Иллюстрация Сергея Рябых

Слишком долго ничего не происходило — и все это время небольшая комнатка была погружена во тьму. Лишь изредка ткань темноты разрывалась яркими вспышками, освещавшими широкую кровать и загадочные приспособления, расставленные по всему помещению. Возможно, это было съемочное оборудование.

Наконец к кровати прошествовала прекрасная азиатка. Очередная вспышка обрисовала в темноте ее изящный силуэт — светлый контур юного тела остался перед глазами и после того, как свет пропал. Комната озарилась красным свечением, и девушка осторожно легла. Вокруг сновали статисты в черном. Они одевали ее в странный прозрачный наряд. Я не сразу понял, что это была не одежда, а что-то вроде целлофанового пакета. Ее с головой упаковали в пленку, как какой-нибудь кусок мяса. Она не сопротивлялась, и даже напротив, безропотно поджимала ножки, пока несколько мужчин обертывали ее в прозрачную мембрану. Теперь девушка напоминала астронавта — ее новый наряд почему-то ассоциировался у меня с комбинезоном или скафандром. Однако вскоре «пакет» начал оседать, покрывая бледную — ибо освещение к тому моменту уже изменилось — кожу, словно слой латекса. Я понял, для чего предназначались таинственные приборы вокруг кровати — эти насосы попросту откачивали воздух. Поначалу девушка спокойно лежала на кровати: ее руки и ноги были согнуты, глаза прикрыты, а туловище напоминало фасованную тушку убитого животного. Прошло меньше пары минут — и ее тело задергалось. По судорожным движениям можно было понять, что девушке не хватает кислорода и она вот-вот задохнется. Ее скрученные пальцы силились прорвать защитную пленку, но та не поддавалась. Девушка выгибалась всем своим телом, а ее рот открывался все шире, но крик этот оставался безмолвным. Завернутая в синтетическую вторую кожу, она билась, будто в припадке, но «упаковка» настолько сковывала любые движения, что девушка не могла даже сползти с кровати.

Все продолжалось не более трех минут, но за это время я прожил, как мне показалось, целую жизнь. Женское тело окончательно обмякло, и согнутые конечности безвольно легли на кровать.

Я ждал, когда же статисты унесут тело, но фигуры в черном не появлялись. Наконец свет вновь выключился, а после этого пространство комнаты потонуло в судорожном мерцании белого шума. Из колонок послышался характерный треск, так похожий на шуршание целлофанового пакета, и я поспешил выключить видео, пока меня не стошнило от этого звука.

С легким жужжанием кассета выползла из старенького видеомагнитофона, а я все сидел, потрясенный, на самом краю дивана, прильнув к экрану. Силясь прийти в себя, я вдохнул полную грудь воздуха и только тут понял, что последнюю минуту не дышал.

В моей комнате было темно: мне не нравилось смотреть видео при свете, ведь в такие минуты родные стены, да и вся окружающая действительность, только мешали.

Повсюду стояли огромные шкафы, доверху заполненные фильмами «для взрослых». На этих кассетах хранилось много всего интересного, но ничего похожего на фильм о запечатанной в пленку девушке мне еще не доводилось видеть. Дело тут было не в потусторонней красоте актрисы и не в оригинальности самого видео, не в ее жутких страданиях и даже не в том, что дальнейшая судьба этой девушки оставалась неясной. Привлекло меня то, что она, похоже, действовала по своей собственной воле и, видимо, получала мазохистское удовольствие от этих диковинных игр. Откровенно говоря, большая часть наиболее жестких записей, имевшихся в моей коллекции, были созданы незаконным путем: девушки на этих видео вовсе не хотели мучиться и уж тем более умирать. Но такова была воля создателей снаффа. Меня это коробило. Я знал, что в этом мире есть люди, готовые быть съеденными и похороненными заживо, изнасилованными или убитыми — и мне было безумно жаль, что не находилось творцов, готовых не только помочь им в удовлетворении этих извращенных потребностей, но и записать результаты на пленку.

И теперь в мои руки попал настоящий артефакт. Я наконец-то получил доказательство того, что где-то существовала подпольная киностудия, производящая фильмы, в которых жертвы сами с радостью шли на плаху, готовые погибнуть во имя своего персонального рая. Это известие настолько меня взволновало, что я захотел тут же поехать к Дэну. Это от него я получил видеокассету. На улице, однако, стояла глубокая ночь, а в такое время его нельзя было найти на привычном месте. Мне нужно было запастись терпением и дождаться хотя бы завтрашнего утра. Благо у меня было занятие на эту длинную ночь, ведь пересматривать такое кино я мог до бесконечности.

***

В эпоху интернета многим кажется, что в Сети можно найти абсолютно все. Между тем профессионалы знают, что отнюдь не каждая книга или видеозапись попадает в этот информационный сортир — выгребную яму полезных и не очень файлов, загружаемых пользователями по всему миру. Параллельно с этим новым интернет-миром существует еще и старая добрая реальность, в которой видео снимается не на цифровую камеру, а на пленку, и при этом вовсе не затем, чтобы быть оцифрованным.

Поэтому-то мне и нравился этот приютившийся в торговом районе видеопрокат: втиснувшись между продуктовым магазином и чередой лотков с дешевыми шмотками, он гордо являл миру свое начертанное угловатым шрифтом имя — «Импульс». Здесь и работал мой старый друг Дэн.

Стеллажи его маленького магазинчика были заполнены не только кассетами, но и дисками — веяние моды, за которым Дэн последовал, смею надеяться, скрепя сердце, чтобы не разориться. Его тощая, укутанная в клетчатую красную рубашку фигура, как и всегда, маячила у кассы — он отпускал товар малолетним прыщавым клиентам из числа постоянных. Мне было даже немного жаль этих подростков — их родители, очевидно, были настолько бедны, что не могли позволить своим драгоценным чадам доступ во всемирную сеть. Приходилось брать порно и ужасы в прокате, а не качать их в интернете.

На секунду оторвавшись от своих покупателей, Дэн махнул мне рукой — его традиционный приветственный жест. Я помахал в ответ и подошел к кассе. Подростки выпорхнули в открытую дверь.

— Здорово, здорово! Какие люди, давненько мы с тобой не виделись, Алекс!

— Привет. — Я пожал его протянутую ладонь — мягкую и липкую, словно густое теплое тесто. — Ты что-то запамятовал, дружок. Я к тебе заходил пару дней назад.

— Да-а-а, кажется, припоминаю, — протянул он. Даже сквозь кругляшки его темных очков можно было разглядеть подозрительный прищур маленьких, вечно бегающих глазок — верный признак мыслительной деятельности.

— Да не припоминаешь ты ничего, — рассмеялся я. — Надо бы тебе завязывать с этой дрянью. В тот раз ты был не слишком вменяем.

— Ничего не сделаешь, друг. Должен же я хоть как-то мириться с трагедией бытия, — изрек он, откидывая со лба кучерявую прядь длинных черных волос. — Ладно, что мы тут с тобой стоим. Сейчас закрою магазин — спустимся ко мне в подвальчик, поговорим.

Он достал ключ из кассового аппарата и проследовал к двери. Выглянув на улицу и поозиравшись по сторонам, Дэн замкнул замок, и мы вместе прошли за прилавок, а оттуда — в следующую комнату, в которой располагалась ведущая в полуподвальное помещение лестница.

Там, внизу, было темно и душно — этим дэновская каморка напоминала мою собственную квартиру. Свое жилье он продал давным-давно, чтобы купить магазинчик. Спал Дэн прямо здесь — благо в полуподвале было не слишком сыро и холодно. Меня удивляло, что за столько лет это помещение так и не приобрело вид обжитого, будто мой друг не спал, не ел и не отдыхал здесь. Из техники и мебели можно было отметить лишь древнюю видеодвойку, доверху забитый кассетами шкаф, низенький и пузатый холодильник, а также плотно придвинутый к деревянному столику, заставленному книгами, немытыми тарелками и прочим хламом, диван. Туда-то и рухнул мой приятель, едва мы вошли в комнату.

— Падай, — пригласил меня Дэн присесть рядом с ним. Тут же он выудил из-под стола бутылку рома, которую всегда откупоривал, когда я заходил к нему в гости. Дэн предпочитал не пить в одиночестве, а вечера свои он коротал в компании с чем-нибудь покрепче банального алкоголя. Например, с фильмами.

— Спасибо. — Я устроился на диване и, несмотря на затхлый запах и скверный вид комнаты, почувствовал настоящий домашний уют. Тем не менее расслабиться не получилось. Сердце клокотало, будто чувствовало сквозь грудную клетку жесткий пластик той самой видеокассеты, которую я прихватил с собой, положив во внутренний карман кожаной куртки. — Вообще я к тебе по делу. Помнишь тот фильм, что ты мне презентовал последний раз?

— Не-а... Ты же знаешь, наши встречи быстро вылетают из головы. — Дэн хмыкнул, и я достал кассету из внутреннего кармана.

— Ну же, вспомни! Можешь даже поставить — уверяю, ты сразу вспомнишь!

Еще раз хмыкнув, Дэн схватил пластиковую коробочку и повертел ее в руках.

— Хм. И правда не помню. Никаких опознавательных знаков. Это точно я тебе дал? — Он поглядел в мою сторону, вытаращив глаза, отчего его лоб покрылся складками и стал похож на мозг, обтянутый тонким слоем кожи.

— Да. Ты сидел здесь, абсолютно убитый, и обещал, что это зрелище мне точно понравится. И знаешь что? Ты был прав. Мне понравилось. С удовольствием посмотрю это кино еще раз.

Пожав плечами, Дэн включил видеодвойку и вставил кассету. Следующие несколько минут мы молча созерцали происходящее на экране. Потом все закончилось. Дэн снял очки и потер пальцами уставшие глаза, а затем произнес:

— М-да. Теперь припоминаю. Знал, что тебе понравится. Но я, как ты знаешь, больше люблю игровое кино.

— Да плевать я хотел, что ты любишь. — Меня взбесило, что он ничего не почувствовал во время просмотра. — Где ты это достал? Есть еще подобные фильмы?

— Ну, насчет подобных... рекомендую поискать в Сети по ключевым словам vacuum или breathe control. Что-нибудь да будет.

— Нет, это не то. — Я откинулся на спинку дивана, допивая ароматный бордовый напиток. — Мужики в противогазах и их престарелые госпожи меня мало интересуют. Так откуда у тебя эта кассета? Я ее вчера сто раз пересматривал — не нашел никакой информации о студии.

— Я ее купил! — Дэн достал сигарету, и через секунду густую мглу подвала наполнил светло-серый вонючий дым. — На какой-то барахолке. Целая коробка видеокассет. В основном старых. Но вот эта кассета, — он постучал пальцем по видеодвойке. — относительно новая. Точно тебе говорю. И это копия, кстати.

— Да я понял, что не оригинал, — хмыкнул я, постепенно теряя надежду найти другие фильмы заинтересовавшей меня киностудии.

— Ничего ты, дружок, не понял. — Дэн улыбнулся и, кажется, даже подмигнул мне, направляясь к своему шкафу с кассетами. Порывшись в нем полминуты, он выудил на свет божий очередную пленку. — Вот и оригинал. С него я и скопировал твой экземпляр.

Я хотел броситься к вожделенной видеокассете, но тут заметил, что и она была абсолютно «голой» — без коробки.

— Погоди. Она что, прямо так и продавалась?

— Ну да. — Дэн вновь затянулся, а после продолжил: — Но ты не расстраивайся. Тут есть кое-что интересное.

Он прошествовал к столу, на который падала широкая полоса света, пробивавшегося сквозь заколоченное окно.

— Вот. Гляди.

Я присмотрелся к кассете, которую Дэн вынес на свет. Ничего особенного — обычная черная пластмасса. Но стоило ему убрать палец в сторону, как моему взору открылся логотип, выгравированный или же выжженный прямо на пластике. Я наклонился, чтобы получше его рассмотреть. На эмблеме было изображено человеческое туловище, лишенное рук, ног и головы. Вокруг этого обрубка располагалась едва различимая, будто расплывающаяся, надпись «Hram od mesa».

— Hram od mesa, — зашевелил я губами. — Что бы это значило?

— Понятия не имею. Но вот что я тебе скажу, друг мой. — Дэн в последний раз затянулся, после чего потушил сигарету прямо о столешницу. — Эта надпись может означать что угодно.

— Ценное замечание, — вздохнул я.

— Не думай, что эти парни относятся к делу так же, как ты! Это для нас с тобой фильмы — искусство, а для них — ремесло. Даже для тех ребят, что всю жизнь сидят в андеграунде...

— Ну, не скажи. В этом видео есть что-то особенное. Они точно знали, как именно нужно все показать. Выражение счастья в ее глазах на единственном крупном плане. Это наслаждение удушьем. То, как она подошла к постели и легла на нее. Нет, в этом есть что-то необычное.

— Ладно, пусть так, не буду спорить. Но это клеймо в любом случае может обозначать все что угодно. Простая надпись на неизвестном языке и стилизованное изображение тела — ничего особенного.

— И все же хотелось бы знать, что здесь написано. — Я провел пальцем по таинственной эмблеме, гадая, что могут значить эти слова. Hram od mesa. Возможно, какая-нибудь месса?

— Сейчас погляжу, — с этими словами Дэн прошел за шкафчик с кассетами. Я последовал за ним. Там, в самом темном подвальном уголке, мерцал, притаившись, компьютерный монитор — еще более древний, чем видеодвойка. Дэн постучал по клавишам и через некоторое время произнес:

— Храм мяса. Вот как называется их киностудия. Язык на самом деле сербский. Или хорватский — как тебе больше нравится. Хех, — хохотнул он, оторвавшись от компьютера, и посмотрел мне в глаза.

— Храм мяса, значит... Странное название, даже для андеграундной студии. Что ж, получается, та девушка и есть мясо. Вернее, была им, пока не задохнулась в целлофане. Или же после съемок ее откачали?..

— Откачали, как же, — развеселился Дэн. — В общем, впервые слышу про эту студию. Так что другими их работами порадовать тебя, увы, не смогу. Но можем поискать этих ребят в Сети.

— Да, было бы неплохо. Я с Интернетом, ты знаешь, не очень дружу. Конечно, все не настолько плохо, как у рядовых юзеров, но… — Дэн уселся на табурет, и я понял, что можно не договаривать.

Минут десять мы с ним глазели на монитор. Наконец он снова снял очки и заговорил, усиленно протирая глаза:

— Ничего. Совсем ничего ни на английском, ни на сербском, ни на каком-либо еще.

— Что будем делать? — Я разволновался, что эта диковинная киностудия вот-вот ускользнет из моих рук, и, видимо, это было понятно по моему тону.

— Как всегда, друг. Обратимся к нашей дорогой торе, — так он называл анонимную сеть Tor. Ею, кстати, пользовался и я сам. По адресам, оканчивающимся на .onion, можно было найти много всего интересного. Не только видео с пытками и убийствами, но и кино несколько иного содержания — еще более шокирующего.

Я глядел на пробегающие по монитору картинки и буквы. Пока что найденные изображения не представляли особого интереса. Дэн заговорил:

— Жаль, что ты с Интернетом не дружишь. Я, правда, и сам испытываю слабость к вещам. На жестком мало чего храню. Все, что скачиваю, перегоняю на болванки. — Он кивнул в сторону задвинутых в угол картонных коробок, заполненных дисками, многие из которых даже не имели упаковки — их зеркальные поверхности касались друг друга, и меня коробило от этого варварства.

— Занятно. А что у тебя здесь?

— Да так, мелочевка. Ну, вся классика, естественно. Роллен; Бава — отец и сын; Цукамото ранний — да-да, не удивляйся, все еще ностальгирую по детству, хе-хе, — Ясудзо Масумура, к примеру; Хидэси Хино — только «свинки», конечно же, ибо его поздние сценарии — сам знаешь; старик Ходоровски; венские акционисты; немецкие экспрессионисты; кое-какие сюрреалисты, хотя это и не мое... какой-то такой набор.

— Все ясно. Ничего нового. Только пыль собираешь.

— Это да. Вроде понимаю, что главное — кино, а не носитель, но ничего с собой поделать не могу.

Последняя его фраза заставила меня на секунду задуматься.

— Ну, не скажи. Фильм же все равно снимается на пленку. — Дэн хотел было меня перебить, но я быстро поправился: — Или на цифру. Словом, без носителя кино нет. Только если у тебя в голове.

— Ага. — Он хихикнул. — А в голове все равно носитель. Мозг. — Дэн постучал пальцем по виску. — Он и проектор, и диск, и кассета, и камера, и все, что заблагорассудится. А с виду — обыкновенный кусок мяса.

В голосе Дэна чувствовалась ирония, и потому я спросил:

— Намекаешь, что сознание отделимо от тела? Что после смерти нас действительно что-то ждет?

— Я не знаю. — Он посерьезнел, насупился. — Никто не знает. В такие вещи можно только верить.

— Но все это не имеет никакого отношения к кино. Оно-то точно умирает вместе с последним носителем.

— Как знать. Не зря же говорят, что художники или там режиссеры — визионеры. Они что-то видят, что-то запредельное — и лишь проецируют это на пленку либо на холст. Созидание тут ни при чем.

— Все ясно. Ты со своим игровым кино окончательно рехнулся. Спецэффекты захватили твой разум. Это тупик, Дэн. Только такие измышления и вытягивают так называемые художественные фильмы из их выгребной ямы. Убери все это визионерство — и останется один сплошной Голливуд. Философские изыскания, психологическая достоверность, человеческие чувства и эмоции — все это куда лучше выражено в поэзии и литературе. Голая эстетика — соответственно, живопись и музыка. Отношения между людьми — наверное, театр. Или все те же книги. Только неигровые и документальные фильмы — истинное кино. А тебе пора бы уже вырасти из своих штанишек, а не то ты так скоро и до видеоигр докатишься.

— А в чем разница между художественными фильмами и документалками? Во всей твоей эротике и расчлененке участники — те же самые актеры. Только не умеющие играть и не имеющие сценария. Хотя насчет последнего я бы тоже поспорил.

— Так-то оно так. Но вот это кино, — я указал на лежавшую на столе кассету, — это кино абсолютно иного уровня. Тут все — правда. Это трудно объяснить. Все-таки, чтобы прочувствовать происходящее на экране, нужно самому желать того же. Удушения. Это редкий и странный фетиш. Потому-то я и хочу отыскать другие вещи этой студии. Думаю, их будет проще понять.

По правде сказать, я и сам не до конца понимал, чем же меня так привлекло это видео.

— Как видишь, ничего пока нет. — Он вздохнул. — Жаль, в TorSearch нельзя искать по картинкам. Такой-то логотип я из тысячи узнаю. А встроенный поисковик выдает много лишней информации.

И вправду, поисковая страница с картинками пестрела абсолютно не относящимися к делу изображениями, которые никак не ассоциировались с названием «Храм мяса».

— Вот оно, — вскрикнул вдруг Дэн. — Гляди! То же самое лого.

Я взглянул на экран, и сердце забилось со сладкой яростью: на черном фоне было изображено то самое искалеченное туловище, вокруг которого был ореол — «Hram od mesa». Дэн пару раз кликнул по изображению — и долгожданный сайт начал грузиться.

Его дизайн немного разочаровывал: обычный красный шрифт на черной странице и белый символ в самом верху. Мы начали читать:

«Приветствуем! Здесь то, что ты искал. Остальные фильмы в нашем офисе. Отправь нам свой e-mail, указав в теме письма, откуда ты — и мы пришлем тебе адрес ближайшего отделения».

Внизу мелкими буквами был указан электронный адрес.

— Ну дела-а, — протянул Дэн, после чего расхохотался. — Все, приятель! Облом! По почте они тебе ничего не вышлют. Даже стоимость фильмов не указали. Ни кадров, ни перечня выпущенных кассет — ничего.

— Умно. Это вот так они отсекают лишних людей. Вышлешь им мой адрес?

— Ты что, чокнулся? Это же натуральная подстава: производители снафф-фильмов вежливо приглашают тебя в свой офис и интересуются ТВОИМ адресом.

— Плевать. Я им доверяю. Неужели ты до сих пор не понял, что это тебе не обычная киностудия?

— Ага, — Дэн покачал головой, — больше напоминает какую-то секту. Но адрес я, конечно, вышлю. Интересно, где располагается их «офис». Мой тебе совет: если все же надумаешь к ним ехать, пораскинь-ка мозгами, почему их лавочку до сих пор не прикрыли. Думаешь, в полиции не нашлось парня, который пользуется тором?

— Да, это немного странно. Но, может, там просто нет ничего незаконного? Подумаешь, эту девку могли потом и откачать.

— Ну конечно. А незаконное производство и распространение?

— Не знаю. Но все равно оно того стоит. Отправляй мои данные.

— Как скажешь, — пожал Дэн плечами.

Ответ пришел почти сразу. Я был потрясен, что они находились так близко: три-четыре часа езды от нашего города. Мы с Дэном попрощались.

***

Мне всегда казалось, что пригородные поезда везут тебя в ад. Пассажиров было немного, и смотрелись они отвратительно — натуральные грешники, справляющиеся по реке Стикс в покачивающемся вагончике. За грязным стеклом проносились деревья, кустарники и выброшенные осколки цивилизации: переоборудованные в подобие жилья контейнеры; жалкие остатки поездов, служившие последним пристанищем уличных псов и бродяг; полуразваленные кирпичные здания; неумело разрисованные ржавые ограждения.

В другое время эти огрызки городских пейзажей нагнали бы на меня если не тоску, то скуку. Но теперь мои мысли были заняты Студией. Как давно я стал думать о ней с таким трепетом? Было и еще кое-что, буквально вонзающееся в мое сознание. Та азиатка. Смешно, что после нескольких безуспешных попыток создать хоть какое-то подобие личной жизни нашлась девушка, вызвавшая во мне столь бурные чувства. Забавно, что меня и впрямь волновала ее судьба — и это после всех пронесшихся перед моим взором сцен женских смертей и изнасилований.

Мне было жутко. Страшно оттого, что, быть может, все это — простая влюбленность, как у подростков, и мистическая аура Студии — лишь дымка моей проснувшейся сентиментальности. Еще в отрочестве я понимал, что взрослая жизнь не сулит ничего хорошего, — и сегодня это можно было назвать провидением.

Колеса стучали, как метроном, погружая сознание в пустоту сна.

***

Разбудил меня сигнал с улицы. А может, сам факт того, что поезд остановился. Сон был не из приятных — я чувствовал себя еще более усталым и разбитым. Вдобавок под вечер сильно похолодало, и в моем состоянии облепившая голую кожу прохлада ощущалась особенно остро.

Я вышел на перрон. Местность мало чем отличалась от моего города: та же сгустившаяся над головой листва, те же сигналы автомобилей и крики играющей малышни где-то вдалеке, тот же воздух — в темноте он почему-то казался чуть более свежим, чем на самом деле.

Дорогу сверял по карте — без нее слабо ориентировался в малознакомых местах.

Сумрак медленно окутывал засыпающий город, смешивая все краски в один-темно серый оттенок и даже, как мне показалось, заглушая детские крики. Прошло минут десять — и людей на аллее совсем не осталось.

Наконец карта вывела меня на широкое поле периметром метров сто — видеть настолько громадный участок земли, покрытый лишь низкой травой, в самой глуби индустриального города было довольно странно. Строение номер семнадцать — дом, указанный в адресе — оказалось кирпичными развалинами, в контурах которых только угадывалось бывшее здание. Изумленный и взволнованный, я медленно прошел к разрушенному сооружению. Чем ближе подходил, тем больше сгущалась охватившая улицу тишина. Под ногами захрустели кирпичные осколки, а взору открылись обнаженные внутренности дома. От второго этажа почти ничего не осталось, а пол здания был покрыт отколотыми кусочками кирпичей, истерзанными оконными рамами с кое-где еще целым стеклом и невесть откуда здесь взявшимися невысокими горками песка, из которого торчали поломанные доски. Шагнув внутрь, я заметил еще и несколько газовых плит, изъеденных рыжими язвами и сваленных в одну кучу. Прямо над головой затаилась наполовину сожранная огнем балка, с которой свисали вырезанные из мешковины тряпки. Это и был нужный мне «офис». Точнее, его останки, обглоданные пожаром и временем.

Сердечный ритм ускорялся, а в желудке будто заныл маленький зверь. Зря я сюда пришел, пронеслось в голове. Проклятая киностудия, производившая снафф. Сгорела при таинственных обстоятельствах. Быть может, ее сожгли живущие неподалеку азиаты, решившие отомстить за свою убитую подругу? Или одна из жертв зловещего режиссера вырвалась на свободу, но не сбежала, а спалила ко всем чертям ужасающую темницу, в которой провела столько времени? И теперь затаившийся в самых темных глубинах интернета сайт высылал приглашения в это гиблое место каждому, кто осмеливался заглянуть за грань общепризнанной красоты, а призраки бывших актрис с нетерпением ждали их прибытия, чтоб разорвать на куски, чтоб заставить страдать всех зрителей, из-за которых им приходилось терпеть страшную боль в постоянном предвкушении смерти перед бездушным оком видеокамеры. И как мне могло прийти в голову, что хоть кому-то на свете захочется умереть от удушья, думал я, не в силах отступить хотя бы на шаг, не в силах выбраться из этого мерзкого дома, ставшего пристанищем очень многих загубленных душ и ныне распахнувшего свои ледяные объятия в преддверии встречи со мной — еще одним заблудившимся путником, уже давно распрощавшимся с собственной жизнью — променявшим ее на постыдный вуайеризм. Сзади послышался шорох. Отпечатки сотен, если не тысяч кинокадров возникли перед мысленным взором: мертвенно-бледные детские ножки, едва касающиеся мягкой травы, а может, и плывущие над ней; бездонная тень, скользящая между травинок; крадущийся силуэт убитой девицы, завернутой в прозрачную пленку, разрывающуюся от переполняющей ее зловонной желто-бордовой смеси... Едва соображая, что делаю, я кинулся вглубь развалин, спотыкаясь о доски и груды кирпичей, то и дело увязая в песочных холмиках, так напоминавших теперь могилы. Трудно было поверить, что мои ноги все еще не разучились бегать, и я благодарил их, лавируя между полуразрушенными кирпичными стенами. Впереди показалась выдолбленная в кладке дыра — я мог вырваться наружу с другой стороны здания! Душа возликовала, и это придало сил. Сделав несколько длинных прыжков, я подобрался к вожделенному выходу и уже готов был рвануться в дыру...

Когда меня схватили.

Кто-то крепко вцепился мне в ногу. Боль пронзила ступню. Взглянув вниз, я понял, что там никого нет. Зато между белых шнурков торчал окровавленный кусок арматуры. Из самого моего нутра вырвался полукрик-полустон, после чего тело обмякло, и я повалился на землю. Сквозь разрушенный потолок пробивался свет почти полной луны: он заливал мне глаза, пока боль обезумевшим зверьком металась в дрожащей стопе. Перед взором возникла черная тень ангела смерти — его нимб был соткан из лунного сияния, и я понял: мои мучения скоро закончатся. В эту секунду сознание милосердно покинуло меня.

***

Когда темнота рассеялась и меня начал слепить подрагивающий свет дневной лампы, я сразу же вспомнил, где нахожусь — в аду. Однако в течение следующей минуты «ад» трансформировался в каморку с бетонными стенами, стальной койкой, на которой я и лежал, вышеупомянутой лампой и великолепными постерами, развешанными повсюду.

О, что это были за постеры!

Запечатанные в пакеты девушки, висящие в ряд, словно тушки в холодильнике; целующиеся лесбиянки с раздвоенными языками; полуголые девочки-подростки, перемазанные черной косметикой и покрытые неглубокими надрезами... Стало ясно, что это и есть «Храм мяса». И только тогда в ногу вновь возвратилась боль — правда, на сей раз не бешеная и острая, а спокойная, ноющая. Будто кто-то засунул в мою рану язык и медленно облизывал оголенные мышцы. Я постарался приподняться, чтобы осмотреть ногу, и увидел, что она забинтована. Откинулся на подушку. Стало ясно — мне ничто не угрожает.

Справа мелькнул силуэт.

— Ну здравствуй.

Я постарался развернуться, чтобы разглядеть собеседника, и увидел юную брюнетку с короткой стрижкой. Ее глаза обрамляли серебристые тени, а лицо покрывал необычный пирсинг: острые отливающие золотом шипы выглядывали из-под нижней губы, словно драконьи клыки.

— Привет. — Я закашлялся — воздух в помещении показался слишком спертым. — Это, стало быть, и есть ваш офис? Это — храм мяса?

Она улыбнулась. Скользнула бледной рукой по забинтованной ране. На миг мое сердце замерло вместе с дыханием — мне подумалось, что сейчас она просунет свой тонкий пальчик под розовеющий бинт и проникнет внутрь. Вместо этого девушка снова заговорила:

— Скажи для начала, как твое имя? Необязательно называть то, которое дали тебе родители — возможно, у тебя есть свое собственное.

— Алекс.

Девушка легонько кивнула. Она была одета в обтягивающий кожаный комбинезон, местами украшенный небольшими белыми узорами. Я ждал, когда она тоже назовется, но собеседница продолжала молча разглядывать мое укутанное в белую простыню тело.

— Я видел ваше кино. Там, где азиатку оборачивают в пленку, а после откачивают воздух...

Через несколько секунд незнакомка соизволила ответить:

— Да. Ты видел Тиеми. Можешь за нее не переживать — с ней все в порядке. По крайней мере, так считает она сама. Мы тут, знаешь ли, не очень жалуем «общественное мнение».

— Оригинальная идея с логотипом на видеокассете...

— Логотип? — Она поморщилась. — Вообще-то это клеймо.

— Как на животных? — спросил я, припоминая живую кассету из «Видеодрома».

— Скорее как на иконах. — Девушка задумалась. — Но твой вариант тоже не лишен смысла.

— А что произошло там, наверху? — Недавняя паника казалась теперь далекой и нелепой, будто все произошло не со мной, а с каким-то другим человеком.

— Ничего, что стоило бы нашего внимания в данный момент. Ты просто испугался и убежал от меня, не разбирая дороги. Словом, сам виноват.

— И все-таки где мы? И почему ваш «офис» разрушен?

— Разве разрушен? — Она улыбнулась такой теплотой, будто мы были знакомы целую вечность. — Оглянись вокруг. Он в прекрасном состоянии. Видишь ли, мы выпускаем не совсем стандартное кино. Это искусство — подпольное, для маргиналов. Поэтому мы базируемся в... андеграунде.

— То есть мы сейчас под землей? — До меня начало доходить, что под офисом имелось в виду не само здание, а подвал.

— Верно. И ты наконец нашел то, что искал. Пусть и ценой ступни. Ее, скорее всего, придется ампутировать. — От этих слов боль в ноге начала разрастаться с новой силой, словно не хотела ее отпускать, словно понимала, что в случае ампутации умрет вместе с ней.

— Нет... Все настолько плохо? Черт, может, тогда отвезешь меня в больницу? Вдруг еще что-то можно сделать?! — Я начал срываться на крик, и девушка положила холодную ладонь на мое искаженное страхом лицо.

— Ну-ну-ну. Не бойся. Я же пошутила. Все с твоей ногой будет в порядке. Это хорошо, что ты так испугался. Плоть — это все, что у нас есть. Ее нельзя разбазаривать просто так.

— Так, значит, тут у вас что-то вроде секты или ордена? Это ведь не простая киностудия, верно?

— Верно. И, кстати, hram od mesa — это храм не мяса, а плоти. Хорватский — мудрый язык. Он не видит разницы между этими понятиями.

— Храм плоти, — повторил я вслед за странной девушкой. — Я так понимаю, что вы в этом храме не только фильмы снимаете?

— Верно. Видео — лишь способ передачи информации о нас. Интернет, конечно, тоже хорошая штука, но Сеть мало ассоциируется с вещественным, плотским. Хотя и она, в конечном итоге, существует внутри вполне материальных узлов и компьютеров, а не летает по воздуху, как какой-нибудь дух. Вот здесь. — Она кивнула в сторону висящих на стене плакатов. — Ты можешь видеть еще один способ передачи информации — фотоработы наших художников. Мне особенно нравится эта — богиня Кали.

Девушка подошла к стене и провела пальцами по фотографии, которую я еще не успел разглядеть. Снимок — или написанный маслом портрет? — был очень смазанным и изображал выступающую из темноты четырехрукую фигуру с клыкастой разинутой пастью.

— Да, забавная картинка. Жаль, я пересмотрел столько хоррора, что меня уже не удивишь никакими монстрами. — Мне почему-то казалось, что мое пренебрежительное замечание заденет девушку, но она лишь грустно улыбнулась.

— А это и не монстр. Это богиня. Она редко кому является.

— Вот как. А мне-то казалось, что вы верите только в плоть.

— Да, это так. Но разве древнегреческие боги не были сотканы из нее? Разве эти прекрасные скульптуры изображают неких бесплотных духов, а не человеческие тела? И разве ты не оказался здесь только лишь потому, что сам не веришь, будто сознание или что-либо еще способно существовать вне телесной оболочки, будь то человеческий мозг или компьютер?

Ее слова заставили меня задуматься. Всю свою жизнь, с ранних лет, я пребывал в поисках духа, но находил одну только плоть. И теперь все закончилось здесь. Сценарий, который я раз за разом прописывал у себя в голове, пришел к своему логическому завершению.

— Так, значит, это конец? — В моем голосе не слышалось разочарования, покорности судьбе или страха. Мне просто было любопытно.

— Нет. — Она улыбнулась, и маленькие шипы, торчащие из ее кожи, слабо сверкнули. — Все только начинается. Как нога?

Этот вопрос стал для меня неожиданностью, и я честно ответил:

— Не очень.

— Что ж. Сейчас вколю тебе обезболивающее. Не волнуйся — скоро пойдешь на поправку. — В ее руке откуда ни возьмись появился сверкающий шприц. По какой-то причине я не смел ей противиться, и тонкая металлическая игла медленно вползла в вену, впрыскивая в кровь неизвестное вещество — может, морфин? Глаза начали закрываться. Я переводил их с одного предмета на другой — золотистые шипы, мерцающая лампа, отклеивающаяся картинка с целующимися девушками, богиня Кали, — но все они расплывались, стоило только остановить на них взгляд.

***

Время шло. Меня выхаживали как могли. Вообще-то здесь были неплохие врачи. Здесь — это не только в подвале семнадцатого дома. Как оказалось, подземные катакомбы, в которых обитало «братство», тянулись на многие километры вокруг. Они мало напоминали обычные подвалы и коммуникации — слишком уж хорошо все было оборудовано. Храм, как я и подозревал, торговал своими «шедеврами». В основном они поставляли наверх не фильмы, а фотоработы, которые печатались в подпольных журналах в странах Европы и Азии. Члены Храма Плоти свободно путешествовали по миру и вообще мало чем отличались от обычных людей.

Сперва я поразился тому, что здесь так мало мужчин, но затем понял, что так мне даже комфортнее.

Та девушка часто навещала меня в моей каморке. Приносила еду и лекарства, делала регулярные перевязки. Она так и не назвала свое имя.

Приходили и другие члены братства, например женщина, называвшая себя Клаудией. Вычурные имена здесь были в почете. Она всегда носила закрытую одежду, напоминающую паранджу, однако к исламу была равнодушна. Речь ее была не слишком связной, и потому эти визиты изрядно меня раздражали. Каждый раз, когда она заявлялась со своими бесконечными разговорами о Боге, а если точнее, богах, я тупо разглядывал ее черные одежды, силясь понять, что же прячет под ними Клаудия. Несмотря на одержимость идеей главенства плоти, над своими телами члены «Hram od mesa» издевались как могли. Не думаю, что Клаудия оставалась в стороне от этих игр. Быть может, ее одежда скрывала ожоги или страшные шрамы? Кто знает. Мне удалось выяснить только две вещи: путешествовала она чаще других — очевидно, с деньгами у нее был порядок, — а ее кожа была слишком белесой — возможно, Клаудия страдала малокровием. А может, и слишком часто красилась, медленно приближая рак кожи.

В целом Храм Плоти напоминал коммуну хиппи — если не обращать внимание на царящий тут макабр, — но это, как ни странно, совсем не отпугивало. Эти ребята любили наркотики и эксперименты над своими телами, они снимали по-настоящему крутое кино и делали интересные фотоработы. Атмосфера творчества чувствовалась в каждом из закоулков этих разросшихся катакомб.

Я никак не мог дождаться своего выздоровления. И это несмотря на то, что, как только я встану на ноги, мне придется работать. Что поделать, жизнедеятельность культа требовала полной самоотдачи от каждого из его членов. Кто-то жертвовал деньги, другие — предлагали помощь. Многие становились статистами — теми самыми людьми, что вились вокруг актеров во время съемок. Иные драили туалеты.

Когда же я, наконец, смог встать на костыли — меня заворожили здешние масштабы и обитающая в подземных туннелях красота. Она буквально струилась по украшенным золотом, фотографиями и человеческими костями коридорам, словно кровь по моим венам. Еще нигде мне не дышалось так же легко, еще никогда мое сердце не трепетало так сладко, еще никто в моей жизни не производил на меня столь глубокого впечатления, как эти необыкновенные люди. Увечья, которые они себе наносили, не уродовали, а украшали их; а то, что там, наверху, показалось бы болезненным извращением, здесь считалось — и было! — абсолютно нормальным. Тот, верхний мир, представлялся мне теперь настолько скучным, нелепым и беспомощным, что я не переставал удивляться, как можно было оставаться в нем столько времени и не очутиться в психушке. Пока кто-то над нашими головами пытался примириться со смертью и болью, здесь никто не переживал о подобных вещах. Все эти вещи трансформировались во что-то иное. Страдание становилось приятным и радостным, а смерть служила искусству. И каждая запечатленная на пленку гибель на самом деле была возрождением — те, кого я раньше принимал за жертв, обретали здесь свой истинный ангельский облик. Я поверил, что тут живут боги. Возможно, это было слишком сентиментально. А может, эти мысли были навеяны препаратами, которыми меня пичкали круглые сутки.

Однажды девушка с золотыми шипами просто подошла и сказала:

— Ну как? Хочешь познакомиться с Тиеми?

Возможность встречи с ней уже давно меня волновала. По тому, как загорелись мои глаза, девушка сразу поняла, что я не против знакомства — и это еще мягко сказано! Она взяла меня за дрожащую руку — другая тем временем сжимала костыль, — и мы пошли по диковинным залам, чьи стены были покрыты огромными полотнами со сценами насилия и портретами адептов. В былые годы я с трудом бы поверил, что подобные вещи можно проделать со своим телом по собственной воле. У многих обитателей храма были изувечены даже лица: золотистые нити скрепляли их веки между собой, открытые будто в предсмертном вопле рты обнажали выточенные до состояния острых клыков зубы, сквозь круглые ровные разрезы в щеках проглядывали крепко стиснутые челюсти, а кожа отдельных людей была усеяна серебряными крючками и иглами. Встречались среди этих уродливых персонажей и совсем еще юные особы, что, признаться, изрядно меня покоробило.

— Дети-то здесь зачем?

— А в чем проблема? — Девушка на миг прищурилась — мне это страшно не понравилось. — Они ведь такие же люди, как и все мы.

— Кстати, почему мне никогда не встречались эти люди? — Конечно, внешний вид многих адептов, которых мне доводилось видеть, вызывал не меньшее отвращение, но все же их шрамы были не столь экстремальными.

— Ты много чего не видел. Это не страшно. Мы будем тебя потихоньку просвещать. — Она подарила мне очаровательную улыбку, но я остался серьезен.

Все кругом было черным. Изредка встречались узоры, нанесенные прямо на стены, пол, а порою и на потолок. Это были переплетения серебряных, золотых и белых линий, в которых иногда угадывались человеческие силуэты.

Наконец мы очутились в просторном зале. Его оформление поражало. С потолка свисали гигантские цепи. Стены покрывали яркие кадры из аниме. Услышав поскрипывание откуда-то сверху, я задрал голову. Прямо под потолком располагалась металлическая сетка. К этой конструкции и крепились цепи. Кроме того, там висели забитые наглухо клетки, сквозь прутья которых я разглядел очертания человеческих тел и их фрагментов. Мне не хотелось уточнять, бутафория ли это. Моя спутница прошла вперед, и я поспешил вслед за ней.

— Вот и она. Знакомься.

Тиеми лежала в центре огромной квадратной постели. Казалось, с тех пор как было записано то видео, ничего не изменилось. Ее прекрасное тело по-прежнему оставалось закованным в прозрачный синтетический плен. Не в силах вытянуться как следует, бедняжка слабо шевелила ногами, согнутыми в коленях, и руками — в области локтей. Из-под гладкой поблескивающей оболочки тянулись тоненькие артерии, подсоединенные к каким-то медицинским приборам. Видимо, жизнь в теле Тиеми поддерживали искусственно. Ее лицо было скрыто причудливой кислородной маской, имитирующей оскаленную кошачью морду. Мой взгляд скользил по юной подрагивающей плоти. Грудь медленно поднималась, и когда казалось, что она вот-вот прорвет тонкую мембрану, опускалась вновь — усталая, обессилевшая. На левом боку пленницы я рассмотрел стилизованное изображение котенка. Мои пальцы осторожно коснулись ее татуировки, а затем медленно заскользили к ноге. И тут я отдернул руку. Тончайшее лезвие пробежало по всем моим нервам, парализовав тело. Руки и ноги Тиеми вовсе не были согнуты. В локтях и коленях они просто заканчивались. Я вперился взглядом в обтянутые пленкой красные круги — последние свидетельства былой красоты.

— Зачем? Зачем вы это сделали? — Мой язык не был настолько ватным даже в те моменты, когда меня пичкали снотворным и обезболивающими.

— Не мы — она. Плоть капризна, знаешь ли. — Во взгляде спутницы чувствовалась легкая грусть.

— Как можно было проделать это с собой? Как можно было пойти на такое? — Я не переставал повторять фразы, которые становились все более бессмысленными и ничтожными.

— А как можно было помещать свое тело в эти вакуумные тиски? И, самое главное, как можно было за этим наблюдать? — Она рассматривала Тиеми, и в ее глазах читалась печаль. Неужели они были близки? — Кстати, разве теперь ты сможешь удержаться? Сможешь не посмотреть запись с ампутацией?

На мое сознание опустилась темная пелена, застилающая взгляд горькой влагой. Что теперь делать? Как я смогу не смотреть? Уже сейчас мне хотелось поскорее вставить кассету в видеомагнитофон, чтобы увидеть, была ли она в сознании, понимала ли, что происходит, наслаждалась ли происходящим или истошно вопила от боли? Нежные руки моей спутницы обхватили меня — вздрагивающего от внутренних рыданий.

— Опять ты разволновался, мой милый Алекс. Никакого видео нет. Тиеми не хотела делать это на публику. Все это — только ее, не для посторонних глаз. Ты, должно быть, хочешь знать, было ли ей больно? Даже тебе, с твоей несчастной ногой, мы обеспечили хороший наркоз и нормальные препараты. Сам подумай, без всего этого она просто умерла бы от болевого шока. Но Тиеми жива — она по-прежнему с нами. Такая же одинокая. Такая же отстраненная. Такая же пугающая и поражающая своей красотой. Больно ли ей теперь? Разве ты не знаешь, мой милый, как наркотики преобразуют любое мучение в удовольствие? Просто пойми: то, что нам с тобой представляется адом, в ее глазах — единственный рай.

Что самое скверное — я все это прекрасно понимал. И даже придерживался схожих взглядов. Хорошо, что видеозаписи не существовало в природе — меня это немного успокоило. И все же где-то глубоко внутри я почувствовал разочарование.

— Идем. Или хочешь побыть с ней наедине?

Я кивнул, будто соглашаясь и с тем и с другим, и когда девушка с недоумением взглянула на меня, просто взял ее за руку. Мы побрели к выходу.

***

После этого я много думал о Тиеми. По ночам в голову что только не лезло — даже план нашего побега. Грезилось, как я врываюсь в ее разрисованную обитель, отключаю немощное тело от приборов, выдираю провода и беру на руки нежно и трепетно... А потом мы убегаем в безлунную ночь, чтобы скрыться от этого мира. Похоже, голливудские фильмы повлияли на меня сильнее, чем я полагал. Конечно, со временем я стал задаваться вопросом, почему произошедшее подействовало на меня так сильно. Мне доводилось видеть сотни смертей и пыток на экране. Но с Тиеми все было иначе. В тот день она стала мне по-настоящему близкой.

Уже много недель подряд — с того самого момента, как я здесь очутился — мне не доводилось видеть солнца и неба. И это делало меня счастливым. Не от небосвода ли старался я скрыться, задергивая шторы в квартире?

В костыле вскоре отпала необходимость. Я спокойно ходил по катакомбам, стараясь, однако, не забредать слишком далеко — отчасти потому, что боялся заблудиться.

Однажды Джелена — после встречи с Тиеми она все-таки назвалась — сказала, что меня ждет особая встреча. Сперва я подумал, что речь снова идет о Тиеми, и собирался было отказаться, но Джелена уверила, что меня ждет нечто более интересное.

Ждать очередного променада пришлось недолго — уже через пару дней она зашла за мной.

— Готовься. — На ее лице поигрывала улыбка — куда более зловещая, чем обычно.

— Уже готов. Какие сюрпризы ждут меня на сей раз?

Мы вновь шли по бесконечным сплетениям коридоров. Теперь они казались мне привычными, даже родными.

Джелена остановилась, очень серьезно на меня посмотрела и спросила:

— И все-таки, веришь ли ты в Бога?

Вопрос был неожиданным.

— В Бога? С этим обратись к Клаудии. А я... скажем так, не вижу никаких причин верить. Отсутствуют факты, говорящие в пользу его существования, понимаешь?

— Ясно. — Джелена улыбнулась, будто мой ответ ее удовлетворил. — А как насчет богов или ангелов, демонов?

— Ты же знаешь, что нет. — Я вздохнул. — Неужели ты позвала меня ради этого?

— Нет. Вовсе нет.

Мы зашли в комнату. Внутри было пусто. Лишь изящная зеленая бутылка стояла на черном, по-видимому дубовом столе.

— Выпьем? — Не дожидаясь моего согласия, Джелена прошествовала в середину помещения и приложилась к бутылке. Следом за ней выпил и я — точно так же, из горла. Было приятно ощутить вкус ее губ на стеклянном горлышке. А вот сам напиток оказался чересчур горьким и слишком крепким. С трудом подавив кашель, я пробормотал:

— Ну и где мы?

— Мы там, где оживают боги.

В первую секунду мне захотелось посмеяться над высокопарностью ее слов, но что-то в мутнеющих глазах Джелены убило во мне всякий намек на веселье. Только тут я заметил, что в комнате слишком темно — гораздо темнее, чем в остальных катакомбах, освещаемых лампами дневного света. Если что-то случится, смогу ли я отсюда свалить? У меня получалось ходить, почти не хромая, но на бег мои ноги едва ли были способны. И почему в голову вообще закрались мысли о побеге?

— Ты готов к встрече с ней.

— С кем — с ней? С очередной девицей, изувечившей тело ради искусства? Не думаю, что мне это интересно.

Выслушав мой пассаж, Джелена едва заметно покачала головой, а после — подошла к дальней стене. Послышался щелчок. Скрипя, отворилась металлическая черная дверь, которую я раньше не замечал.

— Она там, — сказала Джелена, кивнув в сторону темного проема.

Я вгляделся в него. Трудно было представить, что именно скрывается там, в затопившем зал озере мглы. Это-то и подкупало. Бездна, которую я, быть может, и искал всю свою жизнь, была здесь — прямо передо мной. Стоит только шагнуть...

— Конечно, у тебя есть выбор. Я закрою дверь, и мы пойдем обратно. И ты никогда больше не найдешь этой комнаты. И никто из Храма Плоти не расскажет, что там скрывается.

Впервые с детских лет меня брали на «слабо». Ни слова не говоря, я усмехнулся и, даже не взглянув на Джелену, вошел внутрь.

Дверь тут же захлопнулась. Я не сомневался, что за мной наблюдают — возможно, сама Джелена. Меня покачивало от выпитой дряни. После пары шагов я почувствовал себя гораздо увереннее: по крайней мере, под ногами ничего не хлюпало и не чавкало, а значит, это помещение предназначалось не для ампутированных конечностей или чего-то подобного. Несмотря на стоящий в ушах гул, мне все же удалось расслышать слабые шорохи. Глаза постепенно привыкали к темноте, но предметы все еще не обрели очертаний. Быть может, здесь пусто? Помещение было довольно просторным. Из-за этого — а еще из-за выпитого — я сразу же потерял ориентир. Пройдя всего несколько метров, я уже не мог с уверенностью сказать, в какой стороне находится дверь.

Меня так и порывало опуститься на четвереньки и продолжить изучение комнаты на ощупь. К счастью, чтобы докатиться до такого, мне нужно было выпить гораздо больше.

Минуты текли одна за другой, и постепенно я начал ощущать нечто вроде клаустрофобии. Во что бы то ни стало захотелось узнать размеры загадочного помещения, будто от этого зависела моя жизнь. Вытянув перед собой правую руку, я зашагал вперед в надежде как можно скорее наткнуться на стену. И в эту секунду позади меня что-то зашипело. Я резко обернулся. В темноте по-прежнему нельзя было ничего разобрать. Лишь черные пятна переползали во тьме туда-сюда, словно скрываясь от моего напряженного зрения. Дышал я, казалось, еще более часто, чем билось мое сердце. Звук повторился. А вслед за ним во мгле проступили чьи-то очертания.

Сперва я увидел только обезображенное лицо: приоткрытую в хищной ухмылке пасть, усеянную короткими, но острыми зубками, светящиеся глаза с вертикальными зрачками, которые показались мне смутно знакомыми. Затем я смог разглядеть и тело существа. Оно, несомненно, могло принадлежать только женщине. И дело тут было даже не в очевидных половых признаках, а в том, с какой грацией двигалось это создание. И хотя в нем угадывались женские очертания, то был не человек, потому что чуть ниже подмышечных впадин у него росла вторая пара рук. Существо вновь зашипело, и я отпрянул. Разглядеть его фосфоресцирующую кожу можно было только с близкого расстояния, ибо уже через пару метров таинственное свечение рассеивалось, сливаясь с чернотой комнаты. Создание, в котором я только теперь узнал богиню Кали с фотографии, медленно передвигалось, осматривая и, как мне показалось, даже обнюхивая меня. Синеватое сияние, исходящее от ее плоти, завораживало. Она была прекрасна, как усеянное звездами ночное небо. Такое сравнение неспроста пришло мне на ум, ведь синяя кожа существа в некоторых местах поблескивала драгоценными камнями.

И внезапно я осознал, что дело в напитке. Скорее всего это был какой-то мощный галлюциноген, и индийская богиня смерти мне только чудится. И в самом деле, как это мифическое существо могло оказаться глубоко под землей, в одном из провинциальных промышленных городков? Это проверка. Я усмехнулся, поразившись фантазии фриков из «Hram od mesa». Оставляя нового члена наедине со своими фантазиями в темной пустой комнате, они проверяли, насколько тот подвержен мистицизму — сможет ли противостоять собственным страхам, одолеть все свои религиозные предрассудки, отделив реальность от вымысла. Или, если угодно, плотское от духовного. Я рассмеялся в лицо несуществующей богине.

— Неплохо, неплохо... Господа, я прошел вашу проверку! Можете меня выпускать! — Я протянул «богине» руку.

В ту же секунду жгучая боль растеклась по всей кисти. Кали не растворилась во тьме, как я того ожидал, и даже не обратилась прекрасной девушкой: вместо этого она вонзила свои клыки в мою плоть. Я взвыл, силясь вырваться из ее когтистых пальцев. Свирепая морда богини тут же окрасилась в красный. Из ее горла рвались хрипы и стоны, а моя кровь уже заливала изогнувшееся синее тело.

Поступивший в вены адреналин заставил меня собраться с силами и что есть мочи пнуть мерзкую тварь в живот. Она отлетела назад. Я рухнул на бетонный пол. Сразу попытался подняться. Не успел — Кали прыгнула на меня, прижав к холодной поверхности. Ее руки сжимали мои запястья, а окровавленная пасть застыла над самым лицом. В тот самый момент, когда хищные челюсти уже готовы были сомкнуться, отхватив изрядную долю налепленного на череп мяса, комнату залил божественный свет — и я потерял зрение.

Правда, всего на пару мгновений.

Чудовище верещало, а мои глаза, превозмогая боль, постепенно привыкали к яркому свету. Вскоре я уже мог разглядеть заполнивших помещение людей — членов культа. Они что-то кричали, обступая. Приподнявшись на локте и прикрыв глаза истекающей кровью ладонью, я увидел, как двое парней в черных комбинезонах удерживают гротескное создание при помощи палок с петлями-удавками. Одна из них была затянута на шее пойманного существа, другая — на двух его правых руках.

— Что за... что за чертовщина? — с трудом прохрипел я.

Откуда-то со стороны послышался голос Джелены:

— Как видишь, боги все-таки существуют. Вот только сотканы они из той же плоти, что и мы.

Я ошарашенно глядел на происходящее. Заарканенное создание билось отрубленным щупальцем. Только теперь мне стало ясно, что это все-таки человек. Девушка. Девочка. Удивительно, как это я сразу не разглядел, насколько эта «богиня» меньше меня. Она действительно была синей — должно быть, из-за фосфорной краски. Но вторая пара рук... это были никакие не спецэффекты. «Лишние» конечности и вправду росли из ее маленького туловища.

— Что за... что за... откуда это у вас? — Я прижимал израненную руку к груди, все еще пятясь от «Кали».

— Клаудия, как ты знаешь, много путешествует. Как-то раз она решила побывать в замечательном индийском городе Калькутте. Там она и нашла эту удивительную девочку. Пообещала ее родителям, что та будет жить как настоящая богиня. А может, просто похитила, кто знает…

Слова Джелены становились все тише и тише, а освещение медленно тускнело. Я успел понять, что снова проваливаюсь в забытье.

***

Сперва они казались мне неплохими художниками, помешавшимися на «Восставших из ада», но теперь я понял, что эта община куда сильнее напоминала «Уродов» Тода Браунинга. На спинах этих чудовищных тел тоже не было молний, вот только их эксцентричный облик не скрывал, а обнажал истинную сущность членов «Hram od mesa».

У каждого есть свой предел, граница, которую он никогда не переступит. Вот так, неожиданно для самого себя, я обнаружил собственный край. Резать себя на куски, вырезать огромные дыры в щеках, носу, ушах, да хоть гениталиях — это одно. А вот проделывать подобное с невинным ребенком — совершенно другое. На сей раз ими не руководили ни любовь к «искусству», ни стремление выйти за грань, ни попытка создать нечто великое — чтобы там ни бормотала Клаудия насчет бога во плоти. Они просто нашли несчастную девочку, которой не повезло родиться не похожей на нас. На мой вопрос о том, почему все, кто имел хоть какое-то отношение к этому изуверству, до сих пор не в тюрьме, Клаудия ответила очень просто и предсказуемо: «Деньги». Плоть не только капризна, но и алчна.

Но самым скверным было ощущение вины. Все это время я старался держаться подальше от самой идеи культа и просто смотрел их фильмы, общался с адептами и изредка выполнял роль статиста. Снимать кино оказалось не так интересно, как его смотреть.

Все чаще мне вспоминалась Тиеми. Теперь ее положение не казалось мне таким безнадежным. Наоборот, я хорошо понимал желание этой девушки отречься от мира. Обрубить свои нервные окончания. И чем больше я о ней думал, тем все более заманчивой казалась мне одна идея...

***

— Ты готов? — спросила как-то раз Джелена.

— Да.

— Чего конкретно ты хочешь?

— Хочу перестать существовать. Не умереть, а именно перестать существовать. Пусть со мной будет проделано то же, что и с Тиеми. Пусть я тоже никогда не смогу подняться с постели. Пусть органы слуха и зрения перестанут работать. Ведь и она в свое время попросила тебя о чем-то похожем?

— Да. Она сообщила об этом не только мне, но и всем остальным. Они должны были знать, что Тиеми действительно идет на это по своей воле.

— Хорошо. Тогда и я сообщу.

— Ну и, конечно же, вся процедура должна быть безболезненной?

— Да. Я боюсь боли. Пусть лучше мне будет хорошо. У тебя ведь есть все нужные препараты...

Она вздохнула. Немного подумала. А потом сказала:

— Все будет готово через три дня.

И я принялся ждать. Я давно уже не отличал день от ночи. В мире, лишенном окон, нет и закатов с рассветами. В свои последние часы я не смотрел кино. Теперь мне самому довелось стать героем сюрреалистического хоррора. Вообще-то я и раньше считал свою жалкую жизнь нудным артхаусным фильмом. Но почему-то только теперь я понял, что никто не стал бы смотреть настолько унылую ленту. Другое дело — «приключения», пережитые в «Hram od mesa».

***

Яркий свет бьет по самым зрачкам, и я щурюсь. Операционная — единственная белая комната в катакомбах. Рядом стоит Джелена. Препарат из капельницы уже начинает действовать, но мне все никак не удается уснуть, хотя тело парализовано. Скоро я присоединюсь к Тиеми.

— Скажи, а ты когда-нибудь задумывался, кто именно двигает этот мир вперед?.. Ах да, ты же больше не говоришь. А скоро перестанешь и видеть. И слышать. Понимаешь, в чем дело: это мы — эксгибиционисты — обеспечиваем прогресс. Вас, вуайеристов, конечно, больше. Вот только вы ничего не делаете. Лишь хлопаете своими подслеповатыми глазами, точно глубоководные рыбы, не осознающие, что находятся под водой. Не осознающие самого факта существования воды. Наблюдаете за нами... За такими, как я или Тиеми.

В ее руке возникла сигарета, и она затянулась. Продолжила:

— Мы с ней были хорошими подругами. Бьюсь об заклад, ты об этом не знал. Никто не знал, потому что здесь, — она обвела глазами операционную, очевидно, имея в виду все подземелье, — каждый сам по себе. Мы не цепляемся друг к другу с расспросами. Только помогаем, когда это требуется. Снимаем кино, зарабатываем деньги, доставляем и получаем удовольствие.

Я не мог поверить, что Джелена курит. Здесь, в помещении, которое должно быть абсолютно стерильным. Я понял, что ничего хорошего меня не ждет. Попытался пошевелить хотя бы пальцем правой ноги — тщетно. Девушка снова заговорила:

— Ты себя выдал. В тот треклятый день, когда я вас с ней познакомила. Я сразу поняла, что ты неравнодушен к детишкам. И что ты неравнодушен к Тиеми — правда, совсем в другом смысле. Тебе ведь понравилось гладить ее несчастное искалеченное тело? — Джелена то срывалась на крик, то переходила на шепот, и чем дольше она говорила, тем хуже мне становилось. Реальность буквально выворачивалась наизнанку у меня на глазах. — Я подарила ей ее рай. И продолжаю дарить. Меняю мир, делая его таким, каким ей хотелось его видеть. Но с чего ты, долбаная скотина, взял, что тоже заслуживаешь своего собственного рая? Нежели ты и вправду поверил, что если бога нет, то все позволено? Это не так. Во всяком случае, я этого не допущу. Поклялась Тиеми — моей несчастной Тиеми — не допустить... По молодости лет мы с ней ходили по клубам, развлекались. Много выпивки, немного наркоты и, конечно же, секс. Знакомились с разными парнями. И однажды нам довелось познакомиться с настоящими ублюдками. Разумеется, мы этого не знали: они выглядели вполне симпатичными и милыми ребятами — прямо как ты. Я тогда была слишком пьяна, чтобы куда-то ехать. Но Тиеми согласилась провести с ними вечер. В итоге они избили ее до полусмерти. И только потом надругались. Я нашла ее еле живой лишь через три дня после случившегося. Эти мрази поработали над ней ножом или чем-то типа того. Просто искромсали ее. Тиеми выжила, но стала инвалидом. Каждый шаг причинял ей страшную боль. Не помогали никакие швы, никакие медикаменты. За исключением, конечно, наркотиков. Прошло много времени, и шрамы на ее лице, руках и ногах зажили. Даже ходить стало легче. Вот только Тиеми от этого стало еще хуже. Она уже не могла спокойно гулять по улице: в каждом парне ей мерещился насильник, в каждом прохожем — маньяк-психопат. Мы закрылись у нее дома и никуда не выходили. Я старалась помочь, изо всех сил старалась помочь! Все было без толку. Вскоре Тиеми обнаружила странный сайт. «Hram od mesa». Храм плоти — она сразу перевела название правильно. Должно быть, почувствовала, что это за место. И мы приехали сюда. Она согласилась сниматься в этих фильмах, но предупредила, что скоро они должны будут выполнить ее просьбу. Видишь ли, те подонки, что ее искалечили, сделали это даже не из садизма. Они засняли весь процесс на камеру, чтобы продать это «кино». Кому-то вроде тебя. Полагаю, ты уже понял, в чем заключалась ее просьба. «Изолируйте меня любым способом от этого мира. Замотайте в латекс, чтобы моя кожа больше никогда его не касалась. Покалечьте меня таким образом, чтобы я больше никому не казалась красивой. Отключите мое сознание — я слишком устала от нескончаемой боли. Но не убивайте меня. Ведь там... там ничего нет. Пусть вместо бесконечной боли я испытаю вечное блаженство». Так и сказала. — Джелена с трудом продолжала говорить. — А потом добавила: «Пусть боль испытывают те люди, из-за которых это произошло».

Потом она долго молчала.

— Знаешь что? Я лишу тебя зрения, как ты и хотел. И слуха тоже, ты уж не сомневайся. Сохраню я только твою поганую жизнь. И, разумеется, твой рассудок. Ты же должен осознавать то, что будет происходить? А происходить будет следующее: сперва я сделаю с тобой то же, что и с Тиеми. Вот только для тебя эта процедура не будет безболезненной. Думаешь потерять сознание или погибнуть от болевого шока во время операции? Даже не надейся, мой милый, ведь введенный внутривенно адреналин творит чудеса! Уверяю тебя, ты будешь чувствовать все, что с тобой происходит. А твоя жизнь будет долгой-долгой. Я даже думаю, что ты станешь нашей новой звездой. Ты только подумай: бесконечные издевательства над человеческим обрубком — жалкой личинкой, которая даже внешне не будет напоминать человека. Как тебе документальные сериалы?..

***

Трудно передать, насколько невыносимой становится боль, когда от нее нельзя отвлечься, посмотрев в сторону или прислушавшись к постороннему звуку. Трудно передать, каково это — чувствовать ее даже в тех частях тела, которых у тебя давно уже нет.

Я знаю одно — это ад, созданный из моей собственной плоти. И он будет длиться вечно. А мне остается лишь молить несчастную богиню Кали, чтобы она поскорее забрала меня в свое царство смерти. В этом мире все равно больше некому молиться.