Тротуары, заваленные бычками, едкий запах гари и загаженный подъезд расстроили Лёшу и убили хорошее настроение, свойственное всем новосёлам. Он долгое время ухаживал за тяжело больной тёткой, подрабатывал, на всём экономил — и вот пожалуйста, грязь, бесхозность и стойкое ощущение, что он оказался «в человеческом хлеву». Однако он стоит на пороге собственного дома! Такое и не снилось его однокурсникам.

«В конце концов, Стив Джобс тоже не сразу в особняках жил!» — подбодрил себя Лёша, пусть он и не знал толком, где начинал Стив Джобс.

Дело близилось к вечеру, темнело намного раньше, чем обычно. Размышляя о том, насколько ему повезло урвать по дешёвке эту однушку, Лёша провозился у домофона минут пять, пока не понял, что он сломан и дверь открыта.

Он хмыкнул над своей незадачливостью и прошёл в подъезд. Одна из лампочек тут же проснулась и обдала лицо тусклым жёлтым светом. Лёша вздрогнул от неожиданности и тут уже по-настоящему посмеялся над волнением. «Первый этаж. И по лестнице тащиться не надо, и если

тороплюсь – до хаты пять шагов. Ляпота, короче!» — ещё раз с удовольствием подумал Лёша, вставил ключ и с трудом повернул его.

Но дверь не открылась. Вслед за этим, как по традиционному сценарию для всех нехороших мест, что-то грохнуло на одном из верхних этажей, послышался шум драки.

— Ебало тебе в следующий раз раскрою! Шлюха! — прогремел на весь подъезд

пропитый бас.

На мгновение Лёша уловил детский плач, но дверь закрылась, а незнакомец начал грузно спускаться. «Бам! Бам! Бам!» — отдавался каждый его шаг по пролёту, уходил в стены и, отражаясь от них, вселял в сердце новосёла нешуточную тревогу.

Его глаза наконец зацепились за новую замочную скважину, и паззл собрался. Лёша судорожно вынул ключ и попытался в тусклом свете попасть в новый замок, но первые несколько попыток оказались провальными.

«Бам! Бам! Бам!» — раздавалось всё явственнее и явственнее. Алёше показалось, что под тяжестью шагов незнакомца начинают дрожать перила. Его тревога переросла в панику, руки задрожали, ключ упал. Лёша, собравшись с силами, поборол в себе животный страх, трубивший о неминуемой и ужасной опасности, и, нащупав в полумраке ключ, аккуратно вставил и провернул его несколько раз против часовой.

На ближайшей площадке задребезжали стёкла. Прерывистое, хищное и грузное дыхание вызвало новую волну панического ужаса, и Лёша, более не в силах удержаться, оставив ключ в замке, шмыгнул в квартиру, громко хлопнув дверцей.

Вдох. Выдох. Грохот шагов всё ещё слышался. Всё ближе, и ближе, и ближе. Когда показалось, что незнакомец вот-вот пройдёт сквозь стены, чтобы добраться до нового жильца, все звуки на площадке стихли. Опомнившийся от страха, Лёша прильнул к глазку и тут же отпрянул, пытаясь устоять на ногах. В отверстии он увидел бегавший из стороны в сторону зрачок.

«Что вообще происходит?» — в отчаянии подумал он, прислонившись к стене.

Замок щёлкнул пару раз, и ключ с той стороны резко выдернули. Выждав несколько минут, Лёша осторожно, на цыпочках подошёл ко входу и вновь поглядел в глазок.

Никого.

Он собрался с мыслями и пошёл на кухню заваривать чай. Побитый жизнью чайник стоял на загаженной плите в тихом ожидании нового владельца. Вся кухня была шириною в три шага, но Лёше этого хватало. Теперь он живёт один, а значит, и мелкая кухня, и коридорчик, и гостиная с туалетом и ванной — всё это не надо ни с кем делить. Но убираться он должен сам.

Только сейчас Лёша почувствовал радость и гордость владельца квартиры. Он расслабился. Осмотрелся. Через окно к нему пробирался его первый гость — тихий славный вечер. Не пронзительно, а как-то призывно и умиротворяюще засвистел чайник. Лёша плеснул кипяток в жестяную, забытую старыми жильцами кружку и стал вспоминать своё сумбурное заселение — волнение, страх, панику.

«Нервы, наверное. Всё равно ведь я живу здесь, познакомлюсь с этим мужиком-скандалистом. Да, он просто увидел бесхозный ключ, вот и сохранил. Я к нему подойду завтра – скажу. Сплю ведь мало, оно всё от этого», — рассуждал Лёша, продолжая вглядываться в тьму за окном. Перегоревший у подъезда фонарь уродливо сгорбился под тяжестью лет. Какая-то тень бесшумно мелькнула, потом ещё, и ещё одна. Лёша потёр глаза и всмотрелся.

Лампочка на кухне начала быстро мигать, моментально уничтожая маломальский комфорт. Ощущая в себе ту же тревогу, что и у двери, Лёша выключил свет и направился в спальню. «Да, сон. Крепкий сон!» — договорился сам с собой он и плюхнулся в одежде на незаправленную жёсткую кровать.

В доме было тихо, даже слишком. Алёша с трудом мог вспомнить спокойные ночи у родителей: постоянно кто-то за стеной ходил, шуршал, сверлил, а соседи сверху играли по-крупному и с заходом солнца, как по часам, принимались передвигать мебель.

Мёртвая тишина старого дома сильно удивила парня.

Однако радоваться приходилось недолго. Снизу, из подвала, раздался протяжный гул. Он был ритмичным, чётким, практически осязаемым. Его громкость и протяжность, как тиканье часов, не доставляли никакого дискомфорта, если не заострять внимания. Но Лёшиным вниманием точно завладел кто-то другой, как и ушами, и глазами, которые отказывались закрываться, ощущая из раза в раз доносившийся снизу звук. Лёша сливался с этим гулом, тщетно пытаясь заснуть.

Лишь когда первые лучи солнца лениво просочились через старые белые занавески, он смолк. Гул оставил за собой мёртвую тишину, но Лёша, провалявшись часа два в постели, так и не смог заснуть. Он чувствовал в своём теле противную вялость, его глаза покраснели, мысли поплыли и запутались. «Да что это со мной происходит?» — с недоумением подумал Лёша и встал с кровати, расправляя плечи.

Позавтракав ужасной яичницей, которую он сжёг, задумавшись у плиты, решил, что стоит заняться делом и как следует устать, чтобы к концу дня уснуть наверняка. В планах было разобрать вещи в квартире, так как прежние хозяева отказались их взять с собой.

Первым делом Лёша принялся за гостиную, самую просторную в квартире комнату, загромождённую шкафами и шкафчиками. С большим трудом в огромный чёрный мешок для мусора поместился весь оставленный хлам: газеты, журналы, разные записные книжки и тетрадки, заполненные непонятными для Лёши символами на неизвестном языке.

К полудню он опустошил практически всё, что мог. Оставалась одна антресоль в коридоре. Подставив хлипкую табуретку, Лёша стал копаться внутри неё и среди очередной кипы иссохших бумажек обнаружил деревянную, окрашенную чёрным и залакированную табакерку. На крышке блестел красным странный значок, напоминавший слезившийся глаз. Лёша уставился в табакерку и долго её крутил, прежде чем открыть.

Осмотрев заржавевшие миниатюрные замки, он попробовал сколупнуть сначала один, затем другой, но оба не поддались. Не без досады Лёша оторвался от находки и вдруг… ощутил холодок, пробежавший по спине.

В квартире был кто-то ещё!

Алёша почувствовал на себе чей-то взгляд и повернул голову по направлению к входной двери.

Она стояла нараспашку. Хоть на улице и было светло, из подъездного мрака зловеще блестел чей-то глаз. Один глаз. Окаменевший, он смотрел сквозь Лёшу. Алёшу сковал страх, и тут в одно мгновение случилось две вещи: под ногами распался табурет, а это нечто двинулось навстречу, в проём.

Лёша упал пластом и, стиснув зубы, чтобы не выругаться, поднял голову. От зрелища он позабыл про боль.

— Не убился хоть? — с грубой снисходительностью проскрипело из проёма.

На пороге стояло сильно сгорбившееся, безобразно полное и сморщенное существо, ростом

с ребёнка. Первым Лёше бросился в глаза мерзкий, свисающий мешочек, на котором красовалась пара больших бородавок. По-видимому, подбородок. Над ним возвышались разбухший нос, обвисшие щёки и тупой, маленький лобик. Но больше всего его испугали глаза: один, зелёный, блестел от лампы и смотрел всегда прямо, а второй постоянно метался от одной точки в другую, словно искал чего-то. Лёше понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что перед ним не монстр, а обыкновенная старушка.

— Да вроде… Вроде нет — рассеянно ответил он, поднимаясь с пола.

— Ну ладно, милок, нам ещё трупов не надобно… Я эт, дорогой, соседка твоя. Мила Лаврентьевна. Всю жизнь в этом домишке прожила, хе-хе… — Её смешок выдавал фальшь, от которой Лёше стало не по себе.

— А… Что ж вы так, без стука… И по какому поводу? — чуть ли не заикаясь, спросил он.

— Я по делу. Мне Платон Иваныч тут ключи передавал. Грит, шо в замке остались, шо в глазок глядел и никого не углядел. Ну, я сегоднечно и решила проверить, авось правда кто подселился, — противным голосом сказала соседка.

Её жирная, волосатая ручка протянула ключи, и Лёша медленно взял их, вглядываясь в старуху. Чем больше он с ней разговаривал, тем больше к нему возвращалась та же самая смутная тревога, которая преследовала его весь вчерашний вечер.

— Ну, тебя как звать-то? — с новой волной грубого добродушия навалилась с вопросами старуха.

— Лёша я. Лёша.

— Что-то ты плохо выглядишь, Лёшка!

— Я… Просто экзаменов много… Не сплю дня три… Вот и… — он сконфузился от такого резкого замечания.

— Ну, ладно, пойду я. Если чтось – квартира девятая, понял?

— Понял…

Старуха уже хотела вернуться обратно в мрак подъезда, но тут же была окликнута.

— А вы… Вы не знаете, откуда по ночам этот странный гул?

— Какой гул?

— Вы не слышите?

— Ничего не слышу! У нас, вообще-то, самый тихий дом! Ишь, слышится… — с

раздражением выкрикнула Мила Лаврентьевна и с силой захлопнула за собой дверь.

Алёша стоял ещё несколько минут, неторопливо переваривая в мыслях эту встречу и глядел на ключи. «Нет, просто старуха. Я уже с ума сходить начинаю от недосыпа!» —подытожил он и вновь принялся за приборку. К концу дня у него накопилось два полных пакета с мусором, настолько массивных, что, казалось, в них могли с лихвой поместиться пара человек.

Он встал на пороге и вспомнил про шкатулку. «Выбрасывать? Не, может, ценное что-то… Да и неплохо выглядит» — со слабым оптимизмом заметил он, удручённый тем фактом, что в квартире, кроме этой шкатулочки, и не нашлось ничего более-менее интересного.

Не без труда Лёша вынес оба пакета за раз, и, сбагрив их в старый железный бак, направился обратно. Из резко открывшейся двери подъезда вылетело тело с лихорадочными, воспалёнными глазами и рослой щетиной. Этот жилец припал к баку, словно к святому граалю, и начал в нём торопливо копаться, разрывая только что выброшенные мешки.

Лёша мельком взглянул на него и испытал брезгливое отторжение, смешавшееся с ощущением угрозы ему самому. Он углядел длинные, грязные ногти незнакомца, которые помогали ему быстрее потрошить полиэтилен. «В семье не без урода» — подумал Лёша, отмахиваясь от тревожных мыслей. — Так-с, теперь инструменты. Где там у них хозяйственное?..»

Всего несколько ступенек вниз — и он оказался на пороге маленького цоколя.

Лёша нащупал рубильник и аккуратно щёлкнул им. Впереди обнаружилась железная решётчатая дверь и тёмное обширное пространство, до которого не доставал свет маленькой издохшей лампочки, которая висела на жалком проводке. Он попытался толкнуть дверь, но она не поддалась. Обречённо вздохнув, Лёша взглянул на прощание во тьму и застыл.

Он протёр глаза, проморгался, ущипнул себя и снова взглянул в темень. На одной из стен отчётливо прорисовывался уже знакомый, совсем недавно виденный символ.

Лёша замер, почувствовав чужое присутствие. Резко обернувшись, ахнул и сделал шаг назад.

— Та чего ты так? А, товарищ сосед?! — громогласно вырвалось изо рта, полного гнилых и золотых зубов, которые весело скалились на парня.

Сосед сверху. Его огромные руки наводили ужас. Огрубевшие и поседевшие усы хитро изгибались, добавляя ещё больше морщин лицу земельного цвета. Он был одет в камуфляжную куртку, а в кулаке сжимал огромный гаечный ключ.

—Эй, парень, ты чего застыл? — ещё раз окликнул он оторопевшего Лёшу.

— Я? Да… Ничего. Сплю мало просто… — выдавил из себя он.

Нависший над ним сосед был на несколько голов выше и плотнее, и, инстинктивно почувствовав, что перед этой горой мышц и животной силы бежать ему некуда, Алёша в первое мгновение застыл, как застывают маленькие животные в надежде, что хищник их не заметит.

— А, спишь мало, значит? Проблема-проблема… Для молодого-то организма, знаешь, не очень-то полезно! А здесь чего хотел?

— Инструменты, — отрезал Лёша, пытаясь избавиться от страха перед чем-то неизвестным, заставлявшим содрогнуться.

— Ну повезло тебе, дорогой! Авось и у меня чего найдётся. Я ведь тут самый рукастый: что надо — починю, что не надо — сломаю и починю, хе-хе-хе…, — Лёшу передёрнуло от его металлического, неестественного смеха, и, чтобы мужик скорее перестал скалить зубы, Алёша сказал первое, что пришло на ум:

— А вы тут что делаете? Пришли ведь ключ положить на место, в цоколь?

В ответ сосед нахмурился и сделал небольшую паузу.

— А я ласточку свою починял. Да вот, закончил – тебя увидел. Думал, грабители что ль, а мне Мила Лаврентьевна рассказала же про тебя. Хотя грабить тут нечего. Замок старый, ржавый, никто ключа не видел давно уже, да и плевать всем, если уж честно. Как-никак, если что, все обращаются к старику Андрею! Андрей, кстати!

Он протянул свою огромную, капканообразную руку и через мгновение сжал в ней бледную, трясущуюся ладонь Алёши.

— Ну, Лёша, пошли тогда, пороюсь у себя!

— А может завтра зайду? Я ведь вас отвлекаю…

— Нет-нет, что ты! — он надвинулся на парня, практически прижимая его к

Двери. — У нас все гостеприимные, все друг о друге заботятся, семья почти. Ну, айда!

Алёша не нашёл в себе сил сопротивляться и потащился за Андреем, на удивление, шагавшим почти бесшумно. Выходя из цоколя, он ещё раз взглянул через открытую дверь подъезда на копавшегося в мусорке безобразно одетого человека и через секунду встретил на себе его дикий, выражавший злобу и помешательство взгляд.

— А, это Платон Иваныч. Толковый мужик, семьянин. Только пьёт много, но у кого нет своего грешка, так? – на ходу произнёс Андрей, оглушив Лёшу своим металлическим хохотом.

Андрей жил на третьем этаже. Как только деревянная, обитая уже растерявшей свой парадный вид кожей дверь открылась, оттуда потянуло тлетворным зловонием, которое в первые секунды оглушило Лёшу. Он пересилил себя, чтобы зайти внутрь, но всё же остался в коридоре как можно ближе к выходу, чтобы при первой же возможности выйти прочь из душной и дурно пахнущей конуры. Андрей зашёл вглубь и скрылся за проёмом, откуда послышался тяжёлый лязг. Этот лязг напомнил Лёше смех самого хозяина.

— Ну, чегось тебе?

— Отвёртку. Лучше минус.

— Будет-будет! — прокричал Андрей.

Вновь, теперь уже быстрее, залязгали инструменты. Пока сосед рылся в закромах квартиры, Алёша постарался отвлечься и взглянул в глубь коридора. На стене, покрытое полумраком, висело маленькое полотно в рамочке. Лёша присмотрелся и не поверил своим глазам.

«Нет, с ума схожу…» — подумалось ему. На полотне бордовым цветом был выведен тот же самый знак, который он видел в глубине цоколя и ранее где-то ещё. «Сейчас я закрою глаза, потом открою их, и всё испарится!» — сказал Лёша сам себе и зажмурился.

— Эй, ты чегось? Вот, держи! — Перед ним стоял изумлённый Андрей с маленькой отвёрточкой в руках.

Лёша молча принял отвёртку и замялся.

— Да уж, сна тебе явно не хватает, дорогой! Ладно, иди, чини чего тебе там надо, я завтра зайду за ней. И выспись, а то правда жалко смотреть!

Дверь начала потихоньку закрываться, но тут Алёша подпёр её ногой, вспомнив упущенное и важное.

— А вы не слышите гул по ночам? Ну, снизу?

— Какой гул? — лицо Андрея приняло новое, оскорблённое выражение. — У нас

самый тихий дом в округе! Сходи выспись уже!

Андрей хлопнул дверью, и на площадке воцарилась тишина. Лёша понял, почему ему стало не по себе, когда он в первый раз вошёл в этот дом. Его абсолютная, пустая тишь была неестественной, неживой. Когда кто-то разрушал эту тишину нарочно, это казалось вдвойне неестественным, словно из этого подъездного, могильного вакуума, чтобы показать искусственную жизнь, восстаёт полусгнивший мертвец. Все, с кем встречался Лёша как бы нарочно показывали в себе ненастоящие признаки жизни, и оттого шестое чувство каждый раз трубило тревогу, казалось бы, без какой-либо причины.

Алёша тяжело вздохнул и потащился вниз, на первый этаж. Его ноги налились свинцом, и, прошаркав первый пролёт, он решил остановиться, чтобы перевести дух после всех событий. Всё расплывалось перед глазами. Единственное, что точно различалось — кроваво-красное солнце за окном. И тут Лёша опомнился. Он сконцентрировал свой взгляд и уставился на двор, отыскивая что-то. «Не здесь… Может, на заднем?» — в тревожной суматохе промелькнула мысль, после которой Лёша в каком-то странном напряжении и подъёме сил ринулся на улицу. Там было пусто. Алёша помрачнел, развернулся и направился домой. «Где чёртова соседская машина?» — вертелся в его голове вопрос.

— Нет, есть какой-нибудь гараж, обязательно есть гараж. Или что-то ещё. Всё объяснимо. Сосед не может врать, не может, не может!» — лихорадочно доказывал сам себе Алёша, подходя к своей двери.

Первым делом он поставил чайник, после чего уселся на то же место, которое занимал вчера. Гостиная, на которую он мельком взглянул, достаточно опустела и прибавила в просторе после уборки, чему Лёша, конечно, не мог не радоваться.

— Вот, гостиную убрал. Сегодня отосплюсь — примусь за кухню. Мало ли что мне там кажется, надо делать дела…»

Но тут его последняя надежда на спокойствие рухнула, потому что он вспомнил про шкатулку. Она зловеще поблёскивала крышкой в коридоре.

Через несколько мгновений Лёша уже копался в крышке с помощью отвёртки. После пары неудачных попыток он сделал паузу и ещё раз взглянул на единственное «сокровище». И ему улыбнулась удача! Крышка откинулась.

Он дрогнул, дёрнулся и застыл, побледнев.

Его лицо исказилось гримасой, одновременно сочетавшей недоумение и ужас.

«Цоколь. Квартира. Крышка. Цоколь. Квартира. Крышка», — вспоминал он, с каждым разом всё отчётливее понимая, что ему не могло показаться, и оттого сильнее отрицая это.

Чайник яростно засвистел, но Лёша оставался на месте. «Глаз просто показался, машина в гараже, дом просто тихий! Нет! Глаз везде, машины нет, дом не может быть настолько тихим! Нет…» — метались с бешеной скоростью мысли.

Из потока захлестнувшего безумия Лёшу вырвал отчаянный свист. Лёша стал трясущимися руками стал снимать чайник с плиты, но в один момент, как по чьему-то желанию, посудина с кипятком выскочила из рук и полетела на пол, перед этим ошпарив ногу.

Лёша почувствовал, как на ноге надулся чудовищной величины пузырь, и заорал.. Лампочка на кухне вновь бешено замигала.

— А-а-а-а-а!

За окнами вновь густо потемнело. Ни одного звука. Лишь его отчаянный крик. Ровно час ночи. Лёша ранее заметил: ровно в это время гул начинает разноситься по всему дому. Он лежал в своей постели вымотанный, уставший, с перевязанной ногой. Рана жгла бедро, потому Лёша старался не двигаться. Может быть, именно ожог не позволял ему провалиться в беспамятство, удерживая в реальности, ужасающей с каждым часом всё больше и больше. Хотя Алёша не мог быть уверен, точно ли реально всё вокруг. Может быть, недосып коверкал, менял настоящее, немного уродуя формы и переставляя местами факты, превращая сознание в настоящий кошмар. Однако же, перелистывая в памяти одно событие за другим, с каждым новым отзвуком из недр этого дома, Лёша убеждался всё больше и больше, что это не могли быть обычные галлюцинации. «Самый тихий дом», — говорили жители, казалось, сами бывшие уродливым материалом этой забытой всеми хрущёвки. Они являли собой прогнивший, отсыревший и хлипкий фундамент, который не даёт рухнуть дому только по счастливому случаю, а может быть, и по желанию каких-то нечеловеческих сил.

Лёша пролежал всю ночь без движения, не сомкнув глаз. Когда его веки закрывались, он видел перед собой пустоту, которая с жадностью глядела в него. Ясно чувствовалось, что тьма вот-вот готова сожрать его душу, утопить её в затхлом мраке, сделать его одним из кирпичиков этого дома. Алёша вспомнил, что в одном журнале читал про бесчисленное количество погребённых в великой китайской стене рабочих. «Интересно, — думал он, — приезжие туристы знают, что перед ними стоит не просто памятник архитектуры, а настоящее кладбище? Неужели они не чувствуют этого дыхания смерти тысяч? Почему тогда его чувствую я, когда слышу этот чёртов гул?».

С рассветом Лёша решил, что так больше продолжаться не может. «Либо я сошёл с ума, либо все мои догадки верны. Этот дом — порождение чего-то мерзкого, нечеловеческого. Я выжгу эту заразу», — пообещал он сам себе. Самым тяжёлым оказалось подняться. Нога нещадно ныла, всё тело ломило и не слушалось, всё перед глазами растворялась в мерзкой пелене и смазывалась. Алёша дошёл до ванной, чтобы умыться, и увидел в отражении замызганного зеркала чужое, изуродованное лицо. Чёрные пучки отросшей щетины рассыпались по отвисшему подбородку, лицо было бледно, как мел. Потрескавшиеся губы перекосились в странную ухмылку. Голубые воспалённые глаза бешено метались из стороны в сторону, ни на чём не останавливаясь. Сальные

каштановые волосы были сильно растрёпаны. «Я стал как они! Ещё чуть-чуть, совсем немного, буквально один денёк, и я навсегда лягу в фундамент. Китайская стена, русская Хрущёвка!» — сказал себе Лёша и вновь криво усмехнулся.

Тут же, как напоминание о вчерашнем ужасе, в памяти всплыла шкатулка, которая так и не была вскрыта. Алёша двинулся по коридору и нашёл свою дверь вновь распахнутой настежь. Кухня полностью разворочена — перерытые полки, распахнутые дверцы шкафов, разбитая посуда. Он достал ключ из кармана, пригляделся. Практически новый. Лёша безумно расхохотался: «Ну конечно! Я у них как на ладони! Ублюдку только это и надо было!»

В голове возник новый план, и Алёша немедленно приступил к его исполнению.

Он быстро, насколько мог, вышел и поднялся на пятый этаж, после чего встал у уже знакомой двери и постучал, но ему не открыли. После пары попыток ничего так же не произошло. В отчаянии Лёша дёрнул ручку и дверь… Отворилась! «Джекпот!» — на радостях подумал он и быстрой скользнул в квартиру.

Затхлый, гнилой запах через пару секунд уже заполонил лёгкие Алёши. Во рту появился неприятный, сладковатый привкус, но Лёша лишь поморщился, решительно проходя вглубь. Дойдя до конца коридора, он с восторгом заметил, что в рамочке таки красовался бордовый глаз.

Свернув направо, Лёша оказался, по-видимому, в спальне Андрея. К удушающему зловонию добавились парафиновые нотки. У мятой, грязной постели стояло бесчисленное количество блюдечек с уже оплавившимися свечами, одна ещё догорала. В комнате не нашлось окна, и в полумраке было трудно разглядеть что бы то ни было, потому Лёша подхватил свечу и открыл старый, заляпанный гардеробный шкаф. Несколько рубашек, висевших довольно давно и хранивших знатный слой пыли, сожранный молью халат, пара истёртых, уже навечно вросших в вешалки пиджаков — всё это напоминало пожитки давно умершего хозяина, которому уже ни к чему было что-то носить.

В самом углу притаился чёрный балахон. Алёша поднёс свечу и обомлел. С минуту он стоял, безумно торжествуя. Его бесконечно радовал тот факт, что интуиция не ошибалась по поводу дома и жильцов. Вскоре он продолжил обыск и обнаружил аккуратно открытую шкатулку, в которой блестело что-то металлическое.

Чуть приглядевшись, Лёша узнал в очертаниях кинжал. Его волнистое лезвие и выгравированный на конце эфеса глаз не оставлял сомнений. «Эти уроды поплатятся за всё, что со мной сделали! Они специально сводили меня с ума, а я, дурак, думал… Ну ничего! Устрою им инферно, непременно устрою!» — грозно подумал он, оборачиваясь.

Андрей всегда ходил бесшумно, и этот раз оказался не исключением. Его усы выгнулись дужкой, слегка прикрывая хищный оскал. Алёша не успел прочувствовать весь ужас, как тут же свалился от крепкого удара в голову.

Тик-так, тик-так… Лёша разлепил глаза и увидел знакомый потолок, который не раз сверлил глазами прошлые бессонные ночи. Он оказался у себя в постели. Сам тому не поверив, Лёша тронул себя за голову. Не болит. Ожог тоже перестал ныть. На часах почти полночь.

Потянувшись с осторожностью, пока ещё не доверяя полностью своему счастью, Лёша зевнул. Все чувства были слегка притуплены, видимо, после долгого сна. «Неужели? Неужели это был всего лишь кошмар?» — спрашивал себя Алёша, пока слёзы сами по себе потекли из его глаз.

Алёша просмаковал своё счастье в кровати ещё полчаса, продолжая прокручивать кошмар прошедших дней и осознавая себя живым, в здравом уме и теле.

Чтобы проверить наверняка, он зашёл на кухню. Никакой битой посуды, ни следа разгрома. Потрёпанный чайничек стоял на своём месте. Выдыхая сквозь зубы, Лёша направился в спальню, чтобы вновь провалиться в мир сновидений. «Надеюсь, в этот раз мне не привидятся эдакие ужасы…» — с усмешкой подумал он, закрывая за собой дверь.

В следующий момент Лёша остолбенел.

Входная отворилась. Послышались два голоса и грузное шарканье.

— Ты точно всё убрал? — раздалось гнусаво.

— Конечно! Целый день протрудился. Знаете, как нас в комсомоле дрючили? — молодецки отозвалось басом.

— Да плевать я на ваш комсомол хотела! В прошлый раз хлам не разобрал, в итоге что? Резак чуть не проворонил, балда! А сколько мы его искали, сколько искали… Платоша в помойке рылся даже. Он на тебя за это в обиде.

— Ну оно ведь всё во славу великой…

Пара приближалась к двери спальни. У Лёши от паники закружилась голова, и, не осознавая себя, он бросился к окну. Он искал ручку. Через пару секунд до Алёши дошло, что её попросту не было. В растерянности он ахнул.

— Эй, ты слышал? Только не говори, что дал ему недостаточную дозу? Я тебя, идиот, с потрохами сожру!

— Не переживайте, тёть Мил, если что — далеко не убежит! — ответил второй.

Новая волна ужаса заставила разум содрогнуться, но тело Лёши как будто уже знало, что надо делать. Пара ударов — и стеклопакет дзынькнул, впиваясь маленькими осколками в ногу. Тут же вспыхнуло болью бедро — старая рана дала о себе знать. Дверь распахнулась, и из коридора сверкнули три глаза: два настоящих и один стеклянный.

Алёша выпрыгнул и понёсся по разбитому тротуару. Он боялся оглянуться, и в этом отчаянном рывке первое время не мог думать ни о чём. Серые дома сливались один с другим, жёлтые, тусклые огни мелькали, соединяясь в одну линию.

—«Полиция! Сраная полиция, да!»

Он достал телефон и набрал 112, пытаясь набрать на бегу побольше воздуха, чтобы суметь сказать хоть что-нибудь.

— Служба 112. Слушаю, что у вас случилось?

— Убийство! Двойное! — заорал в трубку Лёша первое, что пришло в голову и что могло бы заставить приехать как можно быстрее.

— Где вы находитесь?

— Самарская… Самарская 89!

— Секундочку… Из какого города вы звоните?

— Казань! Казань!

Оператор сделал паузу, от которой Лёше стало не по себе.

— Ало! Вы здесь?

— Извините, вы не ошиблись адресом?

— Нет! Самарская 89!

— Прошу прощения, такой адрес не значится на картах…

Лёша сначала не понял сказанных слов и чуть-чуть сбавил темп, оглядываясь по сторонам. Вокруг виднелся всё тот же пейзаж без каких-либо отличий.

— Как не значится?! Проверьте ещё раз там!

— Секундочку, оставайтесь на линии…

Из тёмного незнакомого подъезда вышли две фигуры, и Лёша, наконец обнаружив рядом с собой хоть кого-то живого, бросился к ним.

— Нет, адрес не значится.

Лёша подбежал к жильцам почти в упор и остановился, чтобы восстановить сбитое дыхание.

— «Спасён!» - в облегчении подумал он.

— Там! В том доме! Самарская 89! Там происходит что-то! Убивают! Вызовите полицию!

Из тьмы блеснули три огонька. Два живых и один стеклянный. Лёша не успел дёрнуться, как его руки сжала за спиной животная сила. Опустошённый, измотанный и побеждённый ужасом, он перестал сопротивляться.

Его протащили через знакомую входную дверь и спустили в цоколь. Мрак теперь разгоняли несколько десятков свеч. По всему периметру стояли в шаге друг от друга балахоны, в углу же размещалось что-то круглое и массивное. Бам-бам-бам! Звук барабана, мерный и глубокий, обволакивал подвал.

Дыхание вновь спёрло, и теперь главная задача Лёши заключалась в том, чтобы попросту не задохнуться. Он с жадностью глотал тяжёлый воздух, в котором отчётливо чувствовался привкус тухлятины Бам-бам-бам! Барабан бил, свечи горели, люди молчали.

Лёшу поставили на колени, предварительно накрепко завязав руки. Вяло вглядываясь в лица, он узнал дико горевшие глаза Платона. Андрей скрылся из виду, а старуха встала перед высившимся в конце цоколя алтарём. По правую руку от него было небольшое углубление, доселе остававшееся во мраке. Оттуда исходил ужасающий, всеобъемлющий гул. Оказавшись настолько близко с источником звука, Алёша почувствовал, как в его черепную коробку, через ушные раковины и барабанные перепонки проникает этот звук, всецело наполняя голову и отдаваясь из-под кожи прямо в череп.

Мила подняла руку и барабан стих.

— Братья мои, сёстры мои, дочки мои, сыны мои, отцы мои, матерь моя! Я рада видеть вас снова вместе! Сегодня действительно прекрасная ночь, такой прекрасной ночи не было со дня кровавой жатвы! Сегодня, наконец, мы можем принести жертву, как тому подобает завет прошлых. Резак душ был найден, дети! — кто-то заохал, кто-то вскрикнул,

откуда-то послышались аплодисменты. — Давайте же склоним свои головы в молитве нашему покровителю на этой бренной земле! Слава плоти!

— Слава плоти! — послышалось ото всюду в унисон.

— Слава крови! — ещё громче крикнула старуха.

— Слава крови! — послышалось с надрывом из разных сторон.

— Слава Кроне, матери всех убиенных, хранительнице боли людской и защитнице нашей! — истерично взвизгнула Мила

— Слава Кроне! — завопили балахоны, упав на колени и склонившись перед чем-то.

Лёша присмотрелся…

Из тьмы бесшумно выползала странное существо красно-телесного цвета, точно кусок сырого мяса. По форме оно было округлым, и сложенным из тоненьких слоёв плоти. Оно источало из себя странную слизь, и, если бы не испуг, погрузивший почти все органы в оцепенение, Лёшу бы непременно стошнило.

Чем дальше эта масса плоти выползала на свет, тем яснее он видел, из чего оно состоит. Каждый слой – это не просто кожа, о, нет, то было гораздо страшнее. Всю сущность его составляли аккуратно вырезанные лица, с точностью сделанными прорезями для глаз, носа и рта. Сотни лиц.

Они двигались, словно живые, их перекошенные гримасы кричали, выражая адскую боль. Крики сливались в один поток звуков, которым и был гул.

— О, великая матерь крона! Прими же лицо его, а вслед за ним и душу его, отделённую от тела, как подобает! Прими же! Прими же! Прими же!

Алёша не выдержал и отключился. Казалось, он провалился в сладкое небытие навсегда. Окутывающая его темнота проникала в глубь души и выжирала всё внутри, но эти страдания казались раем по сравнению с прошедшим.

А потом он проснулся и закричал. Закричал в унисон с сотнями других, и его крик слился со страдальческим, адским, сводящим с ума гулом.