DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

Дмитрий Костюкевич «Чайки»

Иллюстрация Владимира Григорьева

— Руслан! Не корми их! — Тетя Маша схватила Русю за тонкое запястье, тот едва не выронил печенье; поджал губки, глянул жалобно на меня.

Я погладил сына по волосам: ничего страшного, такой у тети Маши командирский характер, резкий, не терпящий возражений, привыкай, маленький, мы здесь в гостях.

— За кормление чаек штрафуют. Совсем спасу нет, ничего не боятся, из рук могут вырвать.

Жирная морская чайка прохаживалась по пляжу в трех метрах от нас. Никогда не видел таких огромных: хорошо им на Балтийском море, и не беда, что кормить запрещают. Нырнул, вынырнул с полным клювом. Да и туристов облапошить — раз плюнуть. Свое урвут.

— Сейчас у них сезон размножения, — сказала тетя Маша, неприязненно глядя на чайку, — им птенцов надо кормить. Вот и наглеют.

Птица жадно щелкнула желтым, изогнутым на конце клювом; на подклювье зрело, словно ягода или капля крови, красное пятно. Чайка подступила на несколько перепончатых шажков.

Руся вжался в мою ногу, спрятал печенье за спину. Не судьба крылатому рыбаку отведать новополоцкого лакомства (печенье осталось с дороги). И поделом: кормить этого монстра как-то расхотелось. И так, видать, неплохо живут на моллюсках, креветках и отбросах.

Я псикнул, взмахнул рукой. Чайка тонко крикнула и взмыла. Над желтым мелким песком, а затем над мокрой прибрежной полосой заскользила длинная широкая тень.

— Ого, — я присвистнул, — вот это размах.

— До двух метров бывает, — учительским тоном (она и вправду работала до эмиграции в Германию учительницей) сообщила тетя Маша. — Я читала.

Я взял телефон и спросил у гугла о морских чайках. Открыл ссылку «Нападение чаек на людей», пробежал глазами. «Одно из объяснений агрессивного поведения чаек — муравьиная кислота. Наевшиеся летающих муравьев чайки пьянеют и становятся смелыми…» Я спрятал телефон. Наклонился к Русе и шепнул на ухо. Он оживился, поднял на тетю Машу любознательные глазки.

— А как будет чайка по-немецки?

— Мевэ, — ответила тетя Маша, растягивая «е».

— Мевэ, — повторил Руся.

Я не удержался и снова потрепал русые волосы: умничка он у меня, еще бы со сверстниками больше общался, в социум интегрировался… ранимый ведь очень, трудновато ему будет в школе.

— Еще одна! — воскликнул Руся.

Чайка уселась на ограждение трибуны, которую возвели по случаю какого-то праздника. Рядом опустилась вторая. Темные отметины на голове и кончиках крыльев, белоснежное брюшко, желто-зеленые лапы, короткий хвост. Упитанные птички, хорошие… хорошие… слово показалось неуместным.

— Они тут гнезда на крышах вьют, — очередной факт от тети Маши. — Умные, как собаки. Одни отвлекают, имитируют нападение, а другие спокойно подлетают и хватают еду. И, главное, чаще всего у детей.

— В сговоре работают, — сказал я.

— Чайки — это собаки? — спросил Руся.

Тетя Маша терпеливо и обстоятельно объяснила.

Я достал из сумки фотоаппарат, поработал зумом и запечатлел клювастый профиль.

Руся уже рвался в море.

Тетя Маша улеглась на полотенце, в купальнике и кофточке.

— Писали, что неделю назад чайка напала на женщину. Голову исклевала, лицо поцарапала.

Я подумал, что пятилетнему ребенку эти подробности ни к чему, но привычно промолчал. Мы здесь в гостях (начинало звучать как мантра). Впрочем, сомневаюсь, что наши отношения сложились бы иначе в том же Новополоцке, откуда тетя Маша с дядей Ромой уехали двенадцать лет назад. Властные женщины не меняют моделей поведения.

Тетя Маша и дядя Рома — родители моего школьного друга. Их семья укатила на ПМЖ за кордон по еврейской программе; друг пропал с радаров, а год назад объявился, нашел меня в социальных сетях. Пригласил в гости. Я, к собственному удивлению, дал добро. Да и Ксюха, супруга, насела — дуйте в Росток, Руслану полезен соленый воздух. Поехать с нами Ксюха не смогла — не согласовали отпуск на лето.

И вот мы с Русей в славном ганзейском городе. Добрались на поезде до Берлина, оттуда до Ростока, на вокзале нас встретил дядя Рома. Закинули чемодан и рюкзаки домой, сели с тетей Машей на электричку до Варнемюнде, бывшего рыбацкого, а ныне курортного городка, и теперь любуемся подпирающей безоблачное небо Балтикой.

С самим школьным другом я так и не встретился — тот внепланово улетел в питерскую командировку, но заверил, что мама и папа примут, разместят, познакомят с городом. Так и случилось. Казалось, что не было этих двенадцати лет. Дядя Рома по-прежнему беспрерывно шутил, чем сразу понравился Русе; тетя Маша руководила и наставляла.

— Долго в воде не играй, — напутствовала она. — Прохладно еще. Понял, Руслан?

Руся опустил глаза, кивнул.

— Молодец. Когда вернешься, тебя будет ждать конфета.

— Что надо сказать? — спросил я у сына.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — удовлетворилась тетя Маша.

Я глянул на трибуну. Ограждения опустели. Огромные «мевэ» кружили над лежаками и игровыми площадками.

Побережье изгибалось серпом, и на всем протяжении — люди, зонты, шезлонги. Где-то там, на острие, загорали нудисты. Немцы в этом вопросе более раскованные. А еще помешаны на тату. Бич молодежи, как сказала тетя Маша. Разрисовывают себя вдоль и поперек.

Справа от нас тянули коктейли две немки с тату практически на всех открытых соленому воздуху и жаркому солнцу местах. Одна худенькая, красивая, вторая полненькая, с волосами цвета болотной тины. Девушки ухаживали друг за другом. Похоже, лесби.

Слева занимался йогой мужчина за сорок, поджарый, носатый. Плавные движения, закрытые глаза, темные шорты, белая футболка. Лесби кивали на йога, посмеивались.

Между нами и пенной кромкой воды стоял обгоревший до болезненной красноты папаша, с улыбкой наблюдая, как его чадо рушит чужой песочный замок.

Кучка подростков — темненькие, мусульмане поди, — курили кальян.

Тетя Маша разговаривала с соседкой, у которой чайка украла бутерброд. Девушка приехала из Грузии работать — больше я не слышал, погнал с Русей в его первое море.

Через десять минут я чуть ли не силой вытянул Русю из соленого счастья. Сигналом стали посиневшие губы сына. Сам я толком и не поплавал — страховал Русю во время схватки с волнами.

— Оботри его, — распорядилась тетя Маша, — трусики сухие надень и панаму.

Вот бы сюда Ксюху, подумал я. А самому подальше отбежать и залечь поглубже — чтобы не зацепило взрывом.

— Мы прогуляемся.

Тетя Маша кивнула, приподнялась на локтях над полотенцем, стряхнула песок с края и принялась отчитывать по телефону дядю Рому: почему забыл дать пляжный зонт, да и ведерки-лопатки ребенку не помешали бы. Бедный дядя Рома… Хотя почему бедный? Ему комфортно… он ведь такой неприспособленный с виду, мягкий и добрый, так напоминает… меня.

Я внутренне усмехнулся.

— Ну, куда отправимся, путешественник?

— К домику спасателей!

— Договорились.

Между отдыхающими петляли узкие тропинки. Я выискивал взглядом камни необычной формы, чтобы порадовать Русю. То тут, то там попадались обнаженные выше пояса молоденькие и не очень фрау, видимо, не добравшиеся до ареала нудистов. Светловолосая да пышногрудая делала селфи, рядом пил пиво ее парень.

Я сосредоточился на камнях, подобрал похожий на птичье крыло, хотел позвать Русю, но не нашел взглядом. Сердце екнуло, крепкая жила болезненно потянула его вверх, но тут впереди мелькнула красная панама, и все закончилось.

Ох и паникер, выругал я себя, и ведь не выключишь гиперопеку, не переломишь — каждый раз одно и то же.

Руся крутился у двухэтажной будки спасателей, заглядывал в распахнутую настежь дверь — там мыльно блестели половицы, крупная девушка в шортах и тенниске орудовала тряпкой. В голову лезли всякие глупости, связанные с Памелой Андерсон в сериале «Спасатели Малибу». Я мотнул головой, на автомате сунул камешек в карман плавательных шорт, забыв показать Русе.

Вверху зашумело, захлопало.

Чайка опустилась на перила смотровой площадки и гордо замерла на фоне одинокого облачка.

— Мевэ, мевэ, мевэ, — позвал я, как зовут голубей: «гули, гули, гули».

Чайка зыркнула на меня черными бусинками глаз. Я нащупал в кармане камень, на всякий случай.

— Пап, а как эти штуки называются?

— Какие?

— Вот те… как жилеты, только не жилеты. Спасатели с ними ходят.

Руся показал внутрь помещения. Наконец я понял, о чем он.

— Не помню названия. — Я расстроился: папа должен знать все. Хотел спросить у гугла, но телефон остался в сумке (Интернет-роуминг — единственное, что я утаил от Ксюхи во время поездки). — Эта штука — как спасательный круг. Поплавок, кажется… Спасатели кидают его тем, кто тонет, а потом вытягивают на берег.

Руся дослушал и рванул за угол — заметил пляжный квадроцикл.

Я оглянулся: где там тетя Маша? Ушли мы довольно далеко; ориентиром была трибуна.

Руси возле пляжного транспорта не оказалось. Наверное, нашел себе новую цель для исследований, хотя… квадроцикл ведь!

Я обошел строение, очутился у открытой двери и начал беспокоиться.

Голос побережья изменился. Стал неспокойным, истеричным. Я мысленно отмахнулся — не до этого.

Руси нигде не было.

Горло перехватило, сердце потянуло — уже не одна жила, а три, пять…

Справа и слева орали. По песку проползла тяжелая широкая тень. Я не задрал голову, не обернулся на крики — взгляд цеплялся за красный мяч, красный рюкзак, красные плавки… Глаза обманывали мозг, ребра стискивали дрожащие слабые внутренности.

— Руся, — позвал я, второй раз обегая домик спасателей. — Руся! Руслан!

Наткнулся на треклятый квадроцикл.

Кто-то закричал. Визгливо, тяжело, по-бабьи.

Да что же там происходит?! Я дернул головой.

Полная пожилая фрау тыкала в небо пальцем, ее бульдожьи щеки тряслись. Все новые и новые головы обращались к отмеченным перстом толстухи небесам.

Я проследил за взглядом толстухи, желая быстрее покончить с этим и найти сына. Ведь не мог же далеко уйти, наверное, на батуты или горку позарился...

Руся висел под кривым, приплюснутым по бокам клювом гигантской чайки. Его маленький круглый рот открывался и закрывался — так бывало, когда Руся сильно пугался. Выбежал однажды на дорогу, и его обдало автомобильным гудком, визгом тормозов. Не крика, ни слез, только — хлоп, хлоп, хлоп.

Птица — чертова мевэ — была просто огромной, нереальной. Не чайка, а андский кондор из «Детей капитана Гранта». Нет, больше, размашистее. Доисторическая птица — пелагорнис или… но все равно слишком маленькая, чтобы поднять в воздух ребенка! Моего Русю! Но она поднимала… Как такое возможно? Что это — магия или антигравитация?

Чайка натужно набирала высоту: то проваливалась вниз, то рывком шла вверх. Рывок, падение. Рывок, падение. С добычей. С моим сыном. Какой-то мужик подпрыгнул и попытался схватить Русю за ногу, но не достал. Птица летела вдоль берега, но могла в любой момент податься в море. С головы Руси свалилась панама, красным пятном спланировала на песок, будто рана без тела.

Я сорвался с места. Побежал за чайкой, крылья которой слегка изгибались в полете (из-за черных перьев крылья казались обгоревшими), а острый крючок клюва впился в ворот футболки сына. Кажется, я что-то кричал, грозил балтийской воровке.

Глаз Руси я больше не видел — мевэ все-таки повернула к воде. Еще чуть-чуть, и она…

Плохо соображая, я схватил первое, что попалось под руку, и запустил в чайку.

Складное кресло описало в воздухе дугу и опустилось прямо на спину птицы. Ударило по крыльям и хребту. Я даже подпрыгнул от неожиданности и радости. Хотя радоваться было рано.

Желтый клюв раскрылся. Руся упал в воду.

И тут же исчез в набегающем гребне.

Я рвался к нему, пробивался сквозь холодную, пружинистую воду, стараясь не потерять из виду место падения. Уверял себя, что там неглубоко, Русе по шею, молился, чтобы — каким-то чудом — он не запаниковал, не хватанул воды, не…

Я плакал и таранил море. Еще несколько метров. Совсем немного.

На краю рассудка мелькнул какой-то вопрос, но тут же исчез в осклизлых водорослях. Пляж остался позади — немой и несуществующий для меня.

Я нырнул, открыл глаза, увидел бледное пятно и врезался рукой в спину Руси. Выскочил, потянул…

У меня на груди, головой через плечо, он закашлял, а потом заплакал.

— Пап… па... все будет хорошо?

— Конечно, маленький. Все закончилось. Теперь все будет хорошо.

Я развернулся к берегу и понял, что поспешил с обещаниями.

Пляж атаковали чайки.

Размашистые крылья тяжело били по воздуху. Птицы пикировали на людей, щепали и долбили клювами. Две чайки подняли в воздух мальчика лет семи или восьми, тот кашлял и дергал руками и ногами. У меня не осталось для него жалости, не осталось ни для кого, кроме Руси.

Над головой девушки в оранжевом купальнике парила здоровая чайка. Налетала, клевала и царапала. Девушка подняла руки, чтобы защититься, закричала, ее долговязый друг подпрыгнул и саданул птицу кулаком, но та не отступила. Чайку поддержал молодняк (черные клювы, полосатые тела): птенцы набросились на парочку с истошным, похожим на тявканье криком.

Ударила волна, мои колени подогнулись, и я понял, что стою и пялюсь на пернатый ад. Точно так же стояли те, кто оказался в море, когда Руся упал в воду… Почему никто не кинулся его спасать? — вопрос, который ускользнул от меня несколько минут назад.

Они смотрели на берег. На свихнувшихся мевэ, которые позарились на человечину. Кто-то пытался укрыться в воде от пикирующих с неба чаек.

Ручки Руси так сильно обвили мою шею, что я задыхался, но попросил о другом:

— Закрой глаза, маленький.

— Давно закрыл, — серьезно ответил он. — А почему плохая птичка на меня напала?

— Она перегрелась на солнце, — пошутил я, но, разумеется, было не до смеха. Тем ни менее, как мне показалось, Руся хихикнул в плечо. Мне бы его смелость…

Хотелось последовать примеру сына и закрыть глаза. Не видеть, как чайки выдирают сочные яркие куски из лица лежащей на спине рядом с перевернутым шезлонгом девушки. Не видеть, как люди в плавках и купальниках несутся к шеренге аккуратных отелей (там, на балконах, тоже бесновались чайки, трепыхались вокруг жалких фигурок, словно пчелы вокруг горящего улья), наступают на упавших, падают сами, визжат. Не видеть, как ползет навстречу большеносый йог: футболка на спине разодрана, глаза широко раскрыты, но слепы — искалечены клювами.

Не опуская Русю на песок, я нагнулся и поднял сложенный зонт. Им, как палкой, согнал с затылка мужчины чайку. Большего сделать для него не мог.

Сверху стремительно опустилась тень, чиркнула по голове. Принесла боль. Я пощупал над правым виском. На пальцах осталась кровь. Гадина вырвала у меня клочок скальпа.

Под ногами мельтешило. Глаза щипало от соли. Я с трудом различал, где ступаю. Скомканное полотенце, раздавленный пластиковый стакан с розовым зонтиком на зубочистке… Толстуха-лесби распростерлась между рядами крытых шезлонгов. По ней топтались чайки — рвали, выклевывали тату. Жуткий аврал. Толстуха конвульсивно подергивалась всей своей ощипанной окровавленной тушей. Зеленые волосы слиплись от крови.

Небо кричало и яростно грохало.

Я спрятал голову Руси у себя на груди. Обнаружил в руке зонт — раскрыл его, спрятался с сыном. Это не остановило чаек, но теперь они рвали не меня, а нейлон. Бились в купол.

Я на несколько секунд потерял ориентацию в пространстве — оказался лицом к каменному волнорезу, закрутился, не зная, где искать тетю Машу и искать ли вообще. Главное — вынести Русю… спасти…

Тетя Маша нашла нас сама.

— Сюда! За мной!

Она потянула меня за локоть, невысокая, решительная, целеустремленная. Левая сторона ее лица была испачкана кровью, налипшим песком. Впервые за бесконечные минуты кошмара я искренне уверовал, что все будет хорошо. Взгляд тети Маши не принимал возражений.

— Куда? — выдохнул я.

— К маяку!

Старый маяк приносил городу два евро с человека. Мы собирались обследовать достопримечательность завтра.

— Пап, птицы улетели?

Руся слышал, что нет, но я соврал:

— Почти.

— Я хочу к маме.

Я тоже хотел.

У мужчины на деревянных мостках птицы украли лицо. По кусочку. Склевав глаза, выбили несколько зубов.

Я оглянулся, наверное, чтобы не смотреть на распростертые тела, и сразу пожалел об этом.

Сердце едва не вывалилось изо рта, как выдал однажды Руся.

Между побережьем и горизонтом неподвижно стоял на волнах корабль. С кроваво-красной надписью на борту: «GOTTX». Судно напоминало ржавый хоппер с мачтами-крестами, над которыми кружили чайки. Сотни, тысячи. Несколько особей были просто титаническими, толкиеновские орлы.

Ужасная туча.

Она кричала. Бесовским, острым звуком, в котором слышались и хохот, и плач, и хныканье, и дверной скрип.

Одни птицы стремились к туче, другие — вылетали из нее в сторону берега. На пир.

Засмотревшись, я споткнулся. От падения уберегла тетя Маша.

Дверь маяка не поддавалась. Тетя Маша забарабанила в нее крепкими кулачками. Она кричала — на немецком, на русском, — лупила и пинала дверь.

И та открылась.

Сухопарый седобородый старик впустил нас внутрь, запер на металлический засов.

Я опустил Русю на пол. Сполз по стене.

Внутри было ужасно тесно. В колодце помещались лишь стол и стенд с сувенирами. По стенам ползла узкая винтовая лестница, на которой еще надо было постараться, чтобы разминуться.

— Можно открыть глаза? — спросил Руся.

— Да, — выдавил я, словно более длинный ответ мог меня добить. Руки висели плетьми. В горле клокотало.

Сын посмотрел на меня — в его глазах был страх, самый сволочной страх на свете, страх ребенка.

Высоко над головой зазвенело стекло. Чайки бились в узкие оконца, атаковали смотровые площадки.

Тетя Маша что-то выясняла у старичка-смотрителя. Хотела знать, в каких условиях придется держать оборону.

Нутро маяка освещали круглые лампы. Свет был желтым, больным.

Сколько осталось до заката? И что он принесет?

В голове крутилось черное, маслянистое, чуждое: GOTTX.

Тетя Маша поставила рядом сумку; между наспех запиханными вещами торчал мой телефон.

Я достал его и спросил у гугла, когда ложатся спать чайки.

Комментариев: 6 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)

  • 1 Космонасть 12-08-2018 13:09

    Открытый финал очень уместен.Забирает и оставляет надежду одновременно.

    Спасибо)

    Учитываю...
  • 3 Paramonak 30-07-2018 16:39

    Никогда не думала, что про птиц можно написать рассказ ужасов, да ещё, чтобы он реально «цеплял». Я ошибалась, у автора это вышло замечательно! Спасибо, было жутко и интересно!

    Учитываю...
  • 5 gruberpunk 27-07-2018 01:28

    Я так понимаю, вояжем в Росток навеяно. Концовка особенно зачетная.

    Учитываю...