Утром Витю разбудил истошный крик младенца. Витя открыл глаза. Сердце стучало так, что норовило пробить грудную клетку. Во рту пересохло, а подушка и простыня промокли от пота. Яркие лучи били в незашторенное окно, в открытую форточку пахнуло летом: яблоками, виноградом, разрытым черноземом.

Это не младенец визжит, а кот! Может, соседский, а может, Барсик.

Барсику уже тринадцать. По кошачьим меркам он старичок, под восемьдесят лет получается, больше, чем дедушке. Одной ногой в могиле, как дед любил говаривать. А ему самому шестьдесят годков только недавно исполнилось.

Послышались тяжелые шаги, дверь отворилась от пинка.

— Ёк-макарёк, Витька! Сколько можно бока отлеживать? Дело есть, айда за мной! — Дед весело потряс мешком, в котором что-то шебаршилось. Борода с проседью окаймляла красные губы, и розоватый язык ежесекундно их облизывал.

— Какое дело?

Витя зевнул спросонья и потянулся в кровати. Дед подмигнул и кивнул в сторону двери.

Дед — затейник. Витя любил к нему ездить на летние каникулы за город. С дедом не соскучишься: тут тебе и рыбалка, и гонки на мотоцикле по полям — старенький «Иж» и сейчас «давал джазу», как говаривал дед. Он лихо гнал драндулет, а Витя дергался в коляске, хохотал и орал от страха и восторга, когда они летели по кочкам.

Делали шалаши с дедом, ночевали в рощице. Деревья вперемешку с жидковатым кустарником и травой представлялись эдаким дремучим лесом, чащобой. Сам Витя представлял, будто бы они с дедом хоббиты из «Властелина колец», которые потихоньку-полегоньку движутся к Роковой Горе, чтоб бросить кольцо в раскаленную лаву...

Мама редко приезжала. Витя звонил ей, конечно, да только тут и связь плохо ловила. Какие-то помехи вечно, ничего не слыхать. Мама обычно говорила, что у нее полно работы, и как только закончит дела в школе, так сразу и приедет. Школьные дела так просто ведь не бросишь, у учителей полно забот даже летом. Иногда Витя ревновал маму к ученикам.

Сейчас же он наскоро нацепил футболку, попал ногами в шорты и, протирая глаза со сна, посеменил за дедом. Наскоро зашнуровал кеды и вышел на залитый солнцем двор.

Тут и сарай с инструментами, и железный гараж, который еще не успело нагреть солнце. «Иж» поблескивает хромированными крыльями. Чуть дальше — колодец, давно пересохший. Так, илистая водичка на дне, после дождей скапливается.

Ближайшие соседи — сбрендившая алкашка Люда-ублюда и ее дочь, полулысая, полуслепая Инна. Эта больная и разговаривать толком не умеет, хоть ей уже и семнадцать лет. Вечная ухмылка на грязном лице, слюнявый рот и косые глаза.

Друг Вити, Жека, как-то рассказывал, что эта Инна давала себя щупать «там» пацанам постарше. Те иногда отводили уродку в кусты, и оттуда слышались шлепки, оханье и мычанье.

— Вот бы мне ее отодрать, — потирая промежность, говаривал Жека. — Ей мороженку купишь или там пару конфет — и все будет. Отвечаю! Я уже ее щупал за сиськи, мы со старшим братом ходили... Но он меня потом прогнал. Сказал, что как пятнадцать исполнится, тогда можно будет. Ну а тебе к ней лучше не соваться, сам понимаешь...

Витя лишь поморщился от рассказа товарища. Как можно вообще хотеть прикоснуться к этой инвалидке? Что в этом такого классного? Даже и представлять противно, даже и не думал он о таком.

Старшего брата Жеки звали Андреем. Они вместе с отцом занимались курами, целую ферму держали. Собак еще разводили. В деревне как без собак? Охрана нужна. Витя и сейчас помнил, как на него бросился Султан, когда он впервые пришел на ферму, — просто с разбегу врезался и сшиб с ног. Хорошо, что Жека успел крикнуть «фу!». Витя потом много раз на ферме бывал, но собаки его так и не признали, вечно лаяли и рычали из клеток.

Андрей хвастался синими наколками, улыбался «карамельными» пеньками зубов, щурился и вечно харкал тут и там. Он травил байки про зону, якобы там есть «петухи», которые заменяют зекам телок. Такого уж Витя точно представить не мог.

Вот пенек, на котором дед колол дрова для мангала. К пеньку прислонен топор, поблескивающий остро отточенной кромкой.

— Барсику хана, совсем плохой, — шмыгнул дед носом и опустил на землю мешок. Тот отозвался возмущенным ворчанием.

— Как... почему хана? — выдавил Витя.

— Слепой уже и еле ходит. Не жрет ничего уже третий день. Воду лакает, и ту неохотно. Пора уже облегчить страдания бедолаги. Хватай топор...

— Нет, я... деда, так нельзя!

— Так надо, — опять шмыгнул носом дед и поджал губы. Борода дернулась, кончик задрался вверх. — Ветеринара вызывать накладно, чай не миллионеры. Вешать — больно будет животине. И травить я его не хочу. А голова с плеч — самое милое дело. Ну-тка, давай, подь суда...

— Нет, не надо, дедушка! Пускай он... сам умрет.

Дед придавил скрученную горловину мешка подошвой сапога, выпрямился и упер оба кулака в поясницу. Поморщился, потом глянул на внука. В бороде проступила полуулыбка.

— Нет, Витька, не хочу, чтоб мучился кошак. Все равно уж не жилец. Подержи мешок хоть, я уж сам все сделаю.

Витя оглянулся. Как будто кто-то мог его увести отсюда или вмешаться. Краем глаза заметил, что ворота почему-то распахнуты настежь. Вспомнил, как бабушку хоронили, давно еще, — тогда калитку открыли, и всякий понимал: покойник в доме. Почему же сейчас целые ворота нараспашку, Витя не знал.

— Давай живее, внучок. У нас сегодня дел невпроворот, так что шевели поршнями. — Дед взял топор и попробовал острие подушечкой большого пальца. Удовлетворенно хмыкнул.

Витя вздохнул и приблизился к мешку. Да, там сидел Барсик: он тут же выглянул, увидел мальчика и замурчал, потерся о его руку круглой мордой. Один глаз закрывает молочная пленка, второй мутный. Усы сломаны. Проплешина возле уха — шрам, полученный в боях. Но это же Барсик — как можно ему голову отрубить?!

— Мне тоже жалко бродягу, — вздохнул дед. — Но он еле ходит. Не хочу, чтоб его собаки задрали.

Барсик перекочевал из мешка Вите на руки. Тот помедлил и посадил кота на пенек. Кот замурчал, выгнул полосатую спину, глядя вверх на деда и щурясь.

— Клади боком, Витек... Щас мы эт само...

Витя уложил мурчащего Барсика на бок, гладил и ерошил шерсть — тусклую, пыльную, в опилках. На глазах выступили слезы, но раз дед сказал — надо выполнять. Отца Витя не знал, и дед как мог заменял родителя.

Хорошо заменял, чего уж там. Во всяком случае, до сегодняшнего утра.

— Держи его под лапами, грудь прижми. Ага, вот так, хорошо... Прицел не подведет старика, надеюсь, хе-хе...

— Не могу, не буду держать!

Предплечье Вити обожгло царапинами, и он убрал руки. Тень упала на его лицо, дед размахнулся. Витя зажмурился и на миг представил, что сейчас дед опустит топор ему на голову. Успеет ли Витя что-то почувствовать?

Послышалось «вжууух», Витю обдало ветром, а в следующую секунду в лицо ляпнули горячие брызги. Витя сморщился. Кот конвульсивно извивался, хвост вытянулся, задние лапы задергались, выпуская когти.

Он отпрянул назад и открыл глаза. Сначала глянул на руку: глубокие борозды тут же заполнились кровью.

Витя перевел взгляд. Тушка Барсика сучила лапами по опилкам, из раны торчали жилы, хлестала бордовая кровь — целая лужа натекла.

Иногда дед резал курицам головы. Тогда пахло точно так же, правда, не было так страшно и так дико. Курицы дрыгали лапами и дергали крыльями, даже обезглавленные. Дед еще рассказал, что они, мол, бегать могут долго так, даже клевать зерно обрубком шеи. Витя сам не видел, но деду охотно верил.

— Вот так, хе-хе! Отлично сработали, напарник.

Витя округлившимися глазами смотрел на подрагивающую бороду деда. Солнце светило ярко, и в курчавых волосах поблескивали рубиновые капельки.

На пеньке тоже кровь, и топор весь в красном. А дед знай облизывает губы и поблескивает голубыми глазами, будто стеклянными.

— Терь надоть похоронить кота. По-человечески... тьфу, по-кошачьему. По-божески, значится.

Дед подхватил мешок, закинул туда труп, капая кровью на землю и себе на штаны. Наклонился, поднял голову с оскаленными в муках клыками.

— Эх, Барсик, Барсик... — Дед причмокнул и покачал головой. — Царствие те Небесное, ёк-макарёк.

В желудке Вити дрожал студень. Тошнило и слегка кружилась голова, из глаз катились слезы.

Дед закинул голову в мешок и перекрутил горловину. Поднял топор, отер лезвие о штаны. Пошаркал к мотоциклу, бормоча что-то под нос, закинул мешок и топор в коляску. Потом с полпинка завел движок, и тот бодро затарахтел. Дед покрутил ручку газа, и глушитель закашлялся, выплевывая сизый дым.

— Ну? Витек, долго тя ждать? Раньше сядешь, раньше выйдешь, как говорится. Айда похороним бедолагу и на речку заедем потом.

Витя проглотил слова, что он голодный и что не хочет ехать хоронить Барсика. Да и на речку совсем неохота. Все сегодня было какое-то неправильное: слишком яркое солнце, слишком синее небо, слишком резкие запахи. Слишком странный дед.

Витя прошагал к мотоциклу, дед подмигнул и мотнул головой с растрепавшимися жидковатыми волосами, обрамлявшими лысину. Витя помедлил и забрался в коляску. Благо места тут было вдоволь, несмотря на топор, мешок и канистру. Мальчик задел ее ногой: тяжелая, полная.

Дед дал газу, а Витя стал размышлять. Делал ли так кто-нибудь еще? Если кот старый, разве хозяева убивают бедолагу? Конечно, отвозят к ветеринару... Но и то не все и не всегда. Многие просто дожидаются, пока животное умрет само.

Но чтоб рубить голову? О таком Витя не знал.

С другой стороны, дед его мог на ровном месте удивить неожиданным фактом. Если внук не слыхал о чем-то, то дед цокал языком и выдавал целую историческую справку.

— Я ж одной ногой в могиле, — заговорил дед. — Чуешь, внучок?

— Да, — хрипло отозвался Витя.

— Ну дак вот... Посему решил тебе кой-чего показать. Жизненные уроки. Вдруг меня инсульт разобьет завтра? — Дед засмеялся. Витя молча ждал, что там дед еще добавит, но тот лишь бормотнул ругательство сквозь зубы и умолк.

Мотоцикл трясся по рытвинам грунтовки. Здесь машины ездили редко, и между колеями проклевывались упрямые сорняки.

Витя облизал пересохшие губы. Зря он поехал вот так, да еще и телефон дома оставил. Маме бы позвонить, рассказать... Хотя что она сделает? Скажет опять, что куча дел на работе.

Витя даже на миг решил, что ему снится жуткий сон. Сейчас кошмар закончится, Витя откроет глаза в постели. Дед будет окучивать помидоры или рыхлить грядки, а то и просто курить на кухне. На плите Витьку будет ждать яичница — почему-то она всегда получалась у дедушки вкуснее, чем у мамы. Хоть желтунья, хоть болтунья. А может быть, целая сковородка золотистой жареной картошечки на сале.

А сегодня дед даже поесть не предложил. Что уж там — Витя и пописать не успел. Хотел, но потом как-то забыл. А вот сейчас мочевой пузырь неслабо поддавливало, каждая кочка отдавалась внутри тупыми позывами.

Сбоку выросла саманная хибарка алкоголички Люды-ублюды, окруженная забором из сетки-рабицы. Крыша гнилая, рубероидная, с одной стороны накинут шифер, обросший зеленым мхом и коростой. Двор зарос малиной и бурьяном, на боку валялась бочка для дождевой воды. Везде мусор, пустые бутылки и пивные банки. Ржавая цепь с ошейником валялись в пыли, но покосившаяся собачья будка давно пустовала. Однако призрак дворняги как будто все еще околачивался поблизости и охранял участок.

Тут из-за хибарки вышла дурочка Инна. Она слюняво улыбалась, один глаз ее смотрел на Витю, а второй куда-то в сторону.

Дед причмокнул губами:

— Хе-хе! На ловца и зверь бежит... Привет, красавна!

Красавна замычала, тыкая пальцем на мотоцикл. Волос на голове у больной и впрямь было немного: сквозь жидкие прядки проступала белесая кожа черепа с хлопьями перхоти. Мятый розовый топик, весь залапанный впереди и замызганный, в потеках, обтягивал и подчеркивал грудь минимум третьего размера. Голый живот, загорелый, пивной, с выпуклым пупком. Короткая черная юбка, слишком уж плотная для жаркого июля, была в белых пятнах.

— Садись, айда прокатимся! — весело мотнул головой дед.

Витя напрягся. Если им раньше доводилось встречать Инну, дед сбавлял ход, только чтоб ненароком не задавить полоумную. Даже и речи не шло о том, чтоб ее катать.

Инна гыгыкнула и, едва не роняя сланцы, подскочила к люльке. Засопела, устроилась рядом с Витей, наступив на мешок с мертвым котом. Витя ойкнул и выдернул мешок из-под ее ноги, но дурочка теперь уже хрюкнула, тараща на пацана то один глаз, то другой.

Почему-то Витя вспомнил о маме, хотя и сам бы не мог сказать почему. Видно, так уж он по ней соскучился, что подспудно искал во всех женщинах.

Дед развернулся, протянул руку и поднял подол юбки. Витя глянул на треугольник волос, а Инна хихикнула и закрыла его обеими ладошками.

— Ладно тебе, не стесняйся! Щчас прокатим с ветерком, ёк-макарёк.

Дед развернулся, покрутил ручку газа. Мотоцикл затрещал и опять запрыгал в колее.

Щеки у Вити зарделись и горели. «Иж» знай себе катил вперед, приближалась роща. Светило солнце, и Витя обливался потом, а внутренности почему-то похолодели и скручивались тугим узлом.

Сбоку мелькнула фигурка в красной кепке. Это Жека! Блеснули спицы колес, «Аист» подмигнул оранжевыми катафотами. Но дед прибавил ходу, и товарищ остался позади. Красавна Инна скалила лошадиные зубы, жидкие прядки волос развевались на ветру. Витя опустил взгляд ниже, на замызганный топик. Сквозь ткань просвечивало темное круглое пятно соска. Витя перевел взгляд на загорелую проплешину деда, обрамленную сединой.

«Хоть бы всё это закончилось пожалуйста давай поедем обратно высадим Инну хватит уже дедушка».

Витя пытался протолкнуть мысль в дедов череп, даже зажмурился от усилия. И на миг Вите показалось, что это он сам за рулем. Нужно дать по тормозам...

Да нет же. Это у него просто воображение разыгралось на нервной почве, как говорит мама.

В горле встал горький комок. Хотел бы Витя сейчас оказаться возле мамы... Он бывал на ее уроках, когда еще сам в школу не ходил. Сидел за ее столом, рисовал и представлял, что он тоже учится в одном классе со старшими ребятами.

Позже он пошел в школу, но в начальной школе у него был другой учитель, и Витя с нетерпением ждал, когда же он уже перейдет в средние классы и когда уже мама будет вести уроки и у него.

Дорогу преградил пень. Мотоцикл описал полукруг, шелестя шинами по листьям, потом дед заглушил мотор.

— Приехали, хе-хе. Айда, внучок! И ты, сучка, иди-ка сюда. — Он схватил Инну за руку и резко дернул на себя. Больная вывалилась из коляски и упала плашмя. Клацнули зубы, и красавна захныкала. Дед поддал ей в бок сапогом:

— Ну-ка заткнулась, падаль!

Дед намотал волосы Инны на кулак и потащил ее в кусты.

— Деда... Что ты делаешь?

— А ты как думаешь, внучок? Даю тебе еще один урок. Ты же знаешь, что у девок между ног щелки? А вот что с ними делать — нет.

Он волок Инну за волосы, та дергала босыми ступнями, отталкивалась пятками от земли. Тапочки остались лежать у мотоцикла. Витя растерянно топтался тут же. Дед сдернул с Инны топик, обнажая груди.

— Во, смотри, какая спелая! — Дед причмокнул губами. — В самом соку. Ну-ну, не хнычь, маленькая. — Дед погладил отсталую по голове. Лицо Инны блестело от слез и соплей, губы дрожали и расползались. — Так, внук! Мужчина может трахать всё, что шевелится. Но бывает такое, что лицо бабы оставляет желать лучшего, а спиртного под рукой нет. Для такого случая нужен пакет — ну, или мешок. Тащи!

— Там же... Б-барсик...

— Ну так вынь его покуда, ёк-макарёк. Никуда он не убежит.

Витя дрожащими руками взялся за мешок. Оттуда вылетела муха, вытащив за собой шлейф кошачьей мочи и вонизмы кишок. Витя старался дышать ртом, но его все равно мутило, а глаза слезились.

Голова кота вывалилась из мешка и ударилась о канистру, следом вытекла замызганная кровью тушка.

— Давай быстрее, Витяй! Долго тя ждать?

Дед поставил Инну на колени и держал за волосы, как собаку за поводок. Витя отдал деду мешок, тот взмахнул им, как фокусник, распрямляя, и нацепил на голову Инне.

— Вот так оно гораздо лучше.

Он опрокинул девушку на траву, в которой поблескивали осколки бутылок и бумажки. Потом задрал юбку и закряхтел, пристраиваясь между ног Инны и одновременно стаскивая штаны.

— Вот так это делается, ёк-макарёк, — приговаривал дед. — Понял? Ого, какие заросли... И пахнет как, чуешь? Вот это и есть запах женщины, внучок! Не перепутай с запахом селедки, хе-хе... огрх... вот так, вот так...

Задница деда задвигалась, Витя отвернулся. Он что-то такое вспомнил противное, сцена всколыхнула воспоминания из старого кошмара, и он погнал их прочь.

Сесть на мотоцикл и уехать. Ага, а вдруг он не заведется? Даже дед не всегда заводит его с первого раза. Витя перевел взгляд на рукоять топора, торчащую из люльки. Над «Ижаком» кружили и жужжали мухи.

Витя взмолился о том, чтоб хоть кто-нибудь прошел мимо по случайности. Теперь уж ясно: дед сошел с ума. Пока что он ничего плохого не сделал самому Вите, но что, если дедушку переклинит на нервной почве, как говорит мама?

Во рту поселился мерзкий запах кислятины. Футболка прилипла к вспотевшей спине. Почему же он сразу не сбежал, видел же, что с дедом творится что-то неладное...

Тут в кустах зашуршало. Витя напрягся и одновременно обрадовался.

И тут же встретился взглядом с кем-то в зарослях, увидел красную кепку. Мочевой пузырь сжался. Сейчас Витя опять вспомнил, что так и не пописал с утра.

— П-с-с, Витек... Че ты тут, а? — Заросли раздвинулись, из них вынырнул Жека. В зелени терялся велосипед, синий «Аист» с блестящими спицами и катафотами. Глаза у Жеки горели, он с подозрением смотрел на товарища. — Инну развел, ха!

— Ну так, это самое...

— Да ладно те... А я смотрю — «Ижак», блин, знакомый, ну и следом погнал.

Витя мысленно закатил глаза. Все-таки Женя их тогда заметил.

Шлепки участились, дед крякнул и застонал. Инна пискнула, дед навалился на нее всем телом и затрясся.

— Как бы инфаркт не хватил, — усмехнулся Жека. — У стариков такое бывает же, во время секса. А че вы тут делали вообще?

Витя, наоборот, хотел бы, чтоб дед помер, вот сейчас же. Но тот зашевелился и встал, натягивая штаны.

— В шахматы играли, не видишь? — улыбнулся дед. На его майке спереди проступило пятно пота.

— А можно... — Жека облизнулся, — мне партеечку?

— Это вообще-то частная сходка, только для своих, — подмигнул дед, утирая капли со лба. — Так что лучше бы тебе валить отсюда подобру-поздорову.

Женек опешил. Губы его скривились, и он выплюнул:

— Че, думаешь, не пропалю? Щас же к участковому пойду. Я сегодня видел возле речки Коршунова.

Вите опять показалось, что этот разговор и происходящее существуют лишь в его голове. Но нет — вот же его друг с мерзкой улыбкой на лице, вот мотоцикл, вот зелень деревьев, голубое небо над верхушками крон, и чирикают птички на ветках.

Коршунов — местный участковый. Страж порядка, как говорит дед. Жека «отвечал за слова», что мент крышует местных бандюганов. И папе по бизнесу помогает.

Дед глянул на Витю:

— Что же, позволим товарищу развлечься? Поделимся?

— Д-да... Может, лучше домой поедем?

— Щчас поедем, не переживай. — Дед харкнул в сторону и облизнул красные губы, которые теперь еще сильнее выделялись в бороде.

Инна тем временем стащила с головы мешок и утиралась, хныча и всхлипывая. Лицо у нее опухло и порозовело, глаза превратились в щелочки.

— Ну так чего, долго телиться будешь? — Дед ткнул Жеку в плечо. — Инна уже заждалась.

Жека расплылся в улыбке и пошагал к дурочке, теребя промежность. Горло Вити сдавила тошнота, а ветер донес запах мертвого Барсика, на которого слетались новые и новые мухи. Уже и муравьи наползли.

Инна попыталась укусить Жеку, но тот дал ей пощечину, а потом навалился на нее, совсем как дед, и пригвоздил к земле.

— П-подь сюда, Витяй... Смотри, щчас покажу, че делать с шантажистами.

Дед поплевал на ладони, взял из люльки топор. Подошел сзади к Жеке, который уже вовсю пыхтел, двигая тазом, размахнулся топором и всадил лезвие точно посередке черепа. Так дед учил Витю колоть дрова: нужно попасть ровнехонько в серединку чурки.

Витя зажал рот, чтоб не закричать. Жека захрипел, из раны полилась кровь. Дед крякнул, лезвие скрежетнуло по кости. Из трещины поползла желто-губчатая каша. Дед тащил топор на себя, как будто подсекал удилищем крупного сома, а Жека выгнул позвоночник дугой и запрокинул голову так, что было видно лицо. В шее у него что-то сухо щелкнуло, глаза закатились, челюсть отвисла. Дед уперся сапогом в поясницу Жеки и выдернул топор.

Жека кулем упал в траву, дрожа в конвульсиях. Кровь залила листья и траву — почти черная, густая, как вишневое варенье. Витя согнулся, выблевывая желчь на траву, на листья. Попало и на кеды. Во рту встала едкая кислятина, мышцы живота сокращались, выворачивая хозяина наизнанку, но желудок был пустой. Витя встал, отхаркиваясь и утирая губы.

Ощутил, что между ног возникло тепло. Опустив голову, Витя увидел, что шорты впереди потемнели.

Теперь уже сомнений не осталось: дед сошел с ума.

Может быть, он и раньше был с прибабахом? Может, он и раньше убивал людей? Ответов на эти вопросы Витя не знал. Как будто незнакомец залез в шкуру любимого дедушки.

— Вот так это делается, внучок. С шантажистами разговор короткий.

Дед вытер лезвие о траву — сначала одну сторону, потом другую. На зелени остались бурые сгустки. Инна поползла в сторону на четвереньках, сотрясаясь и подвывая. Дед направился к ней и ударил ей снизу по подбородку — как по футбольному мячу. Челюсть щелкнула, дурочка замычала, а дед пару раз пнул дурочку под ребра.

— Лежи смирно, тварь. Старый я уже гоняться за тобой, ёк-макарёк.

Дед распрямил спину, уперев одну руку в поясницу.

— О-хо-хо-хонюшки-хо-хо... Витя! Тащи сюда канистру.

Витя покосился на заросли, в которых прятался «Аист» товарища. Теперь уже велосипед Жеке не нужен — друг валяется в траве, из расколотой головы ползет джем. Пятна словно и нет, потому что кровь сразу впитывается в землю.

Дед будто бы прочитал его мысли:

— Ау, слышишь? Или научить тебя метать топор? Я-то умею.

Витя ощутил ледяные пальцы, которые прошлись по шее, спустились между лопаток. Моча на шортах уже остыла и неприятно холодила пах.

Он как зомби двинулся к люльке, взял канистру, стараясь не глядеть на голову и тушку Барсика. Инна стонала, но уже не пыталась убежать. Дед стоял рядом с ней, наступив сапогом на шею.

— Открывай и поливай суку. Нехай искупнется, грязная тварь.

— Дедушка, может, не надо?

Дед взмахнул рукой и отвесил Вите оплеуху, да такую, что он едва устоял на ногах. Канистра упала с гулким стоном, бензин заплескался внутри по стенкам, будто почуяв скорую свободу.

— Это тоже урок. Не колебаться и не оставлять следов. А то, что пожар будет... Так мало ли кто его устроил? Может, как раз дружок твой со спичками баловался, костер хотел развести. Так?

— Д-да... — пробормотал Витя, поднимаясь. Щека горела, слезы щипали и застилали глаза.

Дед тем временем отложил топор, схватил Жеку за ногу и подтянул к Инне. После отщелкнул крышку канистры и стал поливать труп и дурочку едкой жидкостью, которая сладковатым дурманом пробиралась сквозь ноздри в самый мозг.

Инна искусала губы до крови и сейчас просто сотрясалась всем телом и дрожала, как забитый щенок. Волосы облепили череп мокрой паклей, бензин пропитал розовый топик, капли блестели на щеках, плечах, стекали по животу.

Витя тем временем поднял топор.

— Деда... Ты хочешь ее поджечь? Но Барсику мы отрубили голову, чтоб он не страдал. Инне тоже будет больно от огня.

Дед задумался. Пожевал губу, после откинул полупустую канистру к мотоциклу.

— Ёк-макарёк, а ты прав, внучок! Усвоил урок, вижу. Что ж, думаю, ты готов успокоить красавну сам?

Витя кивнул и шагнул к Инне, скулящей возле дедовых ног. На расколотую голову Жеки он старался не смотреть — боялся, что вновь стошнит.

— Давай, Витяй! Мы и так уже долго возимся чего-то...

Витя кивнул. Облизал губы, поднял топор. Прицелиться ровно в середину головы... Представить, что это деревяшка для прожорливой глотки печки.

Витя размахнулся и опустил топор, но в самый последний момент поменял траекторию. Дед заметил подвох и успел убрать ногу, но лезвие прошило сапог, отдача прошлась по рукам Вити, впилась иглой в локоть.

— Сука! Ублюдок, мелкая ты падаль... — рычал дед. — Ты следующий, мразь, вот уж я до тебя доберусь, внучок!

Дед закричал, а Витя побежал в заросли. Мотоцикл завести он точно не успеет, да и вдруг тот заартачится. А вот велосипед... Надо будет лишь быстро крутить педали — так быстро, как он еще никогда не крутил. Хорошо, что кеды надел.

Витя схватил велик Жеки и погнал «Аист» по тропинке. Шины подминали сухую листву и шелестели, он на ходу запрыгнул на сиденье. Мимо уха что-то просвистело и с хрустом врезалось в дерево. Витя краем глаза успел заметить рукоять топора, торчащую из ствола дуба.

— Сученыш! Щчас я покажу тебе, щ-щенок, — неслось вслед. А Витя понесся прочь, изо всех сил крутя педали. В какой-то момент вспомнил, что у Жекиного «Аиста» постоянно спадала цепь. Бывает, разгонишься как следует, привстанешь на педалях, как тут хрясь! — цепь слетает, и ты бьешься яйками о сидушку. Ужас как неприятно.

А если такое случится сейчас, то дед его точно догонит. Кажется, уже слышно, как пердит движок мотоцикла.

Но в рощице есть места, где «Ижак» вряд ли проедет. Витя на ходу решил свернуть на тропинку, которая вела к болотцу. Вот только дедушка всегда знает самые короткие обходные дорожки...

Ветер пел в ушах Вити, ерошил волосы, но не мог прогнать картины, которые до сих пор маячили перед глазами. Ехать тяжело, как будто Витя резко состарился. Ноги деревянные, еле гнутся, левая ступня болит, локоть ноет, мышцы не хотят работать. Воздуха легким не хватает, и стучит-стучит в груди с перебоями сердце.

Витю замутило, и он попытался сосредоточиться на тропинке, которая виляла между деревьями.

Тишина такая, как будто оглох. Даже птичек теперь не слышно.

Деревья расступились, Витя затормозил, прочерчивая в сырой почве неровную полосу. Потом слез с велосипеда и осмотрел заднее колесо: так и есть, пробито. Напоролся на здоровенную колючку.

Он покатил велик дальше, прихрамывая, и вдруг услышал шорохи позади себя. А самое главное, заметил силуэт...

Витя бросил велосипед и побежал сквозь кусты, топча и ломая их. По спине прошлась ветка, цепляясь за футболку, и тут же еще одна ветка хлестнула по щеке. Из глаз потекли слезы.

— Далеко убег, сученыш? — зарычал дед совсем-совсем рядом. Что-то ударило по пяткам, ноги заплелись, Витя вскрикнул и упал в колючий куст.

— Не хочешь по-хорошему, так будет по-плохому.

Витя опять видел лишь размытый силуэт сквозь слезы. Дед размахнулся, и мир взорвался яркими звездочками. Витя уплывал в темноту, и ему казалось, что его куда-то волочат по земле, которая кружится, кружится...

***

Пахнуло ряской. Витя открыл глаза. Настырные комары садились на руки, кусали в шею. Витя вяло отмахивался от них. Он пошевелился, зажужжали и мухи, кружившиеся над люлькой мотоцикла.

Застонав, Витя перевалился через край и упал в бурьян.

Стоя на четвереньках, Витя харкнул соленой слюной. Голова кружилась, тошнило. Как тут оказался?

Дед привез его на болотце. Небольшой импровизированный мостик из плоских камней, шириной в полметра. Камыши вокруг, мутноватая водица, тина. Квакали лягушки. Витя бывал тут с Женей и его отцом. Рыбу ловили, сидели с удочками из бамбука, просто гуляли. Если болото перейти, там уже и деревня совсем близко.

Витя выпрямил спину, облизнул губы и сделал пару шагов. Трава успокаивающе шуршала под ногами. Ш-ш. Ш-ш.

Не такое уж оно глубокое, болото. Может, метра два на середине, около того. Но дно илистое, может затянуть, как говаривал дед. А еще здесь шныряют ондатры, можно встретить лягух, змей или умудренную жизнью черепаху.

Дед стоял по колено в болоте, сгорбив спину. Что-то бултыхалось рядом, разгоняя рябь по воде. Из зарослей камыша вырвалась спугнутая цапля и полетела прочь. Эхо разнесло хлопки крыльев по округе, и дед обернулся.

Оскаленный рот, крупные желтые зубы. Борода-лопата такого цвета, будто ей бурый чернозем копали.

— Погоди, куда ж ты опять собрался, внук? Еще раз убежишь — церемониться с тобой уже не буду. Смотри, кто тут у меня.

Он вытащил из-под воды Инну и поволок ее, накрутив мокрые волосы на кулак. Бедняжка кашляла и хватала ртом воздух, вода струилась по телу, к голой груди прилипли водоросли.

— Ну-ка пшла, — прикрикнул дед и отвесил несчастной оплеуху. Инна сделала пару шагов и неловко упала на колени, выблевывая жижу.

Витя хотел броситься бежать. Но только он хромой, дед его враз догонит опять. Что, если дед и его самого начнет топить? Но нет, он бы много чего уже мог с ним сделать. Да и хотя бы связать мог, чтоб больше не убежал.

Инна вперилась в него немигающим взглядом. Нужно ей помочь...

— Деда... Я все понял. Просто… — Витя сглотнул и выдавил жалкую улыбочку, — я думал, что ты и меня того, потом. Как Женю.

Дед выпустил волосы, и дурочка кулем распласталась у него под ногами, глухо подвывая, как умирающая собака.

Ухмылка сползла с лица. Дед раскинул руки в стороны и протянул с удивлением:

— Да разве я могу тебя так? Родного внука? Я ж просто хотел тебя поучить уму-разуму, взрослой жизни.

— Тогда я... мы можем сделать то, что ты хочешь. А потом... Поедем домой? — Витя подошел чуть ближе, спотыкаясь о лысые кочки на пригорке.

Дед расплылся в улыбке:

— Конечно. Только сперва разберись с этой швалью.

Витя подошел ближе с опаской. На шее Инны виднелись следы зубов, на месте сосков — красные раны. Инна завизжала сквозь тряпку и задергала ногами, а дед отправил ее в забытье ударом кулака.

— Достала уже, ёк-макарёк. — Он выпрямился и смахнул со лба пот.

Витя взял канистру, и остатки бензина глухо плеснулись внутри.

— Стой, сперва привязать надо. А то к болоту побежит. — Дед оттащил Инну к дереву, усадил спиной к стволу и обмотал веревкой, крепко обтягивая витками живот, груди и плечи. После он завел Инне руки за спину и стянул запястья. — Как думаешь, что сгорит быстрее — кожа или веревка, хе-хе? Давай, не стой столбом, внучок.

По щекам Вити ползли слезы, он поливал бесчувственное тело Инны. Дед одобрительно кивал, поглаживая бороду. В свободной руке он сжимал нож. Бензин попал на волосы и потек по щекам Инны, бедняжка вздрогнула и очнулась.

Когда канистра опустела, Витя ударил ей деда наотмашь. Он вложил всю силу, хотя и не надеялся на успех.

Канистра глухо ударила деда в висок. Дед рухнул рядом с Инной на четвереньки. Витя размахнулся канистрой еще раз. Дед взревел, бросился на внука по-регбийному и сбил с ног.

Цепкие пальцы обвились вокруг Витиного горла.

— Я шнал, что тх-ы... пашкудник, труш... и шлабак, — шепелявил дед. Во рту у него возникли дыры, пара зубов вылетела от удара. Витя царапал кисти старика, впивался ногтями в предплечья, но тот лишь усиливал хватку. На небе расплылись зеленые круги... Одной рукой Витя потянулся в траву за ножом. Пальцами другой руки он выдавливал деду глаза, но мышцы с каждым мигом наливались ватной слабостью, а легкие нестерпимо жгло изнутри.

После Витя будто бы погрузился в трясину, где не было ни звуков, ни света.

***

Из забытья Витю вывел крик. Инна выла, широко открыв глаза, разинув рот. Языки пламени танцевали вокруг дерева, будто водили хоровод, лизали несчастную. Вспыхнули и расплавились волосы на голове, на лице набрякли пузыри. Инна неистово дергалась, пытаясь освободить руки, но кожа горела быстрее, чем веревка. Волдыри возникали и тут же лопались, сдабривая ожоги сукровицей.

Кажется, прошли мгновения, но теперь уже Витя мог наблюдать только чудовищно мельтешащий силуэт, больше похожий на огородное пугало, годами выгоравшее на солнце. Деда нигде не было, только лишь жирные клубы дыма.

Витя ковылял по тропинке и хныкал: левая нога горела огнем, больно наступать. Ничего, ничего... Главное, не останавливаться. Через каких-нибудь полчасика он будет дома. Если его не нагонит дед. Перед глазами всплыл расколотый череп Жеки, обуглившееся голова Инны со сползающей лоскутами кожей, и Витю опять замутило.

Что делать дальше? Наверное, идти к участковому... Или сперва позвонить маме? Но в трубке опять будут сплошные помехи, и мама ничего не услышит. Только скажет, что да-да, совсем скоро приедет и заберет его, пусть он чуток потерпит. Значит, нужно идти и садиться на электричку самому...

Ноздри пощекотал запах гари. Глаза слезились от дыма. Лес горит, что ли?

Впереди залаяли собаки. Спасен! Дед до него теперь не доберется.

Он оглядел себя: весь в засохшей коричневой корке, руки черные, одежда в пятнах и воняет будь здоров. Пощупал разбитые губы, облизал языком.

На него бежала овчарка. Витя застыл, глядя на пса, подвернул поврежденную ногу, вскрикнул и упал на землю.

— Фу, Султан! — крикнул мужчина. Пес сперва замер, потом сел, не спуская глаз с Вити.

Мужчина в синей кепке, с черной щетиной, в клетчатой рубахе и с ружьем наперевес показался Вите знакомым. Следом за ним из-за деревьев вывернул брат Жеки со своими наколками — Андрей. И участковый Коршунов.

— Дядь Миша, шдравствуйте! — воскликнул Витя. — Вы... зшн... вы шна...

Все эмоции, которые Витя до этого держал в себе, хлынули через край. Он просто заикался, стараясь выдавить из себя хоть что-то. Отец Жеки молча подошел к нему, резко вскинул приклад ружья, и Витя провалился во мрак.

***

Витя очнулся уже в сумерках, которые едва-едва разбавляли сизо-пепельные лучи света, пробивавшиеся сквозь щели. Витя пошевелился — где это он? Похоже на сарай. Пахнет затхлостью, гнилыми яблоками и чем-то сладковатым вроде бензина или солидола. Еще мочой несет... На мгновение ему показалось, что над головой кто-то ходит, смеется. Послышались звуки пощечин, женские рыдания и мат.

Он заворочался и сел, тут же понял, что руки у него связаны, а веревка уходит к столбу. Ноги тоже связаны, левая пульсирует болью. На одной ноге кед, на другой сапог почему-то. Раскалывалась и голова, а во рту поселился горько-кислый привкус, как бывало наутро во время ангины.

Больше не мерещилось никаких рыданий и шлепков сверху, зато забубнили голоса на улице:

— Урод, млять... И че с ним делать?

— Что хотите, то и делайте, — послышался голос участкового Коршунова. — Мне за это знаете че будет? Если просто уволят, то уже за радость. А на зону че-то не очень хочется. В рапорте напишу, что в пожаре погиб.

— Ты серьезно?

— Серьезно! — воскликнул Коршунов. — Я ж откуда знал, что это он? Никаких документов не передавали, ничего, месяц он тут тусовался. У меня три села, я за всеми алкашами следить должен? Пообщались, выглядел он адекватно. Тут домов вообще бесхозных сам знаешь сколько, приехал дедуля, заселился. Да только всё равно буду виноват я. Участковый — и не проверил, не уследил... А у меня и так дел невпроворот!

— Понимаю, — хмыкнул дядь Миша.

— Ты мне тут не лыбься. Святой нашелся. На тебя дерьма найти — как два пальца. И ферму твою прикрыть можно за сутки, и собачек пустить на мыло.

— Да я че? Я ниче...

— Тут лет пятьдесят назад случай был. — Коршунов прочистил горло и сплюнул. — Беглые зеки ворвались к семье. Мужику топором голову проломили, он их урезонить хотел. А дочка его учительницей сельской была. Ну и они ей пальцы, говорят, давай заточим, как карандаши, ты ж училка. Всю ночь издевались над ней, заставляя смотреть мальчишку. Терзали впятером, насиловали... А после сожгли мамку у малого на глазах.

— Вот жесть... — присвистнул дядь Миша.

— Крыша после этого у мальца поехала. Выпустили, в школу ту же пошел, где мать работала. Его сыном шлюхи обзывали, так он вилку в глаз одному хулигану... После этого по психушкам только и скитался. Но у нас нет никакой системы, чтоб отслеживать там кого-то. А сейчас так вообще: если сам шизик себя не признает больным и не даст согласия на лечение, так его и закрыть нельзя, прикинь? Ладно, давай, Миша, решайте сами. Понял меня? Я пошел.

— Сколько еще психов вот так живут по соседству, — вздохнул дядя Миша. — Думаешь, ну нормальный человек, с прибабахом, конечно, но шоб такое... Работал у меня на ферме, всегда можно было с поручениями отправить, туда-сюда. С ребятами общался, ничего про него плохого не говорили, нормальный гаврик. Переклинило, видать, бедолагу.

— Этот бедолага Жеку убил, бать, — заметил Андрей.

Захлопнулась дверь, послышался кашель двигателя. Зашуршали шины, урчание мотора отдалилось. Звякнул металл, и Витя вздрогнул.

Щелкнул замок. Дверь со скрипом открылась, впуская свежий вечерний воздух. Вспыхнул свет — лампа загорелась под потолком. Витя и правда сидел в сарае, привязанный к верстаку.

— Очухался, сука, — сказал Андрей, оскалив карамельные пеньки зубов. — Твоя харя мне сразу не понравилась.

— Я же нишего не шделал, — дрожащим голосом сказал Витя. — А дедушку вы поймали? Я отговаривал его, но он не пошлушал...

Собственный голос Витя не узнал. Хриплый, чужой. Шепелявый.

Брат Жеки с разбегу пнул Витю в бок. После еще раз и еще, по лицу. Потом в руках его блеснуло что-то и тут же обрушилось на голову. Зеркало от мотоцикла разбилось — мама говорила, что после такого семь лет счастья не видать.

Когда поток стих, Витя выплюнул сгусток крови с осколком зуба и застонал. Разбитые губы и нос пекло. В затылке скакал мячик боли, поясница горела.

— Вот же психопат сраный, — протянул дядь Миша, поскребывая щетину. — Даже не понимает, чего натворил. Мы на рыбалку тогда пошли раз, шизоида этого прихватили. С курами-то он возился, да, но молчаливый был. Я хотел посмотреть, кто он и что. Так-то с виду обычный дед, тихий. А Жека заладил тоже — мы друзья, мы друзья...

— Сперва псами затравим. Потом башку снесем из ружья, — сказал Андрей, подтягивая треники. — А после сожжем.

Витя опустил голову. Из осколка зеркала на него смотрело морщинистое лицо старика, заросшее бородой, — собственное отражение. Витя всхлипнул и заплакал. Ему стало страшно как никогда.