Роман Дремичев «Темный особняк»

В долине, где царит лишь мрак,

В окружье вековых дубов

Стоит старинный особняк,

Давно покинут, одинок.

Пустые окна смотрят вдаль,

Не слышно звуков никаких,

Вокруг сочится темная печаль

И даже ветер грустно сник.

Большие комнаты полнятся тьмой,

В них бродят тени прошлых лет.

Здесь смерть танцует с пустотой,

Здесь света жизни больше нет.

Здесь духи мертвых в тишине

Скользят по залам, во дворах.

Но время замерло для них,

Величие - всего лишь прах.

Останки тех, кто правил здесь,

Давно гниют в подвалах и склепах.

И порождают в хаосе ночи

С ума сводящий жуткий страх.

Роман Дремичев «Когда…»

Когда наполнятся колодцы черепами

И кровь пропитает почву на лиги вокруг,

Вспыхнет над пирамидой черное пламя,

И умрет в вышине наипоследнейший звук.

И в мрачное небо взметнутся падшие души,

Их ветер развеет над мертвой землей.

Человек в этой схеме больше не нужен -

Над миром воцарятся тишина и покой.

И древние боги вновь воспрянут от сна,

Прольются из космоса цветные лучи.

Землю сожмет как в тисках пустота,

И жизнь здесь погаснет, словно пламя свечи.

Максим Горенский «письмо к Изабель»

Мне кажется, я мёртв, Изабель.

Мне кажется, я мёртв, Изабель.

Элизиум стал мечтою моей –

Я умираю, моя Изабель.

Мне во́роны снятся на ветках берёз,

Мне снятся озёра ангельских слёз.

Мне снятся трезвоны забытых церквей.

Я умираю, моя Изабель.

Я мёртв, Изабель, я мёртв.

Мне снятся туманы и пение сов.

И моря пречёрного шепчущий зов.

Я мёртв, Изабель, я мёртв.

В замке порушенном царствует ночь,

Изабель, я знаю, мне не помочь.

Ветер и звёзды, крылья и крик,

И в свете луны заснеженный пик.

Я вижу корабль, разбитый о мель,

Его море качает как колыбель.

В нём мягко пульсирует чёрный тоннель.

Я это вижу, моя Изабель.

Я мёртв, я погиб, Изабель.

Мне демоны с моря приносят метель.

Надо мною боится тяжёлая ель.

Алые гроздья – смерти капель.

Я мёртв.

Прости, Изабель.

Максим Горенский

Апатия из пор сочится нефтью,

Мне крышу чинит страждущий старик,

И совы хлещут тучи плетью,

Слушая полночный страшный крик.

Мне хочется упасть и не подняться,

Мне хочется во сне остаться на века,

Мне смерти нечего бояться,

Она всю жизнь таится позади меня.

Кости брошены прогнившею рукою,

На них число иль дата, я понять не смог.

Я грехи свои, увы, уже не смою,

Меня ведут в подземный, ледяной острог.

То небеса иль сторона земли, но снизу,

То звёзды или черви проедают грунт?

Я больше ничего вокруг не вижу,

Я мертвец, поднявший богохульный бунт.

Гниение и запах древесины,

Вой подземных саблезубых сов,

На обед коктейли из стрихнина,

Я не готов, рыдаю, не готов...

Поднимите и спасите, выньте цепи,

Тут хватит на меня стальных оков.

Меня они стращать всегда не смели,

И лишь ночью стерегли альков.

А теперь, о, нет сил и нету цели!

Глаза, глаза, и темнота без слов!

Сладкий запах разложения и ели,

Шесть досок — двери в вечный кров.

Александр Першин «Воспоминание»

Догорала весна безликая.

За окном— без конца гроза.

Мы глядели богам в глаза.

В них жила только скука дикая.

Больно было. Ретиво, бешено

Душу скрёб непонятный зверь.

Отворил нам со скрипом дверь.

Мы вошли. Осмотрясь, опешили.

Позабылись мечты беспечные.

Любопытный задор поник.

Нас покинули чувства вмиг.

Всё застыло на веки вечные.

Воспарили мы в невозможное

И отдавшись сумбурным снам

Мы навеки остались там.

Люди нас не найдут, тревожные.

Александр Першин «Греттир»

По жизни тропам дьявольской рукой

Его ведёт неистовая ярость.

Не утихает вековечный бой.

Что людям свято— позади осталось.

Где он прошёл— там смерть сама прошла,

Там кровь и ужас в диком танце кружат,

Не выживет никто. Картина зла

Не тронет эту сумрачную душу.

Змеи хитрей, отважен, будто лев,

А сердце злобой полнится до края.

Готов обрушить бесконечный гнев

На каждого, кого он повстречает.

Родного края вечная гроза.

Кошмар своих врагов, родных, соседей.

Смеётся всем поверженным в глаза.

Он глух к мольбам. Убьёт и не заметит.

Идёт, не оставляя ничего.

Святые закрывают свои лица

В тот миг, когда ликует дух его.

Таков Греттир— воитель и убийца.

Александр Першин

* * *

Погибает средь вьюги всё то, что родилось горя.

Мир исчез за метелью. Душа беспощадно разбита.

Только мрачные ветки под ветром печальным шумят.

Только скорбь на кинжале блистает под солнцем сердитым.

Тишина бесконечную песню надрывно поёт.

Нарядилась неспешно в звенящие тонко одежды.

Растворил Апейрон опалённое тело моё—

Так захлопнулась дверь на планету вранья и надежды.

Страх один и незыблем, а разум— расколотый лёд.

В закоулках тоски затерялись и сказки и были.

Остаётся одно— отправляться в прекрасный полёт,

Устремясь в никуда на Икара сияющих крыльях.

Александр Першин

* * *

Кошмар расправил крылья над Луной

И падает на сердце мёртвый снег.

От тишины морозно-неземной

Спасенья нет и обречён побег.

Остались в прошлом лета светлый зной,

Шум городов и тихий шёпот рек.

В печали вековечной и святой

Покой познает гордый человек.

Раз всё накрыла сумрачная стужа.

Одно понятно точно— быть беде,

Лишь горьких слёз не застывают лужи.

Не течь среди сердец живой воде.

Над скорбным миром правит вечный ужас,

Рождённый злом, зачатый во вражде.

Мари Вальтер «Прометей»

В злой темноте догорали звезды,

Гадок был черный дым.

Вглубь проникал, обжигая ноздри.

Вширь прорастал и стыл

Людям во тьме становилось тесно.

Где раздобыть огня?

Может, призвать мудрецов из бездны

Танцами на костях?

Может, богам безымянным стоит

Преподнести дары?

Кто это сделает? Храбрый воин,

Жаждущий похвалы?

Люди гадали. Хрустели кости.

Дым лился из ушей.

Вдруг, порожденный бессильной злостью,

Прибыл к ним Прометей

Перст протянул, где томился камень

И, заглушая гром,

Высек из камня священный пламень

После – растаял в нем.

Артём Кастл «Бабочка»

"Бабочку" свою держу я в плену

И каждый день на нее гляжу.

В клетке моей томится она,

Но свобода не будет ей дана.

Я долго за ней следил

После того, как ей не угодил.

Не приняла ухаживания она от меня,

И теперь в подвале томится "бабочка" моя.

Я о ней забочусь, кормлю и пою,

Но не принимает она еду мою.

Решила голубка меня наказать,

Голодом смерть хочет призвать.

Совсем перестала быть красивой она.

Из той, за которой наблюдаю,

Стала скелетом дева моя,

Что очень не радует меня.

И день за днем так проходит,

Пленница моя уже не ходит.

Краса "бабочки" в "коконе" растворилась,

И в смерти ее душа от меня удалилась.

Сижу я с "бабочкой" внизу,

Тепло покидает любовь мою.

Без нее жить теперь не могу,

Но руки на себя наложить не хочу.

Тогда скрываю я тело ее,

И лежит она в подвале моем.

Вскоре может она разложиться,

Для тела ее будет у меня темница.

Артём Кастл «Лавкрафт»

Я писал о других мирах,

Чтоб посеять в людях страх.

Но никто из них не узнал,

Что я правду им сказал.

Сколько всего тьма от нас таит,

Сколько тайн океан хранит,

Под водной толщей на дне град стоит —

В нем Ктулху Великий спит.

Зачем одарил он меня озареньем?

Почему живу я наважденьем?

Чего он хочет от меня?

На что ему душа моя?

Я его личный писатель —

Его пантеона богов открыватель.

Ко мне его мир тянет нити,

Чтоб перенес его я в книги.

Лишь стоит мне заснуть,

Как в мир другой открылся путь.

На крыльях вурдалак меня несет,

К себе Ньярлатхотеп зовет.

Космоса тьма, что так ужасна,

Для меня стала не опасна.

Тело мое осталось на Земле,

Духом обитаю я в иной среде.

Все образы, что здесь я увидал,

В моих рассказах читатель прочитал.

Но грущу я от того,

Что не поверил мне никто.

Всю жизнь прожил я как изгой,

Но вот Ктулху позвал за мной,

В океане пред ним предстану я,

И знанием новым наградит он меня.

Раскроются передо мной миры,

Увижу я жителей другой стороны,

Про них рассказ буду я писать,

Вот только кто будет его читать...

Максим Кабир «ситцевые лютики любви»

куба либре, сигары пряные.

он даёт чаевые валютой.

она шепчет на ушко пьяное

«я люблю тебя».

человеческая многоножка

на танцполе под жёсткий бит.

она ластится будто кошка

и кипит.

он безнравственный, дерзкий, стильный,

любит роскошь, как дориан.

сердце каево льдинкой стынет.

лёд с прожилками серебра.

он из тонких материй соткан,

голубой крови ницшеанец.

одурманенные красотки

приглашают его на танец.

апельсиновых механизмов

безупречные шестерёнки.

северянинским эгоизмом

он её доведёт до ломки.

и улыбка его, как сабля

от которой течёт и брызжет.

она терпкие его капли

словно вкусную марку слижет.

кокаиновая поэзия.

лизергиновый блиц.

а она бы его зарезала

из-за длинных его ресниц,

из-за самок, снующих рядом,

из-за странных ночных звонков.

из-за неосторожных взглядов

из-под солнцезащитных очков.

битым стеклом под сердцем.

будущее одиночество.

а она создала бы освенцим

ради него.

нарядила его бы в робу,

будто в детстве фигурку кена.

попробуй меня, попробуй

внутривенно.

попробуй до хруста костного,

ломая о сталь пасть,

доведённую до холокоста

страсть.

зацелованная икона

безразлична к людской мольбе.

она стала б ему циклоном

"б".

она стала б хлыстовой вандой,

она стала бы эльзой кох.

ты - единственным арестантом.

не противься и сделай вдох!

это: вырвать глаза-маслины,

собираясь на хелловин.

порезать лицо смазливое

свастиками любви.

дели на полоски узкие.

в ноздри вдыхай до жжения.

вынюхай, как у зюзкинда

объект вожделения.

нежность по клайву баркеру.

иглы. самость-контроль.

маленький принц, по бартеру

любовью плати за боль.

любовь – это форма ответственности.

высшее торжество

среди миллионов освенцимов

найти именно свой.

нет ничего пошлого.

"сладкий, как пахлава,

я бы тебя и дохлого

трахнула".

она замирает, ластится,

целует в висок его.

у неё под вечерним платьицем

нет ничего.

нет ничего святого.

только любовь свята

только любовь – основа

и рукоять хлыста.

он свою кубу пьёт.

кривит в усмешке рот.

она говорит: «съела бы».

и не врёт.

Алексей Провоторов «ПЕСНЯ УТОПЛЕННИЦЫ»

Я бежала берегом –

Ноги в крови.

Убегала, пряталась

Я от беды.

Ночь была мне недругом –

Кричала: "Лови"!

Были корни путаны

И камни тверды.

Были воды тёмные

Здесь, впереди.

Было горе горькое –

Там, за спиной.

Не дала река себя

Мне перейти –

Напоила досыта

Чёрной волной.

Берег был – рукой подать!

Не добралась.

От погони я ушла –

Камнем ко дну.

…Вот где я, несчастная,

Вылежусь всласть!

Вот теперь от гонки я

Где отдохну!

Глубину не мерила

Я в темноте;

Да вместилась жизнь моя

В этой реке.

Я лежу у берега

В тёмной воде;

Зажимаю лилии

В белой руке.

Я лежу в траве речной,

В вечной тиши;

Волны волосы мои

В косы плетут.

А над головой моей –

Всё камыши,

Да кувшинки жёлтые

Рядом растут.

Мне лежать у берега

В стылой грязи;

Мне сжимать ладонями

Белый цветок.

А по волосам моим

Река егозит,

Что дала когда-то мне

Лишний глоток.

Мне смотреть отчаянно

Из-под воды;

Не надеясь выбраться

Уже никогда…

Я теперь уверилась,

Что от беды

Не спасает тёмная,

Злая вода!

Алексей Провоторов «Страшилка»

Тихо в комнате пустой;

Только что это, постой?

Под окном, где куст, куст,

Слышен вроде хруст, хруст?

Над селом висит луна;

Только красная она.

А в окошке – раз, раз –

Блещет чей-то глаз, глаз.

На луну, задравши нос,

Где-то воет чей-то пёс.

А за домом – хруп-хруп:

Это ходит труп, труп!

Герман Шендеров «БАШНЯ ДЬЯВОЛА»

Шорохи,шепоты,смех,возгласы.

Тени снуют за спиной.

Скрежет и свист. Шевелятся волосы.

Кто твой нарушит покой?

Шорохи, шепоты, топот по лестницам,

Ступеням не видно конца.

Башня ожившая, там, где прелестницам

В клочья рвали сердца.

Похотью, гневом, местью и властью,

Был каждый камень в стене.

Алчностью, завистью, адовой страстью -

Всем, что ты видишь во сне.

Тенями, душами, трупами, лужами

Крови пугает тебя,

Хитрый хозяин плетет свое кружево,

Тайну проклятья любя.

Кто вымостит путь твой алмазами?

Кто шепчет в ухо - "возьми"?

Кто искушает коварными фразами,

Сердце сечет как плетьми?

Кто собирает нескошенным вечером

Марионеток улов?

Думаешь, выйдешь, милая?

Нечего рваться - крепок засов!

Пленом и тленом, слезами, грезами

Выше до самых небес

Башня растет, бранится бог грозами,

Кто здесь повыше залез?

Рушится, рокотом собственной тяжести

Сыпется, сыпется вниз

Погребены короли в их важности

Тлену равны дети риз.

Воем и стоном, голодом вечности

Ветер завоет с глубин.

Кончилось время игр и беспечности,

Бойтесь, идет господин!

Тенями, грохотом, серпом по шеям он

Свой возгласит ныне век.

В яме с костями червями и змеями

Новый твой дом,человек!

Ты поднимаешься, плачешь, прелестница,

Страшным виденьем пьяна.

Скоро, ох скоро,закончится лестница.

Тихо. И крик – Сатана...

Владимир Чубуков «ИЗ ПРЕДАНИЙ РУССКИХ УПЫРЕЙ»

Подошёл упырь к окну,

заглянул в окно.

И почудилось ему

странное кино:

ангел, сидя за столом,

гложет чью-то кость,

бьёт по лавочке крылом.

Здоровенный гвоздь

из кости на свет торчит,

шляпка как пятак.

Ангел чавкает, урчит.

И упырь во мрак

канул… Вот бредёт во тьме,

жутко мертвецу.

Пропасть чёрная в уме.

Черви по лицу

расползаются, бегут,

чувствуя беду.

Ужаса утробный зуд

зреет на ходу.

Мнится-снится упырю,

будто ангел тот

по ночному пустырю

вслед за ним идёт,

а в руке его топор,

угольки в глазах,

и кривится приговор

страшный на губах.

Парфёнов М.С «НЕСЧАСТНАЯ ЛЮБОВЬ»

Херувимы мертвы,

На осколках надежды

Не построить любви

Нам такой же, как прежде.

И на радиоволнах,

Словно злое пророчество,

Голоса невлюбленных -

Этот гимн одиночества.

Только свет твоих глаз,

Только губы и руки,

Только полный экстаз,

И в любви, и в разлуке.

2002

Парфёнов М.С. «БРАСЛЕТ»

Я потерял браслет… или себя?

Ты слишком не со мной, ты слишком не моя.

Не обовьешься вкруг запястья, как змея,

И не вонзишься в сердце своим жалом.

Я потерял браслет – и что с того?

Я раздавал и подороже вещи разным дамам.

Но холодно руке, и темный дух подвала

Обнял меня, как брата своего.

Я потерял браслет… И не найду

Потерянного правда не воротишь,

И только темноту уныло смотришь,

Беду накликав на своем веку.

Я потерял браслет – я нынче пьян,

Мне страшно так, что Господи прости!

И нет тебя во тьме. И некому спасти

Слепую часть меня, благой металл.

Я потерял браслет… или себя?

Ты слишком не со мной, ты слишком не моя.

2003

Парфёнов М.С. «ОЖИДАНИЕ»

Давит грудь. Ты ждешь подарков,

Пешеходы ждут машин,

Утром тысячи огарков

Остаются от витрин.

Новый год построил кругом

Моего календаря

Цифры - старые подруги

О прошедшем говорят.

Все привычно: словно тени,

Спрятавшись в зрачках витрин,

Мои зимы ждут капели,

Моя кожа ждет морщин.

2004