Иллюстрация Ольги Мальчиковой

— Что тебе снится?

Лида сидела перед трюмо и удаляла с лица макияж. Из зеркала на нее смотрела тусклым взглядом усталая старуха с желтой пергаментной кожей. Слабый свет прикроватного ночника дробился, высекая в отражении морщины и тени, и тени морщин — они становились все глубже по мере того, как исчезали остатки тонального крема и румян. Темная россыпь угрей на подбородке, торчащие в чрезмерно широких ноздрях волоски, жирные поры на рыхлых щеках дополняли портрет, не делая его ничуть краше.

Она себя и ощущала такой — унизительно старой и отвратительно липкой. Хотела бы закрыть глаза, отвернуться. Но стоило опустить взгляд, как в поле зрения влезали мерзкие жировые валики на животе и боках. Ночнушка нисколько их не скрывала, даже наоборот: там, где тонкая ткань запала в складки, проступали темные влажные пятна. В дневных новостях ведущие минут пять удивлялись небывало жаркому октябрю: к обеду температура подскочила до отметки в двадцать градусов — такого в Москве не случалось лет сорок. Вечерами в квартире было жарко, и Лида истекала потом. Но по ночам осень отыгрывала свое, и к утру зубы начинали стучать. Так что сплит-система работала на обогрев, воздух в спальне напоминал горячий густой кисель, а Лида — продолжала течь.

— Что тебе снится? — повторила она чуть громче.

— В смысле?.. — Олег, ее муж, оторвался от чтения и удивленно изогнул бровь.

Он лежал на дальней стороне кровати, закинув изуродованные синими варикозными шишками икры на скомканное одеяло. Круглое пузо напоминало большой силиконовый шар: когда-то она подумывала купить такой, чтобы заниматься фитнесом, но так и не купила. Олег использовал собственный живот как подставку для книги. В руках он держал дешевое издание в мягкой обложке — что-то про экономику, геополитику, конспирологию. Что-то такое, разговоров о чем Лида избегала, наперед зная, что в итоге во всем окажутся виноваты жидомасоны, рептилоиды или древнеегипетские жрецы. Подобные темы в лучшем случае нагоняли на нее сонливость и скуку, в худшем — вызывали головную боль.

— Тебе что-то снилось прошлой ночью, — пояснила она. — И я хотела бы знать, что ты видел во сне. Или кого?

— Глупость какая. — Он положил книгу и лениво зевнул, даже не подумав прикрыть рот ладонью. — Ты же знаешь, я снов не помню. По сути, мне и не снится-то ничего.

— Да уж, обычно ты спишь как сурок, — согласилась Лида. — Даже не храпишь почти, разве что воздух портишь.

—Что естественно, то не безобразно, — ухмыльнулся Олег и, недолго думая, выпустил газы, издав при этом звук, похожий на треск рвущейся ткани.

— Ну разумеется, кто бы сомневался.

Она была рада отвлечься, чтобы поговорить с мужем. О чем угодно, пусть даже о вездесущих потомках египетских жрецов, или о том, как тот пускает шептунов по ночам. К тому же внутри росло смутное чувство, которое весь день не оставляло ее в покое, а вот теперь, кажется, оформлялось во что-то осмысленное.

«Мужчину следует принимать таким, какой есть», — твердила мать с самого детства. На практике, во взрослой жизни материнская наука у Лиды вылилась в правило двух «не» и одного «да». НЕ устраивать сцен, если муж возвращается поздно, зависнув после работы в баре с сослуживцами. НЕ обращать внимания на сальные шуточки, стоически выслушивать треп о футболе и политике (и жидомасонах с египетскими жрецами). А также стирать его нижнее белье и вонючие носки, нюхать по ночам пердеж и — то самое «ДА» — время от времени раздвигать ляжки и стонать, имитируя оргазм.

«Лучше уж маленький член в руках, чем большой в заднице» — мать пережила троих мужей, так что Лида вполне доверяла ей в вопросах семейных отношений, справедливо полагая, что маме виднее. Днем, пока Олег пропадал на работе, она даже звонила матери в Сызрань, спросить насчет его странных снов. Но понимания не нашла: та обозвала ее шизофреничкой и посоветовала выпить новопассит, чтобы унять паранойю. Да уж, маман никогда не отличалась особой отзывчивостью.

— Все-таки тебе что-то снится. Ты… что-то видишь там, в голове, когда спишь, — попыталась Лида объяснить, с трудом подбирая слова. Язык во рту, похоже, распух не меньше, чем кожа под глазами, превратился в еще одну сочащуюся жиром колбаску вроде тех, что скопились у нее на месте талии.

Иногда ей бывало физически сложно выражать свои мысли. Особенно если она волновалась или испытывала сильное беспокойство, как сегодня. Утром в гости нагрянула соседка из пятого подъезда, вдовая баба примерно одного с ней возраста: обычное дело, справиться о здоровье, поболтать о том, о сем, перемыть косточки молодым вертихвосткам. Но в этот раз разговорчик не склеился. Лида ничего не могла с собой поделать: мысли и фразы, вроде бы вертящиеся на языке, норовили брякнуться куда-то в пустоту, откуда их приходилось вылавливать, будто черпая дырявым половником вязкую вываренную жижу со дна кастрюли. И то, о чем говорила Тамара, проходило мимо ушей. Мигрени, давление?.. Все в порядке, Томочка, пью таблетки. Что?.. Ах, да, малость нездоровится, ну да ладно, бывает. Что-что?.. Да, буду держаться, и ты держись, спасибо. В итоге пришлось соврать насчет простуды и попрощаться, пока соседка вконец не доконала ее своими заботами.

Когда вечером вернулся Олег, беспокойное состояние никуда не исчезло, даже наоборот — стало ощущаться острее. За ужином, пока челюсти с трудом перемалывали безвкусные листья салата, Лида подумала, что причиной всего — и плохого аппетита в том числе — может быть приближение цикла. Но предыдущие месячные закончились не более двух недель тому назад, так что для очередного «м-синдрома» («красный день календаря», как называла это мать) рановато.

И только теперь, готовясь ко сну, Лида окончательно уверилась в том, что проблема именно в муже: это не с ней, это с ним что-то было не так. И решилась спросить о снах.

— Ты вчера говорил во сне. — Она оставила скомканную салфетку на трюмо, рядом с набором пилочек и маленькими маникюрными ножницами, а сама поднялась. — Понимаешь, Олег? Впервые за все время, что мы живем вместе, ты разговаривал во сне!

— Вот как? Весьма интересно, — тон мужа намекал как раз на обратное. Но Лида была настроена высказать все, что наболело. Мать, возможно, и возразила бы что-нибудь, но ведь она же отказала ей в помощи сегодня, так что нужно брать дело в свои руки.

— То, как ты говорил… Олежка… Это сложно назвать человеческой речью.

— Ругался, что ли?

— Нет… Нет, там вообще не было слов. Не знаю, как описать. — Она пожала плечами. — Похоже на хрип или даже рычание… Точно, вот. Ты рычал на меня ночью, как… как собака из подворотни.

— Хм. Нет, я, конечно, старый кобель, но… Уверена, что эти звуки доносились не отсюда? — улыбнувшись, он погладил надутое пузо. — Макароны по-флотски, что ты вчера приготовила… Очень вкусные, конечно, просто пальчики оближешь. Но я, видать, переел. Утром маялся животом, пока не сходил по-большому. И на службе еще два раза бегал.

А когда ты НЕ переедал, могла бы спросить она, но вместо этого просто прилегла рядом и уставилась в потолок. Мужчину следует принимать таким, какой есть, и она уже давно привыкла ко всем его излишествам и недостаткам, включая обжорство и тягу к спиртному. Ее это все вполне устраивало, поскольку было знакомо, привычно. Лиду не устраивало другое — то новое, что она в нем обнаружила. То, от мысли о чем бегали по коже мурашки.

— Ты вчера не просто рычал, Олег. Не только издавал эти непонятные, угрожающие звуки. Ты еще и непонятные вещи делал. Как-то странно двигался.

— Хе-хе, вот так что ли? — Он пошевелил тазом, изображая фрикции. Но даже сымитировать секс у его получалось не очень, только матрац растряс и простыню, которую она не далее как третьего дня поменяла, измял.

Что ж, лучше маленький член, чем никакого члена, не так ли?..

— Нет, иначе. Вот так. — Лида подняла руку над головой. Несколько раз сжала-разжала пальцы. — Понимаешь? Будто хотел свернуть шею кому-то. И продолжал рычать при этом... Со злобой рычал так, с яростью.

— Что ты хочешь сказать? — насупился Олег, ворочаясь на своей стороне кровати.

— Что это выглядело чертовски странно, вот что. Ты представь, каково мне лежать с тобой, когда ты вот так выкаблучиваешься, да еще и с закрытыми глазами! Ты ж будто хотел задушить кого-то, а рядом-то никого, кроме меня! Что мне было думать, глядя на эту твою… пантомиму?

— Должно быть, напугал тебя не на шутку, — покачал он головой. — Охохоюшки…

— Просто ты был как чужой. Совсем не похож на себя…

Она продолжала искать нужные слова, чтобы выразить то неясное, но сильное чувство, то волнение, которое испытывала — но без особого успеха. В голове снова все перемешалось, стерлось в грязно-бурую кашицу — все равно что свекла и морковь в заготовке для борща.

— Я стараюсь, — вздохнула наконец Лида. — Я правда стараюсь тебе объяснить, но, видно, у меня плохо получается… Ты не понимаешь.

Олег повернулся и, протянув руку, накрыл теплой ладонью ее запястье. Господи, ужаснулась Лида, глянув мельком туда, мои ногти, боже, я ведь и не помню, как и когда их сгрызла. А все из-за него и его дурацких снов!

— Попробуй еще раз, дорогая, —попросил муж. — Объясни… Что тебя напугало?

От его заботливого тона у нее защемило в груди.

— Мы так долго вместе... Любое движение, любой жест, любой издаваемый тобой звук уже давно стали для меня такими… привычными, знакомыми. Превратились в рутину, понимаешь?..

— Не очень-то приятно такое слышать от собственной жены, но… понимаю. Да, понимаю, — повторил он твердо. — Продолжай.

— То, как и над чем ты шутишь, как смеешься… знаешь, как будто подхрюкивая… Как ты икаешь, отрыгиваешь после еды… Даже то, что иногда ты забываешь поднять ободок унитаза, когда мочишься, — все это обычное дело.

— Ну спасибо. Когда это я забывал?..

— А вот вчера ночью, — отмахнувшись, продолжила Лида, — ты был не такой, как всегда. Ты был необычный. Ты был… не ты! Словно рядом со мной оказался кто-то совсем другой, какой-то совершенно незнакомый мне человек, только притворяющийся тобой. Не могу передать словами… Жуткое ощущение.

— Еще бы, — согласился Олег.

Она не смотрела в его сторону, и некоторое время они лежали молча, думая каждый о своем. Наконец он громко вздохнул:

— Что бы там ни было, это все равно не повод так расстраиваться! Всему ведь можно найти объяснение, наверняка. Может, это какая-то форма сомнамбулизма? Вроде бы я где-то читал даже, что эта штука связана с возрастом, бывает у маленьких детей и стариков. Мы с тобой, конечно, еще не бабка с дедом, но ведь и не студенты-первокурсники, какими были когда-то... А помнишь, я еще на пары к тебе заявился с букетом?..

— Помню, — тихонько шепнула Лида, и на глазах у нее выступили первые слезы.

— Кто ж об этом писал-то?.. Должно быть, у Фрейда что-то такое было... как, бишь, его там?.. Сублиматность, что ли? Короче говоря — подсознание.

— Подсознание... — повторила Лида, позволив слову проползти вверх по языку, под небо. Вкус у слова был неприятный, отдающий гнильцой. И морозом. В том, как оно отозвалось у нее в голове, было что-то, что делало его похожим на отражение в зеркале, какой она видела себя этим вечером и все вечера в последние месяцы. Если бы слова могли обрести кожу и плоть, то у «подсознания» оказалось бы древнее, покрытое сетью старческих морщин лицо, неказистое тело с уродливо выпирающим брюхом и непропорционально тоненькие конечности, похожие на паучьи лапы.

— В любом случае даже не представляю, что мне могло присниться, чтобы я так себя вел, — добавил Олег. — Прости.

Он казался озадаченным. Довольно мило, напомнило ей, каким он выглядел в молодости. Каким Лида когда-то его полюбила — немного рассеянного, но забавного в этой своей всегдашней растерянности юношу. Сейчас, как и тогда, много лет назад, когда он, смущаясь и краснея, положил перед ней на стол три жалкие розочки, Лиде хотелось его обнять и поцеловать в лоб, как маленького испуганного ребенка. Она не удержалась и, высвободив руку, погладила мужа по голове, пройдясь подушечками пальцев по тому месту на макушке, где раньше смешным хохолком торчали волосы, а теперь наметилась лысина.

— Обещай так не делать, чтобы больше не пугать меня, ладно? — попросила Лида, чувствуя, как приходит успокоение, а вместе с ним и сонливость.

— Обещаю...

— Ты уж постарайся, — вздохнула она и, оторвавшись от мужа, выключила из розетки ночник.

Комната погрузилась во тьму. Тихонько забарабанил по подоконнику дождь. Точно множество рук принялись выстукивать вразнобой давно забытую мелодию. Откуда к ней пришел этот образ, Лида не знала, но подумала во мраке спальни: «Подсознание...» — и поежилась.

— Спокойной ночи.

— Приятных снов, дорогая.

Укрывшись одеялом по пояс, повернулась на бок, спиной к Олегу. Свернулась калачиком, как в детстве, и попробовала уснуть. Пару минут спустя почувствовала на плече его ладонь. Горячие, слегка влажные от пота пальцы, как червяки, сползли ей на грудь. В темноте он неосторожно царапнул ногтем ее сосок, заставив поморщиться от боли.

— Хочешь отвлечься от дурных мыслей? — прошептал муж на ухо. Лида поняла, что он опять забыл почистить зубы: дыхание отдавало пивом и сушеными кальмарами, которых она терпеть не могла.

— Прости, любимый. Голова разболелась.

Это не было ложью: у нее в последнее время постоянно ломило лоб и затылок. Как видно, сказывалась изменчивая погода. Давление и эти перепады температуры — в их с мужем возрасте такое бесследно не проходит.

— Опять?.. Ну ладно. Доброй ночи тогда, — разочарованно просопел Олег, чмокнул ее в висок и грузно перевернулся на свою сторону кровати.

В темноте Лида продолжала слушать, как он дышит. Надеясь, что вскоре под его привычное размеренное похрапывание сможет, наконец, уснуть и сама.

— Вспомнил, — вдруг сказал Олег. — Про сны вспомнил. Это не Фрейд говорил, а Ницше.

— Что?..

— Маленькие кусочки смерти. — Муж сонно заворочался — ни дать ни взять медведь в берлоге. Пружины матраца заскрипели. Лида замерла, напрягшись. — Так Ницше называл сны. Маленькие кусочки смерти.

Звучало ужасно, хотя сейчас, в темноте, под глухой рокот усиливающегося осеннего ливня, в этом можно было услышать и что-то еще… что-то правдивое.

— Знал я одного парня… — пробормотал Олег глухо, и Лида догадалась, что он по обыкновению уткнулся лицом в подушку и уже засыпает. — Он рассказывал, про другого парня... С которым они когда-то… работали в смене…

— Что?

— А?

— Ты хотел сказать про приятеля твоего друга.

— А, это… Ну… Вроде бы тот кого-то убил во сне. Ну, или не во сне, не помню… Раздвоение личности там было или что-то вроде того. Кажется, отгрыз нос своей подружке… Должно быть, совала куда не следует… Когда его спросили, как он это сделал... Тот отвечал, что ничего не помнит...

Он продолжал что-то невнятно бормотать у нее за спиной, все чаще сбиваясь на сонное сопение, а Лида лежала, поджав колени к животу, таращилась в душную темноту и думала.

Подсознание, думала Лида. Это значит, что в каждом человеке может быть скрыто что-то еще, чего сам он не улавливает, не осознает. Неведомое нечто, которое, наверное, как раз и является нам во снах, когда привычные, знакомые мысли и чувства исчезают. Когда сознание берет отпуск, место его занимает то, другое, первобытное… И его царство — это царство снов.

Но разве сны не отражают реальность? Не приукрашивают ее, будучи всего лишь мечтами? Видения того, о чем думает Подсознание… О чем же в тайне от самого себя мечтает ее муж, если во сне он стал себя вести так странно?

— У Юнга еще… — на секунду пробудился Олег. — Арх… архетипы… Отец, мать… Ид. В древнем Египте, знаешь, и в Греции вроде бы тоже, люди верили, что во сне душа спускается в царство мертвых. Аид... Ид, пока ты танцуешь.

— Как ты сказал?

— Ид, Лида… Лида Ида… пока ты спишь… жрецы ведали… Амун-ра, пожиратель солнца, цербер о семнадцати головах стоит на страже ея, и Танатос раскрывает врата не восходу, но на закат… То-тепх, То-тепх! Арх… АААРГХ! — раздалось вдруг у нее за спиной. Лида повернулась и отползла в ужасе на самый край кровати.

— ИД! ТО-ТЕПХ! АААРГХ! — хрипло выкрикивал в темноту Олег, и хрип его был похож на стон.

Он скинул с себя одеяло, вытянул обе руки к потолку, скрючил напряженные пальцы и всем телом выгнулся наверх — так, как при его комплекции и габаритах казалось просто невозможным сделать. Круглый живот, словно купол, возвысился над кроватью и будто бы вздулся еще больше, едва ли не готовый взорваться, лопнуть, как переполненный гелием воздушный шар.

— Проснись, Олежка, — испуганно пролепетала Лида.

— АААРГХ! АААРГХ! — выкашлял он во тьму вместе с кусочками чего-то белого, взметнувшимися у него над напряженным лицом, как перья из наволочки.

— Просыпайся! — закричала она и толкнула мужа в плечо.

— А… А… А… — продолжая хрипло стонать, Олег накренился и рухнул на бок, животом к ней. Его лицо стало совсем пунцовым, щеки побагровели и надулись, на губах засохли обрывки книжных страниц. Олег снова закашлялся и выплюнул в нее еще больше мятой, изжеванной бумаги.

Господи, он там что, все это время, пока она не видела, жрал свою долбаную книгу, что ли?! В ответ на ее немой крик за окном оглушительно громыхнуло, и в ярком блике молний на Лиду уставились широко распахнутые, блестящие безумием глаза.

— ЛИ-И-ИДА, — простонал он. На шее Олега набухли и вздулись от неимоверного напряжения жилы. Его пальцы оказались у нее на шее и стиснули горло, кривыми крючьями вонзаясь прямо под кожу.

— Что тебе снится… — придушенно просипела Лида, не помня себя от ужаса и боли. — Что… тебе… снится?!.

— НЕ Я! — заорал Олег в ответ, пуча глаза и продолжая душить ее. — АААРГХ! Это не я, Лида! Не я! Я НЕ СПЛЮ!

Она сопротивлялась из последних сил, сучила ногами и руками, била его коленом в пах, в пузо, куда придется, но руки мужа все с большей и большей силой стискивали ее шею. Задыхаясь, Лида успела поймать где-то на самом краю сознания мысль, которая в эту секунду показалась ей одновременно смешной и ужасающей: за все годы их долгой семейной жизни он еще никогда не обнимал ее так страстно.

— Это не я, ЛИДА! — выл Олег, пока она задыхалась, пытаясь вырваться. — ЭТО ТЫ! ТЫ-Ы-Ы!!!

Левая рука Лиды метнулась назад, за спину, больно ударилась кистью о край столика трюмо. Пальцев коснулся холодный металл, и она схватила его не глядя, потому что все равно ничего и никого не могла видеть, кроме пытающегося ее задушить безумца.

— ЭТО ТЫ-Ы-Ы! ТЫ СПИШЬ!..

— ОТКРОЙ ГЛАЗА!..

— ЭТО НЕ МНЕ, ЭТО ТЕБЕ СНИТСЯ!..

— Я ТЕБЕ СНЮСЬ, ЛИ-И-ИДА-А-А!

Она вонзила острия ножниц в надутый силиконовый мяч, но тот не лопнул, а продолжал кричать, ругаться и плакать.

Немного удивленная, Лида стала тыкать еще и еще.

* * *

— Жить будет? — обратился участковый по имени Федор, молодой еще мужчина, лет тридцати, но с уже вполне оформившимся, выпирающим над поясом форменных брюк пивным брюшком, к врачу из «скорой». Врач был немногим старше его, не исключено, что они даже учились в одной школе, так что участковый позволил себе слегка развязный тон, предложил медику сигарету, и тот не отказался. — Что скажешь, дружище, приходилось с подобным прежде сталкиваться?

— Трудно сказать, я ведь не специалист, — пожал плечами врач и, затянувшись, выдохнул облако сизого дыма. — Наше дело — первую помощь оказать, при необходимости — доставить в больничку. Там уже точный диагноз поставят, но пока, предварительно... На коматоз смахивает.

Они стояли на ступеньках, сбоку от двери в подъезд, куда только что прошли с носилками санитар и вызванный участковым, чтобы разобраться с замками, слесарь. Ждали, когда вынесут дамочку из девятой квартиры. Рядом крутилась соседка, позвонившая самому Федору. Он уже и забыл, как ее по батюшке, Тамара Васильевна, что ли, а может, и Викторовна. После ночного ливня воздух во дворе был свеж, а утренний морозец прихватил лужи ледяной коркой и норовил пробраться под куртку.

— Кома, значит… На криминал вроде как не похоже, да? —продолжал участковый с небрежной ленцой, но сам то и дело косился в сторону медика. — Мне ж для отчетности, понимаешь?

— Ты видел. Если у нее самой спросить только, когда в себя придет.

— Думаешь, вернется в сознание?

— Может, вернется, а может, и нет. Кома — дело такое.

— Ну да, ну да… И что, долго это может продолжаться?

— Понятия не имею, — признался врач. — Годы… Если о ней, конечно, есть кому позаботиться.

— А что, гражданка, — Федор обратился к соседке, — имеются у Лидии родственники какие-нибудь?

— Да хде там!.. Разве что мама. В Сызрани вроде живет. Хотя вроде они не очень дружили, — затараторила Тамара Васильевна, а может, и Викторовна, обрадовавшись, что на нее опять обратили внимание. — Надо бы позвонить, так-то, сообщить все равно, мать же... Батюшки, горе-то какое! Бедная, бедная Лидочка… Только я ее мамы номера не знаю.

— Разберемся, — успокоил участковый. — Сами как-нибудь найдем.

— Так-то она, Лида, уже давно вроде как не в себе была. Еще после смерти мужа, земля ему пухом, — торопливо перекрестилась Тамара. — Месяца три тому как скончался, бедняга, инфаркт у него вроде случился. Так-то я и сама своего схоронила уж года два как, но Лида — та сильно, видать, переживала. Ей и таблетки прописали, от нервов, да только те не шибко, видать, помогали.

— Что прописали? — обозначил профессиональный интерес молодой врач.

— Да разве ж я упомню… Для сна что-то вроде, то бишь от бессонницы.

— Думаешь, передоз? — предположил участковый.

— Чтоб до комы-то? — хмыкнул врач. — Вряд ли.

— А она рассказывала, кстати… Хоспади прости. — Соседка еще раз перекрестилась. — С месяц тому, как разговор у нас был вроде. Рассказывала, что муж ей, покойник, снится начал. Как живой. Так-то она хорошая женщина, хозяйственная очень даже. Но, видно, любила его сильно, Олега-то своего, мужа, значит. Душой прикипела. Вот и вроде как маненько тронулась на этой почве. Заговариваться в последнее-то время начала. Как о живом о нем говорила, о муже… Я ее давеча проведать зашла, так-то, а она мне — Олег мой то, Олег се... Спасибо, говорит, что зашла, пока муж на работе.

— Психическая, значит, — кивнул участковый, роняя окурок в лужу.

— Да уж, — философски протянул врач. — Сон разума рождает чудовищ.

— Вот что странно, конечно, — сказал участковый. — Эти следы у нее на шее… Кто-то ж ее душил, получается, в запертой квартире… Вот как такое возможно, дружище, а? Есть у медицины ответ?

— Не исключено, что сама. — Врач снова пожал плечами.

— Серьезно? Может и такое быть, да?..

— Всякое бывает… Ты видел. Она ж, по сути, спит с открытыми глазами.

Разговор прервали громкие шаги и чертыхания спускающихся вместе с ношей по лестнице к выходу из подъезда санитаров и слесаря. Ожидающие расступились, пропуская носилки с телом, накрытым простыней до самой шеи. На носилках лежала Лида, кожа белая в цвет простыни, на щеках следы пудры, глаза распахнуты, зрачки закатились.

Соседка снова заохала, крестясь:

— Господи, Господи, и правда ведь спит!..

— Ну вот и… — махнул рукой участковому на прощание молодой врач и, развернувшись, шагнул к машине. — Мало ли что ей там снится...

Рассказ входит в сборник «Зона ужаса», который можно приобрести здесь:

Буквоед