Иллюстрация Ольги Мальчиковой

Каждое утро старый Лойре Умартсон медленно взбирался по скрипучей узкой лестнице в двенадцать пролетов. Очень длинных, к слову, пролетов, которые год от года, казалось, отращивали все новые ступени, испытывая на прочность дряхлые кости погодного мастера. Тяжело дыша, он поднимался на самый верх диспетчерской башни и усаживался с трубкой и чашкой кофе у панорамного окна, выходящего на залив.

Ветер — по сезону — дул с севера, гнал по озеру пенные барашки, ударял прибоем в седые от изморози волноломы. Набережную захлестывали фонтаны брызг, когда волны разбивались о камень опорных стен, перехлестывая через гранитные парапеты. Редкие прохожие двигались по Прибрежной стороне бегом, закутавшись в непромокаемые плащи с глубокими капюшонами. Флюгеры на островерхих крышах дружно тянули носы к далеким северным перевалам. На Уммари с гор нисходила зима.

Снега на мостовых еще почти не было. Лужи и сточные канавы за ночь промерзали до дна, едва оттаивая в солнечных лучах к полудню. Ночные туманы оседали на черепице крыш инеистым серебром.

Сколько себя помнил сам Лойре, Уммари годами не менялся, — а прожил мастер без малого восемь десятков лет. Город прочно утвердился на холмах вокруг залива, раскинув сеть улиц и переулков по склонам до самой воды. Улочки круто взбегали вверх, ныряли в балки, перекидывались мостами через бесчисленные ручьи и речушки, что несли свои бурные воды в озеро с горных отрогов.

Последний дирижабль с той стороны прибывал по расписанию. На башне дальнего обнаружения по ту сторону залива как раз вспыхнул огонь — стало быть, до прибытия корабля осталось всего ничего, даже с поправкой на негодующий ветер.

Горы, окружавшие Уммари, сначала обманчиво-пологие с виду, далее отвесно поднимались к небу пиками и скальными стенами, уходящими в низкую облачность. Здесь, на севере, воздушным извозом занимались либо ребята отчаянные, которым и альд — дом родной, либо профессионалы до мозга костей, отточившие до совершенства искусство полета вслепую на сверхмалых высотах среди гибельных скал и пропастей. Маршруты их пролегали по складкам рельефа, вдоль узких горных долин и поперек иззубренных хребтов, в седловинах перевалов. На краю такой седловины и установлена была сигнальная башня, подмигнувшая погодному мастеру колдовским алым пламенем.

Старый мастер медленно выдохнул и покачал на дне кружки остывший кофе. Осталось принять всего один дирижабль, и воздушный порт закроется до весны. А когда ударят настоящие морозы, залив скует прочная корка льда, станут на прикол и водные суда. Тогда погодному мастеру всего-то забот останется, что варить утренний кофе, взбираться сюда по ступеням, морщась от боли в коленях, и глядеть слезящимися мутными глазами на город внизу. Свернувшийся в зимней спячке, продрогший, заледенелый город.

***

Кейд сошел с трапа на выстуженную землю летного поля, поставил на пожелтевшую жухлую траву потрепанный саквояж и окованный железом дорожный сундучок, расправил плечи и огляделся. Воздушная гавань пряталась в одном из естественных амфитеатров, образованных отрогами Горанмутского хребта. Извиваясь, словно щупальца легендарного крагена, они сползали к заливу, охватывая город и порты и отделяя их друг от друга скалистыми гребнями. Эти гребни, похожие на шипастые драконьи хвосты, хорошо защищали летное поле и эллинги от шквального ветра с залива, давая надежный приют судам, пережидавшим здесь непогоду. А непогода здесь, в Уммари, была делом привычным — если не сказать постоянным. Это Кейд понял сразу по прибытии.

Он поежился и подтянул воротник повыше, будто тот действительно мог защитить от ледяного дыхания Уммари. Казалось, город пробует гостя на прочность, берет невидимыми руками за горло, пытается запихнуть теплое дыхание обратно в глотку. Ты зачем явился, чужеземец? Проваливай. Кейд стиснул зубы, подхватил вещи и быстро зашагал к приземистому зданию воздушного порта, за которым виднелась диспетчерская башня. Подошвы скользили по инеистой траве.

Пройдя без остановки через пустой зал ожидания, он вышел на маленькую площадь перед портом. Осмотрелся, снова неосознанно прикоснувшись к воротнику. Ветер гнал поземку по мостовой, пощелкивал ставнями, которыми уже закрыли почти все окна пассажирского терминала с этой стороны. На площади не было ни одного извозчика, ни одного механомобиля. Чуть дальше, из-за угла складского здания, слышался шум улицы. Скрип колес, скрежет, шуршание, голоса людей… Кейд мотнул головой. На миг ему показалось, что он попал за кулисы театра, оказался среди задников декораций, где нет движения и яркого света, нет живых людей и голосов — только замершее безвременье.

— Эй!

Сначала он принял этот окрик за рев ветра, но потом обернулся на голос.

— Эй-эй!

У подножия диспетчерской башни, рядом с притулившимся к ней пузатым каменным домиком с ярко-синей крышей, стоял высокий мужчина в черном и махал рукой. Кейд пожал плечами и пошел к нему. Приблизившись, понял, что это совсем старик — костистый, с обветренным шелушащимся лицом и сизо-белой порослью на подбородке. Сразу и не поймешь, то ли борода, то ли намело снега в высокий ворот — так, что он добрался уже до губ и носа.

— Лойре Умартсон, — проскрипел старик, протягивая ладонь. — Я вас ждал. Пойдемте в дом, согреетесь.

Кейд пожал тому руку и понял, что в ответ может только проскрипеть что-то невнятное вместо своего имени. Слова будто примерзли к небу.

***

— Человека на государевой службе я узнаю сразу, — понизив голос и доверительно наклонившись над столом к Кейду, проговорил погодный мастер. — Сам отдал родине лучшие свои годы, да-а…. Что ж вас последним рейсом отправили? На прочность проверяют?

— Нет, — пробормотал Кейд, грея ладони о толстые глиняные бока кружки. — Я ведь по делу о переписи. Тут за несколько дней не справиться. Расспросить, подсчитать, выяснить… Времени с запасом потребуется.

Старик поморщился.

— По мне, так Государь слишком много внимания уделяет цифрам.

— Заботится о детях своих, — автоматически отозвался Кейд, приложив ладонь к сердцу. — Слишком… странные отчеты приходят из Уммари.

Он сначала хотел сказать «противоречивые», добавить собственные соображения по их поводу, но смолчал. Покатал невысказанные слова на языке и запил их большим глотком обжигающего кофе со специями.

Лойре усмехнулся.

— Тут ведь не в самом Уммари… странность. По всему выходит, — проговорил он, понизив голос, — что здесь из государевых людей живым и в здравии только вы один и есть теперь.

— А… не в здравии? — помедлив, чтобы переварить услышанное, спросил Кейд.

— А не в здравии у нас тут еще один государев человек имеется. — Мастер отхлебнул из курящейся паром кружки. — Но к нему вас вряд ли допустят.

— Даже если грамоту свыше покажу? — прищурился Кейд. — Кто осмелится?

— Доктора, — пожал плечами мастер. — Они кого хочешь остановят. Им никто не указ, даже сам Государь.

— Постараюсь быть убедителен, — улыбнулся Кейд здоровой половиной лица. Гримаса при этом получалась весьма зловещая, и он об этом знал.

Мастер отсалютовал ему кружкой.

— У вас, несомненно, получится. Тогда провожу вас до пятачка, где можно раздобыть экипаж. Сюда уже никто не заглядывает… А там уж сами решайте, куда сначала — в гостиницу или коллегу навестить.

***

— Сейчас он спокоен, — сказал доктор. — Под действием наших декоктов недуг отступает. Но пока это лишь временный эффект, увы. За дверью будет дежурить санитар. Крикните или постучите в дверь, если что-то вдруг пойдет не так.

Он коротко стукнул в деревянный косяк, приоткрыл смотровое окошечко и сказал:

— Мастер Зенуш, к вам посетитель!

— Пусть войдет, — раздалось в ответ.

Голос был слабым и дребезжащим, как у старика. Тем большим было удивление Кейда, когда, войдя в палату, он обнаружил там человека примерно своего возраста. Мужчина, сидящий на краю постели, был гол и не пытался скрыть наготу. Руками он вцепился в край койки. Пальцы сжимались так, что белели костяшки, потом медленно ослабляли хватку, потом все повторялось снова и снова. Ритм завораживал; Кейд поймал себя на мысли, что с трудом может оторвать взгляд от этих длинных тонких пальцев, так похожих на ножки пакука.

Он не стал ходить вокруг да около, заговорил сразу по существу. В конце концов, именно из-за бумаг от Зенуша он прибыл сюда.

— Так куда, по-вашему, исчезли все женщины в городе, мастер? — спросил Кейд. — И почему в ваших отчетах ни слова о причине исчезновения?

— Весной они возвращаются, — сказал мастер Зенуш, глядя в никуда. Его пальца липкими червяками безостановочно мяли казенную ткань простыни, глаза бегали, нигде не останавливаясь дольше чем на миг. — Они возвращаются весной, а потом… их нет. Государь не поймет столь вопиющей разницы в цифрах. Я не могу прислать отчет, согласно которому население форпоста державы в этом диком краю необъяснимым образом то уменьшается, то увеличивается на треть от сезона к сезону. А среднее арифметическое не позволяет вывести совесть. И опять же, кто поручится за то, что Государь в своем всеведении не пришлет сюда такого честолюбивого карьериста, как вы, чтобы вывести старика Зенуша на чистую воду? А потом не оставит его на старости лет без пенсии и репутации в здешней дыре, без права вернуться домой?

— Но вот я здесь, — сказал Кейд. — И вопрос у меня один. Куда пропадают женщины, мастер?

Некоторое время казалось, что в тщедушном теле мастера Зенуша в безмолвной схватке сошлись два непохожих друг на друга человека. Гримаса абсолютного страдания исказила его лицо, рот беззубо распахнулся в неслышном крике, пальцы впились в дряблые щеки, подбираясь давно не стриженными ногтями к глазам. Глаза, меж тем, разглядывали Кейда со столь холодным интересом, что он почти уже не сомневался в том, что для него разыгрывается сию минуту спектакль одного актера, — до той поры, пока Зенуш не наклонился к нему, поманив пальцем, и не прошептал прямо в ухо:

— Краген.

И когда Кейд, отпрянув от столь явной демонстрации душевного нездоровья, стряхнул со своего плеча невесть как оказавшуюся там руку, больше похожую на костяную клешню, и воззрился на собеседника с трудно скрываемым отвращением, мастер Зенуш повторил:

— Спроси у крагена, государева ищейка!

После чего зашелся безумным смехом, отчаянно дергая обеими руками за невесть когда успевшее вздыбиться и полиловеть мужское естество, неожиданно большое для столь тщедушного тела.

— Спроси у крагена! — кричал безумец ему вслед, когда Кейд, содрогаясь от омерзения, почти бежал прочь.

Двери одна за другой с лязгом запирались у него за спиной.

***

По дороге в гостиницу Кейд смотрел в окно экипажа, прислонившись к нему горячим лбом. Механически разглядывал редких прохожих, то и дело протирал рукавом запотевающее стекло, но мысли все не желали возвращаться в здравое русло. Они раз за разом возвращались туда, назад, в палату, к безумному Зенушу и к его бреду. По всему выходило, что коллега не помощник Кейду. Придется самому докапываться, расспрашивать, сверять списки жителей в городском магистрате, и мерзнуть, мерзнуть, мерзнуть. Хотя…

Кейд сжал зубы. Водная навигация еще не закрыта. Можно составить формальный отчет, сослаться на нездоровье Зенуша, запросить нового человека на его пост и отбыть. Точнее, сбежать. Кейд поморщился, прогоняя позорную мысль подальше. Он сам вызвался лететь в Уммари, потому что хотел отбыть на край света и погрузиться с головой в работу. Забыться работой — самый лучший способ не думать о прошлом. Что же теперь, неужели он и отсюда сбежит, поджав хвост?

Экипаж заскрипел на крутом повороте. На углу тротуара стояло несколько детишек, закутанных по уши. Они разом повернули головы вослед, как заводные куклы. Кейд хмыкнул. Достал из саквояжа блокнот и быстро сделал несколько пометок, с трудом совладав замерзшими пальцами с огрызком карандаша.

***

Гостиница оказалась средней руки, однако вполне приличная. Внутри было простенько, но чисто. По крайней мере, занавесов пакутины под сводами низкого обеденного зала не наблюдалось, окна вымыты, очаг у дальней стены вычищен, пол до блеска отскоблен. Ни следа таркаранов и кырс, хвала небесам. Не то чтобы Кейд терпеть их не мог — нет, в его жизни случались времена, когда только эта мелкозубая нечисть и становилась его единственными спутниками на очень долгое время.

То были темные времена, о которых хотелось вспоминать как можно реже, а говорить не хотелось вовсе — и тут впору было вознести хвалу подписке о неразглашении, которой он был пожизненно связан. Тогда его окружали далеко не самые лучшие представители рода человеческого, и если приходилось выбирать между людьми и кырсами, он всегда выбирал кырс. По итогу они неизменно оказывались порядочнее, чем его сородичи. Временами ему даже казалось, что он скучает по деловитой суете этих алоглазых паразитов, покрытых от носа до хвоста колкой чешуей.

В номер на втором этаже, отделенный от соседних тонкими дощатыми перегородками, его проводил сам хозяин. Кейд уже привычно отметил отсутствие женщин: ни одной не повстречалось ему на улице по пути сюда, ни одной — здесь, в гостинице. Он попытался разговорить хозяина, спросил: «Вместе с женой делами заправляете?..» — но ответом ему было лишь молчание и недоуменно-злой взгляд.

Кейду повезло: гостиница пустовала по причине нагрянувшего межсезонья, а потому он волен был остановиться в любой комнате. Он выбрал номер в самом конце длинного коридора и был вознагражден отличным видом на залив.

Обстановка в комнате была проста: топчан у стены, дощатый платяной шкаф, у окна — стол с парой стульев. На стенах висела пара офортов, изображавших крагеноборцев за их нелегкой работой. Офорты были старые. Краски на них поблекли, бумага пожелтела и пошла трещинами по краям. Кейд некоторое время с интересом разглядывал тщательно изображенные щупальца, в смертельной агонии свернувшиеся в клубки, крючья внутри чудовищных присосок, огромные глаза, полные нечеловеческой ярости.

Ловцы крагенов, напротив, были показаны сверхчеловеками — стройные, мускулистые, с открытыми одухотворенными лицами, они деловито укрощали монстров баграми и многозубыми острогами. События эти происходили в узнаваемых декорациях Уммари — на заднем плане явственно угадывались очертания Драконьей башни и осадного замка на склоне горы.

Кейд провел пальцем по длинному багру, воткнувшемуся крагену в глаз, и вздрогнул от громкого звона за спиной. Обернулся и увидел на полу булыжник. Разбитое стекло щерилось стеклянными клыками, по комнате разлетелись мелкие осколки. Из дыры тянуло холодом. Кейд подошел к окну и осторожно выглянул наружу, готовый мгновенно отпрянуть в сторону, если бросят еще один камень. Однако на улице не было видно ни души.

***

Ратман Уммари обитал в крепком доме, отгородившись от соседей высокими каменными стенами. Забранные решетками окна, без явного порядка разбросанные по узкому и высокому фасаду, слепо таращились на освещенную пламенем масляных фонарей улицу. Кейд постучал в дверь — воспитанно, деликатно, как его учили когда-то в Академии.

«Стук должен быть достаточно настойчивым, чтобы дать знать людям по ту сторону двери: дело, которое имеет к ним стучащий, не терпит отлагательства. Всем известно, что человек, облеченный властью и обласканный доверием Государя, не опустится до того, чтобы стучать в чьи-то двери дважды». Так говорил когда-то старый Хиссен вар Гальт, преподававший основы аудита молодым дуракам, тогда еще зеленым студентам столичного Университета.

По всему видно, слова эти Кейд до сих пор не забыл и успешно им следовал. Скрежетнула пружина замка, бронзовая ручка в виде оскаленной головы лисогрыза обернулась вокруг своей оси, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы гость смог разглядеть в полумраке чужой прихожей массивную мужскую фигуру.

— Что надо? — прозвучало из полумрака над головой Кейда.

Тембр голоса был под стать фигуре. Так могла бы звучать речь белого мохороя, хозяина приполярных равнин, если бы он вдруг решил заговорить по-человечески. От такого рыка инстинктивно захотелось присесть и прикрыть голову руками. Кейд остался стоять. Сдвинул пальцем шляпу на затылок, взглянул на хозяина из-под ее широких полей.

— Мастер Рейвз? Меня зовут Кейд Восс. Государь облек меня полномочиями для проведения переписи населения Озерного Края. Вот мои бумаги.

Он извлек из-под плаща верительную грамотку — свиток гербового пергамента на простом стальном сердечнике, внутри которого скрывалось трехгранное стило длиной в ладонь. Традиционное орудие труда переписчиков, которое в случае опасности легко превращалось в весьма грозное оружие. Развернул свиток. К нему протянулась огромная ручища, но Кейд проворно уклонился, с мягкой улыбкой свернул свиток и водворил его на положенное место.

— Вы позволите мне войти? — вежливо спросил он.

— И не подумаю, — ответил ему полумрак под притолокой.

— Отчего же?

— Проваливай отсюда, кырса канцелярская!

Кейд мягко улыбнулся, чувствуя, как натянулась кожа над шрамом на щеке.

— Позволю вам напомнить, что вы имеете дело с государевым человеком, мастер Рейвз. Ваше поведение следует расценивать как неуважение к Государю?

Рейвз осекся. Из теней выдвинулась тяжелая нижняя челюсть, за ней последовали кустистые брови со злобно полыхающими глазами в глубоких впадинах подо лбом. Нос терялся меж высоких скул. Типичный местный, из старопоселенцев, понял Кейд. Ясна его неприязнь к завоевателям, которые хлынули в эти земли после того, как старый ярл проиграл войну два поколения назад. Этот явно еще помнит старые времена.

— Чего тебе, столичная штучка? — спросил гигант, не пытаясь скрыть неприязни, но уже куда более спокойным тоном, чем в начале разговора.

— Где ваша жена, мастер Рейвз? — спросил Кейд, не отрывая пристального взгляда от лица великана.

— Не твое псобачье дело, заморыш.

Кейд, в котором было без малого шесть локтей роста, при столь вопиющем игнорировании своих телесных достоинств счел за лучшее промолчать. И вместо ожидаемого возмущения спросил:

— Здорова ли она? И если да, то когда сможет ваша достопочтенная супруга осчастливить нас своим обществом?

— Когда русалка в полночь свистнет, — пробурчал Рейвз, внезапно потеряв к собеседнику всякий интерес. — У нее и спрашивай.

— Спрошу, конечно же. Спрошу, — пообещал, ласково улыбаясь захлопнувшейся двери, Кейд.

***

До гостиницы он шел пешком, поглубже засунув ладони в карманы подбитого мехом плаща. Ветер хлестал по лицу, глаза слезились, холод пробирался внутрь, несмотря на то, что под низ Кейд натянул несколько теплых рубах, одну на другую. Правой рукой он перебирал листы маленького блокнота, будто читая подушечками пальцев, что там написано.

«Спроси у крагена.

Спроси у детей.

Спроси у русалки».

Первое было сумасшествием. Сказкой из давних времен. Третье — слишком опасным, даже при условии, что таило в себе крупицу правды. Оставалось второе.

Не дойдя половины квартала до гостиницы, Кейд вздохнул, развернулся и зашагал, оставляя за спиной горячий эль и ужин, а также теплый номер — уже другой, куда пришлось поспешно перетаскивать вещи из выстуженной комнаты. Он направлялся к Прибрежной стороне. Детей в непогоду всегда можно встретить там, куда не суются взрослые.

Стайка мальчишек играла возле сточной канавы, там, где она ныряла вниз под мощенную крупными скользкими плитами набережную, в дыру, закрытую обмерзшей решеткой с толстыми прутьями. Дети проталкивали внутрь мелкие камешки и прислушивались к их шуршанию. Сначала Кейд даже не понял, что не так. Потом уже, когда подошел совсем близко, понял. Они играли молча. Слышался шум прибоя, дыхание волн, шелест камешков, скользящих в темноту по льду… Но ни вскриков, ни смеха, никакой обычной ребячьей болтовни.

— Доброго вечера, — сказал он.

Мальчишки обернулись. Снова разом, как один. Уставились на Кейда. Из-под капюшонов, из-за поднятых до ушей воротников виднелись только глаза, поблескивающие в свете фонарей. Невозможно было определить толком их возраст, но двое были совсем маленькие, Кейду чуть выше колена, а странности в отчетах Зенуша начались раньше, чем пару лет назад… «Предположим, что это не карлики», — подумал Кейд.

Он вытащил из кармана горсть мелких монеток и подвеску с оранжевым камнем, внутри которого то ярко вспыхивала, то гасла зеленая искорка. Безделушка из Восточного края, подарок любимой женщины… когда-то раньше, давно любимой. Медленно протянул на раскрытой ладони к мальчишкам, осторожно, будто подкармливая псенков.

— Тот, кто отведет меня к своей матери, получит все это.

Дети продолжали внимательно смотреть на него. Не на сокровища в руке — на лицо, настороженно, внимательно, не моргая. Такой же взгляд был сегодня у Зенуша. Потом Кейд подметил мелочь, от которой ему разом подурнело, и заболел желудок — не от голода, а от плохого предчувствия. Будто кто-то воткнул под ребра тонкий стилет и медленно проталкивал его вглубь тела, проворачивал и раскачивал, желая помучить жертву. Глаза самых мелких детей то ярко блестели, то мутнели, переставали отражать фонарные огоньки. Кейд резко шагнул ближе и в те несколько мгновений, пока мальчишки не отпрянули от него и не порскнули во все стороны, как потревоженные таркараны, сумел-таки разглядеть, в чем дело.

Потом со свистом втянул воздух и запрокинул голову, уставившись в низкое темное небо без звезд.

***

Полночи он пролежал, тупо глядя в потолок и прокручивая в голове варианты действий. Потом забылся в полусне, продрог под тонким одеялом и к утру разжился болью в горле и сухим кашлем.

Спустившись вниз, он отправился на поиски хозяина гостиницы. Тот отыскался в обеденном зале за протиркой и так чистых столов. Несколько мгновений Кейд молча наблюдал из-за полуоткрытой двери за механическими, рваными движениями мужчины, потом раскашлялся и шагнул через порог.

Хозяин обернулся, растянул губы в вежливой улыбке.

— Где тут у вас самый уединенный пляж? — пробормотал Кейд, продышавшись.

— Купаться надумали? — без улыбки спросил хозяин.

— Возможно.

— Мимо водного порта, через балку. Перевалите два «драконьих гребня» и найдете то, что вам нужно.

— Спасибо…

Кейд уже развернулся, чтобы уходить, когда хозяин продолжил:

— Кому отдать ваши вещи, когда вы не вернетесь?

Кейд обернулся и смерил собеседника злым взглядом. Потом мысленно выругал себя. Куда только твое спокойствие делось, мастер Восс. Держи себя в руках.

Достал из кармана мешочек с монетами, отсчитал горсть, ссыпал на стол. Сверху водрузил чек с затейливой подписью.

— Тут плата за комнату до весны. Так что никому не отдавайте, уж сделайте милость.

***

Русалка ждала Кейда на камне.

Тот выглядывал из воды посреди небольшой тихой бухточки. Место было укромное, скрытое от чужих глаз. Уединенное. Кейду пришлось добираться сюда пешком, чтобы соблюсти конспирацию, и ноги у него поднывали от быстрого шага по крутым тропинкам, что карабкались вверх по крутым каменистым склонам и рушились вниз, едва перевалив гребень, прихотливым извивом. Никто не шел за ним, никто не преследовал, оставаясь на расстоянии. Казалось, всему Уммари не было никакого дела до государева человека Кейда Восса — но Кейд точно знал, что это не так.

Русалка была красивая. Они всегда красивы, вспомнил Кейд. Даже когда распахивают полные мелких острых зубов пасти, чтобы вырвать тебе сердце. Русалка посмотрела на Кейда и улыбнулась ему вполне по-человечески. Странные крестовидные зрачки внутри ее серебристых глаз пульсировали, то съеживаясь в точку, то расширяясь. Взгляд должен был очаровать, одурманить, заставить позабыть о безопасности и отправиться прямиком в объятия смерти.

Русалки, впрочем, не убивали своих жертв сразу. Они не мучили несчастных больше, чем того требовала их русалочья натура. Но даже это было далеко за пределами того, что мог вынести человеческий дух — даже если и выдерживало тело. На буйных безумцев, в которых превратились вырученные из русалочьего плена бравые морские пехотинцы, Кейд насмотрелся еще в прошлый свой визит на Озерное Побережье, без малого десять лет назад. На память о том незабываемом времени у него остался рубец на половину лица и свой собственный, совершенно особенный счет к русалкам.

Однако все дурные воспоминания разом выветрились у него из головы, стоило заглянуть в серебристые глаза.

Магия, подумал в который уже раз Кейд. Самая настоящая магия. Иначе и быть не может.

Заводной механизм в хвосте русалки мерно тикал на холостом ходу. Кейд все еще помнил пронзительный, на высокой ноте, вой, с которым раскручивались шестерни и маховики, когда русалка переходила в режим преследования. До сих пор он просыпался иногда среди ночи с испариной на лбу и долго прислушивался к кораминому звону в ушах — эху того давнего кошмара. Сейчас хвост лениво струился завитками по изгибам скалы, плавники главного хода расслабленно обмякли, двухлопастное перо руля глубины, венчавшее хвост, безвольно плавало по поверхности заводи.

Вдруг тело русалки распрямилось, словно освобожденная пружина. Она рывком поднялась на хвост, нависнув над Кейдом, словно готовая к броску змея. Рулевой плавник косым парусом вырос между лопаток твари; теперь больше не казалось, что она сутулится. Линии ее тела из плавных разом сделались стремительными; в них проступили совершенно нечеловеческие скорость и мощь. Кейд остался стоять на месте. Чего это ему стоило, он не расскажет никому. Никогда.

Потом русалка разлепила губы:

— Восссссс.

В ответ он молча разомкнул сложенные в кулак пальцы и продемонстрировал магнитный амулет, изготовленный в университетской алхимической лаборатории десятки лет назад, сразу после огненного катаклизма. Русалка прищурилась и склонила голову набок. Шея ее будто сломалась, ухо приникло к светло-сиреневому блестящему плечу.

— Што тебе нушшшшно?

— Ты видела, куда уходят женщины Уммари? — и быстро добавил, пока она не успела увильнуть от ответа: — Все сестры твои, они видели?

— Фффиделааа. Иииииии. — Русалка снова заулыбалась. Сомкнула перед грудью длинные пальцы, сложила их домиком. Смотреть на нее становилось все более невыносимо: изломанные линии тела, острые углы. Хотелось отвернуться хотя бы на миг, но Кейд знал, что отводить глаза нельзя ни за что.

— Где они?

— Ссссссс… — Русалка засипела, раскачиваясь на хвосте из стороны в сторону. Будто корбра, гипнотизирующая добычу.

— Где? — Кейд угрожающе поднял руку с амулетом.

— Сссспроссссииии…. Спроссси у крагена! — выкрикнула она и метнулась в сторону, рухнула в воду, подняв гигантский веер брызг. Кейд зажмурился всего на секунду, когда брызги попали в глаза, но этого хватило. Его дернули за локоть сзади, вырвали амулет. Толкнули в спину. Кейд зашатался, пытаясь удержать равновесие на скольких камнях. Вторая русалка, подкравшаяся со стороны берега, сделала второй бросок, подбила его под колени, опрокинула и поволокла в озеро, ритмично отталкиваясь мощным хвостом. Кейд чиркнул пальцами по гальке, пытаясь дотянуться до амулета, дернулся, приподнялся на локтях, выпростал из-под себя другую руку…. И взвыл от боли. Откуда-то сверху, с тропинки, прилетел камень и раздробил ему первую фалангу большого пальца, превратил ее в маленькую кровавую лепешку.

Тем временем первая русалка подплыла к берегу и протянула длинные руки к Кейду, заводя тоненький победный напев.

— Ааааииииаааа! — зазвенело у него в ушах. Сознание поплыло, замигало, захотелось закрыть глаза и позволить утянуть себя в водоворот галлюцинаций. В паху запульсировало тепло, разливаясь предвкушением блаженства, по всему телу побежали мурашки, боль вдруг сделалась сладкой, подобно патоке, и нестерпимо заломило зубы. Кейд всхлипнул и, цепляясь за мир последними обрывками разума, уронил себя лицом в шершавую холодную гальку и заскреб щекой по камням, пытаясь напомнить… Напомнить себе, что ждет, если он сейчас даст слабину.

— Ааааиииииаааа! — пели уже два голоса. Русалка, что тащила его, потянулась перехватить поудобнее, примерилась к голове Кейда, чтобы вцепиться в нее длинными пальцами, забраться когтями в глазницы, подцепить челюсть снизу и добраться до языка, прорывая горячую человеческую плоть, живую, красную, трепещущую.

Воспользовавшись передышкой, Кейд извернулся, вытащил целой рукой из-за голенища сапога стило и вонзил его без замаха в ямку на груди русалки, где между грудями прятались шестеренки главного заводного механизма. Она ахнула, замерла с приоткрытым ртом, затряслась, а Кейд, схватив камень, ударил по лицу, целясь в глаза.

Наваждение тут же отхлынуло, съежилось на границе сознания. Осталась боль в размозженном пальце и жар в паху, а еще мерзкая дрожь под ложечкой, дрожь от соприкосновения с такой близкой смертью. Кейд вырвал ногу из ослабевшей русалочьей хватки, вскочил и бросился к амулету. Первая русалка зашипела и вздыбилась, заозиралась, словно не могла решить, что делать — бежать или нападать. Это стоило ей всего. Кейд подхватил амулет, сжал пальцы, почувствовал, как закололо под ногтями, и швырнул шарик русалке в лоб. Она увернулась, но это было уже не важно — тот пролетел слишком близко. Магические шестеренки заклинило, руки будто поломались и выгнулись под немыслимыми углами, губы завернулись наружу, обнажая сначала частокол зубов, а потом — стальные челюсти с бугорками вживленных опалов. Рулевой плавник громко звякнул, складываясь, и русалка завалилась на бок.

Но Кейд уже не видел этого.

***

Он полубежал-полукарабкался по крутой тропинке, хватаясь за камни одной рукой, другую, затянутую шейным платком, держа на отлете. Кейд рывком перебрасывал тело от одного скального выступа к другому, выдергивал себя все выше по склону и слышал, как за спиной шипят волны.

Когда он перевалил через «драконьи гребни» и добрался до набережной, в заливе уже бушевал шторм.

Прибой с ревом разбивался о волноломы. Мостовые покрывала корка льда. Подошвы сапог скользили по обледенелой брусчатке, и ходьба превращалась в сущее мучение. Мышцы ныли от постоянного балансирования на грани падения, и к моменту, когда Кейд добрался до порта, он чувствовал себя подобно канатоходцу, прошедшему над городской площадью по нити, натянутой между двумя башнями.

Порт заснул на зиму. Ворота пакгаузов были заперты на огромные замки, окна плотно закрыты щитами. Длинношеие силуэты кранов понуро застыли над рельсовыми путями.

Нужная ему шхуна замерла на дальней оконечности причала, в относительном затишье, прикрытая от стихии якорным молом. Судно было небольшим, совершенно гражданских обводов. Не было в нем ни стремительности, ни грации скоростного корабля — шхуна всем своим видом вопила о том, что она — честный трудяга-тихоход, для которого результат важнее скорости. Следовательно, это был самый что ни на есть контрабандистский борт. Именно такой, какой нужен Кейду.

На обледенелой палубе никого не было. Кейд, оскальзываясь, взбежал по хлипкому трапу на борт и огляделся.

— Что угодно доброму господину? — спросил надтреснутый от тирессиля голос из глухой тени. Кейд прищурился, шагнул к двери в рубку. — Заходите… Хотя вы и так без спроса.

Кейд пригнулся и шагнул в темноту. В глубине рубки за столом сидела тень в широкополой шляпе. Рядом с ней разгорался алый огонек светильника, разгоняя затхлую черноту по углам.

Тонкая, болезненно бледная рука протянулась к крустальному бокалу, до половины заполненному искристо-черной, маслянистой жидкостью, и осторожно обвила его ножку прозрачно-ломкими пальцами. Пальцы оплели крусталь суставчатыми оковами, шевельнулись, и бокал начал неторопливое — такое, что поверхность черной жидкости в нем оставалась неподвижной, — вращение вокруг продольной оси.

Кейд вздрогнул. Ему вспомнилось, что именно так, ласково и неотвратимо, хищный десятиногий пакук бережно пеленает угодившую в сеть неосторожную мукку витками пакутины. Пересилив отвращение, он заговорил, стараясь придать голосу чеканную нотку уверенности, что отличает государева мужа от всего остального говорящего мира.

— Господину угодно арендовать ваше корыто. Господину угодно выйти из порта немедленно. Господину угодно платить за содействие и молчание государевой маркой — половину теперь, половину после успешного возвращения в эту клоаку, которую по явному недомыслию принято называть портовым городом.

Кейд не сразу понял, что тихий скрипучий звук, раздавшийся из-под обвислых полей шляпы, был смехом. Бокал, удушенный было бледными змерями пальцев, уплыл в тень под шляпой; там булькнуло раз, другой, причмокнуло с интонацией исключительного довольства.

— Что случится между моментом отплытия и тем счастливым мигом, когда я обдеру как липку вашу загорскую светлость? — вопросил голос из тени, и теперь в нем явственно звенело железо едва сдерживаемого бешенства. — За что именно я получу свои деньги?

— За крагена, — сказал Кейд.

На этот раз любитель тирессилевой вытяжки смеялся долго и обстоятельно. Смех клокотал в его иссушенном горле и весело подсвистывал в сухоточных носовых ходах; капитан тряс головой, отчего поля шляпы ходили вверх-вниз, словно крылья погостной птицы.

— Вы сумели развеселить меня, государева вы кырса, — сказал капитан, отсмеявшись и в мгновение ока посерьезнев сильнее некуда.— Пока не поздно, можете убрать свою тощую задницу с моей палубы. Я досчитаю до десяти. Своей шуткой вы явно заслужили хорошую фору. Потом спущу псобак. Раз.

Бокал упал на бок, расплескав исполненную искр черноту по доскам стола.

— Тысячу марок за возможность увидеть Хозяина озера, и вдесятеро больше — за возможность его убить, — быстро сказал Кейд.

— Два.

В столешницу перед Кейдом, неуловимо для глаза, ударило хищно-тонкое лезвие синеватой стали. Кейд сглотнул. Лезвие исчезло столь же неуловимо, как и появилось — лишь для того, чтобы возникнуть между вторым и третьим пальцами его расслабленно лежащей на столе правой руки. Потерять еще один палец за сегодня… это было бы до смешного глупо.

— Три. Я все еще жду достойного предложения. Вам удалось рассмешить меня — так не заставляйте же меня убивать вас ни за грош. Назовите настоящую цену.

— Четыре, — улыбнулся в ответ Кейд.

— Эге, да у тебя явно не каштаны в штанах! — хохотнул собеседник, сбивая шляпу на затылок. Из угольно-черных провалов глазниц Кейда смерили взглядом прозрачные, словно первый лед, и столь же колкие глаза.

— Пять, — продолжил Кейд.

За спиной послышался шорох, но Кейд, не отводя взгляда от глаз хозяина корабля, сделал над собой неимоверное усилие и не обернулся.

— Нет, ребята. — Ленивый взмах узкой ладони властным жестом отпустил восвояси тех, кто подкрадывался к Кейду сзади, готовых по жесту хозяина спеленать его, прицепить к ногам запасной жернов корабельной меленки и спровадить назойливого визитера за борт. — У нас тут деловой разговор.

Сзади шумно, не скрываясь больше, затоптались, зашмыгали, толкнулись плечами в узком дверном проеме и были, наконец, таковы.

— Обсудим детали, — предложил обладатель самой зловещей шляпы, что Кейду довелось увидеть по эту сторону гор. В руке, как по волшебству, оказалась пара бокалов, в которые ударила тугая черно-искристая струя из невесть откуда появившейся граненой бутылки без этикетки.

— Шесть, — только и сказал Кейд, принимая бокал. Неловко вытащил из-за пазухи государеву грамоту и продемонстрировал капитану фольгированные, переливающиеся бензиновыми разводами печати. — Одолжите нож.

***

Судно подошло к отвесному берегу, по которому сбегали в озеро грязные ручейки, взбивая желто-зеленую пену.

— Там, наверху, дубильня, — протянул руку капитан. На палубе, при свете дня, он походил на гибрид пакука и старого воркрона, дряхлого и мудрого. — Фабричка нашего мастера погодного. Травит воду. Так что спускаться будете здесь. Ни рыб, ни русалок не встретите.

Кейд поежился, глядя на пузатый батискаф размером с бочку. Не самую большую бочку. С одного края виднелись суставчатые манипуляторы.

— Через сколько вы меня поднимете?

Капитан то ли хмыкнул, то ли хихикнул.

— Тут воздуха запас на полчаса. Тогда и поднимем… Если успеем.

— Десять тысяч. На берегу, — напомнил Кейд и полез в узкий люк батискафа. Внутри пахло машинным маслом и плесенью. Он с трудом развернулся и принялся задраивать люк, пока матросы подцепляли «бочонок» крюками и тянули его по дощатому настилу через борт. Потом грохнул плеск и наступила чернота.

***

Спуск показался Кейду бесконечным. Вокруг царили темнота, холод и тишина. Тишина такая, что закладывало уши и хотелось постоянно сглатывать, громко дышать, откашливаться, чтобы хоть чем-то заполнить пустоту ощущений.

Потом внизу показалось мягкое зеленоватое свечение.

Кейд приник к маленькому круглому окну. Пробежал пальцами по рычагам управления… и будто примерз к стеклу, прикусив кончик языка. В горло потекла соленая кровь.

На дне озера, ряд за рядом, лежали женщины. Тела источали мягкое свечение, волосы колыхались в воде, будто водоросли. Ноги и руки их были обвиты механическими щупальцами, которые уползали по дну дальше, в глубину. В круглых выпяченных животах что-то билось и ворочалось. Глаза женщин были плотно закрыты, щеки прошиты ниточками водорослей. Груди вздымались — казалось, что тела дышат и готовы вот-вот проснуться.

Кольвер задышал часто-часто, как псобака, чтобы отогнать подступающую тошноту. Зажмурился и надавил здоровым кулаком на покалеченный палец, чтобы смыть эмоции болью, оставить лишь разум. Открыл глаза и потянулся к манипуляторам, надеясь, что их силы хватит на то, чтобы перекусить щупальца, а времени — на то, чтобы крепко ухватить и зафиксировать одно из тел.

Потом был бесконечный подъем наверх. Батискаф двигался рывками, то и дело замирая и вращаясь вокруг своей оси в ледяной черноте. Кейд знал, что так надо, чтобы кровь его не вскипела на поверхности, но все равно маялся и крупно дрожал. Его бросало то в жар, то в холод, в горле першило, раненый палец дергало.

«Надо к доктору, — отстраненно подумал он. Потом усмехнулся и мысленно добавил: — Чтобы составить компанию мастеру Зенушу».

Тряхнул головой и до хруста сжал зубы. Ну уж нет.

***

Он долго выбирался из батискафа, протискивался через люк, затем пытался отдышаться, держась за его край и глядя под ноги. По доскам палубы ползли длинные красные червяки, маслянисто поблескивая при свете тусклого солнца. Лишь сообразив, что именно он видит, Кейд вздернул голову. Команда шхуны висела, раскачиваясь, на реях. Кого-то милосердно повесили, иных — подцепили за ноги и вспороли животы. Сизые канаты кишок двигались туда-обратно в такт корабельной качке.

Капитан лежал у противоположного борта. Головы его под шляпой не было видно, только расплывалось из-под широких полей бордовое пятно. И длинные бледные пальцы скребли-скребли-скребли по доскам, будто со смертью хозяина обрели собственную волю и пытались сбежать прочь.

Погодный мастер Лойре Умартсон уже успел высвободить женское тело из хватки манипуляторов, качал его на руках и, смаргивая слезы прозрачно-мутным третьим веком, следил за тем, как из распоротого неловкой механической клешней живота выкатываются на палубу одна за другой гигантские икринки.

— Семя чресел Уммари, — бормотал он, баюкая утопленницу, гладя ее мокрые полосы дрожащими пальцами. — Дети женщин моих.

За плечами его, над бортом шхуны, вздымались из воды механические щупальца, каждое с крупное дерево обхватом. Они уходили в вышину, изгибались у «воркроньего гнезда» и ныряли вниз, заканчиваясь почти над самой головой Кейда острыми металлическими жалами в кровавой смазке.

— Так кто вы, погодный мастер? — спросил Кейд, сплюнув вязкую, пахнущую железом слюну. В голове у него было гулко и пусто. — Все еще человек? Или уже нет?

— Что есть человек? — откликнулся мастер. — Двуногое животное? Подобие бога? Корень всех бед на свете? Тогда я, вне всякого сомнения, человек. Хотя глупцы именуют меня крагеном.

Он покачал головой, опустился на колени рядом с женщиной, погладил полупрозрачную кожу на щеке и заправил за ухо завиток волос. Продолжил говорить.

— Человека на государевой службе я узнаю сразу. Он, будто наглая кырса, лезет без спросу в чужие дела, сует нос свой куда не надо. И получает за это по заслугам.

— Что же заслужил я, по вашему разумению? — спросил Кейд. Он вдруг снова почувствовал себя будто в театре, только теперь в зрительном зале, перед сценой, представление на которой вот-вот закончится. И наступит темнота. Дурацкая мысль, неуместная. Но было в ней некое… облегчение.

— Движение судов закрыто, — медленно процедил погодный мастер. — Завтра замерзнет залив, и в Уммари наступит зима. Никому не выбраться из города, пока…

Он засмеялся, сухо, отрывисто.

— К тому же номер у вас оплачен до самой весны. Я приложу все усилия, чтобы вы… ваше тело дождалось мартовской капели. — Потом кивнул в сторону борта, над которым показалась тонкая сиреневая рука с длинными пальцами. — А вот за разум не ручаюсь.