Маша налила в чашку заварку из пузатого чайника, добавила кипятка и вышла на террасу. Улыбнулась вечернему солнцу: «Хорошо!»

На проводах сидели грачи, в кустах пел дрозд, в нескошенной траве стрекотали кузнечики. Неугомонные соседи наконец-то выключили попсовую «тумбу-юмбу» и милостиво не стали врубать вместо нее ни циркулярку, ни косилку. Деревня будто вымерла, а без людей вернулись настоящие загородные звуки…

Позади остались майские проливные дожди и летняя сессия со всей нервотрепкой. Можно было наконец-то выспаться. Друзья на каникулы разъехались, а малознакомые тусовки в изнывающем от июньского зноя городе не привлекали; поиск подработки ждал до июля. Старенький дом достался Машиной маме в наследство от бабушки, места здешние Маша знала и любила с детства.

Мать уехала на два дня в город — значит, Маша могла полночи смотреть Ютуб, чатиться с подружками, а потом лежать в постели до полудня. Сгонять на велике на озеро, а после обеда опять завалиться на продавленную кровать и подремать над книжкой. Спокойно, без будильника, проснуться, умыться нагревшейся за день водой, выпить на террасе чаю. В кои-то веки — в тишине и спокойствии.

«Может, гроза была, поэтому электричество отрубили?» Маша поставила свою старую, детскую чашку с покемонами на стол. Сыростью, как после дождя, не пахло, но света не было: чайник пришлось греть на газовой плитке. Мобильный интернет тоже не работал.

Дачную идиллию обычно нарушали соседи, включавшие попсу через убитые дискотечные динамики, и туристы, повадившиеся ездить на озеро и гонявшие на своих убитых тачках по проселкам, как по МКАДу. В озере и рыба водилась, и слухи про него ходили всякие — про то, что возникло оно от метеорита и что ведьму в нем однажды утопили, еще в дореволюционные времена… От туристов в хорошую погоду не было отбоя. Но сегодняшний день как будто обещал стать исключением.

Тишина стояла такая, что это начинало даже напрягать.

Еще какой-то ритмичный, совсем тихий, неправильный звук вторгался в нее. Тых-тых, тых-тых…

Маша налила себе вторую чашку чаю, думая отвлечься. Но, не допив и половины, с досадой выплеснула остатки за перила и вышла с участка на дорогу. Прислушалась, огляделась: «Откуда?»

«Тых-тых, тых-тых…»

Хлопала на ветру распахнутая соседская дверь.

— Дядь Коль! — окликнула Маша соседа от забора. — Наталья Петровна!

Никто не отвечал, хотя соседская машина, зеленая «Нива», стояла на месте.

Маша как была, в домашней футболке и резиновых шлепанцах, зашла на участок. Прошла между ухоженных грядок и теплицы, заглянула в незапертый дом. Все вещи лежали на местах, но никого не было: соседа, его жену и двоих сыновей-шалопаев как корова языком слизала. Только кот, шпротно-полосатый Барсик, дремал на подоконнике. Маша почесала его за ухом; Барсик зашипел и отмахнулся лапой.

— Ну дела… — пробормотала Маша, вздрогнув от звука собственного голоса. Внутри шевельнулось недоброе предчувствие.

Она решительно направилась к соседке напротив, уже догадываясь, что там найдет. Точнее, не найдет.

Тети Вали тоже не было дома.

И Петра Петровича.

И даже деда Ивана и его цепной дворняги Тимура.

Ни в одном из ближайших домов не оказалось ни души.

Вот тебе и тишина…

***

Маша в растерянности стояла на пустой дороге. От стрекота кузнечиков звенело в ушах.

Сколько она себя помнила, в деревне всегда, всегда были люди!

С трудом попадая по экрану старенького «самсунга», она позвонила матери.

Затем одногруппнице.

Потом школьному другу…

— Да что за хрень! — Вновь услышав короткие гудки, Маша нажала отбой и сунула смартфон в карман так поспешно, будто боялась, а не надеялась услышать ответ.

Но — как поняла мгновением позже — она и впрямь боялась. Незнакомого голоса, что мог раздаться в телефоне. Боялась зайти в следующий дом — и снова никого там не найти. Или найти… что?

Маша не была трусихой, не верила во всякую чушь, спокойно одна поздним вечером ходила по опустевшим коридорам института, спускалась в книгохранилище в подвале. Но разом обезлюдевшая деревня внушала острую тревогу. Здесь всегда, сколько она себя помнила, кто-нибудь да был!

«Вдох-выдох, вдох-выдох, семь, два, пять, семь, два, пять…» — Она постаралась взять себя в руки. Мир вокруг был как будто совершенно нормален. Только из него куда-то пропали люди. Вот так взяли — и пропали. Похитили инопланетяне, увел в озеро нью-гамельнский крысолов?

— Да это же бред собачий, — сердито сказала Маша самой себе. Но ни одной здравой мысли о том, куда все могли подеваться, в голову не пришло. Чтобы выяснить, что происходит, нужно было найти хоть кого-нибудь, кем бы этот кто-то ни был.

Краем глаза Маша уловила движение. На другом конце улицы появилась — вышла со двора? — грузная фигура. Женщина в бесформенных коричневых одеждах и черном головном платке неторопливо шла вдоль забора.

Среди деревенских Маша ее не встречала, но летом многие снимали в деревне дачи — всех не упомнишь…

— Эй! — Маша, недолго думая, отбросила страх и припустила за ней. Сначала быстрым шагом, затем бегом. — Пожалуйста, гражданка! Подождите!

Фигура не удалялась — но и не приближалась. Полы длинной юбки, подметая проселок, вздымали облачка пыли — но на земле не оставалось ни следа.

Маша бежала все быстрее, не глядя по сторонам, и не заметила, когда рядом скрипнула калитка.

— Что творишь, дура! — Крепкий парень с коротко остриженной головой и заросшим щетиной подбородком, в джинсовых шортах и выгоревшей футболке с надписью «Rammstеin» схватил ее за руку и втащил во двор. — Сюда!

— А ну, пусти! — Маша выдернула руку.

— Прячься, живо! — Он захлопнул калитку, задвинул засов и через миг втолкнул Машу в дом: старый, бревенчатый, глубоко ушедший в землю, с заколоченными ставнями окнами.

Внутри горела парафиновая свечка. Пахло подгнившим деревом и старыми тряпками. Кроме уже знакомого крепыша-«металлиста» Маша разглядела еще двоих: высокого рыжего парня в татуировках и рядом с ним щуплую девчонку, с виду свою ровесницу.

— Ну и зачем?.. — Рыжий сердито посмотрел на «металлиста».

Тот скривился:

— Так сожрали бы дуру.

— А тебе-то что, — сказал рыжий. — Может, она тоже ведьма.

Беззлобно сказал. Но прозвучало обидно.

— Вы кто вообще такие? — спросила Маша. — Куда все пропали?

Девушка, до того безразлично разглядывавшая пол под ногами, подняла голову:

— Это не они пропали. А мы.

***

Симпатичную миниатюрную девушку-студентку звали Олей, «металлиста» — Ильей, а рыжего высокого парня с козлиной бородкой, бармена из модного московского клуба — Кириллом. История их была сколь фантастична, столь и незатейлива. На вторые майские праздники они небольшой компанией отправились на озеро жарить шашлыки. Расслаблялись. Пили, конечно, много пили. Кирилл предложил вызвать дух озерной ведьмы, о которой читал в интернете, и загадать желание. Они начертили, дурачась, пентаграмму вокруг костра, орали в темноту: «Ведьма, при-и-и-иди, дух озера, на нас погляди-и-и-и!»

Потом завалились спать в палатку все вчетвером.

Утром встали — а вокруг никого…

Побежали в деревню — но и там не нашли ни души. Кирилл, как самый старший и начитанный, придумал название: «нейтралка». Одна сторона мира — для живых людей, другая — для неживых, а эта… Для кого придется. Сначала все строили предположения, что это за место, но постепенно перестали — привыкли.

— Жили тут сначала как люди. А потом объявилась она, — негромким голосом продолжала рассказывать Оля. У девушки было приятное, доброе лицо и круглые глаза, в которых застыло выражение грусти и обиды. — Озерная ведьма. Жуткая… Спрятались от нее в этом домике, Кир это место обнаружил: по другим домам она шляется, а сюда зайти не может — тут стены намоленные, как в церкви, иконы всюду. Кирюха обрез нашел, но обычной пулей суку озерную не убьешь, мы пробовали.

Глаза Маши уже привыкли к полумраку: теперь и она видела вокруг пожелтевшие, подпорченные влагой бумажные образа с настенных календарей, маленькие сувенирные иконки, сколоченные из досок распятия.

Дом этот стоял заколоченным полвека или и того больше. Но внутрь Маша никогда в детстве не лазила — отчего-то не хотелось. А кому он принадлежал — даже бабушка не знала. Или знала, но помалкивала, чтобы не пугать внучку?

— Вот так мы и сидим тут, только за водой к колодцу ходим и за едой по чужим шкафам лазаем. — Оля взглянула на Машу. — По ночам. Днем бабка постоянно туда-сюда шляется, мы за ней следим через щели в двери… А кроме бабки тут, на «нейтралке», из людей никого. Коты только да мыши и крысы. И вот ты появилась.

Что-то не сходилось во всей истории.

— Так вы что же, с самых майских тут сидите? — спросила Маша.

Оля кивнула:

— Угу…

— Но ты говорила, вас четверо было?

— Было, — сказал Илья таким тоном, что Маше сразу расхотелось узнавать подробности.

Но глаза Оли под стеклами очков уже наполнились слезами, а Илья продолжал отрывисто говорить, роняя тяжелые слова, будто камни:

— Кир с Димоном, Олькиным женихом, на разведку пошли, хотели на мотике с «нейтралки» этой сраной вырваться. Димон хороший был пацан, правильный. Храбрый. Но в ту ночь как раз объявилась бабка-ведьма. Она Димона сцапала. Кир по ней из обреза жахнул и сумел сбежать, заперся тут, а от Димона только крик слышали. Даже костей старуха не оставила.

— Простите, — сказала Маша. — Я не знала…

— Сама-то откуда тут взялась на нашу голову? — поинтересовался Кирилл, обнимая плачущую Олю.

— Да ниоткуда, — сказала Маша. Она в самом деле не помнила, чтобы днем или накануне ночью делала что-то особенное. — Легла спать на даче после обеда, проснулась — и вот… Такие дела.

— Хреновые твои дела, — передразнил Илья. — Хавка кончится — и саму тебя схавают. Или мы, или бабка. Как тебе больше нравится?

Очень хотелось верить, что он шутил.

— Почему ведьма тебя не тронула? — спросил Кирилл. Голос у него был басовитый, приятный, взгляд — умный и колючий. Козлиная бородка, отросшие волосы и лицо выглядели почти чистыми, и сам он казался собранным и спокойным.

Маша села на колченогий табурет у стены. Глубоко вдохнула сырой, застоявшийся воздух.

— Я не знаю, — сказала она. — Правда. Может, не заметила?

Пока она находилась снаружи — мир, разогретый июньским солнцем, наполненный стрекотом кузнечиков и пением дроздов казался ей страшноватым, но… приемлемым. Даже странная старуха, которую она не догнала, не так уж и пугала. Казалось, здесь можно жить. Но в затхлом полумраке заброшенного дома, среди заплесневевших ликов святых всё стало иначе.

Тепло и свет обернулись угрозой, надежда — опасностью. Время отмеряла капающая расплавленным парафином свеча, а будущего словно не было вовсе.

«А ведь мама в понедельник вернется, начнет меня искать…» У Маши защипало глаза.

— Что знаешь про ведьму? Про озеро? — продолжал допытываться Кирилл. Охотничий обрез, прежде принадлежавший кому-то из деревенских, он держал под рукой.

— Да читала в инете, что и все… Но сказки это, — раздраженно сказала Маша. — Думаешь, у нас тут, как в Испании, инквизиция была, чтоб сумасшедших теток топить? В двадцатом веке?! Чушь! Да это же надо было додуматься — ведьму вызывать, желания ей загадывать… Лучше б Деду Морозу письмо написал!

— Бухие были, — признал Илья. — А теперь что? Надо выбираться, но идти некуда. И бабка сторожит.

Огонек свечи трепыхался на сквозняке; причудливые черные тени разбегались по полу, по столу и стенам. Всхлипывала на плече Кирилла Оля.

— Жить надо, — мрачно сказал Кирилл. — Как батя мой говорил — везде люди живут.

Не очень-то, подумала Маша, это похоже на жизнь…

***

…но — не вешаться же?

Так и сидели в сыром полумраке, в гнетущей тишине. Каждый думал о своем. Илья дежурил у смотровой щели, но бабка больше не показывалась. Когда стемнело — взял бидоны и собрался за водой.

— Поможешь, — сказал он Маше, подтолкнув к ней пластиковую канистру. — Пайку надо отрабатывать.

Илья Маше не нравился: грубый, гоповатый, но спорить она не решилась. Лидером компании был Кирилл; но Кирилл витал в своих мыслях и обнимал Олю откровеннее и крепче, чем нуждавшуюся в утешении подругу. А та сидела, оцепенев, и ни на что не реагировала больше.

«Любила, наверное, своего Диму…» — подумала Маша, беря канистру.

Вышли из дома на дорогу. Бабки не было.

Маша вдохнула полной грудью, стараясь расслабиться. Всего-то день назад она любила прогуливаться по ночам, когда спадала жара. На траву ложилась вечерняя роса, а звезды, каких не увидишь в городе, сияли над головой; можно было взять детский атлас с картой звездного неба и выискивать созвездия: не только Медведицу и Кассиопею, но и Дракона, и Ящерицу…

На «нейтралке» не горели городские огни, оттого звезды казались еще ярче.

Но больше их красота не радовала. Прохладную ночь теперь переполняла тревога, каждый шорох заставлял вздрагивать и оборачиваться, обходить пятна лунного света, разлитого по земле, — будто лишь темнота могла защитить от своих же созданий. Этот тихий мир не принадлежал больше людям. Человек здесь был обречен скрываться и прятаться.

Илья зашагал направо.

— Эй, тут слева, за углом, еще колодец, гораздо ближе, — окликнула его Маша.

— Кир говорит, там вода плохая, — отмахнулся Илья.

В настоящем мире вода там раньше была как вода, но Маша не стала возражать.

Дошли до колодца, наполнили бидоны и канистру.

Илья хозяйственно поставил ведро на приступку и прикрыл деревянную дверцу, чтобы в колодец не падал мусор.

— Как думаешь, выберемся отсюда? — вдруг спросил он.

Маша отшутилась:

— Даже если вас съели — есть два выхода.

— Не случайно ты здесь оказалась, — сказал Илья без улыбки. — Жопой чую.

— Тема второго выхода не раскрыта, — хмыкнула Маша, завинчивая канистру.

Илья только хохотнул, беря бидоны.

Вернулись в дом, так никого не встретив. Поужинали «пайкой» — банкой тушенки на четверых и пачкой хлебцев — и легли спать.

Большую, оставшуюся от хозяев кровать в отдельной комнате занимали Кирилл с Олей. Илья спал на туристическом коврике у двери, а Маше достался узкий диван с торчащими из обивки пружинами, которые Кирилл прикрыл парой фанерных листов.

— На, не мерзни. — Он отдал ей свой спальник. — Потом сообразим чего получше.

«Может, они и неплохие ребята, — думала Маша, ворочаясь без сна. — Просто тяжело тут… Месяц в этом схроне, как в могиле. А ведь когда-то хороший был домик…»

Всю ночь что-то скрипело за окном, в подполе шуршало и топало, храпел Илья, в полудрему вторгался надсадный комариный писк — насекомые не кусали, но кружили по комнате, не давая себя прихлопнуть.

Маша уснула только под утро.

А проснулась через час от телефонного звонка.

***

Смартфон оглашал дом мелодичным треком из «Начала». Маша спросонок ошалело таращилась на экран с незнакомым номером. Вокруг уже собирались остальные.

— Погодите-ка. — Илья заглянул к ней через плечо. — Сорок-шесть-шесть-два — это же Димона звонилка?

Оля ахнула. Кирилла перекосило:

— Не бери! Чертовщина…

Но пока Маша соображала, как поступить, Оля выхватила смартфон и включила громкую связь:

— Алло! Алло!!!

— Внученька? — ответил скрипучий старческий голос.

Оля, до того на миг поверившая в чудо, отшвырнула смартфон на диван, как ядовитую змею.

— Кто вы? — громко спросила Маша. — Что вам нужно?

— Разговор к тебе есть, — раздалось из динамика. — Приходи домой. Не бойся, родную кровь не обижу…

Связь прервалась короткими гудками.

Маша невольно отодвинулась к стене, чувствуя на себе три недобрых взгляда.

— Бабушка моя пять лет назад умерла, — сказала она. — Эта ведьма точно не она.

— А кто? — зло спросил Илья.

— А вот это я пойду и узнаю. — Маша вылезла из спальника. Мучительно долгая, почти бессонная ночь придала ей смелости. — Так жить, как вы тут, — все равно с ума сойдешь и вздернешься.

— Тебя убьют, как убили Диму, — мертвым, равнодушным голосом сказала Оля.

— Вам же проще: меньше ртов.

Отговаривать ее не пытались; только Илья привычно назвал дурой и предложил помыться перед дорожкой, чтобы ведьма, чего доброго, не подхватила понос, если будет ее жрать.

Кирилл успокаивал Олю и буркнул что-то вроде: «Делай что хошь, только на помощь не зови».

Маша вышла под разгорающееся солнце.

До родного дома оказалось всего-то пять минут хода по светлой, но по-прежнему безлюдной улице. Фигуру на террасе было видно еще издали… Затхлый воздух и полумрак заброшенной хибары, где ютились остальные, вдруг показались Маше необыкновенно привлекательными, но отступать было поздно.

На негнущихся ногах она поднялась на террасу.

Старуха в коричневом сарафане и груботканой рубахе пила чай: заварник под «бабой» стоял тут же, на столе. На перилах сидел полосатый дядьКолин кот и умывался.

— Молодец, что пришла. — скрипуче сказала старуха. — Родная кровь. Бабушка твоя мне внучатая да троюродная, седьмая вода на киселе, а все равно родня.

Лицо старухи непрерывно менялось: то ее черты становились похожи на бабу Софью, то на первую Машину учительницу, то на продавщицу из сельмага. И не такая она была и старуха, а то и вовсе девица двадцати лет, с ярко-голубыми пронзительными глазами…

— Лизаветой меня звать. Садись. — Ведьма указала на стул напротив. — Почаевничаем.

Маша села, ни жива ни мертва. Ведьма придвинула к ней кружку с покемонами и налила крепкой до черноты заварки.

— Ты уж звиняй, что зазвала тебя сюда, в тень, — сказала она. — Но дело есть. Кроме тебя — некому, родная кровь. Озорники озерные дурную шутку сотворили, желание гостя исполнив… Подсоби, Маруся: уведи людей отсюдова назад, домой. Негоже им здесь, в тени Калинова моста, маяться. В озеро по лунной дорожке зайдете — так и воротитесь.

Маша отхлебнула горькую заварку: после холодной колодезной воды показалось почти вкусно.

— Тебя в озере утопили — так теперь других топишь, — сказала она, осмелев. В конце концов, это был ее дом!

— Собака лает — ветер носит. — Ведьма пригубила чай, взглянула строго из-под надвинутого до бровей черного платка. — Никто меня не топил: сама, дура, в воду кинулась, когда за нелюбимого выдали. А милый мой, Никодим Иванович, умом после того тронулся, все думал, что я его за собой утянуть хочу, заперся да иконами обвешался… Любовь зла, внучка, а страх и того злее. Поймешь скоро.

— Диму зачем убила — завидно на чужое счастье смотреть стало? — резко спросила Маша. — С чего мне верить тебе?!

— Может, есть в его смерти и моя вина, — сказала ведьма. — Во все года такая ведьминская доля: много знаем, мало можем. Но ты голову остуди, подумай. А ночью к озеру приходи. Ночь хорошая будет, лунная…

Разговор был окончен. Но Маша вдруг поняла, что уходить, чтобы вновь запереться в темном доме, не хочется: соседский кот щурился на солнце и мурчал, когда Лизавета гладила его морщинистой рукой, над чашками поднимался уютный парок. Ведьма, иногда так похожая на бабу Софью, не казалась опасной. И голос у нее был не злой: то строгий, то грустный.

— А ты правда ведьмой была? — спросила Маша.

— Почему же была: я вот она, перед тобой. — Лизавета улыбнулась мимолетно. — Но судьбу свою только люди решить могут. Зря мой Никодим боялся. И ты не бойся ничего. Справишься.

Еще миг — и она, как мгновением раньше улыбка на ее лице, исчезла. Не осталось ни следа, только стояли на столе две чашки. Машина, с покемонами, и старая бабушкина, с фиолетовыми розами и сколом на ободке.

Маша, словно завороженная, помыла посуду — не бросать же всё так? — и расставила по местам. Точно ли именно Лизавета убила Олиного жениха? Вдруг ведьма и правда хотела помочь? Мало ли какие еще твари могли обитать, как сказала Лизавета, «в тени Калинова моста…»

Если здесь водилось зло — то могло быть и добро. А вороватый и наглый Барсик точно ни на то, ни на другое не походил.

Маша погладила кота по голове, получив в благодарность царапину на ладони, и пошла обратно в бывший дом Никодима Ивановича. Она собиралась убедить остальных попытать на озере удачи, чтобы не жить годами, света белого не видя, как когда-то покойный хозяин их убежища…

Но разговор не задался: ее связали и затолкали в подпол.

***

Внизу было темно, хоть глаз выколи. В углу кто-то копошился. Крысы, мыши? Или что-то похуже…

Маша отчаянно замычала и с новой силой стала шевелить связанными запястьями, пытаясь ослабить стянувший их кусок провода. Никогда она не боялась ни замкнутых пространств, ни мышей, ни темноты — но прежде ее не сажали со связанными руками и кляпом в темный, кишащий мышами погреб. Когда ты слаб и беспомощен, мир вокруг выглядит совсем иначе.

Такого оборота событий она не смогла предвидеть. Хотя, возможно, должна была. Но она поняла всё слишком поздно, только когда ее скрутили. А смогла бы раньше — что стала бы делать? Просто сбежала бы одна?

Маше хотелось плакать.

После странного чаепития она вернулась в дом Никодима и рассказала всё, что узнала от ведьмы. И получила заломленные руки и тряпку в рот, мешавшую не только говорить, но и дышать.

— Мы тебе не верим! — В глазах Оли горела бешеная ярость. Наконец-то вся боль, что она носила в себе, нашла выход, нашла жертву. — Ты с ней заодно! Вы во всем виноваты!

В иных обстоятельствах Маша пожалела бы ее.

Илья ничего не говорил, но с мрачной решимостью на лице помогал Кириллу вязать ей руки.

— Если ты ведьме родня — будешь хорошим заложником, — нарочито спокойно объяснил Кирилл, запихивая кляп.

У него были свои резоны.

Маша видела по глазам: он понял, что она поняла, — и поэтому живой ей отсюда не выйти, какие бы глупости он ни болтал о заложнике.

Никакого неведомого зла на пустынной «нейтралке» не было. Только зло обычное, понятное.

Ведьма Лизавета не смогла спасти Диму, Олиного жениха, но не убивала его. Возможно, она вообще никогда не нападала на людей.

Теперь, сидя в темном погребе и пытаясь отвлечься от мыслей о будущем, Маша запоздало гадала: зачем Кирилл застрелил приятеля? Из ревности, по холодному расчету, или пальнул сдуру после случайной перепалки? Какое желание загадал на берегу озера: остаться с Олей?

Как бы там ни было, он спрятал тело, завел остальных в дом и совсем запугал, чтобы они не шатались по округе и не наткнулись нечаянно на следы преступления. Может, он и впрямь боялся ведьмы, от которой не знал, чего ждать… Желание выбраться с «нейтралки» боролось в нем со страхом перед возмездием. И перед тем, что в обычном мире он Оле окажется не нужен. Победил страх.

Маша знала, что ведьма на помощь не придет: она должна была справиться сама… Но у нее был только один шанс. Один-единственный, и даже в этом от нее мало что зависело.

«Вдох-выдох, вдох-выдох, семь, два, пять, семь, два, пять…» — Как в детстве, Маша повторяла про себя последние цифры бабушкиного телефона. Бабушка Софья, родная кровь, и даже ведьма Лизавета говорили ей, что она со всем справится: нужно только не трусить и быть начеку.

Сверху иногда доносились голоса.

Маша старалась не терять ход времени и не засыпать, чтобы не стать во сне добычей для крыс, но бессонная ночь и пережитый страх брали свое, и чем дальше, тем чаще она погружалась в тревожную дремоту.

«Семь, два, пять…»

Стук деревянной крышки прервал затянувшийся кошмар.

Уже наступила, как поняла Маша, ночь. Кирилл с Олей легли спать. А Илья, подсвечивая путь свечкой, спускался в погреб с кружкой воды. Кирилл бы такого не допустил, но самонадеянность и желание скорее обнять ночью любимую девчонку подвели его.

Это был шанс. Тот самый шанс.

— На! — Илья вынул кляп и подсунул ей под губы кружку, чуть наклонив. — Развязывать не буду, ведьма… Пей давай живее.

Холодная вода стекала по груди и подбородку; Маша глотала жадно и быстро, едва не захлебываясь, и лишь когда кружка опустела — смогла заговорить.

— Что вы с Олей слышали, когда погиб Дима? — Язык едва ворочался во рту. — Были выстрел и крик, а потом Кирилл вернулся один, так?

— Что еще за гнилые намеки вместо благодарности? — произнес Илья с угрозой.

— Пока Кирилл спит, сходи ко второму колодцу и загляни внутрь, — быстро выпалила Маша. — Увидишь всё сам.

Она не могла знать, где именно Кирилл спрятал тело, но это было самое очевидное место из возможных.

Илья ей не поверил, и все-таки на миг усомнился в товарище. В самом деле: отчего в деревенском колодце вдруг «плохая вода»?

Он вставил Маше кляп, забрал пустую кружку и ушел.

А через полчаса вернулся и без единого слова разрезал перочинным ножом провод на Машиных запястьях.

— Нужно забрать Олю, — сказала Маша, наконец избавившись от кляпа.

Илья мотнул головой:

— Мы не сможем. Я б этому говнюку в охотку челюсть сломал, но он ружье от себя не отпускает. Если Кир проснется — нам кранты. А Олька не в себе, добровольно не пойдет. Как ее потащим — связанную, что ли?

— Но…

— Она девчонка добрая. Ей лучше с ним остаться, чем правду узнать, — мрачно сказал Илья. — Тикаем отсюда, ну!

И, как в первый день, он решительно схватил Машу за руку и потащил за собой по лестнице.

Маша думала, что после дня в погребе едва ли сможет идти, но страх — или заговоренный Лизаветин чай? — придали сил.

Она бежала через пустую деревню к озеру, взбивая босыми пятками пыль. Илья отставал, оглядывался. Остановился у кромки пляжа.

— Батька сидит, мать бухает, на мне сестра малая… — вдруг сказал он Маше, потупив взгляд. — Жалко Ольку. Век себе не прощу. Но нельзя мне тут. Надо домой…

Маша кивнула. Она понимала, что поступает неправильно, но также и знала: сделать всё, как полагается, у них сейчас не хватит сил.

— Идем. — Маша сама взяла Илью за руку и пошла по еще не остывшему с вечера песку к воде.

Белесая лунная дорожка расстилалась впереди. Прохладная вода обхватывала лодыжки, колени, бедра, плечи…

Маша согнула ноги в коленях и погрузилась с головой. Неведомая сила тянула ее ко дну, засасывала в густой прибрежный ил. Страх на мгновение сжал горло и исчез, растворился в холодной воде. Ладонью она всё еще чувствовала крепкое пожатие Ильи, сквозь толщу воды видела в небе искрящийся, невообразимый лунный свет, который удалялся всё дальше… дальше…

***

…Маша резко села на кровати. В открытую форточку врывался запах пригоревшего мяса и навязчивая мелодия: «Мы будем петь и танцевать, ведь двадцать лет нам всем, двад-цать…»

Ладонь, вся в ссадинах после заточения в погребе и поцарапанная Барсиком, хранила тепло чужого прикосновения.

Это был не сон: она побывала в тени Калинова моста — и вернулась. В тот ли мир, из которого ушла?

Маша посмотрела на смартфоне время и дату: с момента, как она легла вздремнуть после обеда, прошло без малого тридцать часов. Время в мире и на «нейтралке» текло нелинейно.

«Всего-то» тридцать часов. Вечность.

Маша позвонила матери.

— Алло! — отозвался в трубке родной голос. — Чего звонишь, всё в порядке? А то я до тебя утром не дозвонилась! Говори громче, я в метро!

— Прости, я случайно, смартфон заглючил… Все хорошо, — промямлила Маша и отключилась.

«Хотела сказать, что люблю и скучаю» — это было бы слишком по-киношному и вообще пошло. Хоть и чистая правда.

«Семь, два, пять…» Бабушке Софье позвонить было уже нельзя, а маме — можно.

Маша встала, облилась из ведра водой, чувствуя, как в тело возвращаются силы. Не торопясь оделась и выпила на веранде чаю с печеньем. А затем взяла велосипед — и поехала на озеро, навстречу шуму, музыке, многолюдью…

Вечерний ветерок гнал по воде мелкие волны. Пляж был полон народа: кто-то жарил мясо, кто-то плавал на мелководье, чуть в стороне мужики удили с мостков пуганую рыбу.

Между разноцветными палатками от компании к компании ходила немолодая женщина в черном платье с листом А4 в руках. Люди отмахивались от нее, хмурили брови, разглядывая лист, и качали головами.

Маша подкатила велосипед к ней поближе.

— Я живу здесь неподалеку… Могу чем-нибудь помочь?

Женщина взглянула с надеждой:

— Простите, пожалуйста… У меня здесь весной дочка пропала, на озеро с друзьями на майские поехали… Не видели никого похожего?

Маша взяла листок с распечатанной фотографией. Оля, Кирилл, Илья и парень в темных очках — Дима? — улыбались на фоне грязного внедорожника.

— Двоих только нашли, — продолжала говорить женщина. — Жениха Олькиного из воды достали, утоп. А второго утром сегодня поймали, живехонького. Мне из милиции сразу позвонили. Шел по дороге к городу, бормотал околесицу, будто помешанный, двух слов связать не может. Задержали, дело заведут на него. Но дочки моей так и нет нигде. Ни живой, ни мертвой…

— Простите. — Маша быстро отдала женщине листок, чтобы скрыть дрожь в руках. — Не встречала их… Но тут места тихие, а с вашей дочерью… на фото… еще один друг был, да? С виду надежный парень. Может, они и сейчас вместе? Не отчаивайтесь. Если что-нибудь узнаю — обязательно в полицию позвоню…

Женщина, благодарно кивнув, направилась к ближайшей компании шашлычников.

Маша бросила велосипед и подошла к озеру. Присела у кромки воды, тронула ладонью влажный песок. По щекам катились слезы стыда и бессилия, а во рту стояла терпкая горечь ведьмовского чая…