Катарина Воронцова рассказывает об аудиоспектакле/альбоме «Ничего не будет» (лейбл Vargtroms Studio, depressive black metal группа БЕСПРОСВЕТИЕ), в создании которого сама же принимала участие. Ломая четвертую стену, используя реальные аудиозаписи реальных людей, этот проект, возможно, поможет слушателям лучше понять природу и внутренний механизм шизофрении и других расстройств этого спектра.

Темы самоубийства и душевной болезни всегда интересовали людей, по-разному преломляясь в творчестве поэтов, музыкантов, писателей. Вот Аррия говорит: «Non dolet, Paete». Вот Мисима, исполняя мечту, совершает харакири, много раз описанное и отлично срежиссированное. Вот Унника Цюрн превращается в красную точку на белом фоне. Всё это было в другой, прошлой жизни, и мы ведь говорим о воображаемых или, по крайней мере, взрослых людях. Но самоубийство и дети… Писать об этом рискнет не каждый: обычно это либо классик (Достоевский в «Бесах»), либо панк от хоррора (Драйз в «Падших мальчиках»).

История шекспировских влюбленных, подростков-самоубийц Ромео и Джульетты до сих пор волнует тысячи зрителей и читателей, но для современного общества «прирученной» (по терминологии Филиппа Арьеса) смерти такие темы становятся все более табуированными — экстремальными, если не сказать экстремистскими. Навскидку вспоминаются японские «Клуб самоубийц» и «Последний Франкенштейн», где массовый «уход» детей знаменовал собой конец света, да русское «Межсезонье» — мрачное кино, основанное на не менее мрачном случае из жизни. Упоминание темы в контексте уголовной статьи не вычеркивает ее из реальности, но делает обсуждение более осторожным. Если авторы прибегают к самоцензуре, даже говоря о Роскомнадзоре, не отягощенном душевным расстройством, то о муках расколотого Я — человека, заключенного в дом скорби, — говорить почти не принято. Особенно если госпитализация принудительная. К сожалению, не все люди понимают, что именно стоит за диагнозом «невменяемость», как проявляется шизофрения. Возможно, проект Vargtroms studio поможет им это почувствовать и хотя бы немного пройтись в чужих ботинках.

Начинается история с того, что Роман Волков — чтец аудиокниг, режиссер и музыкант — устроился волонтером в сухаревскую больницу, в отделение острых психозов, где лежат подростки, пытавшиеся покончить с собой. К их творчеству и разговорам санитаров и медсестер постепенно добавились истории из других больниц, стихи мертвых поэтов, псалмы и молитвы, репортажи, звуки города, голосовые сообщения, рисунок пациентки для обложки — так появилось «Беспросветие». Идея роднит его с проектами «Stallagh», но здесь всё гораздо мягче. Роман Волков и Алекс Бьорн не ставят перед собой задачи разрушить мир, сведя с ума как можно большее число слушателей. Напротив, кажется, они хотят показать нисхождение по спирали безумия — попытаться заглянуть в голову подростка-изгоя с ментальными проблемами. Достаточно мелодичный DSBM для этого вполне подходит — да, здесь есть «грязные» гитары, шрайк, скрип гортанью и крики, а еще построковые мелодии, почти рэп и — редкость для жанра — женский вокал. И всё же перед нами не музыкальный альбом, а скорее аудиоспектакль, где слова превалируют над музыкой, а сообщение над формой.

Но кому принадлежат эти слова? Безымянной школьнице с абьюзивным отчимом и безразличной матерью? Ее другу, аутсайдеру, прячущемуся от одноклассников по раздевалкам и туалетам и регулярно вскрывающемуся? Ее голосовому помощнику? Его соседям по палате?

Уже во вступлении девушка — буду звать ее Алиса, отчасти из любви к «Alice Madness», отчасти оттого, в какое зазеркалье она постепенно уходит от слушателя, — знает, что сделает. Остальное — попытка самооправдания либидо перед мортидо. Совершенно неестественные, откровенные разговоры с собой и с другом, которые в начале изрядно смущают, к концу альбома заиграют новыми красками. Расколотое сознание предлагает квесты в духе «Синего кита», желая, вероятно, подольше задержаться на этом свете. Ведь просто быть привычнее, чем «наслаждаться тем, что гораздо лучше,чем жизнь». И всё же параноидный бред срывает покровы с реальности — она сплетается в гобелен знаков, подсказок, ключей. Город начинает звучать в унисон с безумием: дети на игровой площадке орут, будто вороны или умалишенные. Колокола звонят, предвещая помощь или кару небесную?

Алиса — зумер — дитя цифровой эпохи — для нее глас Божий замещается голосовым ассистентом. Погружаясь в безумие, она фиксирует свое состояние в сообщениях. Депрессия — пустота и серый лед — отступает, мир начинает играть яркими красками. Человек в психозе — невменяем, он не отдает отчет своим действиям. В первую очередь это проявляется в способе решения проблем: в здоровом состоянии такое бы ему и в голову не пришло.

Сумасшествие правит — речь не о том, что ты сознательно копишь таблетки, выполняешь ритуалы, покупаешь ножи и бритвы, а о том, что это вообще кажется нормальным и естественным, более того, необходимым: так тебя убеждают голоса, да ты и сама об этом знаешь, ведь не сделай ты требуемого — и тебя ждет аннигиляция, куда более страшная, чем всё, что ты и все мировые религии могут вообразить.

В отчаянии Алиса спрашивает друга, почему мир настолько несправедлив. Почему их добросердечие и открытость он встречает плевками, руганью и насилием? И кто может их, потерянные души, понять? Ответ приходит из лечебницы — четвертая стена начинает крошиться: «поймут лишь те, что уже ушли». Начинают говорить самоубийцы (Есенин) и заложные покойники (Гумилев). В прямом включении Ravnajvan рассказывает о поисках души хирургическим методом.

Теперь со слушателем говорит не странноватая школьница, а многоголосая больница — собирательный образ всех психушек. Прямо как у Данишевского в «Нежности к мертвым»:

«…ее перебивает мужчина с обломанными ногтями, сообщая, что приехали, вот это место будет театром, вот этот странный полусломанный дом, который, говорят, был построен богатым шизофреником, и является точной копией его шизофренического рассудка, то есть в этом доме — есть лакуны, бездны, уводящие к центру земли, комнаты существуют в трех или четырех ипостасях, ночные кошмары спят в простынях, а в кирпичную кладку нужно колоть успокоительные, чтобы стены не придушили посетителей».

Шекспир говорил, что мир — театр. Мир Алисы — от безразличия родных и общества — превращается в дурдом, в котором уже она становится эринией, одним из «черных голосов», терзающих какого-то богомольца вместе со слушателем. Плацебо веры может сработать, а может и нет. Финал остается открытым — Роман Волков обещает продолжение.

Жалобы на черствость мира, просьбы о божьем милосердии, псалмы и молитвы об изгнании бесов, признания в собственной слабости, наплывающие волнами голоса, голоса, голоса…

Безумие живет и в «плохих», и в «хороших», и в бездарных, и в талантливых, и во мне, и в вас.

Если оно вырвалось наружу, врачи могут подавить его, управляя дофамином. Но творчество может снизить его градус — бумага, как известно, все стерпит. Кошмары и боль не надо держать в себе, о них надо говорить, петь, их надо рисовать — вытаскивать на свет и ничего не бояться. В этом, собственно, и состоит терапевтическая сила искусства (особенно темного). Как писал в руководстве для поэтов Мишель Уэльбек:

«Мироздание кричит. Бетон чувствует силу ударов, когда по нему бьют, ломая стену. Бетон кричит. Трава стонет на зубах животных. А человек? Что ж говорить о человеке?
Мир — это страдание в действии. В основе мира — ядро страдания. Всякое существование есть разрастание и сжатие. Небытие, прежде чем стать бытием, содрогается от боли — в отвратительных пароксизмах.
Живые организмы развиваются, усложняются, делаются разнообразнее, но их основа остается неизменной. Когда достигается определенный уровень сознания, раздается крик. С него начинается поэзия. Членораздельная речь также.
Годовалый Анри лежит на полу в грязном подгузнике; он орет. Мать, постукивая каблуками по плиткам пола, ходит мимо в поисках лифчика и юбки. Ей некогда, она опаздывает на свидание. Это маленькое создание, копошащееся на полу в собственном дерьме, выводит ее из себя. Она тоже начинает орать. Анри закатывается еще пуще. Она уходит.
У Анри отличный шанс стать поэтом».

У чистой, доброй «Алисы», которую мир втаптывает в грязь, есть потенциал. Главное — оставаться в живых.