Анчибелов дуб

Банда разбойников – беглых крепостных – проводит ночь в лесу, в проклятом месте, у Анчибелова дуба. Парнишка Ванька, прибившийся к разбойникам недавно, но уже запятнавший себя кровью, видит то, чего не видят другие. Из тьмы к ним уже тянутся мертвецы…

Рассказ привлекает богатым сеттингом – беглые разбойники, колоритные типажи, бедный мальчик Ванька, которому и сочувствуешь, но и понимаешь, что за пролитую кровь и ему придется ответить. Атмосферу загадочности действию придают странные дети атаманши… А потом из лесу выходит старик… А с ним девица… А потом идет флешбек… А потом еще один флешбек… А потом героев окружают всякие страшные ужасы… и еще более страшные ужасы… И так далее… История рассыпается, так толком и не начавшись, и рассказ превращается в череду «страшных», но по сути довольно банальных описаний – только Вия не хватает… От нагромождения «страшностей» внимание притупляется, за сюжетом перестаешь следить – и даже не странно, когда рассказ заканчивается, по сути, ничем. Если главный герой – Ванька, то его главный конфликт – вынужденное убийство и разбойничья жизнь против доброй души – так и остается нерешенным. Остальные колоритные персонажи остаются нераскрытыми – мы так толком ни о ком и не узнаем.

Язык рассказа напевно-сказочный, и тем сильнее режет слух канцелярский язык, которым разговаривает с героями «дедушка», пришедший на огонек: «Не страшно, красавица, давно мне не страшно, от того и в чащу эту пришел, когда прослышал, что разбойники в ней укрываются, вдруг, думаю, ваш страх мне сгодится, поможет тварей темных увидеть, которых я различать разучился».

И еще одна проблема: не складывается картинка. Вот спят разбойники у костра. Потом герой засыпает, потом «Этим утром, Ванька проснулся», «Солнце еще не встало, кругом серо, стыло». Потом «Очнулся от того, что Сивый ему сапогом под зад наподдал: мол, солнце уже давно встало». То есть уже совсем светло. И потом к костру приходят гости, и «Рассмотреть, кого нелегкая принесла, у Ваньки не получилось из-за яркого пламени», «три тени скользнули от тропки к костру», и картина разворачивается дальше так, будто стоит глубокая ночь. Даже в самом первом абзаце трудно понять, кто где находится и кто куда тянется: «Тёмные стволы обступили рыжеватое пятно света от костра, протянули корявые лапы. Может, и не к огню».

Событий в рассказе происходит совсем немного, зато постоянно действие отбрасывается назад флешбеками, большинство из которых не мог видеть «фокальный герой» Ванька. Так что к колоритному сеттингу очень хотелось бы получить интересную историю, а не набор страшных картинок.

Выкройка

В руки работающего с конфискованным имуществом Андрея попадает старинная раритетная папка для паперкрафта – склеивания объемных моделей из бумаги. Созданная игрушка – помесь свиньи и медведя – кажется смешной. До тех пор, пока не начинает есть мясо и расти.

В «Выкройке» тоже по-своему интересный сеттинг – не каждый день «заглядываешь» в отдел по работе с конфискатом, и не каждый день занимаешься склеиванием фигур из бумаги. Вообще, интересно читать про хобби – всякие технические подробности, детали – благодаря ним рассказ, словно паперкрафтовая маска, обретает жизнь. Это хорошо. А вот то, что не очень хорошо – это предсказуемость. Понятно, что модель будет жрать и расти. Понятно, что ничего хорошего и доброго из этого не вырастет. То, что чудищ в финале оказалось четыре, никак не меняет масштаба рассказа – а вот то, что папка с выкройками «самонаполнялась» — это интересно.

У хорошо склеенной модели ничего не должно торчать и разваливаться. В рассказе есть несколько моментов, «склеенных» белыми нитками: с чего это вдруг герой так увлекся паперкрафтом, не самым обычным хобби? С чего это коллега Оля «подкинула» ему бумажную модель, и тут же ему в руки попадает заветная папка Schreiber? Какую роль в рассказе имеет смерть бабушки? И главная загадка – почему автор так увлекается скобками (кажется, что они должны придать повествованию метафоричность, но не факт). Получается эффект, как в самом рассказе – кажется, что в папке что-то эдакое… а там просто медведосвин (какой-то).

Вязь

Бабка Глаша умеет вязать. Только вяжет она не носки и шапки, а… колдовство. К ней приходят бездетные семьи, и вскоре в них рождаются двойни. И тогда бабка Глаша требует вернуть ей должок. Страшный должок.

Леденящая душу «городская легенда» о колдунье и ее страшном вязании. Описания яркие и жуткие – все эти «спицы в живот», подробные описания «разматывания» людей (детей!)… У рассказа также интересная структура – последовательно рассказывается о трех семьях, воспользовавшихся «услугами» бабки Глаши. В этой же структуре таится слабое место рассказа – герои не особенно взаимодействуют друг с другом, а так как стилистически герои не отличаются друг от друга, то Егор путается с Антоном, а Ольга – с Соней. Несколько грубовато решен вопрос с «открытием карт», когда в середине рассказа отец ни с того ни с сего рассказывает детям (а на самом деле – читателям) всю историю бабки от А до Я. Местами у персонажей довольно странная эмоциональная реакция – вот у героини убивают мужа и детей. Реакция: «Это ты зло несешь. Разве непонятно? Забираешь детей. Старая проклятая ведьма». Как будто текст из книги зачитывает. Да и колдунья в кульминационный момент выдает текст, будто из рекламной брошюры: «Мораль такова, − говорила старуха. – Мне наплевать, добрые я дела делаю, или злые. Хоть ведьмой зовите, хоть чёртом. Главное, чтобы вы, люди, долг вовремя приносили…»

В целом же история получилась что надо. Можно экранизировать.

Грешники

Страну охватывает массовая религиозная истерия по поводу появления нового Бога – Единого. Главный герой – юноша Андрей – попадает в плен к фанатикам, которые отвозят пленных в лагеря. Там им предстоит рабский труд и слепое поклонение новой вере. Но однажды Андрею удается познакомиться с девушкой Евой, которая мечтает о бунте.

Тот случай, когда на нескольких страницах рассказа автор пытается изложить роман. Или даже серию романов. Содержание очень напоминает роман и одноименный сериал «Рассказ служанки» - там тоже под дулами автоматов устанавливается новая религия, основанная на рабстве, безоговорочном повиновении и страхе. Самое страшное в «Рассказе служанки» - как и в данном рассказе – это то, что когда все происходит – это происходит быстро. Герои даже не успевают толком понять, что происходит, когда все старое уже заканчивается, а из тисков нового уже не вырваться.

Можно было бы очертить новый мир несколькими штрихами и сосредоточиться на истории главное героя-послушника, но автор выбирает масштабный путь, в результате чего 90% рассказа посвящено флешбекам – они-то и составляют главный интерес рассказа, но за счет «флешбечной» формы показа лишаются напряженности. На собственно действие остается слишком мало времени – по сути, герой за все время развития сюжета делает… почти ничего. Он покорно движется во всеобщей массе, смотрит на сцены казни, и вырывается из общей канвы только в момент, когда его девушка устраивает свой короткий бунт. То есть действует не герой – он только реагирует на происходящее, и короткий финал не дает ему даже толком отреагировать – читателю снова предлагается флешбек – не этот раз гораздо более скомканный и обезличенный, в духе страницы Википедии – и рассказ обрывается, так и не начавшись. Мне кажется, автор мог бы показать в этом мире куда более захватывающую историю, или же сосредоточиться как раз на моменте захвата власти фанатиками, чтобы показать ту самую быстроту революционных изменений. В текущей же форме рассказ слишком поспешен и, как это ни странно звучит, лишен конфликта.

Забытое письмо

Молодую девушку мучают кошмары, в которых она видит могильных червей, ползающих по ее телу. Ее муж-богач обращается за помощью к ученому-карлику. Тот уверен, что спасти женщину может только отсечение частей тела, в которых прячутся черви…

История тут есть, и достаточно жуткая – боди-хоррор в историческом антураже. С не совсем понятной целью рассказ оформлен в виде письма неизвестного автора никудышному писателю Федору Кузьмичу. Если убрать пролог и эпилог, с самой историей ровно ничего не произойдет. Впрочем, на вступление тратится не слишком много времени, так что самому действию – истории бедной Клары, у которой Карла, то бишь, карлик, украл не кораллы, а ноги, а потом и руки – уделено достаточно времени, хотя длительный «второй пролог» про историю семьи Клары тоже не много добавляет в саму историю. В результате этой «матрешке» прологов и эпилогов не так много времени остается на описание характера и поступков самой Клары – например, когда в финале автор называет ее «гордой и смышленой», эти качества остаются ничем не подкреплены. Как не совсем понятна и мотивация инфернального карлика, впрочем, когда злодеи и маньяки нуждались в мотивации?

Как отталкивающий натуралистическими подробностями боди-хоррор история работает – а это не так уж мало.

И наступила

Талантливый чтец Арбенин пробует записать свой голос на новомодное изобретение – фонограф. Результат его удручает – его голос кажется ему фальшивым и неестественным. С этого момента его жизнь превращается в кошмар – «акустические черви» начинают пожирать его голос букву за буквой.

Закон парных случаев в действии – второй подряд рассказ в финале про червей. Только на сей раз черви особенные – акустические, и питаются они не плотью невинных женщин, а буквами. Что ж, в малом объеме автору удалось сделать многое – и создать характер, и неожиданные обстоятельства, и ужасную развязку. Многие рассказы финала грешат длительным флешбековым прологом, а вот данной истории какая-никакая предыстория как раз бы не помешала – почему герой решает записать свой голос на фонограф, имел ли француз-изобретатель нехорошие намерения, или же беда, случившаяся с героем, наступила совершенно случайно.

Не знаю, планировал ли это автор, но сюжет рассказа местами напоминает сказки Токмаковой про ожившие буквы, мешающие написанию писем, а также… произведения футуристов. Сравните: у Маяковского: «Бульварам и площади было не странно / увидеть на зданиях синие тоги. / И раньше бегущим, как жёлтые раны, / огни обручали браслетами ноги…» («Ночь»). А вот у автора рассказа: «Акустика города была балаганной безумной какофонией, визгом, шепелявым картавым старческим заикающимся козлогласованием, город замедлял ритм, чтобы припустить галопом». Правда, похоже?

И еще – при таком отличном звуковом вкусе рассказу явно не помешало бы более насыщенное название, чем безликое «И наступила…» Как вариант, предлагаю «Пустая буква». Но автору виднее.

Их корм

Девушка Игоря Рита начала увлекаться йогой, вегетарианством и различными «духовными практиками». А вскоре ей начал досаждать навязчивый поклонник. Игорь пытается защитить Риту, но однажды Рита исчезает.

В очередной раз убеждаюсь, что лично на меня рассказ из современной реальности действует куда сильнее, чем забористое фэнтези, альтернативка или история из прошлого. Всё узнаваемо, осязаемо, и потому страшно. История развивается стремительно, поведение кота интригует, и… с середины рассказа что-то ломается. Колоритно выписанные персонажи либо вообще не появляются в истории (йогиня), либо мелькают в одной сцене (коуч). Вся линия с котом остается незавершенной. Финал оказывается подвешенным в пустоте, не отвечая ни на один из волнующих читателя вопросов – кто похитил Риту, кто слал ей конверты, был ли это человек или «паранормальное явление», какую роль сыграла в этом «секта», куда ходила Рита. Даже ключевой момент – появление навязчивого поклонника – подан смазанно, будто он ходил с Ритой в одну секту: вроде бы она сама дала ему из адреса «только город» - то есть она познакомилась с ним в сети, а не в секте? Тогда почему акцент сделан на том, что в секте используется то же приветствие «я тебя люблю»? В целом история получается нарочито прямолинейной: жила запуганная девушка, ее похитили твари, питающиеся страхом, парень ее спас. Конец. При этом на периферии рассказа остается не менее интересная линия обретения Игорем уверенности в себе (сцены с

начальником, с соседом). И верните в историю кота, он еще не сыграл свою роль! Но в целом – цепляет, сделано хорошо.

Крысобой

Женщина просыпается в незнакомом месте. Ее лицо обезображено, на руках следы от наручников, руки исколоты. Она в деревенском доме, откуда невозможно сбежать, и скоро в дом придем человек, которого ей нужно называть «мужем»…

Начало не впечатлило. Когда вместо описания ужасной ситуации описывают сам ужас - возникает ощущение неудавшегося фокуса. Причем чаще всего ужас описывают похожими друг на друга описаниями: «Кошмар не отпускал. Многометровый слой вязкого морока сковал тело и толкал на дно узкого холодного колодца. Захлебываясь страхом, миллиметр за миллиметром она тянулась к поверхности…»

Когда автор перестает повторять «кошмар», а приступает к описанию самого кошмара, становится интереснее. Классика – героиня очнулась непонятно где, скоро придет непонятно кто, плюс нестандартные ходы – «Барто», весь этот антураж из детских стишков… История про крысобоя вплетена слишком нарочито, как сноска. Резанул фрагмент, когда героиня выбегает в поле и начинает говорить сама с собой так, как обычно пишут в плохих сценариях, чтобы зрители «догадались» о душевном состоянии героини: «- Не дури, - сказала она себе, - Кто бы это ни был, его здесь нет. Возможно, ты проснулась раньше, чем он ожидал. Собираешься бежать в лес?»

С момента возвращения домой «мужа» становится совсем интересно, особенно когда понимаешь, что роли «маньяка» и «жертвы» несколько смещены. Жаль, что ничего не выясняется о прошлом героини: она ученый? Исследователь?

Финал не проясняет, а запутывает – поведение «мужа» я никак не могу понять – он ведь вроде как нормальный… И линия с ребенком тоже непонятная. В общем, по сюжету я многого не считал, но атмосфера зачетная. Триллер можно снять отменный.

Куйва

Тридцатые годы XX века. Группа беглых зеков продвигается к Мурманску, усеивая свой путь трупами. По их следам идет группа опытных следователей. Они еще не знают, что столкнулись с кем-то гораздо более страшным, чем бандиты…

Рассказ начинается лаконично и мощно: «Путейцев убивали по одному». Вот так и надо начинать. Коротко и страшно. Жуткие преступления бандитов напоминают похождения разбойников из «Анчибелова дуба» - закон парных случаев в действии. Не вполне понятно время действия – то ли XIX век, то ли XX-й… К чему ребусы – непонятно – к середине рассказа становится понятно, что речь идет о 30-х сталинских годах…

Когда фокал истории смещается от бандитов к оперативникам, градус напряжения резко снижается. Мало того, что сюжет перестает быть «страшным», так еще и приходится запоминать кучу героев, которые ни по языку, ни по действиям сильно друг от друга не отличаются: Кондратьев, Денисов, Вадимов, Шанцев, Пряхин,

Шелестов, Крутов, Зуев… Главного героя, почему-то называют по имени – Леонид, и с ходу даже непонятно, какая фамилия ему соответствует.

В момент, когда удобно появившиеся в рассказе местные рассказывают легенду о злобном духе Куйве, сюжет становится абсолютно прозрачен – интрига теряется, и остается только наблюдать, как группа оперативников в стиле «Место встречи изменить нельзя» берет группу опасных рецидивистов. Финал тоже предсказуем – учитывая жуткие сны Леонида… Видимо, градус жути на первых двух страницах рассказа оказался достаточно высок, чтобы рассказ запомнился читателям и попал в финал. Но история бы больше выиграла, если бы не шла по рельсам «обыкновенной истории про зверя-демона в теле человека», и если бы оперативники не вышли так легко на след беглецов. Интриги мало, мало конфликта.

О Чугае и Царствии Небесном

У токаря Чугая умерла мать, свалившись с лестницы в сыром подвале. И теперь Чугай слышит из подвала ее голос, объясняющий ему великую миссию – стать отцов самого Сатаны…

Рассказ начинается, как задорная сказочка, и, ни на миг не меняя тона, превращается в историю про сбрендившего маньяка. Такой неожиданный подход подкупает, но уже к середине рассказа наскучивает – все-таки 40 тысяч знаков многовато для анекдота. Впрочем, автору удалось создать объемный живой характер, жуткого монстра в виде голоса матери, а главное – поставить читателя перед загадкой: что в рассказе взаправду, а что – фантазия безумного Чугая. История щедро сдобрена кровищей и своеобразным пролетарско-кладбищенским юмором. Судя по тому, что рассказ в финале, этот юмор многим участникам пришелся по душе, особенно на контрасте с нарочитой пафосностью и серьезностью многих рассказов-конкурентов. Что лишь доказывает, что на каждый рассказ найдется свой читатель.

Потерявшиеся в Мохабине

Герой рассказа, приехавший в родной город навестить родителей вместо со своей семьей, решает пройти маршрутами своего детства. Его ведет аудиозапись, сделанная мальчиком и девочкой, которые что-то ищут… А что ищет герой, который идет то, что искали они?

«Потерявшиеся в Мохабине» - рассказ-ностальгия, причем ностальгия мне понятная и близкая – я тоже из маленького города, где сейчас живут мои родители-пенсионеры. По настроению рассказ также напоминает стивенкинговский «Крауч-Энд»: герой идет вроде бы по знакомому городу, но постепенно перемещается в потустороннее, сюрреалистичное пространство. Загадок в рассказе немало: если герой слышит собственную запись из детства, как эта запись была сделана, если он пропал маленьким, как у него может быть взрослая жизнь и семья, и так далее. Рассказ не отвечает ни на один из поставленных вопросов – он просто… ведет. И это хорошо.

В рассказе есть намек на «задания», полученные из интернета от неведомых «кураторов», которые угрожают страшными последствиями, если не выполнишь «квест». В этом смысле рассказ переходит в область современных страшилок про «группы смерти», «синих китов» и прочий «колумбайн». Что еще больше запутывает

рассказ, ведь в детстве героя (80-е, 90-е) такого быть еще не могло. Тем символичнее становится непонятный момент, когда герой отправляет свой мобильный телефон в загадочный почтовый ящик с надписью «Интернет».

Местами в рассказе перегиб с пафосностью и красивостью: «Если свернуть не туда, пройти заклинанием скрытых дорог, можно прожить в Зазеркалье целую жизнь, скучную и водянистую, даже не поняв, что годами плёлся в жуткой пустоте вымысла». При этом возникает то самое ощущение, как у второстепенного героя рассказа, который «скучает по музыке с внятными словами». Что ж, рассказов со «внятными словами» в финале хватает, и на этом фоне «Потерявшиеся в Мохабине» смотрятся по-своему выигрышно. Хотя я по-прежнему предпочитаю «внятные слова» и внятный сюжет.

Скворцы

Идет война в Афганистане. Молодой солдат Вадим расстроен письмом из дома – его девушка бросила его. В бою Вадим теряет сознание и оказывается среди врагов, но ему помогает странная женщина…

Рассказ о посттравматическом синдроме. В нем мало диалогов и много описаний внутреннего состояния героя – часто повторяющихся, так что к середине рассказа начинаешь уставать. Интересная метафора – птицы, запертые в скворечнике – красной нитью проходит через весь рассказ – тут и непосредственно скворечники, которые Вадим мастерил в детстве с отцом, и прозвище от старшего товарища, называющего новобранцев «шпаками» (скворцами), и метафора цинкового гроба с «грузом 200», как закрытого скворечника, и кровавые «подарки» от духов – ящики с трупами бойцов, запертые на висячие замки-скворечники, и даже название места, где завершается рассказ: Степаново–Скворцово. Это, безусловно, красиво и заслуживает внимания, но тоже становится самоповтором, словно одну и ту же историю тебе рассказывают много раз.

У рассказа интересная структура, где эпизоды с лечением в госпитале перемежаются с воспоминаниями о детстве, о войне, с кошмарами и с текстами писем героя своей любимой. В финале становится интереснее, когда срабатывает финт с возрастом героя и пониманием, кому именно адресованы его письма. Но в целом рассказ кажется тем самым скворечником, откуда герой, а вместе с ним и читатель, не находит выхода, и вынужден биться об одну и ту же стену. Мрачно, тревожно, поучительно. Но хочется наружу.

Среди теней

Студентка Люба нанимается в помощницы к женщине-экстрасенсу. Ее задача – ухаживать за тремя стариками, обитающими в огромной питерской квартире. Хозяйка уезжает, и Люба становится полновластной хозяйкой в импровизированном доме престарелых. Ей удается наладить контакт со своими подопечными, когда происходит нечто неожиданное.

Старость – это трудно. Она может казаться безобразной, отталкивающей, жалкой. Но за запахом мочи и лекарств можно разглядеть тени людей, полных жизни и страстей. Людей, которыми мы рано или поздно станем. Или не станем.

«Среди теней» - рассказ о старости, и ему удается погрузить читателя в атмосферу «нехорошей» питерской квартиры, очертить выпуклые характеры девушки Любы и стариков (особенно удался ругачий дедушка-шекспировед), и обрамить все это стылой атмосферой питерских дворов, дождя, темных коридоров и картин Магритта. Главное достижение рассказа – читатель сопереживает Любе и вместе с ней радуется, когда ей удается хоть не намного, но скрасить безрадостную жизнь стариков. И тем страшнее тартарары, куда все проваливается в конце. Впрочем, финал оказался скомканным. Слишком поспешно, речитативом в режиме «радио-объяснялка», на читателя вываливают предысторию бабушки тетки-экстрасенса, блокадную легенду и мотивы «продажи души дьяволу». Картонным и непрописанным остался «следователь», которому так доверяла Люба. Не совсем понятными остались принципы, по которым злодеи отбирают своих жертв, и зачем вообще понадобилось нанимать Любу, которая в любой момент могла раскрыть секрет, хотя под носом был сообщник-«следователь». Или же я чего-то не понял.

К сожалению, рассказ не вычитан, допуская забавные описки, выбивающие из медитативного повествования: «старик в майке и трусах седел на кровати», «позировала на фоне римского коллизия», «расщеплявшая букву «я» в надписи «Писхея»».

Также смазан кульминационный момент побега Ивана Терентьевича. Вот Люба и старик идут по коридору. И – внезапно – «Картина с головой-торсом рубанула Любу по затылку». Автор прекрасно понимает, что это не картина сама сделала, а это старик снял картину и воспользовался ею, как оружием, но откуда это знать читателю? Тем более, что полуобъяснение происходит через целых четыре предложения: «Он ударил наотмашь; рама стукнула в висок» - опять же, нигде не прописано, что он держал картину в руках – это приходится додумывать. К чему такие ребусы на ровном месте – непонятно.

В целом рассказ очень атмосферный, затягивающий и живой. Автору бы сделать концовку менее «внезапной», и было бы совсем хорошо.