Для большинства школьные годы заканчиваются последним звонком. Для некоторых — беспорядочной стрельбой, истошными криками и кровавым хаосом. Скулшутинг не кончается, когда убийца падает, прошитый собственной или полицейской пулей. Воспоминания и психологические травмы даже спустя годы рикошетят в жертв. Эхо выстрелов проносится над обществом, порождая одиозные теории, городские легенды, нелепые домыслы. Кошмар скулшутинга и его отдаленные последствия полнятся приводящими в трепет историями, которые не раз ложились в основу тревожных и волнующих книг.

Кредо убийцы

Каждый случай скулшутинга вызывает широкий резонанс: у СМИ есть отличный повод для сенсационных репортажей, а у общественности — для напыщенных дискуссий. Животрепещущая тема находит отклик и в пространстве художественной прозы. О скулшутинге написаны десятки книг — от психологической прозы до триллеров. Уйму непохожих друг на друга произведений помимо общей темы сближает и еще один факт — практически ни одно не стало по-настоящему знаковым. Среди них есть бестселлеры, лауреаты премий, но дальше мимолетной известности дело не идет. Исключение составляет разве что «Ярость» Стивена Кинга, выпущенная под псевдонимом Ричард Бахман.

При этом в контркультурных кругах школьные стрелки довольно популярны. Маргинальные подростки подражают им, рисуют их портреты и сочиняют фанфики, где каждая бойня обрастает массой кровавых или эротических подробностей. Дейв Каллен, автор монументального нон-фикшна «Колумбайн», например, неоднократно получал угрозы от фанатов Дилана Клиболда — одного из самых известных школьных стрелков. Им не понравилось, как журналист изобразил убийцу в своем расследовании. Контркультурная слава не переходит в мейнстрим. Если серийные убийцы заполонили массовую культуру, школьные стрелки остаются на ее задворках.

В страшных историях ценятся не только напряжение и кровавые брызги, но и возможность раскрыть тайну. Школьные стрелки в кино и литературе лишают такого интеллектуального удовольствия. Самый известный тезис о серийных убийцах гласит: маньяк хочет быть пойманным и всегда оставляет подсказки на месте преступления. Их правильная интерпретация приводит к разгадке. Школьный стрелок ни от кого не скрывается. Его действия конкретны и ясны. Если преступления серийного убийцы — это зашифрованное послание, то скулшутинг — манифест, вызов обществу. Такой месседж по определению не содержит туманностей. Единственная загадка, связанная со школьным стрелком, — это его мотивация.

Почему обычный школьник решил взяться за оружие и перестрелять всех, кто подвернется под руку? В реальной жизни попытки ответить на этот вопрос оборачиваются как строгими научными теориями, так и сомнительными спекуляциями. Общественность видит за хрупкой фигуркой школьного стрелка гнетущую ауру компьютерных игр, современной музыки, буллинга, капитализма, дьявола, оружия (нужное подчеркнуть, ненужное вычеркнуть). Наука с доводами обыденного разума не согласна. Социолог Франко Берарди в книге «Новые герои. Массовые убийцы и самоубийцы» утверждает:

…мы не можем разбить столь ложное событие до простой комбинации социальных, психологических и идеологических составляющих причин. В любой такой последовательности действий лежит что-то выходящее за рамки простого логического объяснения.

СМИ и общественность не способны выйти «за рамки простых логических объяснений». Литература тоже пытается это сделать, но психология школьного стрелка от нее ускользает. Попытки художественно осмыслить причины скулшутинга чаще всего оборачиваются знакомыми выводами. Дженнифер Браун в романе «Список ненависти» изображает его как реакцию на затяжную травлю. Лайонел Шрайвер в «Цене нелюбви» сводит проблему к отсутствию любви. Коди Кеплингер в романе «Все было не так» вообще избегает упоминаний об убийце: даже в воспоминаниях жертв тот рисуется не конкретным человеком, а безликой фигурой с оружием в руках. В реальности ряд экспертов — таких, как музыкант Мэрилин Мэнсон и журналист Дейв Каллен, — советовали уделять поменьше внимания личностям скулшутеров, чтобы злодеи не становились кумирами для подростков. В книге такой прием производит двоякий эффект. Минимальное присутствие стрелка отличает роман Коди Кеплингер от аналогичных произведений. Однако в результате убийца кажется не парнем с соседней парты, а некой чуть ли не сверхъестественной силой, которая приходит из ниоткуда и туда же отправляется, прихватив с собой десяток жизней.

Большинство авторов книг о скулшутинге предпочитают излагать историю от третьего лица или от лица одной из жертв. Личность убийцы при этом остается непонятой и отстраненной. Лишь единицы рискуют рассказать о скулшутинге с точки зрения стрелка. Среди них явно выделяется Стивен Кинг со своей «Яростью». Задуманный еще в старших классах и вышедший в 1977 году роман рассказывает историю трудного подростка. В порыве детского гнева парень убивает учителей и берет свой класс в заложники. Психологический катаклизм устраивает переворот в сознании школьников, меняя их приоритеты. Стивен Кинг погрузился в мрачные бездны извращенного мышления, где носятся всепожирающие идеи-монстры. «Ярость» вдохновила нескольких школьников на расправу над одноклассниками — кто-то просто держал книгу в шкафчике, а кто-то, размахивая оружием, даже бросался цитатами из нее. Писатель решил изъять роман из продажи, но в эссе «Оружие» уточнил:

Не моя книга сделала их убийцами. Они нашли в ней руководство к действию, потому что уже были сломаны.

Скулшутинговыми мотивами пронизан еще один роман Стивена Кинга — «Кэрри». Конечно, Кэрриету Уайт нельзя назвать школьным стрелком — она не планировала преступление заранее и огнестрельное оружие не использовала. Причиной бойни стала дерзкая выходка недоброжелателей, превратившая робкую девочку в машину смерти. Расправа Кэрри над окружающими — практически тот же самый скулшутинг, только дар телекинеза не ограничивает ее законами физики и мощностью оружия. В романе проскальзывает напоминание, что взрывной потенциал может скрываться в любом человеке, а поблизости всегда найдутся люди, способные поджечь фитиль.

Если в случае с Кэрри очевиден момент, когда обыденность сменяется кошмаром, то в реальной плоскости дело обстоит сложнее. Трудно уловить мгновение, когда, например, для Ника Левила — героя «Списка ненависти» Дженнифер Браун — шуточный перечень раздражающих людей и предметов превращается в руководство к действию. Если с алгеброй или домашкой ничего сделать нельзя, то вышибить мозги какой-нибудь «богатой тощей Барби-сучке» вполне реально. Обнаружить неуловимую грань принципиально важно. Социолог Франко Берарди счел ужасное безумие такого рода убийц лучшим индикатором состояния мира, чем вежливое безумие политика.

Не изображая жертву

Обычно скулшутинг длится недолго. Как отмечает Джоди Пиколт в романе «Девятнадцать минут», за это время можно успеть постричь газон, покрасить волосы, посмотреть серию ситкома, остановить Землю и спрыгнуть с нее. Обычно развязку обеспечивают или точные выстрелы полиции, или суицидальный драйв, охватывающий убийцу. Для жертв — будь то выжившие в бойне или близкие погибших — несколько десятков минут превращаются в рубеж, после которого жизнь становится иной. Авторы книг о скулшутинге обычно очень ярко описывают стрельбу: зашкаливающая динамика, нарастающее напряжение, кровавые брызги. Однако ужас на этом не заканчивается. Паника уступает место скорби, депрессии, отчаянию, глубинному экзистенциальному ужасу. Преодолеть предстоит не только месиво гнетущих эмоций, но и то, как рассказаны истории.

Факты могут оставаться на месте. Их неправильное оформление недалеко уходит от откровенной лжи. Общество нуждается в героях и злодеях. Попытка хоть как-то изменить устоявшиеся образы грозит серьезными проблемами. Коди Кеплингер положила в основу романа «Все было не так» историю Кесси Берналл — школьницы из «Колумбайна», за которой закрепилась слава мученицы за веру. Согласно популярной версии, она отказалась отречься от Христа, за что и была убита. Несколько выживших в бойне попытались опровергнуть это. Попытки не увенчались успехом, зато вызвали массовое негодование. Коди Кеплингер меняет время, имена и локации, но оставляет суть. Помыслы главной героини чисты. Она всего лишь хочет, чтобы ее подругу помнили как человека, каким она была на самом деле, а не каким ее хочет видеть мир. Напуганная девочка не была героем. От этого ее жизнь не стала менее ценной, а смерть — менее ужасной. Однако обществу не нужна правда: ему гораздо интереснее хорошая история.

Миру важны не только герои, но и злодеи. Когда убийца мертв и не способен предстать перед правосудием, желание найти виновного не угасает. Целый пласт книг о скулшутинге связан с сюжетом, когда друга или девушку убийцы обвиняют в соучастии. Мари Норберг из романа «Зыбучие пески» Малин Перссон Джиолито вынуждена доказывать в зале суда, что ее парень загорелся страшной идеей задолго до ее провокационных СМС. Валери Лефлан из «Списка ненависти» Дженнифер Браун следствие не выдвинуло обвинений, но в глазах общественности она оставалась соучастницей, пока не попыталась изменить мир вокруг себя и измениться вместе с ним. Обычно такие истории проникнуты трагичным пафосом, ведь невиновного человека все воспринимают как убийцу. Ди Би Си Пьер в романе «Вернон Господи Литтл» ломает стереотипы. Парня, которого обвинили как соучастника стрельбы в школе, вместо привычной драмы окружает комедия. Точнее, сатира на туповатую полицию, оголтелые СМИ, извращенную психотерапию, запутавшийся в крючкотворстве суд… Высмеивается не сама трагедия, а реакция на нее — переменчивая, муторная, вгрызающаяся червем в яблоко реальных событий.

За книги о скулшутинге часто берутся авторы, ранее не писавшие о преодолении тяжелых психологических травм. Одни сочиняли традиционные детективы, другие работали в жанре подростковых лав стори, третьи ехидно поддевали общество потребления сатирой. Обратившись к теме скулшутинга, многие из них используют схожий прием — разбавляют текст псевдодокументальными вставками. В романе «Все было не так» Коди Кеплингер выжившие в бойне пишут письма о своем опыте и переживаниях. В «Списке ненависти» Дженнифер Браун фигурируют поверхностные статьи местной журналистки. Дуглас Коупленд в книге «Эй, Нострадамус» вводит в одну из глав молитвы разных людей: в личных обращениях к Богу звучат более смелые мысли, чем те, что многие позволяют себе высказать в открытую.

Авторы работают с образами убийц совершенно по-разному. Сложно найти общие черты между затравленным лузером Ником из «Списка ненависти» Дженнифер Браун и циничным мажором Себастианом из «Зыбучих песков» Малин Перссон Джиолито. Пока в их руках не оказалось оружие, они кажутся едва ли не обитателями разных планет. Образы жертв чаще всего содержат множество общих черт. Героиня романа «Эй, Нострадамус» Дугласа Коупленда во время бойни обретает и Бога, и скорбь, и смирение. Авторы книг о скулшутинге часто концентрируют внимание на тех переменах, которые происходят с выжившими в бойне. Презрение перерастает в симпатию, привязанность выцветает в отвращение, ненависть разлагается чувством вины. Трагедия приводит к невероятной алхимии эмоций. Однако на фоне личностных трансформаций проносится менее заметная мысль: отдельные люди изменились, но мир вокруг остался прежним. Он не лишился жестокости, травли, лжи о том, что все в порядке, — крепких порывов, склоняющих курс затуманенного разума к роковому решению.