Эта ночь была особенной. Ведь не каждый месяц, согласно поверьям, открывались ворота между мирами живых и мертвых.

Подготовка к Хеллоуину шла полным ходом: люди покупали ткань на наряды, бутафорию, причудливые маски и много-много искусственной крови. Или — если кошельки могли похвастаться упитанностью — заказывали уже готовые костюмы.

Наступило тридцать первое октября. Распускались звезды, усеивая небо цвета индиго россыпями холодных огоньков. За витринами ютились светильники Джека и летучие мыши из картона. В центральном парке собирались загримированные и разодетые граждане. Начиналось празднество нечисти.

Спиртное текло по городу, точно кровь из поврежденной артерии. На прилавках ярмарки, что на Дерибасовской улице, красовались праздничные пироги. Красовались и манили глазурью, сладкой и липкой. Задорная музыка, смех и ликующие выкрики разливались в воздухе и воспаряли в ночи. После маскарадного веселья брусчатка была вдоль и поперек завалена жестяными банками и пустыми пачками из-под сигарет, бутылками и завитушками серпантина. Попадались даже потерянные мобильники.

В канун Дня всех святых Гена Рабин решил не скупиться на развлечения. Украл из магазина виски, сходил на гиг, после поехал в центр города. Там он избил девушку в костюме феи, которая подошла к нему и сказала: «Конфеты или жизнь?», и обобрал несколько подростков. А потом пружинистой походкой двинулся к промзоне.

Запустелые склады и ангары служили маяком для порочных душ, у которых не было лучшего занятия, кроме как совокупляться с проститутками всевозможных возрастов и мастей. Для Гены это место стало вторым домом. Правда, в последнее время его душило безденежье, и редкими вечерами он то и дело убивал и грабил, чтобы насобирать на заветную сучку.

Уродливые здания, облюбованные бомжами и наркоманами, бетонный забор, исписанный граффити в духе «Ленка — шалава» и «Смерть мусорам!», мутные силуэты металлоконструкций, вгрызающиеся в чернильный небосвод — не самое романтичное зрелище. Натриевые фонари окрашивали переулки в оранжевый. Осенняя свежесть резко контрастировала с запахами гниющих помоев и фекалий. Гена брел к ангарам, где ошивался Евнух. Так в народе окрестили местного сутенера, владеющего целым садом малолетних ночных бабочек.

По пути Гена постоянно оглядывался и молнией преодолевал участки, на которых чаще всего орудовали бездомные отморозки: такая публика изредка приставала к нему, видя его неформальную внешность и хлипкое телосложение. При встрече с этими ребятами нож и полузабытые боксерские навыки выручали не всегда, поэтому надеяться оставалось только на быстрые ноги.

До Евнуха Гена так и не дошел: ту, с которой с удовольствием разделил бы эту ночь, он встретил раньше. Светловолосая нимфетка, миниатюрная копия Таиссы Фармиги, кокетливо опиралась на фонарный столб и смотрела по сторонам. На вид ей было лет четырнадцать, не больше. Тонкие губы нелепо накрашены бордовой помадой, на правой брови красовалось серебряное кольцо. Полосатое черно-алое платье вызывало у Гены желание сорвать его с девчушки и вкусить юное тело.

«Вот это чика! Давно не баловал себя такими юными!»

Гена подошел к красавице и игриво присвистнул. Малолетка смерила его холодным взглядом и отшагнула в сторону.

— Эй, не бойся.

Такого, как Гена, невозможно было не испугаться. Худющий заросший верзила с массивными циркулярами в ушах и шипованным ошейником. Выцветшие татуировки тентаклями выползали из-под закатанных рукавов толстовки и обвивали руки. Проститутки не раз спрашивали его: «А ты часом не спидозник, дорогой?» и настаивали на том, чтобы он вообще не вылезал из латекса.

— Я просто хочу потрахаться. Ты же одна из сучек Евнуха, верно? — Гена выудил из кармана деньги и протянул девочке.

Та сгребла их с ладони и наманикюренными коготками смахнула с лица прядь волос. Так легко, так изящно, что Гену охватило неодолимое влечение. Оно разлилось по венам, будто топливо, и заполнило нутро; член затвердел до боли.

— Да, — едва слышным голосом ответила девочка и принялась пересчитывать купюры. — С презервативом, без?

— Без. Не волнуйся, я успею вытащить. Кстати, как тебя зовут?

Проститутка ничего не ответила. Гену насторожило ее поведение: ни привета, ни улыбки, ни заигрываний, ни расспросов о половых болячках — странная сучка.

— За мной.

Гена и девочка петляли по лабиринтам между заборами, складами и цехами, пока не уперлись в угрюмую бетонную «коробку». В тени прорезались контуры закрытой двери. Нимфетка достала из сумочки ключ. Открыла замок, и Гена вместе с ней оказался в пустом сыром помещении. Галогенная лампа светила кое-как, на полу лежал запятнанный матрас, который явно дал жизнь не одному поколению клопов. Трубы, торчащие из потолка, лениво сплевывали позеленевшую воду.

Блондинка подтянула сумочку и ловко выскользнула из платья. Гена удивленно поднял брови, не поверив, что у нее хоть раз в жизни был секс. Тело девочки очаровывало, восхищало, несмотря на шрамы, колючей проволокой опоясывающие талию, руки и бедра. Совершенно голый лобок, маленькая недоразвитая грудь, ребра, проглядывающие сквозь кожу — гладкую, как лепестки розы, как мелованная бумага. Само воплощение невинности, которой не повредила бы капелька скверны.

Малолетка спустила с мужчины штаны и принялась облизывать эрегированный член. Когда она приоткрыла рот, Гена заметил, что у нее нет передних зубов. Девочка провела мокрую линию от яичек до головки члена, после взяла пенис в рот. В пароксизме экстаза Гена едва не прокусил нижнюю губу. В этот момент он ощутил, как тысячи уколов блаженства поразили мускулы. Как все клетки тела залились сладострастным покалыванием. Десны малолетки, скользя, ласкали и согревали вибрирующий от возбуждения орган Гены. Обхватив затылок девушки, мужчина захлебнулся стоном и импульсивнее задвигал бедрами. Хотя, к черту эвфемизмы — он таранил рот девчушки с безумным остервенением. Нарушал влажную святыню ее глотки, туда-сюда, туда-сюда, в такт хлюпающим звукам.

— Ты лучшая, детка! Я бы трахал тебя вечно!

Насладившись беззубым минетом, Гена вытащил член изо рта нимфетки и велел ей встать раком. После схватил девчонку за маленькую упругую попку и, настроившись на жесткий ритм секса, вошел в нее.

— О да! — зарычал мужчина, когда киска начала расплавляться скользкими кольцами вокруг члена. — Черт, как у тебя узко!

Казалось, стенания Гены вырывались не из горла, а откуда-то из живота. Ногти мужчины штриховали ягодицы проститутки кровавыми линиями, время от времени он ударял ее кулаком по спине, но она не проявляла никаких эмоций. Гена двигался в ней с мощью отбойного молотка, купая пенис в липких соках, и уже был готов к тому, что ее матка вывалится наружу.

 — О-о, я кончаю, кончаю!

Задрав голову, Гена сделал толчок вперед и излился в трепещущее лоно девочки. Когда его член обмяк и выскользнул из нее, она свалилась сломанной куклой. Уткнулась лицом в матрас и расплакалась. Жалобно, пронзительно.

— Ну, крошка, тихо. Я тебе накину еще пару гривен на противозачаточные. Только не обижайся.

— Горит. Ты…

По телу нимфетки прошла длинная, протяжная судорога, шрамы начали расползаться кровавыми ранами. От обнажившейся плоти кверху потянулся дымок. Гена выругался и отпрянул от девочки. Резко выключилась лампа, и помещение наполнилось чавкающими звуками.

После того, как они стихли, свет вернулся. Малолетки и след простыл, матрас каким-то образом оказался у стены напротив. Из-за пристрастия к нюхательному табаку у Гены в двадцать лет нарушилось обоняние, но он почувствовал, каким запахом наполнилось помещение — удушливым, тошнотворным. Перед мужчиной пузырилась и ширилась лужа крови, в которой плавали обрывки плоти и раздробленные кости. Он взвизгнул и хотел было убежать, но сильный удар отшвырнул его в железобетонную стену. Кости хрустнули, боль красной спиралью закрутилась в теле. Прерывисто дыша, мужчина поднял голову и прищурился. От увиденного его сердце кольнул панический ужас. Не тревога, не испуг, а именно панический ужас. Никогда еще Гена не кричал так громко.

По потолку, перебирая когтистыми лапами и мускулистыми щупальцами, струилось черное подобие сколопендры. Склизкое туловище заканчивалось огромным глазом, переливающимся янтарно-красными оттенками, и мощными жвалами. Из утробы твари вырывалась богомерзкая какофония, в которой преобладали хруст, чмоканье и нарастающий рев. Чудовище спрыгнуло вниз и изогнулось; на его спине разверзлось отверстие, из которого вверх ударил гейзер едкого пара и слизи, отдающей прелью. Щупальца устремились к окостеневшему Гене и оплели его, подобно объятиям первой любовницы.

— Отпусти меня, сука! — закричал он, когда монстр поднял его.

Мужчина отчаянно пытался вырваться, но еще один удар о стену — и вся строптивость разом сошла на нет. Одно из щупалец опустилось между ног Гены и вонзилось в анус, вызвав неописуемый взрыв боли. Мужчина разразился жутким воплем и задрожал, как пораженный лихорадкой. Тентакль принялся скользить, толкать, елозить, закручиваться в прямой кишке Гены неистовыми водоворотами. Монстр насиловал Гену быстро и яростно: такими темпами его внутренности грозились вот-вот стереться в месиво. Когда щупальце протолкнулось глубже, кишечник Гены с громким хлопком опорожнился. По ляжкам мужчины потекла комковатая жижа буро-красного цвета.

— Ааааа! От-пус-ти!!!

Вдруг сквозь боль и отчаяние Гена почувствовал, как щупальце внутри него начало раздуваться и сочиться чем-то горячим. Чертовски горячим.

— О-ста-но-вись! — воскликнул он. — Не кон-чай в ме-ня!!!

Монстр испустил довольный рык, и в мужчину хлынула мощная струя. В приступе агонии он едва не откусил себе язык. Черное семя чудовища обожгло внутренние ткани похлеще хлорной извести. Бурлящий поток проел в брюшной полости дыру, из которой на пол, словно отбросы из порванного пакета, вывалились окровавленные, дымящиеся органы.

Щупальца бросили измученного Гену на пол. Из его туловища во все стороны брызнули красные струйки, будто дождевая вода из-под колес проехавшей фуры. Гена выпустил газы, несколько раз вздрогнул, и его вырвало кровью, смешанной со спермой чудовища. Живот мужчины представлял собой кровоточащую слякоть. Пульсирующие остатки внутренностей, разорванные сосуды и ошметки жира срослись в безобразную массу шипящей плоти. От тела поднималась вонь пищеварительных кислот и развороченных кишок.

Словно через красно-черную завесу Гена увидел, как сколопендра подобралась к нему и ее глаз с сочным «чмок» разделился пополам. Перед взором закрутился калейдоскоп сверкающих мышц, артерий и нервов, в центре которого застыло лицо нимфетки. Гена взглянул ей в глаза и затрепетал еще сильнее. В них он с ужасом различил лица девочек, которых изнасиловал и убил. Мертвенно-бледные, они скалились и высовывали языки. Теснились и кричали. Дикие вопли эхом раскатывались по темным закоулкам Гениного сознания.

Мужчина всхлипнул. Последнее, что он увидел, — как раскрылась черная пасть малолетки, заросшая огромными крючковатыми клыками. И захлопнулась, подобно капкану.

***

Праздничные фейерверки окрасили небо разноцветной дымкой. Вадим раскинулся на заднем сиденье такси и подумал о том, как вернется в уют своей хрущевки под утро и пустит по вене сладкую струю героина.

— Приехали, — прохрипел водитель, унылоглазый седой детина. — С тебя полтинник.

Вадим извлек из кармана помятую банкноту с изображением Михаила Грушевского и бросил ее на переднее сиденье.

— Небось, по проституткам решил пройтись? Смотри, чтобы поунки не попались.

— Поунки? Блин, уже от четвертого человека слышу. Что это такое?

— Сегодня ж канун Дня всех святых. Нечисть разгуливает среди людей. По городским легендам, поунки — это демоницы, души убитых девочек, которые маскируются под нимфеток и соблазняют на секс педофилов, насильников и маньяков-извращенцев. А как насладятся их телом, превращаются в чудовищ и съедают их, перед этим хорошенько помучив. А затем вновь принимают человеческий облик и по кругу. Ну а если…

— Господи, что за херня?! — перебил Вадим и закатился смехом. — Давай я накину еще двадцатку, чтобы ты больше никому не рассказывал такую ересь, окей?

— Не надо, — детина нахмурил клочковатые брови и недовольно засопел. — Хорошего вечера.

Вадим вышел из машины, закурил «Лаки Страйк» и помассировал виски.

— Поунки… Чокнутый мужик. Сколько нимфеток переимел — ни одна не превратилась в монстра.

Через ворота, поеденные ржавчиной, Вадим вышел на дорогу, разделяющую складскую и ангарную зоны. Добрался до первого перекрестка, свернул за угол и резко остановился. У трансформаторного щитка стояла девочка лет пятнадцати. Высокая и худенькая, с двумя черными косичками. Короткая кожаная юбка, декольтированный топ, кричащий макияж. Сомнений не было — проститутка. «Ай, хороша чертовка!» — Вадим отправил в рот мятную жвачку и вразвалочку приблизился к малышке.

— Эй, чика, составишь мне сегодня компанию?

— Составлю. Лаве вперед.

— Я, если что, без презерватива. СПИДа нет, внутрь обещаю не кончать.

— Не волнуйся, красавчик, — малолетка усмехнулась и спрятала деньги в лифчик. — У меня завалялся один лишний.

«Чую, сегодня будет убийственный трах!» — Вадим втянул холодный воздух и нырнул за проституткой в ночь, расцвеченную огнем салютов.

Иллюстрация Александра Павлова.