маньяк утаскивает кричащего ребёнка в чащу дождевых струй; пьяный водитель уворачивается от мнимого в тумане силуэта и сбивает мальчика; скучающие гопники пинают забавы ради безжизненное тельце. Бешеный пёс... Открытый люк... Зло во всех его формах.

— Мама!

Я выбежала из подъезда, лихорадочно оглядываясь по сторонам. И тогда в первый раз сознательно заметила других женщин и то только потому, что они заслоняли вид на улицу. Кто-то сильно толкнул меня в спину, но желания обернуться и разобраться не было. Где мой малыш? Я начала пробираться вперёд, но, кажется, эта идея пришла в головы всем одновременно. Небольшая группа взъерошенных, небрежно одетых женщин слаженно двигалась к невидимой цели. Ещё один сценарий добавился к фильмам ужасов в моей голове: толпа обезумевших баб растаптывает моего сына.

Не знаю, как мне удалось пробиться в первые ряды, но наконец получилось рассмотреть его: бледного, худенького, маленького — и мой голос влился в хор истеричных криков.

— Сына! Сынок! Сыночек!

Несмотря на безумие происходящего, ребёнок был спокоен и с интересом рассматривал наши взволнованные лица. А потом негромко — но заглушив всех — сказал:

— Мамочка!

И подбежал к светловолосой соседке из первого подъезда. Она счастливо подхватила мальчика на руки, покрыла его поцелуями и унесла в дом, бормоча что-то неразборчиво-ласковое. Малыш спрятал лицо на груди своей мамы. А я словно проснулась. И с содроганием вспомнила, что у меня нет и никогда не было детей.

— Пойду-ка домой. В следующий раз повезёт, — пробормотала полная тётка в розовом халате.

Остальные женщины закивали и поспешили — но уже без паники — разойтись по домам. Некоторые улыбались. Мне стало не по себе.

Только добравшись до своей квартиры и прошлёпав босыми грязными ногами сразу в ванную, я почувствовала маленькую кровоточащую ранку на голове, там, где вырвали с мясом прядь волос, и пару глубоких царапин на ногах и предплечьях.

Произошедшее было очень странным, но осень способна свести с ума, она такая. Моё бледное отражение в настенном зеркале напомнило недавний кошмар, сухие листья, запутавшиеся в прядях. Руслан любил мои волосы. Но его они не удержали. Пальцы скользнули в кольца ножниц, которые равнодушно отрезали пряди, которые ещё помнили прикосновения и дыхание Руслана. То, что осталось, выглядело жалко. Мама сказала бы — неряшливо. Душ — отличное укрытие для слёз.

Потом захотелось выпить горячего чая, после которого я коротала ночь с пультом от телевизора, так и не выбрав ни одной интересной передачи, когда на меня навалилась усталость. Естественно, уже не стоило идти спать. И в этом была виновата осень.

Работа давно перестала доставлять удовольствие, но обычно успокаивала, давала чувство постоянства. Только не сегодня. День прошёл в тумане — на улице и в моей голове, — и домой я шла, не чувствуя ног, мечтая только о том, чтобы упасть на кровать.

Встретив у дома соседку с ребёнком, механически кивнула в знак приветствия. Мысли об увиденном догнали меня, только когда нога ступила на первую ступеньку лестницы. Да ведь это вчерашние, "ночные" мама и сын. Какое-то странное происшествие. И выглядели эти двое сегодня как-то... неправильно. Но ключи уже торчали в двери, руки сами расстёгивали молнию на сапогах, а усталая голова убеждала, что это со мной всё странно и неправильно.

Мне снова снились листья. В этот раз листопад был особенно густым и... недобрым. А я не собирала листья, как обычно, а пыталась сориентироваться, найти выход наружу, потому что сквозь оглушительное шуршание пробивался слабый голос малыша:

— Мама!

Зов повторялся снова и снова, становился громче, пока не прозвучал совсем чётко, и стало понятно, что сон сменился явью. И хотя в голове зашевелились воспоминания о предыдущей ночи, ноги сами вынесли меня на улицу, где уже толпились другие женщины. Пахло прелой листвой, влажный зернистый асфальт леденил босые ноги. Чужие волосы вместе с ветром нагло лезли в лицо, острые локти толкали со всех сторон. В этот раз мне не удалось прорваться вперёд, поэтому женщину, ведущую домой ребёнка, я увидела одной из последних. У мальчика были глаза Руслана. Это мог бы быть наш сын, но, конечно, он звал вовсе не меня.

Толпа, как и прошлой ночью, быстро разошлась. К чувствам недоумения и стыда почему-то прибавилось ощущение вины.

Следующей ночью соседка по площадке, Нина, отнесла домой маленькую рыжую девочку. Остальные женщины не удивлялись, обменивались непонятными полунамёками и отвечали прохладными улыбками — которые могли быть и оскалами — на мои вопросы.

— Что происходит-то? — пробормотала я, уже не обращаясь ни к кому конкретно.

Никто не ответил, но удалось поймать несколько быстро отведённых в сторону взглядов, в которых читалась то ли жалость, то ли презрение. Я спешно скрылась в своей квартире, чтобы остаться один на один с вопросами и воспоминаниями.

Осень издевалась надо мой. Толстый крестовик за ночь сплёл сеть на наружной стороне кухонного окна. Стало страшно открыть форточку, не хватало ещё, чтобы паук заполз в квартиру. Чтобы не смотреть на мерзкое создание, я бесцельно скользила взглядом по маленькой комнате. Белоснежный холодильник, небольшой шкаф, чайник на плите, чистая мойка, полочка, где лежит нечитаная книга с рецептами и стоит телефон, который никогда не звонит. Интересно, сохранил ли Руслан мой номер? До всего этого сузился мой мир. Захотелось выбежать из кухни, из квартиры, из того, во что превратилась моя жизнь. Наверное, всё дело в пауке за окном.

Следующим вечером перед сном я выпила снотворное, как заверял аптекарь, одно из самых сильных — из доступных без рецепта. Не идти же врачу. Белые халаты ничем не лучше осени.

Между ночным мороком и кошмарами выбор был сделан в пользу последнего.

— Мама!

Листья везде, листья, укравшие у меня моего ребёнка. Я отмахиваюсь от них, пробиваюсь дальше, отчаянно продвигаясь в направлении, откуда доносится детский зов, только он каждый раз раздаётся с другой стороны. Ноги скользят на влажной листве, я задыхаюсь в этом мире вечной осени, падаю и слышу прямо под собой:

— Мама!

Я начинаю разгребать мокрую тяжёлую листву, в то время как осень кидается на меня с новой силой. Мои руки чувствуют что-то. Слетают ещё несколько слоёв, открывая взгляду бескровное лицо мёртвого ребёнка. Листья почему-то не падают на него, но продолжают опускаться на мои плечи, спину, ноги, тяжелеют, давят вниз, заставляют лечь рядом с моим мёртвым малышом. И когда наши головы почти касаются друг друга, за спиной раздаётся сухой равнодушный голос:

— Только не вздумай рожать рано, мне не к спеху становиться бабушкой.

Я оборачиваюсь из последних сил и вижу знакомый полный силуэт мамы. Она шагает ко мне и толкает в бездонную могилу. Падение длится всю ночь...

Меня разбудил будильник. Я долго сидела на краю кровати, приходя в себя и непонимающе рассматривая свои грязные ноги. Потом встала и выбросила бутылочку со снотворным в мусорное ведро. Выглянула из окна, где тяжело покачивался на своей паутине сильно потолстевший крестовик.

Я убежала к экрану компьютера и некогда любимым и надёжным цифрам.

Возвращаясь с работы, увидела мамочек, выгуливающих своих чад. Обычная картина. Только происходящее не было обычным. Пару дней назад я решила, что странности почудились мне из-за усталости. Сегодня не получилось отмахнуться от очевидного.

Четыре мамы сидели рядом друг с другом на скамейке, все они молчали, что не выглядело бы таким странным, если бы женщины читали или возились со смартфонами. Но все четыре пары глаз были направлены на детей, а руки всех безвольно лежали на коленях. Лица соседок казались необычно бледными, осунувшимися, под ненакрашенными глазами залегли глубокие тени.

Четверо детей возились на пустой игровой площадке и выглядели не менее необычно. Каждый играл сам по себе, как-то механически, тихо и с равнодушным выражением лица. Девочка, присев на корточки, ковырялась палочкой в мокром песке песочницы. Один мальчик лениво покачивался на качелях, другой поднимал мелкие камешки и кидал их в лужу, третий собирал букет из листьев.

И, хотя ни родители, ни дети не заметили меня, показалось, они все скрыто, но внимательно наблюдают за каждым моим движением.

Внезапный порыв ветра швырнул мне в лицо большой липкий кленовый лист, а когда я с отвращением отбросила его в сторону, то едва сдержала крик. Потому что на миг детская площадка и сами дети показались чем-то совсем другим.

Маленькое создание с длинными прядями редких седых волос рыло в песочнице могилу. Низкорослый уродец качался на висельнике, обхватив его тело руками и ногами. Бледный обнажённый человечек с чёрными прожилками на всём теле собирал разбросанные на земле зубы и и скармливал их жабоподобному плоскому чудовищу. Безглазый горбун хватал сухие листья, которые запихивал себе в рот. Толстые красные сороконожки ползали по его крючковатым рукам.

Видение исчезло секундой позже, но врезалось в память чёткой фотографией. Я ускорила шаг, спеша спрятаться в своих четырёх стенах, но потом всё-таки остановилась перед скамейкой. Женщины продолжали смотреть на детей, не обращая на меня внимания. Или делая вид, что не обращают.

— Привет, — неуклюже поздоровалась я и заметила, как пересох рот. — Всё в порядке?

Все четверо одновременно уставились на меня. А потом светловолосая, первой унёсшая домой мальчика, ответила:

— Бездетная ты. К нам не лезь.

А затем все четверо, потеряв интерес, снова повернулись к своим детям. Захотелось сказать что-то обидное. Но я не нашла слов и только позорно сбежала в свою квартиру. Решила, что у меня — переутомление, а у яжематерей — истерика.

И снова обвинила во всём осень. Не зря же говорят, что количество самоубийств в это время года растёт.

Очень захотелось отвлечься, и в телевизоре нашлась какая-то комедия, которая вполне увлекла и даже несколько раз вызывала улыбку.

Только когда ночью меня разбудило пронзительное "Мама!", я подумала, что больше не буду бездетной, чего бы мне это ни стоило, и бросилась на улицу.

Оказалась одной из первых. И почти сразу рассмотрела под самым развесистым клёном маленькую девочку с тёмными волосами. Несколько сухих листьев запутались в длинных прядях, и на миг морок почти рассеялся: этот осенний ребёнок никак не мог быть моей дочерью. Но потом отчаяние снова затмило разум, и я бросилась к девочке, которая в свою очередь вскрикнула "Мама!" — и побежала в мою сторону. Кончики моих пальцев скользнули по холодному детскому предплечью, в нос ударил запах прелых листьев и гнили. Другая женщина счастливо обнимала не моего ребёнка.

"Слава богу", — с облегчением подумала я, уже не понимая, что побуждало меня жаждать материнства секундами раньше.

Но следующей ночью всё повторилось. А ещё днём позже на площадке играли уже семеро детей. Один из них подбежал к своей маме и откусил кусок от её руки.

Нет... Всего лишь наклеил ей на предплечье багровый лист. Неизвестно, что хуже.

Я вбежала в подъезд, стараясь не смотреть ни на детей, ни на бледных апатичных матерей.

Душок мертвечины ударил мне в нос. Нет, наверняка это была всего лишь вонь мусора, смешавшаяся с запахом прелой листвы.

Во сне меня снова преследует листопад. К этому невозможно ни подготовиться, ни привыкнуть. Я пробираюсь сквозь шуршащие цветные вихри до ванной комнаты. Ванну до краёв наполняет красная вода. Листьев в маленьком помещении совсем немного, они лениво кружатся, падают и плавают на гладкой поверхности. Кажется, сейчас из воды вынырнет кто-то.. или что-то. Как в фильмах ужасов. Не мигая, я не могу отвести взгляд от красной поверхности, на которой кружатся несколько листьев. Поэтому пугаюсь по-настоящему, когда злобное хихиканье доносится совсем с другой стороны. Частично скрытый душевой занавеской на углу ванны, сидит мальчик. Руки он спрятал под ляжками, а ноги опустил в красную воду.

— К тебе никто никогда не придёт, ма-моч-ка, — говорит он, издевательски растягивая последнее слово. — Только я. Но меня ты не захотела.

А потом он, не давая мне произнести и слова объяснения или раскаяния, скользит в красную воду, которая накрывает его с головой. Я долго пытаюсь найти его худенькое тельце в красной воде, пахнущей кровью.

— Мама! — вырвал меня из кошмара крик в ночи.

Ещё не поздно. Я могу спасти своего малыша. А ноги уже несли меня на улицу. Группа женщин на улице сильно поредела в сравнении с первой ночью. Темноглазый мальчик узнал маму в светловолосой соседке из первого подъезда, которая увела домой самого первого ребёнка. Ей достался ещё один, а мне — ни одного. Почему жизнь так несправедлива: одним — всё, другим — листопад?

Это были ночные мысли. Днём я увидела на улице соседку с двумя мальчиками, которые выглядели совсем не людьми, а больше походили на обезьян... или собак, вставших на задние лапы.

— Как тебе нравятся мои маленькие чудовища? — спросила соседка, когда я проходила мимо неё. За спиной раздался издевательский смех других мамочек, к которому присоединились завывания, хрипы и потявкивание деток. Решением в очередной раз стало бегство. В пустоту квартиры, к крестовику за окном.

Прошло полторы недели, полных кошмаров, детских криков в ночи и разочарования. Но в конце концов на очередной зов "Мама!" на тёмную улицу выбежали только я и ещё одна молодая женщина. Она унесла домой то ли обнимающую, то ли душащую её малышку. Я привычно поплелась в душ, а потом в кухню. Сердце колотилось, потому что стало ясно — завтра... Эта мысль приводила меня в ужас и одновременно наполняла радостным предвкушением. За кухонным окном закопошился ставший каким-то ненормально большим паук. Я попыталась убедить себя, что мне снится очередной кошмар, когда увидела, что мерзкое брюхо крестовика венчает детская голова.

— Круг почти завершён, ма-мо-чка, — крикнул паук, подмигнул мне и, перебирая противными волосатыми ногами, уполз куда-то в осеннюю темноту.

Рассвело, но я не собиралась идти на работу. Когда-то такую важную, но сейчас даже не получалось вспомнить, чем, собственно, я занималась целыми днями, проведёнными вне дома. Что означали цифры на компьютерном экране? Были ли они когда-либо чем-то иным, чем ширмой, за которой я пряталась от жизни?

Сегодня единственно правильным казалось сидеть в кухне у окна и считать падающие листья. Может, тогда закончится проклятый листопад. В реальности и в кошмарах... Хотя граница между ними давно стёрлась.

Уснуть этой ночью не получалось. Ожидая еженощного крика "Мама!", я спрашивала себя, будет это девочка или мальчик. Только ничего не происходило.

И в три часа утра я не выдержала и вышла из квартиры, не забыв надеть туфли и набросить на плечи куртку. Ни то, ни другое не защитило меня ни от влаги, ни от холода.

На улице не было никого. И не детский голос, а сам ветер заговорил со мной, заставляя вспомнить...

Руслан всегда хотел детей. Я говорила, что хочу их тоже, только не сейчас. Меня как раз повысили в должности. И моя мама... Я была не готова.

А когда заметила, что произошло... Подозревая, что движения зародыша на таком раннем сроке не ощущаются, чувствовала их всё равно. Как будто в живот забрался паук и копошился там. Тошнота по утрам навела на мысль, что паук — ядовитый.

Легко нашёлся не самый принципиальный доктор с не самой чистой совестью. Руслан отговаривал, но я не слушала.

Шли годы, и мы всё-таки попытались. Иначе бы Руслан не остался. Семья без детей — не семья, сказал он. И ушёл всё равно, потому что другой судья в белом халате вынес приговор бесплодия. Последствия аборта, сказал он.

А за окном падали листья. И я сама почувствовала себя осенним деревом, уже неспособным принести плоды, а только теряющим листья: планы, отношения, мечты...

А мама, узнав, заявила, что вот, ей даже не достанется удовольствия понянчиться с внуками.

Почему недостижимое всегда так желанно? Что заставило меня принять ванну с пачкой лезвий на бортике? Мамины упрёки? Уход Руслана? Вид бессонных мамочек на скамейке у подъезда? Очередная осень? Мир уже начал гаснуть перед глазами, когда сквозняк распахнул незапертую дверь ванной комнаты так, что стали видны пол гостиной и листья, занесённые в квартиру осенним ветром через открытое окно.

Почему-то это было больнее всего.

Ветер бросил мне в лицо мокрые листья, возвращая в здесь и сейчас, и стало понятно, что ждать нечего. Уже никто и никогда не назовёт меня мамой. Я повернулась лицом к дому и увидела перед подъездом всех "ночных" детей и их мамочек.

Маленькие чудовища всматривались в темноту за моей спиной, а потом одновременно сорвались с места, словно услышав чей-то зов. Дети пронеслись мимо: руки, плечи, волосы, одежда мельком касались меня, как падающие листья...

Я знала — они вернутся. Всё возвращается. Кроме безвозвратного.