DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

Иван Валеев «Служба “Доброй ночи”»

1

Челноков перешел улицу. Он всегда пользовался пешеходными переходами, и желательно там, где есть светофор. Да, тормоза придумали трусы, а светофоры неудачники, но мертвецу не выдумать даже надписи на стене общественного туалета.

Тяжелая дверь первого подъезда была открыта и подперта половинкой кирпича. Челноков поднялся на четвертый этаж пешком, свернул налево. Надавил на кнопку звонка. Результат был довольно мерзкий. Чтобы наверняка не прослушать.

По ту сторону двери долгое время было тихо. Челноков не спешил. Вызов оставлен пожилым человеком, а пожилому человеку даже в собственной квартире приходится быть осторожным.

Челноков поежился, представив себе обстановку, в которую придется нырнуть. Обстановку – и запах.

Наконец за дверью раздались шаги. Не обычное шарканье, а вполне твердая поступь. Тусклый свет в дверном глазке померк.

– Кто там?

– Здравствуйте! – сказал Челноков. – Телефонного мастера вызывали?

– Одну минуточку, молодой человек!

Забрякали ключи. Дверь открылась, и на пороге квартиры возник хозяин. Невысокий, светловолосый, худощавый, чем-то похожий на богомола. Если, конечно, богомола нарядить в ладно скроенный коричневый костюм.

Челноков сунул руку в карман и предъявил удостоверение.

– Вы заявочку оставляли...

– Зовите меня Игнатий Павлович, – сказал пожилой человек. Голос тоже был достаточно тверд. – Заходите, Артем, прошу вас.

Челноков осторожно переступил порог. Уже было ясно, что насчет квартиры он ошибся. Даже попытался вспомнить, не висела ли рядом с дверью табличка «Тихо, идет съемка!», потому что квартира выглядела так, словно ее подготовили для «Званого ужина». Ни соринки, ни пылинки, ни специфического запашка. Хозяин старался соответствовать – и у него получалось.

Челноков принялся развязывать кеды.

– Ну что вы, молодой человек! – попытался остановить его Игнатий Павлович (сам-то он был обут в замшевые туфли), но Челноков покачал головой:

– Лучше сниму. Можно вымыть руки?

Игнатий Павлович широким жестом указал на дверь в ванную, на которой была бы уместна табличка «Операционная». Только лампочка тускловата. Челноков умылся, вытерся предложенным полотенцем и спросил:

– Что случилось с телефоном?

– Да вот... – Пенсионер остановился у входной двери и указал взглядом на висящую рядом со звонком коробку роутера. – Как повесили эту штуку, так теперь мало того, что без света никуда не позвонить, так еще и не работает как надо.

Подобные жалобы Челноков слышал от пожилых не раз и не два. Молодежи и людям среднего возраста все равно. Многие вообще считали городской телефон атавизмом и обходились мобильниками для срочных звонков и электронной почтой для всех остальных контактов.

– Пойдемте, посмотрим телефон.

Гостиная казалась очень просторной. Полупустой. Сервант с книгами вместо обычной хрустальной посуды, застеленный скатертью обеденный стол, тумбочка и несколько стульев – вот и вся обстановка. Хоть танцуй.

Телефон стоял на тумбочке. Дешевый серенький «панасоник», он явно чувствовал себя неуютно в этой комнате. И Челноков его понимал. Сюда больше подошел бы старый, надежный, советского производства. Лучше всего красный. С диском. Хотя кнопки, конечно, удобнее.

Челноков придвинул один из стульев, уселся, снял телефонную трубку. Гудок был. Набрал сотню.

– Московское время пятнадцать часов двадцать две минуты три секунды, – сообщил механический женский голос.

Челноков задумчиво взглянул на Игнатия Павловича. Тот присел на краешек другого стула, сложив руки на коленях. А ведь заявку-то он наверняка оставлял по телефону...

Челноков набрал самого себя – и даже вздрогнул, когда его мобильник зазвонил.

– Работает, – озадаченно сказал он. – Может быть, вы поподробнее опишете проблему?

Игнатий Павлович промолчал. А дедушка-то с тараканами, подумал Челноков. В квартире их нет, вон какая чистота, а вот в голове...

– Знаете, молодой человек, – начал дедушка с тараканами. – У меня ведь здоровье-то не очень. Сплю, бывает, плохо... Сердце иногда... Ну, вы пока не понимаете... Вы уж помогите старику...

Челноков нахмурился. Он не любил, когда ему говорили, что он что-то «не понимает», когда понимать было особенно нечего.

– Я слушаю.

– Есть один номер, – продолжил Игнатий Павлович. – Я на него иногда звонил. Раз в два месяца, не чаще! Позвоню, там меня выслушают – и ладно. И сон возвращался... А теперь этот номер не работает. И где узнать почему – я не знаю. Вам, молодым, хорошо, вы все в делах...

– Подождите, Игнатий Павлович. Давайте остановимся на номере.

– Сто тринадцать два нуля.

– И?

– Просто сто тринадцать два нуля, – сказал Игнатий Павлович и выжидательно глянул на мастера. – Как все было с самого начала, так и оставалось...

– С самого начала?

– Я ведь не всю жизнь здесь жил. – И старик повел плечом.

Челноков кивнул, снова снял трубку и, держа ее подальше от уха, набрал пять цифр. Он прекрасно знал, что сейчас будет...

Телефон тоже знал, что будет.

– Вот, – грустно сказал Игнатий Павлович, кивая на верещащую трубку. – Раньше такого не было.

«Раньше»...

– Так. А когда вы последний раз звонили по этому номеру? Я имею в виду, чтобы он отвечал.

– Да вот... Месяца три назад.

Челноков кивнул. Да, а потом по всей Москве разом установили роутеры. В жуткой спешке и пугающе бесплатно.

– Тогда же мне дали и этого... китайца, – добавил старик. – Нормальный не могли найти...

– Та-ак... – протянул Челноков. – Значит, раньше у вас другой аппарат был?

– Да. Только он не подходит. Розетку ведь тоже сняли. И чем мешала?

– А он у вас случайно не остался? – спросил Челноков. – Ну, тот, старый?

– Остался, разумеется. Он ведь рабочий, да и жалко... Привык я.

– Можно на него взглянуть?

Игнатий Павлович подобрался, и Челноков подумал сначала, что он откажет. Тогда вызов можно было бы списать на... ну, скажем, на шизофрению. Или как правильно? Тут-то он не специалист... А в жизни некоторые законы действуют для всех. Например, один такой закон гласит, что если из телефона растет хвост, его надо куда-нибудь воткнуть, иначе работать не будет. Похоже, клиент это прекрасно понимал.

Могло случиться и так, что Игнатий Павлович сейчас встанет, поднесет к уху Челнокова кулак с оттопыренными большим пальцем и мизинцем и предложит поговорить с ним. Тогда тоже все станет ясно, но как выкручиваться из подобных ситуаций, на инструктаже по технике безопасности не говорили ни разу.

Ну и барахло эти инструктажи.

Игнатий Павлович, впрочем, пошел другим путем. К серванту. Подошел, открыл нижнюю полку и, кряхтя, опустился на колени.

– Кажется, здесь должен быть... Нет, не здесь... А где? Молодой человек! – обратился Игнатий Павлович к Челнокову. – Будьте добры, если вам не трудно, загляните в тумбочку, а то я тут пока распрямлюсь... Ох!

Челнокову было не трудно. Но сначала он помог Игнатию Павловичу встать, и уже потом, под слова благодарности, залез в тумбочку.

Телефон был там. Как раз такой, каким его представлял Челноков. Нет, даже еще лучше: большой, красный, с черной передней панелью и черным диском и с белыми цифрами.

– Солидно! – сказал Челноков, доставая аппарат. – Хоть президенту на стол.

– Только включить некуда.

– Игнатий Павлович, – начал Челноков, осторожно подбирая слова. – А что вы скажете, если я заберу сегодня этот телефон с собой?

– С собой? Ну, наверное... А зачем?

– Я хочу его проверить. На работе. На всякий случай.

– Но ведь у вас там тоже розеток нет, наверное?

– Но я ведь профессионал, – улыбнулся Челноков. – У меня все есть. Проверю, сделаю переходник и завтра же утром занесу обратно. Прямо перед работой. Можно было бы и сейчас, но не хочется без нужды резать провод.

– Да-да, конечно, резать не надо! Забирайте, – не стал упрямиться пенсионер. – Я столько ждал, еще денек подожду, чего уж там. Коробка в тумбочке должна быть.

Челноков достал коробку и упаковал в нее телефон. Странно, конечно: аппарат отдельно, коробка отдельно... Потом он представил себе: Игнатий Павлович встает среди ночи, идет не в туалет, как все, а в гостиную, садится рядом с тумбочкой, достает телефон, кладет его себе на колени, как кота, одной рукой накручивает диск, другой держит у уха немую трубку...

Может, так и было? Или не было. Уточнять было бы невежливо. Челноков вышел в прихожую, упаковал коробку в рюкзак и сказал:

– Значит, завтра где-то в половине девятого... Или вы в такое время спите?

– Да нет, молодой человек, не сплю. Но вы не торопитесь, я могу и до вечера подождать. И спасибо вам...

– Не за что, Игнатий Павлович. До завтра.

Дверь закрылась. Забрякали ключи.

Вот черт, подумал Челноков, спускаясь по лестнице. Неужели одна у человека радость: звонить на номер, которого и быть-то не может... С кем же он там говорит?

 

2

Игнатий Павлович тщательно запер дверь и немного постоял, сцепив руки за спиной и покачиваясь с пятки на мысок. Из-за тебя все, зараза китайская, сказал он серенькой коробочке, что висела под потолком, помигивая зелеными лампочками...

Потом Игнатий Павлович вернулся в гостиную и взял стоявший между книг старенький ежедневник в бледно-зеленой обложке. Сколько лет назад купил, а... Нет, не купил, подарили. Точно подарили, но кто?

Игнатий Павлович рассеянно погладил пальцами по корешку. Можно и вспомнить. Достаточно просмотреть первые десяток-другой имен и фамилий, и память точно найдет дарителя. Только к чему?

Игнатий Павлович пролистнул странички ежедневника с конца, нашел последнюю запись. Еще половина от книжечки осталась.

Почему-то вспомнились три бабки в магазине. Приперлись к без пятнадцати одиннадцать, клюшки старые... И пока стояли, все выражали недовольство действиями телефонной компании. Интересно, может, кто-то из них мог знать о номере? Тогда понятно, чем они недовольны... Да нет, не могли. Не те морды...

А вот мастер теперь знает. Не дал ли ты, Игнатий, маху, не зря ли языком болтал?

Игнатий Павлович рассмеялся. Хотел записать получившийся стишок, но потом передумал. К чему? Не маленький уже. Он взял красную ручку и записал: «Артем»... А дальше? Отчества на карточке не было, а фамилия... была, на Ч. Чугунков? Чубуков? Чебуреков? Чебоксаров... Ладно. Надо будет завтра уточнить. Эх, и адрес бы, нельзя ведь без адреса.

Перед «Артемом» были записаны два имени – Аля и Влад. Соседушки. Игнатий Павлович недовольно посмотрел в стену. «Аля»... Алевтина? Алена? А-лимпиада? И «Влад» еще... Себя они называли только так, и уточнить не удавалось.

Ладно, выясним. Все выясним. Лишь бы телефон заработал.

 

3

Челноков зашел в комнату телефонистов и поставил рюкзак на стол. Тишь да гладь, остальные двое расползлись по вызовам и вернутся сегодня навряд ли. Можно и кофе выпить.

Но оказалось, что руки Челнокова уже приняли совсем другое решение. Он обнаружил, что незаметно успел достать из рюкзака и распаковать телефон. Тот самый, красный с черной передней панелью.

– Ну, значица, так, – решил Челноков, плюхнулся на стул и открыл нижний ящик стола.

Насчет «сделать переходник» он, конечно, присочинил. Чего его делать, когда они в каждом магазине... Ну, не в каждом, но через один точно, если не продуктовый. Найти не проблема, было бы желание. А Игнатий Павлович... Что поделать, человек-то пожилой, мог и не догадаться.

Челноков повертел в руках телефонную розетку из ящика с запчастями. Спереди втыкается вилка, на верхней грани два гнезда под стандартные разъемы.

Челноков их не любил. Защелки слишком легко ломаются, если часто провод перетыкать. Но дедушка вряд ли будет этим заниматься... Эх, не могли сразу сделать! Он отключил рабочий телефон, воткнул куда следует шнур, потом включил дедушкин аппарат. Набрал сотню.

– Московское время восемнадцать часов ноль...

– Спасибо, – буркнул Челноков, нажимая пальцем на рычажок.

Что там дедушка хотел набрать? Сто... Сто тринадцать два нуля.

Он отодвинул трубку от уха, чувствуя себя дурак дураком. Да что там «чувствовал» – дурак и есть. Вот смешно будет, если кто-нибудь войдет. «Что делаешь?» – «Да вот, понимаешь, есть один номер...»

Тут Челноков понял, что в трубке подозрительно тихо, а она должна бы уже верещать, что твоя сигнализация. Зато в соседней комнате, где обычно попивал чаек старший мастер Николай Михайлович, громыхнула дверь. НикМих протопал мимо комнаты телефонистов и ввалился к начальству с воплем:

– Пробило! Опять!

Что ответило начальство, слышно не было, но догадаться можно, потому что он возопил:

– Да не днище! Пойдем, покажу!

Челноков обнаружил, что все еще сидит с трубкой в руке и с отвисшей до стола челюстью. Он аккуратно положил трубку на рычаг, выдернул из розетки шнур и быстро затолкал телефон в нижний ящик стола, к запчастям. Затем включил паяльник, подвинул к себе что-то, валявшееся под рукой, и попытался сделать умное лицо.

Очень вовремя.

На пороге возникло начальство, из-под локтя которого выглядывал НикМих.

– Добрый вечер, – сказало начальство напряженно. – Артем Викторович, вы что... э-э-э, почему не собираетесь домой?

– Сейчас, надо кое-что доделать...

Но начальство не слушало. Оно поспешно закрыло дверь, едва не прищемив бедняге НикМиху нос, и сказало:

– Ну, видел, не у нас это.

Челноков опустил глаза, отодвинул подальше роутер, который собирался перепаивать, не снимая задней крышки, и выключил паяльник.

 

4

Игнатке было холодно. Как всегда. Ему всегда было холодно и голодно, и почти никогда не хотелось спать. Будь где-нибудь Бог, он бы все исправил, но его нигде не было. Так говорили вокруг, но даже если бы и молчали – Игнатка знал это точно. Просто он уже пробовал объяснить Богу, что так нельзя... И каждый раз оставался при своем.

При пустом брюхе и ледяных ногах.

Он встал с раскладушки, накинул на плечи одеяло и, обувши тапочки, потихоньку выскользнул из комнаты в коридор коммуналки. Топтаться у дверей соседей было некрасиво, поэтому Игнатка отправился на кухню. Там можно попить воды. Конечно, в ванной тоже можно попить воды, но придется включать свет. Увидят – заругаются.

В кухне урчали-бурчали два холодильника, родительский и теть Наташин. О чем-то разговаривали. Теть Наташин был заперт на замок, а в родительском, кроме банки горчицы, ничего не было. У раковины стояла газовая плита с никогда не гаснущей конфоркой. Игнатка привык к этому и потому не задавался вопросом: как так – свет нельзя включать, газ нельзя выключать?

Он взял со стола чью-то чашку, подул в нее...

Раздался тихий щелчок. Игнатка прижался спиной к стене и замер, вцепившись рукой в спадающее одеяло.

Все соседи были дома, спали по своим комнатам...

Входная дверь скрипнула.

Неужто воры? А что воровать-то? Разве самого Игнатку, да кому он сдался, кормить только... Откармливать. На убой.

Игнатка вспомнил, что болтали пацаны постарше – и захотел в туалет.

Еще щелчок. Открылась дверь одной из комнат. Неужели к мамке с папкой?.. Игнатка чуть не выглянул в коридор – но остерегся. Нельзя. Тогда он просто представил себе этакого огромного человека в серой форме с молниями на рукаве и с топором в руке. Или с автоматом? Нет, с топором.

Раздались шаркающие шаги. Игнатка сжался. Эти шаги он хорошо знал. Потапов-слесарь. Жил он один, и потому, может быть, все время норовил отпустить Игнатке щелобан-другой. Потапову это было в радость. Больше, правда, никому, но вечно пьяный слесарь об этом не догадывался.

Пусть его откормят, подумал Игнатка. Он большой, мяса много...

Скрип. Щелк. Шарк-шарк-шарк...

Потапов тихонько, удивленно так спросил: «Куда?..» – но ему никто не ответил. Входная дверь захлопнулась.

Игнатка постоял еще немного, сжимая колени, и кинулся в туалет, не зажигая света. Потом осторожно подошел к двери Потапова и прижал ухо к противной клеенке. Потрогал пальцами ручку. Осторожно нажал на нее.

Заперто.

Прошлепав на кухню, он выглянул в окно, но, конечно, так никого и не увидел. Может быть, он сейчас спит? Хорошо бы...

Игнатка вернулся в комнату и прислушался. Сквозь тихое дыхание родителей он услышал тиканье будильника. Посмотрел. Короткая стрелка стояла между пятью и шестью, маленькая уползла на восемь.

Он улегся на свою раскладушку и прикрыл глаза.

Кого-то подселят к ним вместо Потапова?

 

5

Домой Челноков приволокся в растрепанных чувствах. Открыл дверь, зажег в прихожей свет, разулся, закрыл дверь на ключ, оставив его торчать в замке, умылся, поставил чайник, достал из духовки сковороду, из холодильника пару яиц...

И все это с выражением «что это, Бэрримор?» на лице.

Овсянка, сэр.

Начальство переполошил телефонный звонок на номер, которого не должно быть. Элементарно, Ватсон. Только вот откуда НикМих вообще узнал, что Челноков куда-то звонил?

За стеной раздался голос соседки. Точнее, не за стеной. Голос пожилой женщины шел из решетки вентиляции, и Челнокову снова пришло в голову, что ее надо заткнуть. Вентиляцию. Потому что слушать изо дня в день неразборчивые жалобы, хуже того – начинать понимать их... А дальше? Чувствовать то же самое?

Тихонько выругавшись, Челноков взял тарелку с яичницей и ушел в комнату. Здесь было тише. Посмотреть бы сейчас какую-нибудь научно-фантастическую муть. Про телефоны. Или почитать. Отвлечься, короче...

Челноков поискал глазами рюкзак. Тот стоял у двери комнаты, рядом со стенным шкафом.

– Ко мне! – сказал Челноков, похлопав себя по бедру, и рассмеялся.

Рюкзак шутки не понял. Челноков доел яичницу и пошел за кофе. Не бойся, работа, я тебя не трону... Хотя и обещал, что завтра все будет готово.

Сто тринадцать два нуля.

Он вернулся в комнату, достал коробку с телефоном. Отключил свой аппарат, подключил чужой.

– Московское время девятнадцать...

– Спасибо.

Работает. Теперь – дедушкин идефикс.

Два длинных гудка – и щелчок. Словно кто-то снял трубку по ту сторону провода.

Челноков облизнул губы. Прислушался. Тишина... Густая, плотная тишина. Как настоящий кофе. И в этой тишине кто-то спокойно и ровно дышит. Будто спит. Будто и не слышал телефонного звонка.

Но – ждет.

– Алло! – сказал Челноков и закашлялся, испуганно прикрыв ладонью микрофон.

Боишься разбудить? А не поздновато ли?

Не разбудил.

Челноков положил трубку на рычаг. Захотелось выпить. Может быть, время не то? Может, рано позвонил? Или поздно? Или он не с того номера?

А может быть, Игнатий Павлович просто слышал в этой тишине то, что хотел услышать?

Челноков снял трубку еще раз, протянул руку к диску... Да так и закаменел. Трубка тихо дышала в ухо.

– Алло! – сказал он почти шепотом. – Алло, простите...

К таким разговорам его, надо сказать, тоже не готовили. Безобразие! И что он завтра скажет Игнатию Павловичу?

Который его, между прочим, в это и втравил.

– Алло! Я от... Я от Игнатия Павловича...

– Уточните адрес, – отозвалась трубка.

Челноков чуть не заорал, настолько это было неожиданно и не к месту. Словно он бродил впотьмах, выставив руки, а его потрогали за плечо и спросили, кто крайний.

Голос был женский, прорывающийся сквозь помехи и артефакты цифрового звучания. Пережали запись-то...

– Э-э-э... Фрунзенская набережная, дом тридцать шесть, квар...

– Спасибо, принято. Желаем вам доброй ночи.

– Эй, да подождите!..

Но с короткими гудками спорить бессмысленно. Челноков решительно упихал телефон в коробку. Черт с ним. Работает – и работает.

 

6

Игнатка сидел на раскладушке, широко раскрытыми глазами уставясь в темноту. Темнота была неполной. Он, пусть и смутно, мог видеть родительскую кровать, видел прикнопленный к обоям собственный рисунок, видел шаткий стол, на котором стояла лампа и тихонько тикал будильник. Если приглядеться, то он даже мог различить в углу шеренгу чисто вымытых бутылок из-под кефира и молока... Или это только казалось, потому что он знал, что они там?

Отчего Игнатка проснулся, он не помнил. Может, сон дурной... Но проснувшись, он услышал, как за стенкой, в потаповской комнате, что-то хрипит. Звук был негромкий, и если бы Игнаткины родители хоть похрапывали, он бы ничего не услышал и заснул опять. А тут...

Только комната-то уже не потаповская, а живет в ней теперь Мария Григорьевна, которая ходит во френче, курит папиросы и выглядит так, будто пережила блокаду. Кое-кто говорит даже: «будто не пережила». И никто ее не любит, хотя она не шатается по коридору, горланя дурным голосом «Яблочко» и не пытается приласкать щелобаном.

А Потапов как в октябре пропал, так и нашелся – через две недели, вниз головой в колодце. Так рассказывал милиционер, когда пришли вскрывать дверь комнаты. Все только удивлялись, как это Потапов, пусть даже и пьяный, исхитрился в колодец-то вниз головой...

И никто почему-то не спрашивал, а что он делал на Павелецкой, живя на Чистых прудах. Чего там, милиция разберется.

Хрипит. Как бы не случилось чего. Игнатка хотел разбудить родителей, но передумал. Пусть спят. Устали небось...

Мальчик выпутался из простыни, в которую не заметил, как закутался, и зашлепал босыми ногами по полу. Обулся в тапочки, вышел в коридор. Подошел к соседкиной двери.

Хрипы стали чуть громче. И не такие уж страшные... Дышит и дышит.

Но потом Игнатка представил себе, каково это – дышать вот так... И тихонько поскребся в комнату. Может, не услышит. Тогда он сделал все...

Из-за двери раздался кашель, в котором отчетливо слышалось: «Кто?»

– Я... Тетя Мария, это Игнат...

– Заходи! – отозвалась она отрывисто, словно собака лаяла.

А она и напоминала собаку. А не собаку, так волчицу. Такая же худая, поджарая, жилистая... Сильная. Такая брехать не будет – сразу за глотку.

Игнатка открыл дверь. В комнате оказалось темно и душно, хотя окно было открыто настежь. Мальчик с любопытством огляделся. Чужое жилище всегда интересно поначалу. Только здесь, да еще в темноте, любопытствовать было особо нечем. Большой шкаф, наверное, платяной, да письменный стол, да две полки с книгами. И железная кровать, на которой, подложив подушку под спину, сидела женщина.

Лицо ее казалось белее наволочки.

– Заходи, – просипела она. – Дверку только прикрой.

– Может, вам воды принести?

– Воды... Мне – воды... Надо же, а говорили: дура, куда без мужика, в старости некому будет стакан воды подать...

– Вы еще не старая, – ляпнул Игнатка.

Женщина снова закашлялась, свесившись на сторону, и Игнатка с ужасом подумал, что она сейчас помрет, а он... он это увидит... и...

Он покраснел. Соседка смеялась. Над ним. Точнее, над тем, что он сказал...

– Ну, спасибо, юноша... – Мария выпрямилась, силясь отдышаться. – Ты присядь, присядь.

Она похлопала рукой по кровати. Мальчик послушно сел на краешек и уставился в пол, слушая ее дыхание. Может, все-таки сбегать папку разбудить?

– Слушай, юноша, – сказала женщина тихо. – Слушай внимательно. Мне, может, завтра полегчает, но если нет... Зажги-тка ты лампу.

Игнатка подошел к столу и щелкнул включателем настольной лампы. Желто-оранжевый свет плеснулся на белые простыни, на бледное лицо женщины с лихорадочно горящими глазами и приоткрытыми губами, меж которых поблескивали сжатые зубы, на маленькую грудь и резко выступающие ребра.

Мальчик поспешно отвернулся.

– Держи. – В протянутой руке Мария держала маленькую книжечку. – Хоть грамотный?

– Да.

– Славно. Возьми. – Она сунула книжечку Игнатке и прикрыла грудь простыней. – Если завтра мне полегчает, отдашь... Если нет... Открой на... последней страничке, которая заполнена.

Игнатка послушался. Это была обычная записная книжка, в которую записывают телефоны, адреса и всякое прочее. Она была заполнена больше чем наполовину.

– Прочитай.

– Горбенко Михаил Иванович, Кривоколенный, пять...

– Молодец. Слушай. Если завтра со мной... что случится, позвони... Открой... на обложке...

Он открыл самую первую страницу и увидел пять цифр. Один-один-три-ноль-ноль.

– Видишь? Позвони по этому телефону и... назови имя и адрес. Понял, юноша?

– Д-да...

– Сможешь?

– Д-да... А что потом?

– Ничего. Книжку никому не показывай. Позвонишь – сожги или выброси. Все, иди...

– Доброй ночи...

Мария Григорьевна вздрогнула, уставясь на него расширившимися глазами. Потом неуверенно усмехнулась и повела рукой, выпроваживая его.

 

7

В половине девятого, как и обещал, Челноков стоял перед обитой коричневым дермантином дверью. Спалось Челнокову в эту ночь отвратительно. Он зевнул и нажал кнопку звонка. Потом прислонился спиной к стене и чуть прикрыл глаза.

Тут же привиделся мальчик, стоящий на часах у будки телефона-автомата. На плече у мальчика болтался еще один автомат. Только не телефон, а отечественный вариант «Томпсона». Мальчик не желал пускать никого к телефону. Челнокову же срочно нужно было позвонить. Он отодвинул мальчика...

И проснулся.

Черт. Опять явился. Этот чертов мальчик-с-автоматом будил его всю ночь...

Однако же, не спешит дедушка. Челноков потер глаза и позвонил еще раз. Зазвенели ключи. Челноков встряхнулся было, но понял, что радоваться рано. Дверь открылась – в соседнюю квартиру. Молодая девушка в цветастой рубашечке сделала шаг на площадку и остановилась.

– Ой!.. Здравствуйте. – Она окинула его подозрительным взглядом. – А вы к кому?

– Доброе утро. Я вот к Игнатий Палычу, – ответил Челноков, порадовавшись про себя, что уже одет в рабочее. А то мало ли что леди взбредет в голову.

– К-куда? – переспросила девушка.

– К соседу вашему, – указал глазами на дверь Челноков. – Мы с ним договаривались вчера, что я с утра подскочу, телефон вот ему верну. Только он что-то не открывает.

– Договаривались? – Девушка фыркнула. – Он утром уехал...

И она принялась запирать квартиру, повернувшись к Челнокову спиной.

– Как так?! – изумился он. – Утро – это же только сейчас...

– Да вот... – Девушка шевельнула плечиком. – В половине шестого, по-моему.

– Та-ак...

– Я, знаете, в жару сплю плохо.

– А и не скажешь...

– Да вот. Решила рубашки погладить. Мужу, – добавила она со значением. – Смотрю, а внизу, у подъезда, машина стоит. Такая, как в «Бриллиантовой руке», только черная. Но с шашечками на крыше. Потом из подъезда вышел... как вы сказали?

– Игнатий Павлович.

– Игнатий Павлович... – Девушка сморщила носик, и Челноков подумал, что отношения-то между соседями были несколько того. – Вышел из подъезда ваш Игнатий Павлович, ему водитель даже дверь открыл, потом закрыл, когда тот сел... Ну и уехали они. – Она бросила взгляд на болтавшиеся на запястье часики и спохватилась: – Ой, я так опоздаю совсем! Вы уж простите...

– Да ну что вы, спасибо большое. А то, знаете, думал, может, скорую вызвать... Тогда записку оставлю.

Девушка зацокала каблучками по лестнице, а Челноков вытащил из рюкзака блок форменных бланков и нацарапал на верхнем: «Был утром, к сожалению, не застал, позвоните, как приедете», – и приписал номер своего мобильника.

Такси. В полшестого. Вместо тележки, наверное.

 

8

Игнатка захлопнул книжку – читанный-перечитанный «РВС» – и посмотрел в окно. Он сидел на подоконнике, далеко ходить не пришлось. Пацаны во дворе играли в казаки-разбойники. Хотелось к ним, но выйти из дому было никак. Мамка с папкой оставили его одного, наказав из комнаты без нужды и носу не казать...

Он потянулся – и вдруг вспомнил.

Мария Георгиевна просила позвонить. Еще когда просила. А он так и не собрался. Забыл.

Она так в ту ночь и померла. Теть Наташа рассказывала всем, кто желал ее слушать, что поднялась она, стал-быть, в шесть, на фабрику идти, зашла в ванную, а как вышла, увидела, что дверь к Марии, стал-быть, Георгиевне-то открыта. Ну и заглянула. А та сидит на полу не в исподнем даже, а совсем так, глаза, стал-быть, раскрыты, и лицом синяя.

Слушателей набиралось прилично. А пацаны во дворе переиначили по-своему, решив, что Мария Георгиевна и по дому тоже разгуливала «так», и все приставали к Игнатке: «Видел? Ну, видел? Ну видел же! Рассказывай!»

Потому, наверное, Игнатка и забыл.

Он отложил книгу и полез под родительскую кровать. Там, под одной из половиц, у него был устроен тайник, известный только ему, да еще тараканам и мышам. Игнатка вытащил из тайника жестянку из-под чая, достал записную книжечку и пошел на кухню за табуретом. В квартире было пусто, поэтому можно не опасаться, что кто-нибудь начнет прогонять от телефона, но надо поторапливаться.

Игнатка приволок табурет в прихожую. Телефон стоял на полочке в нише, занавешенной выцветшей шторкой. Черный, давно не мытый, с перепутавшимся шнуром. Конечно, можно и без табурета дотянуться, но вдруг свернешь его себе на голову? Он же твердый... И ругаться потом будут: нечего, мол, играться.

Игнатка взобрался на табурет, открыл книжечку на последней исписанной странице. «Горбенко Михаил Иванович, Кривоколеный, пять»... Где это – Кривоколенный? Игнатка пролистнул в начало, иногда останавливаясь и читая фамилии. Некоторые были даже смешные. Голопуп, например. Ты смотри, и как он с такой фамилией-то жил, Вилен Голопуп? Или вот Валленштейн. Ни имени, ни адреса, одно слово. Еврей какой-нибудь...

Некоторые фамилии и имена были густо зачеркнуты.

Он снял трубку, положил ее на полочку и, придерживая аппарат одной рукой, другой принялся накручивать диск. Потом поднес трубку к уху.

Тишина. Потрескивание, как будто горит костерок, только не такое, а...

– Здравствуйте, – неуверенно сказал он.

Тишина. И в тишине кто-то дышит. Как человек, который уснул и ему снится что-то хорошее. Спокойное...

Игнатка вспомнил наставление Марии Григорьевны.

– Гол... Горбенко Михаил Иванович, Кривоколенный, пять...

– Спасибо, принято, желаем вам доброй ночи, – сказал далекий женский голос.

Игнатка хихикнул. «Доброй ночи», да еще «вам»... Прям как в европах. Надо будет пацанам рассказать. Ко мне, мол, на «вы» обращаются.

Нет. Тогда вообще слишком много придется рассказывать.

Он положил гукающую трубку на рычажки и отволок табурет где стоял. Ладно, пацанам рассказывать незачем. Про телефон то есть. А про фамилии – можно.

Он снова хихикнул и раскрыл книжечку. Сначала в глаза бросился адрес. Очень знакомый адрес. Родители заставили Игнатку заучить его, чтобы мог, заблудись он ненароком, разъяснить какому-нибудь постовому, где живет...

Чуть выше адреса были написаны имя и фамилия: «Алексей Потапов» – почему-то разными чернилам.

Они были зачеркнуты.

 

9

С обеда Челноков возвращался отяжелевшим. Вроде бы был всего один вызов, если ничего не добавилось, можно с полчасика посидеть в пропахшей канифолью комнатушке, дух перевести... Ну и жара, черт ее дери.

Заверещал мобильник. «Игнатий Павлович вернулся», – подумал Челноков, но, глянув на экранчик, убедился, что в экстрасенсы идти рановато. Звонило начальство.

– Да, Сергей Сергеевич?

– Артем, э-э, простите, вы сейчас далеко?

– Прохожу мимо вашей двери.

– Тогда да не минуете вы ее.

Челноков приостановился. Дверь начальственного кабинета распахнулась, и в коридор выглянул НикМих.

– Точно, здесь!

– Обед – дело святое, – пожал Челноков плечами.

– Полиция против обеда вдвое святее, – возразил НикМих. – Давай заходи.

В кабинете начальства, кроме теребящего верхнюю пуговку рубашки Сергея Сергеевича, находился еще довольно высокий, запакованный в пиджак (Челнокову стало еще жарче) коротко стриженный мужчина лет сорока.

– Добрый день, – сказал мужчина, – Артем, э...

– Просто Артем. – Челноков пожал протянутую руку.

– Отлично. Капитан Прохоров. Я собираюсь задать вам несколько вопросов, только... – Прохоров оглянулся на Сергея Сергеевича.

– Мне выйти? – с готовностью привстал тот.

– Нет, ну что вы. Может быть, у вас есть свободная комната, куда люди не слишком часто заглядывают?

– Давайте в мастерскую, – предложил Челноков. – Там сейчас пусто.

– Вот и отлично. Думаю, что до свидания, Сергей Сергеевич, спасибо за помощь.

– Да не за что...

Челноков сопроводил капитана в мастерскую, прикрыл дверь и спросил:

– Запереть?

– Конечно. И ключ проглотить... Не говорите глупостей. Давайте присядем.

– С удовольствием...

– Нет, ненадолго. – Прохоров уселся на стул, поддернув брюки, и вытащил из внутреннего кармана пиджака блокнот. – Итак, вопросы, вопросы... Ага. Знакомы ли вы с гражданином Траньковым Игнатием Павловичем, сорок третьего года рождения?

– Э... Знаком, если можно так сказать. Вчера ездил к нему по заявке. Выходит, вчера в три тридцать где-то. Сорок третьего, говорите? Надо же, я думал, ему пятьдесят пять, ну шестьдесят...

– Да, можно позавидовать... Но лучше не надо. Далее. Второй вопрос: когда вы его видели в последний раз?

– Вчера. Первый и последний. Сегодня я должен был к нему заехать, но дома его не застал. Записку оставил...

– Это был третий вопрос, – заметил Прохоров. – Значит, сегодня – нет. А зачем?

– Заехать? Да вот, телефон отдать. Он просил сделать, чтобы его можно было опять подключить.

– Принято, отмечено. Во сколько вы у него сегодня были?

– В половине девятого. Соседка сказала, что он на такси уехал. В полшестого.

Прохоров нахмурился.

– Наши люди в булочную на такси не ездят...

– Вот и соседка тоже «Бриллиантовую руку» вспомнила. – Челноков хмыкнул. – Сказала, что машина такая же, как в фильме. Только черная. С шашечками.

– Не бывает черных такси, – проворчал капитан. – Соседка, говорите... А ей-то чего в такое время не спалось?

– Рубашки гладила. Мужу.

– Догадались? – Прохоров подозрительно глянул на Челнокова.

– Сама сказала...

– Приходите к нам работать, – вздохнул Прохоров. – Деньги, конечно, не те, зато интересно...

Челноков прокашлялся.

– Благодарю. Простите, а... Что случилось? Что-то с Игнатием Павловичем?

Прохоров закрыл книжечку и убрал ее в карман.

– Сегодня на Кольцевой ветке метро произошло недоразумение. Одному пассажиру поплохело. Вагон нуждался в уборке, поэтому поезд решено было загнать в депо у «Краснопресненской». В последнем вагоне обнаружился пожилой человек в темных очках, который на требование покинуть вагон не отреагировал...

– Гос-споди...

– Увы. Отчего мог умереть пожилой человек в метро в такую духоту? Выбирайте любую причину из так называемых «естественных». Документы при нем были, потому с идентификацией проблем не возникло.

– Жалко...

– Скажите, Артем, как думаете, для чего он мог записать ваше имя?

– Чего?! Куда записать?

Прохоров достал из бокового кармана пиджака большой ежедневник в салатовом матерчатом переплете. Старый, советского еще производства.

– Вот сюда.

– Слушайте, вы не пугайте так!.. Ну мало ли? Может, у него память не очень хорошая.

– Возможно. Он запомнил только имя. Но собирался записать также фамилию и адрес.

– А адрес-то ему зачем? – спросил Челноков, поеживаясь.

– И я о том же. Вот, посмотрите.

Челноков опасливо взял ежедневник. Имена, фамилии, адреса. Чаще что-то одно. Телефонов Игнатий Павлович не записывал, видимо, принципиально. Имя «Артем» стояло последним. За ним три точечки, потом слово «адрес» – и еще несколько точек.

– Странно... Я бы на его месте...

– Я бы на его месте написал сначала «МГТС», – заметил Прохоров, забирая ежедневник. – И выспросил телефон. А адрес – вообще ни к чему. А вот это, наверное, его соседи. Фрунзенская набережная, тридцать шесть дробь два, только квартира другая. Аля и Влад... Значит, вы имели удовольствие беседовать с Алей.

– Наверное...

Челноков думал о другом. Он звонил... Почему он назвал адрес? Почему не телефон? Мог назвать дедушкин телефон? Мог, наверное...

– Ладно, вы не напрягайтесь, – сказал Прохоров. – Теперь это все наши заботы. Спасибо, вы очень помогли.

Он поднялся и разгладил брюки.

– Да чем там помог? – Челноков пожал плечами.

– Ничего. Когда с нами не через стиснутые зубы – это уже, считай, помощь. До свидания.

Челноков тоже встал и вдруг спохватился:

– Минуточку! А телефон?

– Теле... А. Тот, который вы у Транькова взяли? Давайте сюда. Он хоть работает? – небрежно поинтересовался Прохоров.

Челнокову за этим вопросом почудилось... что-то. Что-то, чего ему совсем не хотелось выяснять.

– Да. На сотню позвонить можно, на мой мобильник тоже... Думаю, и с остальными номерами не подведет.

– Кто знает, – вздохнул Прохоров, забирая коробку. – Ну что, удачного дня.

– И вам того же.

 

10

Игнатка позвонил в дверь, потом, вспомнив, что дома никого нет, отомкнул замок своим, только что сделанным ключом, снял сандалии, зашвырнул ранец в комнату и направился в ванную.

Нос болел немилосердно. Игнатка сполоснул лицо водой, глядя сквозь слезы, как бледно-розовая жидкость утекает в слив раковины. Вечером придется объяснять, почему у него такой нос и когда все это кончится... Ну скажет он почему, так ведь ничего же не изменится. Ну подкараулил его Костыль после школы, уже почти у самого дома... На Костыля одна управа – в тюрьму его, фашиста, поближе к папашке егойному.

«Вот был бы я сильный! Или папка мой – милиционером! Ну хотя бы учителем школьным!..» А так – что сделаешь?..

Тут Игнатка обнаружил, что ноги сами вынесли его из ванной, принесли на кухню и споткнули о табурет. О тот самый. «В милицию позвоню, – решил Игнатка. – Скажу, что Костыль, то есть этот... Константин Чугаев, фашист недобитый, слабых обижает!» Конечно, ябедничать нехорошо, но иногда и не такое приходится...

Так он думал, а руки его поставили уже табурет у полочки с телефоном, сняли трубку, и пока одна придерживала аппарат, другая крутила диск.

Игнатка схватил трубку и прижал ее к уху. Гудок. Еще. Затем – громкий щелчок.

И тишина. Та самая, в которой кто-то спит и видит хорошие сны...

– Кост... – Игнатка запнулся и тут же поправился: – Константин Чугаев, Телеграфский переулок, дом тринадцать...

– Спасибо, принято. Желаем вам доброй ночи.

Устранив следы своего пребывания у телефона, Игнатка спрятался в комнате. Надо было потихоньку приниматься за уроки: второй класс не первый, все почти как у взрослых...

«Они нас стреляют – и мы их жалеть не будем».

 

11

Челноков маялся. Приехав на вызов, умудрился промахнуться подъездом, потом нестрашно, но ощутимо дернуло током, потом...

Потом.

Домой он тащился, повесив нос, а когда поднял его, обнаружил, что проходит мимо магазина «Удобные вещи», в витрине которого торчали большой старый неказистый самовар и пишущая машинка. Он отворил дверь, поднялся на пару ступенек и вошел внутрь.

В магазине было прохладно. Челноков с любопытством огляделся. Афиши, несколько картин, дюжина значков на красном вымпеле, большой красивый микрофон, проектор диафильмов (который захотелось купить тут же, не сходя с места), пластмассовая голубоглазая кукла в зеленом сарафане...

– Простите, мы уже закрываемся, – сказали ему из-за спины.

Челноков развернулся. Женщина возрастом чуть за сорок, в коричневом клетчатом платье, с напускной строгостью глядела на него поверх маленьких стильных очочков. Челноков смутился, почувствовав себя маленьким мальчиком, который не успел сдать контрольную до звонка.

– Здравствуйте. Я на пару минут буквально...

– Вы ищете что-то конкретное?

– Да. Мне нужен телефон.

Женщина окинула его взглядом, изогнула бровь.

– Вам на работе мало?

Челноков хмыкнул.

– На работе таких нет.

– Хорошо! – сжалилась продавщица, она же наверняка и хозяйка магазина. – Только недолго. Смотрите мне!

– Две минуты!

Челноков завертел головой. Прямо как в игре. «Найди десять предметов, начинающихся на Т». Тьфу. Хоть четыре бы найти...

– Внимательнее, молодой человек! – рассмеялась продавщица и буквально ткнула его носом в несколько аппаратов.

Один из них, скромно пристроившийся за жутких размеров неваляшкой, был точь-в-точь как у Игнатия Павловича... Покойного Игнатия Павловича. Разве что диск был белым, а цифры черными.

– Во-он тот, – указал на него Челноков.

– Отлично. Время расплатиться у вас еще есть.

Рассмеявшись, Челноков полез за кошельком. Смех получился довольно нервным.

 

12

День понемногу угасал. Становилось чуть прохладнее, и каблуки наконец-то перестали впечатываться в асфальт. Прохоров потрогал макушку. Надо будет завтра кепку надеть.

Он свернул во двор, дошел до ближайшей помойки, осмотрелся кругом, вытащил из коробки телефон – и ахнул его о бетонные блоки, огораживавшие место под мусорный контейнер. Осколки брызнули во все стороны. Прохоров поднял уцелевшую трубку, разбил и утер вспотевший лоб.

Партия скажет – надо!..

 

13

Хотелось спать. Челноков сидел на стуле посреди комнаты, сцепив руки и сжав их коленями. Стены комнаты омывали синтезаторные волны «Dunwich beach, 1960». На столе стоял новый телефонный аппарат... Хотя, какой он, к черту, новый – старый он, как...

К черту. Это верно. И музыка подходит, разве что Данвич не тот.

Челноков подвинулся к столу и снял трубку. Один-один-три-ноль-ноль.

Два гудка. Щелчок.

– Челноков Артем, Орджоникидзе, дом шесть, корпус два.

– Спасибо, принято. Желаем...

Дослушивать Челноков не стал. Запись. Что она нового может сказать?

Он выключил компьютер. В квартире наступила тишина. Казалось, даже на улице сделалось тихо. Конечно, только казалось.

Челноков отправился чистить зубы.

 

14

Шел дождь. Артемке было странно: как так – дождь идет, а не мокро? Он посмотрел из-под ладошки вдоль улицы, и сквозь плотную завесу воды с трудом, но разглядел телефонную будку. У будки стоял белобрысый мальчик с автоматом на плече.

Артемка подбежал к нему. Он хотел спросить, чего тот торчит под дождем, наверное, мамка уже заждалась... Но мальчик успел первым. Он снял с плеча автомат и спросил:

– Кого бы ты вписал?

Артемка удивился, но потом увидел, что у мальчика в руке большая книжка в потрепанном зеленом переплете. Он взял эту книжку, полистал. Станицы были пустыми. Все, кроме одной, самой первой.

– А я уже! – сказал Артемка весело.

Белобрысый мальчик забрал книжку и прицелился в него.

Комментариев: 6 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)

  • 1 Дмитрий 09-07-2021 14:07

    Интересное переосмысление повального стукачества сталинских времён в жанре городского мрачного фольклора. Во всяком случае, я так это увидел.

    Учитываю...
  • 2 Аноним 28-08-2018 13:00

    было бы забавно если б Артём начал карать преступников

    Учитываю...
  • 4 Аноним 19-06-2018 14:04

    Такое впечатление,что это не самостоятельный рассказ,а часть романа.Не с начала и не до конца.

    Учитываю...
  • 5 Иван Русских 01-06-2018 13:57

    Идея хорошая, но не доработанная. Автор зачем-то показывает, что ГГ переходит дорогу только на зелёный, показывает, как он трапезничает яичницей, как рассказывает следователю, то , что читатель уже знает (встреча с соседкой). А про мистическую составляющую забыл. Финал скомкан, но задумка интересная. Не совсем ясно, почему рассказ не в июньском номере. Вроде бы подходит по тематике.

    Учитываю...
  • 6 Кирилл 26-05-2018 11:25

    Рассказ хороший, но мало что понятно, какая-то Тетрадь смерти, только с телефоном

    Нафига Челноков назвал себя? Откуда следователь знает про телефон?

    Учитываю...